выпрямив ноги и сделав сальто, оно опустилось на пол. Эта добыча была маленькая и хрупкая – легко поймать, легко убить...
Но его ноги, ударившись о пол, оказались слишком слабы: очень долго они несли чересчур малую нагрузку, – колени подогнулись, и существо повалилось набок. Подтянувшись руками, оно согнулось, полуприсев, и осторожно двинулось на свет.
Добыча исчезла.
Существо в бешенстве зарычало от разочарования, издав резкий горловой звук. Потом внезапно оно почувствовало опасность, распознав возможность того, что его могут преследовать. Оно знало, что должно скрыться. Но не знало, где искать убежище.
У существа не оставалось выбора, ему приходилось возвращаться в знакомый мир.
Оно вышло из тени на улицу.
Существо не помнило, как попало сюда, и не знало, каким путем двигаться назад. Окруженное зданиями, оно не видело моря, но чувствовало его запах и, руководствуясь обонянием, следовало за соленым ароматом.
Оно перемещалось меньше минуты, когда совсем рядом сзади услышало звук, определяемый как сигнал о нападении. Существо развернулось, чтобы встретить угрозу лицом к лицу.
Крупное животное, покрытое черной шерстью, приготовилось к атаке в затененном пространстве между двумя строениями. Шерсть у него на загривке щетинилась, губы раздвинулись, демонстрируя длинные зубы, плечи нависали над мощными мускулами передних лап. Из его глотки исходил рычащий звук.
Существо оценило противника, думая не столько о пище, сколько о бегстве. Оно понимало, что животное не позволит бежать и через несколько секунд нападет.
Тогда существо шагнуло к животному.
Животное прыгнуло, обнажив зубы и выставив вперед когти.
Существо поймало его на середине прыжка и глубоко вонзило в горло стальные зубы. Рычание немедленно сменилось скулежом, за которым наступила тишина. Существо удерживало зверя, пока тот не умер.
Когда зверь умер, существо бросило его на мостовую, опустилось рядом на колени и разорвало ногтями брюхо. Оно сунуло руки в образовавшуюся отверстую рану и вырвало внутренности.
Потом оно продолжило путь к обещаемой морем безопасности.
36
– Прекрати нервничать, Макс, – успокаивал сына Чейс. – Судя по звуку, оркестр повернет сюда секунд через десять, так что расслабься и наслаждайся зрелищем. Она тебя найдет.
– Да, но я не там, где обещал, – ответил мальчик. -
Я не должен был...
– Послушай, Макс, – усмехнулся Чейс, – зачем ты приехал сюда? Ты в любом случае не...
Он замолчал, так как Аманда ткнула ему локтем под ребра.
– Она найдет тебя, Макс, – пообещала Аманда, обнимая мальчика за плечи, – и все поймет. Честно.
Макс двигался за процессией, сразу вслед за сенбернаром, и в просвете между домами, выходящими на море, увидел отца и Аманду, медленно перемещавшихся вдоль берега на институтской лодке «Мако». Он сбежал к скалам и помахал им. Саймон приблизился к берегу и знаком предложил Максу вспрыгнуть на борт. Они подошли на «Мако» к катеру рыболова-спортсмена, пришвартованному у коммерческой пристани, и спустились на берег посмотреть праздничную процессию.
Сначала появился епископ, за ним следовали его свита и тамбурмажоретки. Когда первые музыканты обогнули угол и вышли на дорогу к пристани, оркестр прогремел первые такты марша «Полковник Боуги».
Макс посмотрел на незаряженный фотоаппарат.
– У меня есть, – сказала Аманда, вытаскивая из кармана небольшую камеру. – Я для тебя тоже отпечатаю.
Роланд Гибсон проложил себе дорогу в толпе за спиной Чейса и остановился рядом с ним. Форма начальника полиции была тщательно отутюжена, туфли сияли.
– Две тысячи туристов, Саймон, – улыбаясь, сообщил он. – А ты хотел, чтобы я все отменил.
– Готов признать твою правоту, – откликнулся Чейс. – Только не все еще кончилось. Когда ты выпустишь Пакетта из-под стражи?
– Как только последний гость оставит свой последний доллар. Потом ты услышишь все о чудовище Ржавого.
Рация на поясе Гибсона щелкнула, затем раздался голос:
– Начальник...
Гибсон отцепил рацию, что-то сказал, послушал, затем тихо произнес:
– Черт.
– Что там? – спросил Чейс.
– Томми молчит, сказал только, что я должен на что-то посмотреть. – Гибсон снова пристегнул рацию к поясу и шагнул в сторону. – Пока.
Внезапно позади, перекрывая шум приближающихся тромбонов, раздался крик Макса:
– Элизабет!
Чейс обернулся и увидел, как Макс метнулся вдоль толпы к босоногой девочке в голубом платье, бежавшей изо всех сил рядом с оркестром.
Макс и девочка встретились; она дрожала, а Макс обнимал ее, стараясь успокоить. Подойдя ближе, Чейс услышал, что девочка пытается говорить, но изо рта у нее вылетали лишь бессвязные звуки. Ладони ее порхали перед лицом Макса, как колибри, а он только качал головой и повторял:
– Помедленней, помедленней.
– Что она говорит? – спросил Чейс.
– Не знаю, – ответил Макс.
К ним подошла Аманда, опустилась на колени рядом с Чейсом, взяла ладони Элизабет в свои и сказала:
– Ты не ушиблась?
Элизабет отрицательно покачала головой.
– Испугалась? Девочка кивнула.
– Чего?
– Не знаю, – с трудом выговорила Элизабет. – Что-то большое.
Потом Чейс услышал, как кто-то зовет его. Он присмотрелся и увидел Гибсона, призывающего его от входа на пристань.
– Сейчас вернусь, – бросил он Аманде. Лицо Гибсона окаменело от ярости.
– Кто-то только что убил Бастера, сторожевую собаку Корни Тибодье, – сообщил он. – Вырвал глотку и выпотрошил, прямо на Мейпл-стрит. А вот что нашел Томми.
Он раскрыл ладонь, и Чейс увидел зуб из нержавеющей стали. Две грани были зазубрены, а на концах третьей, более толстой, виднелись крошечные колючие крючки.
У Чейса перехватило дыхание, он смотрел на зуб, не отрываясь. Потом поднял взгляд на Гибсона и проговорил:
– Оно здесь, Ролли. Оно вылезло на берег.
37
Существо вошло в воду там же, где прежде выходило, – оно видело на песке собственные следы и, оставаясь под прикрытием валунов, медленно двигалось по грязному склону дна, пока не зашло по плечи.
Освободив легкие от воздуха, нырнуло, в соответствии с командой мозга привело в движение жаберные клапаны, разинуло рот, открыло трахею и вдохнуло воду.
И захлебнулось.
Существо немедленно выпрыгнуло на поверхность, жадно хватая воздух и кашляя. Боль обожгла легкие, скрутила мышцы брюшной полости.
Ошеломленное, существо потеряло равновесие, поскользнулось и начало тонуть. В жаберные щели потекла вода, оно снова поперхнулось и захлебнулось. Существо дотянулось до скального выступа, вцепилось в него и, хрипя, припало к валуну, до тех пор пока наконец легкие не очистились.
Еще дважды оно пыталось погрузиться, последовательно повторяя каждый шаг старой программы. И дважды его ожидала неудача.
Существо не знало, что случилось и почему: мозг не мог задавать себе такие вопросы и соответственно не мог получить ответы. Оно знало только, что больше не может обитать под водой, что выживание зависит от вдыхаемого воздуха.
Но оно чувствовало также, что среди дышащих воздухом созданий выжить не сможет.
Если нельзя жить под водой, значит, нужно жить в воде.
Существо набрало воздуха, захлопнуло жаберные щели и нырнуло. На сей раз оно не захлебнулось. Оно все видело, поскольку защищающие глаза линзы остались неповрежденными, и оно могло двигаться. Осваивая новый опыт, существо поплыло.
При попытке нырнуть глубже, однако, оно заметило разницу: погружение не было теперь легким, пластичным, естественным, оно стало трудным, а внутреннее давление выталкивало наверх.
Обнаружилось и другое отличие. Очень скоро легкие начали болеть, в ушах застучало и мозг приказал искать воздух для дыхания.
Существо всплыло, вынырнуло на поверхность и жадно вдохнуло. Пока оно дышало, изменилась его плавучесть; пришлось шевелить ногами, чтобы сохранить прежнее положение.
Перед примитивным мозгом встала задача. Если существо хотело выжить, ее следовало решить.
Через несколько минут оно достаточно освоилось и медленно поплыло от берега. За полосой воды виднелась другая суша.
Оставаясь под водой так долго, как только могло, выныривая лишь для того, чтобы сделать вдох, существо плыло к этой суше. Там, оно чувствовало, можно обрести безопасность.
Там можно будет охотиться.
Часть VI
Белая акула
38
– Рей, скажи «Эй!», – приказал Ржавый Пакетт, вытаскивая из-под стойки табурет и бросая на стойку двадцатидолларовую банкноту.
– "Две семерки"? – спросил бармен.
– Двойную дозу. Меня ужасно мучит жажда. Пакетт огляделся. Помещение было заполнено меньше чем наполовину. Семь тридцать вечера – ранние выпивохи уже отправились обедать, поздние еще не прибыли.
Рей смешал коктейль, поставил стакан перед Пакет-том и взял двадцатку. Отсчитывая сдачу, он улыбнулся:
– Говорят, у тебя был отпуск за счет города.
– Ублюдки, – заявил Пакетт. Он осушил половину стакана и подождал, пока в желудке не разлилось тепло. – Даже не извинились. Я думаю, не подать ли на Ролли Гибсона в суд.
– За что? За то, что он тебя просушил? По-моему, ты весьма неплохо смотришься. Сделать перерыв на день-два пока никому не повредило.
Пакетт прикончил выпивку и знаком заказал еще. Истина заключалась в том, что он действительно чувствовал себя хорошо, и не только физически: подтвердилась его правота. Гибсон и остальные не поверили ни слову из сказанного им, решили, что он лжет или у него галлюцинации. Однако сегодня днем они вдруг воспылали интересом, захотели выслушать его рассказ с самого начала. Но он им показал, он приложил Гибсона и этого Саймона Чейса, заявил, что не помнит. Почему он должен бесплатно раздавать информацию, которая может принести деньги? В этих шоу на телевидении – как бишь они называются? документальные драмы? – платят хорошие бабки за эксклюзивные интервью, а он был совершенно уверен, что никто больше не видел эту тварь, кем бы она ни оказалась. Ему оставалось только подождать: слух разнесется, и к нему придут. Терпения у него достанет, в его распоряжении – время хоть до конца света.
– Заходил Нейт Грин, – сообщил Рей. – Искал тебя.
– Еще бы, – улыбнулся Пакетт. – И что ты ему сказал?
– Что не видел тебя.
– Ну и держись на этом, идет?
«К черту Нейта Грина, – подумал Пакетт. – Есть рыба покрупнее, чем уотерборская „Кроникл“, намного покрупнее».
– Конечно, Ржавый, – согласился Рей. – Не мое собачье дело.
Пакетт допил вторую порцию. Теперь он в самом деле чувствовал себя отлично. Даже Рей относился к нему с уважением.
С улицы вошел незнакомец, сел у дальнего конца стойки и заказал стакан вина. Когда Рей наливал ему, тот спросил:
– Не знаете ли вы человека по имени Пакетт? Мистера Ржавого Пакетта?
Пакетт замер, притворно сосредоточившись на доске с меню, висевшей над стойкой.
– Угу, – ответил Рей, не глядя в сторону Пакетта. Он поставил бутылку в холодильный шкаф и опять стал нарезать лаймы.
– Вы его видели?
Пакетт отметил в голосе посетителя акцент – не другого штата, иностранный, похожий на какой-то европейский.
– Возможно, – согласился Рей. – У вас с ним общие дела?
Пакетт разжевал кубик льда и автоматически начал копаться в собственном мозгу, чтобы выявить потенциальную угрозу. Денег он никому не должен, чужие ловушки на омаров в последнее время не прикарманивал, чужие поплавки не срезал, в чужие лодки не врезался, в чужие машины своим грузовиком – тоже... Во всяком случае, насколько Ржавый помнил. Тогда он обратился к возможным хорошим новостям. Может, парень – из большого журнала или из этих документально-драматических шоу и хочет заключить сделку.
Прикинув все вероятные последствия, он ощутил себя в достаточной безопасности, повернулся и произнес:
– Я Пакетт. А вы кто?
– А-а. – Незнакомец улыбнулся, поднялся с табурета, держа свой стакан с вином, и сказал, когда проходил мимо бармена: – Вы весьма осторожны.
Пакетт смотрел, как человек приближается к нему. Тот был высок, на пару дюймов выше шести футов, широкоплеч, с узкими бедрами, ухоженный и вполне независимый на вид. Пакетт решил, что парню под пятьдесят: некогда светлые волосы отмечены легкой сединой, зачесаны назад. Одет в серый костюм, белую сорочку и темный галстук. Кожа – бледная, но не болезненно бледная, а оттого, что не знает солнечных лучей... Пакетт заключил: похож на предпринимателя.
– Я не могу составить вам компанию? – поинтересовался незнакомец.
Пакетт указал на табуретку рядом с собой и подумал:
«Европеец, точно». «Вам» прозвучало как «фам». Немец, или голландец, или из какой-то из тех гребаных стран, которые там все разваливаются.
– Один господин на улице хотел бы поговорить с вами, – произнес незнакомец.
– О чем?
– Он слышал о вас... О том, что вы рассказывали. Пакетт помолчал, потом ответил:
– Хорошо, ведите его.
– Боюсь, это невозможно.
– Почему? – засмеялся Пакетт. – Слишком велик, в дверь не пролезет?
– Что-то вроде этого.
«Фроде»... Что-то «фроде». Немец. Должен быть немцем.
– Эй, Рей, – спросил Пакетт, – ты не запрещал вход толстякам, а?
Рей не засмеялся.
– Не могли бы вы выйти со мной? – повторил незнакомец. – Думаю, вам стоит выйти.
– Что значит – «стоит»?
– С финансовой точки зрения.
– Черт, что же вы сразу не сказали? – Пакетт встал. – Рей, постереги мое место. Если через десять минут не вернусь, звони девять-один-один.
На противоположной стороне улицы стоял черный микроавтобус с тонированными стеклами, так что разглядеть пассажиров было невозможно. Нью-йоркские номерные знаки, как заметил Пакетт, принадлежали водителю-инвалиду.
– Что за хреновина? – удивился он. – «Скорая»? Спутник толкнул в сторону одну из боковых дверных панелей и жестом пригласил Пакетта.
Пакетт наклонился и заглянул внутрь. Там оказалось темно и, насколько он мог различить, пусто. Без всякого явного повода Ржавый ощутил холодок страха.
– Не пойдет, – уперся он.
– Господин Пакетт...
– Слушай, Ганс, я не знаю, кто там, не знаю тебя, не знаю ничего. Зато я знаю, что туда не собираюсь. Пусть он сам выйдет.
– Я же сказал вам...
– Мне плевать. Хочешь говорить о деле, давай говорить на свежем воздухе. Конец связи.
– Извините, – вздохнул человек.
– Чего уж там...
Пакетт не заметил движения рук сопровождающего, но внезапно его обхватили, ноги оторвались от земли, и он почувствовал, что летит в темное нутро машины. Он ударился о ковровое покрытие пола и лежал, потрясенный, слушая, как закрывается дверь, заводится двигатель, и ощущая, что микроавтобус отъезжает.
39
Чейс вытащил последний лист из аппарата факсимильной связи, быстро прочитал.
– Еще один «оид», – с отвращением сказал он.
– Какой теперь? – спросил Длинный.
– Элазмобранхоид. То есть имеющий черты пластиножаберных рыб. – Чейс бросил бумагу на стол. – Некоторые из этих парней, должно быть, получили ученые степени за умение прикрывать собственную задницу. Они просто гениальны в увязывании предположений, которые отлично звучат и совершенно бессмысленны.
За последние сорок восемь часов Чейс связался по факсу со всеми океанологами, которых знал, разослал фотокопии сделанных «поляроидом» снимков стальных зубов и следов когтей на мертвых животных, описал каждое происшествие, случившееся после обнаружения братьев Беллами, и просил высказать мнения – догадки, умозаключения, что угодно (он обещал не разглашать их) – о том, с каким созданием они имеют дело.
Те несколько человек, что соблаговолили ответить, оказались в своих текстах весьма неопределенны и осторожны. Никто не решился указать какое-то конкретное животное, все страховались, пристегивая к предположениям суффикс «-оид» и ничего не добавив к уже уясненному Чейсом.
– Так что теперь, – продолжал он, – у нас есть «кархариноид» – значит, возможно, какая-то акула; «ихтиоид» – возможно, рыба; «пантероид» – возможно, мореходный лев или тигр; а также «элазмобранхоид». – С минуту он тупо смотрел на кипу факсимильных копий, потом перелистал ее и вытащил одну. – Ты знаешь, что, на мой вкус, содержит хоть какой-то смысл? Вот, от криптозоологов.
– Ребят, которые занимаются морскими чудовищами? – уточнил Длинный. – Но они же...
– Чокнутые. Я знаю. Лжеученые, никто не принимает их всерьез. Но только у них хватило ума использовать тот «оид», который мне годится: «гуманоид».
– Послушай, Саймон, – покачал головой Длинный, – ты знаешь факты лучше меня. Тварь, убившая морского льва, находилась по крайней мере в двухстах футах под водой; пузырей на пленке не видно, значит, она не пользовалась аквалангом. А без акваланга никто не опустится на двести футов – во всяком случае, не на такое долгое время, чтобы убить и съесть морского льва.
– Я не сказал, что это человек, я сказал, что это может быть гуманоид... Что-то человеческое... человекоподобное... Черт, да я сам не знаю.
– Ты начинаешь своими разговорами напоминать Пакетта. Его, кстати, нашли?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
Но его ноги, ударившись о пол, оказались слишком слабы: очень долго они несли чересчур малую нагрузку, – колени подогнулись, и существо повалилось набок. Подтянувшись руками, оно согнулось, полуприсев, и осторожно двинулось на свет.
Добыча исчезла.
Существо в бешенстве зарычало от разочарования, издав резкий горловой звук. Потом внезапно оно почувствовало опасность, распознав возможность того, что его могут преследовать. Оно знало, что должно скрыться. Но не знало, где искать убежище.
У существа не оставалось выбора, ему приходилось возвращаться в знакомый мир.
Оно вышло из тени на улицу.
Существо не помнило, как попало сюда, и не знало, каким путем двигаться назад. Окруженное зданиями, оно не видело моря, но чувствовало его запах и, руководствуясь обонянием, следовало за соленым ароматом.
Оно перемещалось меньше минуты, когда совсем рядом сзади услышало звук, определяемый как сигнал о нападении. Существо развернулось, чтобы встретить угрозу лицом к лицу.
Крупное животное, покрытое черной шерстью, приготовилось к атаке в затененном пространстве между двумя строениями. Шерсть у него на загривке щетинилась, губы раздвинулись, демонстрируя длинные зубы, плечи нависали над мощными мускулами передних лап. Из его глотки исходил рычащий звук.
Существо оценило противника, думая не столько о пище, сколько о бегстве. Оно понимало, что животное не позволит бежать и через несколько секунд нападет.
Тогда существо шагнуло к животному.
Животное прыгнуло, обнажив зубы и выставив вперед когти.
Существо поймало его на середине прыжка и глубоко вонзило в горло стальные зубы. Рычание немедленно сменилось скулежом, за которым наступила тишина. Существо удерживало зверя, пока тот не умер.
Когда зверь умер, существо бросило его на мостовую, опустилось рядом на колени и разорвало ногтями брюхо. Оно сунуло руки в образовавшуюся отверстую рану и вырвало внутренности.
Потом оно продолжило путь к обещаемой морем безопасности.
36
– Прекрати нервничать, Макс, – успокаивал сына Чейс. – Судя по звуку, оркестр повернет сюда секунд через десять, так что расслабься и наслаждайся зрелищем. Она тебя найдет.
– Да, но я не там, где обещал, – ответил мальчик. -
Я не должен был...
– Послушай, Макс, – усмехнулся Чейс, – зачем ты приехал сюда? Ты в любом случае не...
Он замолчал, так как Аманда ткнула ему локтем под ребра.
– Она найдет тебя, Макс, – пообещала Аманда, обнимая мальчика за плечи, – и все поймет. Честно.
Макс двигался за процессией, сразу вслед за сенбернаром, и в просвете между домами, выходящими на море, увидел отца и Аманду, медленно перемещавшихся вдоль берега на институтской лодке «Мако». Он сбежал к скалам и помахал им. Саймон приблизился к берегу и знаком предложил Максу вспрыгнуть на борт. Они подошли на «Мако» к катеру рыболова-спортсмена, пришвартованному у коммерческой пристани, и спустились на берег посмотреть праздничную процессию.
Сначала появился епископ, за ним следовали его свита и тамбурмажоретки. Когда первые музыканты обогнули угол и вышли на дорогу к пристани, оркестр прогремел первые такты марша «Полковник Боуги».
Макс посмотрел на незаряженный фотоаппарат.
– У меня есть, – сказала Аманда, вытаскивая из кармана небольшую камеру. – Я для тебя тоже отпечатаю.
Роланд Гибсон проложил себе дорогу в толпе за спиной Чейса и остановился рядом с ним. Форма начальника полиции была тщательно отутюжена, туфли сияли.
– Две тысячи туристов, Саймон, – улыбаясь, сообщил он. – А ты хотел, чтобы я все отменил.
– Готов признать твою правоту, – откликнулся Чейс. – Только не все еще кончилось. Когда ты выпустишь Пакетта из-под стражи?
– Как только последний гость оставит свой последний доллар. Потом ты услышишь все о чудовище Ржавого.
Рация на поясе Гибсона щелкнула, затем раздался голос:
– Начальник...
Гибсон отцепил рацию, что-то сказал, послушал, затем тихо произнес:
– Черт.
– Что там? – спросил Чейс.
– Томми молчит, сказал только, что я должен на что-то посмотреть. – Гибсон снова пристегнул рацию к поясу и шагнул в сторону. – Пока.
Внезапно позади, перекрывая шум приближающихся тромбонов, раздался крик Макса:
– Элизабет!
Чейс обернулся и увидел, как Макс метнулся вдоль толпы к босоногой девочке в голубом платье, бежавшей изо всех сил рядом с оркестром.
Макс и девочка встретились; она дрожала, а Макс обнимал ее, стараясь успокоить. Подойдя ближе, Чейс услышал, что девочка пытается говорить, но изо рта у нее вылетали лишь бессвязные звуки. Ладони ее порхали перед лицом Макса, как колибри, а он только качал головой и повторял:
– Помедленней, помедленней.
– Что она говорит? – спросил Чейс.
– Не знаю, – ответил Макс.
К ним подошла Аманда, опустилась на колени рядом с Чейсом, взяла ладони Элизабет в свои и сказала:
– Ты не ушиблась?
Элизабет отрицательно покачала головой.
– Испугалась? Девочка кивнула.
– Чего?
– Не знаю, – с трудом выговорила Элизабет. – Что-то большое.
Потом Чейс услышал, как кто-то зовет его. Он присмотрелся и увидел Гибсона, призывающего его от входа на пристань.
– Сейчас вернусь, – бросил он Аманде. Лицо Гибсона окаменело от ярости.
– Кто-то только что убил Бастера, сторожевую собаку Корни Тибодье, – сообщил он. – Вырвал глотку и выпотрошил, прямо на Мейпл-стрит. А вот что нашел Томми.
Он раскрыл ладонь, и Чейс увидел зуб из нержавеющей стали. Две грани были зазубрены, а на концах третьей, более толстой, виднелись крошечные колючие крючки.
У Чейса перехватило дыхание, он смотрел на зуб, не отрываясь. Потом поднял взгляд на Гибсона и проговорил:
– Оно здесь, Ролли. Оно вылезло на берег.
37
Существо вошло в воду там же, где прежде выходило, – оно видело на песке собственные следы и, оставаясь под прикрытием валунов, медленно двигалось по грязному склону дна, пока не зашло по плечи.
Освободив легкие от воздуха, нырнуло, в соответствии с командой мозга привело в движение жаберные клапаны, разинуло рот, открыло трахею и вдохнуло воду.
И захлебнулось.
Существо немедленно выпрыгнуло на поверхность, жадно хватая воздух и кашляя. Боль обожгла легкие, скрутила мышцы брюшной полости.
Ошеломленное, существо потеряло равновесие, поскользнулось и начало тонуть. В жаберные щели потекла вода, оно снова поперхнулось и захлебнулось. Существо дотянулось до скального выступа, вцепилось в него и, хрипя, припало к валуну, до тех пор пока наконец легкие не очистились.
Еще дважды оно пыталось погрузиться, последовательно повторяя каждый шаг старой программы. И дважды его ожидала неудача.
Существо не знало, что случилось и почему: мозг не мог задавать себе такие вопросы и соответственно не мог получить ответы. Оно знало только, что больше не может обитать под водой, что выживание зависит от вдыхаемого воздуха.
Но оно чувствовало также, что среди дышащих воздухом созданий выжить не сможет.
Если нельзя жить под водой, значит, нужно жить в воде.
Существо набрало воздуха, захлопнуло жаберные щели и нырнуло. На сей раз оно не захлебнулось. Оно все видело, поскольку защищающие глаза линзы остались неповрежденными, и оно могло двигаться. Осваивая новый опыт, существо поплыло.
При попытке нырнуть глубже, однако, оно заметило разницу: погружение не было теперь легким, пластичным, естественным, оно стало трудным, а внутреннее давление выталкивало наверх.
Обнаружилось и другое отличие. Очень скоро легкие начали болеть, в ушах застучало и мозг приказал искать воздух для дыхания.
Существо всплыло, вынырнуло на поверхность и жадно вдохнуло. Пока оно дышало, изменилась его плавучесть; пришлось шевелить ногами, чтобы сохранить прежнее положение.
Перед примитивным мозгом встала задача. Если существо хотело выжить, ее следовало решить.
Через несколько минут оно достаточно освоилось и медленно поплыло от берега. За полосой воды виднелась другая суша.
Оставаясь под водой так долго, как только могло, выныривая лишь для того, чтобы сделать вдох, существо плыло к этой суше. Там, оно чувствовало, можно обрести безопасность.
Там можно будет охотиться.
Часть VI
Белая акула
38
– Рей, скажи «Эй!», – приказал Ржавый Пакетт, вытаскивая из-под стойки табурет и бросая на стойку двадцатидолларовую банкноту.
– "Две семерки"? – спросил бармен.
– Двойную дозу. Меня ужасно мучит жажда. Пакетт огляделся. Помещение было заполнено меньше чем наполовину. Семь тридцать вечера – ранние выпивохи уже отправились обедать, поздние еще не прибыли.
Рей смешал коктейль, поставил стакан перед Пакет-том и взял двадцатку. Отсчитывая сдачу, он улыбнулся:
– Говорят, у тебя был отпуск за счет города.
– Ублюдки, – заявил Пакетт. Он осушил половину стакана и подождал, пока в желудке не разлилось тепло. – Даже не извинились. Я думаю, не подать ли на Ролли Гибсона в суд.
– За что? За то, что он тебя просушил? По-моему, ты весьма неплохо смотришься. Сделать перерыв на день-два пока никому не повредило.
Пакетт прикончил выпивку и знаком заказал еще. Истина заключалась в том, что он действительно чувствовал себя хорошо, и не только физически: подтвердилась его правота. Гибсон и остальные не поверили ни слову из сказанного им, решили, что он лжет или у него галлюцинации. Однако сегодня днем они вдруг воспылали интересом, захотели выслушать его рассказ с самого начала. Но он им показал, он приложил Гибсона и этого Саймона Чейса, заявил, что не помнит. Почему он должен бесплатно раздавать информацию, которая может принести деньги? В этих шоу на телевидении – как бишь они называются? документальные драмы? – платят хорошие бабки за эксклюзивные интервью, а он был совершенно уверен, что никто больше не видел эту тварь, кем бы она ни оказалась. Ему оставалось только подождать: слух разнесется, и к нему придут. Терпения у него достанет, в его распоряжении – время хоть до конца света.
– Заходил Нейт Грин, – сообщил Рей. – Искал тебя.
– Еще бы, – улыбнулся Пакетт. – И что ты ему сказал?
– Что не видел тебя.
– Ну и держись на этом, идет?
«К черту Нейта Грина, – подумал Пакетт. – Есть рыба покрупнее, чем уотерборская „Кроникл“, намного покрупнее».
– Конечно, Ржавый, – согласился Рей. – Не мое собачье дело.
Пакетт допил вторую порцию. Теперь он в самом деле чувствовал себя отлично. Даже Рей относился к нему с уважением.
С улицы вошел незнакомец, сел у дальнего конца стойки и заказал стакан вина. Когда Рей наливал ему, тот спросил:
– Не знаете ли вы человека по имени Пакетт? Мистера Ржавого Пакетта?
Пакетт замер, притворно сосредоточившись на доске с меню, висевшей над стойкой.
– Угу, – ответил Рей, не глядя в сторону Пакетта. Он поставил бутылку в холодильный шкаф и опять стал нарезать лаймы.
– Вы его видели?
Пакетт отметил в голосе посетителя акцент – не другого штата, иностранный, похожий на какой-то европейский.
– Возможно, – согласился Рей. – У вас с ним общие дела?
Пакетт разжевал кубик льда и автоматически начал копаться в собственном мозгу, чтобы выявить потенциальную угрозу. Денег он никому не должен, чужие ловушки на омаров в последнее время не прикарманивал, чужие поплавки не срезал, в чужие лодки не врезался, в чужие машины своим грузовиком – тоже... Во всяком случае, насколько Ржавый помнил. Тогда он обратился к возможным хорошим новостям. Может, парень – из большого журнала или из этих документально-драматических шоу и хочет заключить сделку.
Прикинув все вероятные последствия, он ощутил себя в достаточной безопасности, повернулся и произнес:
– Я Пакетт. А вы кто?
– А-а. – Незнакомец улыбнулся, поднялся с табурета, держа свой стакан с вином, и сказал, когда проходил мимо бармена: – Вы весьма осторожны.
Пакетт смотрел, как человек приближается к нему. Тот был высок, на пару дюймов выше шести футов, широкоплеч, с узкими бедрами, ухоженный и вполне независимый на вид. Пакетт решил, что парню под пятьдесят: некогда светлые волосы отмечены легкой сединой, зачесаны назад. Одет в серый костюм, белую сорочку и темный галстук. Кожа – бледная, но не болезненно бледная, а оттого, что не знает солнечных лучей... Пакетт заключил: похож на предпринимателя.
– Я не могу составить вам компанию? – поинтересовался незнакомец.
Пакетт указал на табуретку рядом с собой и подумал:
«Европеец, точно». «Вам» прозвучало как «фам». Немец, или голландец, или из какой-то из тех гребаных стран, которые там все разваливаются.
– Один господин на улице хотел бы поговорить с вами, – произнес незнакомец.
– О чем?
– Он слышал о вас... О том, что вы рассказывали. Пакетт помолчал, потом ответил:
– Хорошо, ведите его.
– Боюсь, это невозможно.
– Почему? – засмеялся Пакетт. – Слишком велик, в дверь не пролезет?
– Что-то вроде этого.
«Фроде»... Что-то «фроде». Немец. Должен быть немцем.
– Эй, Рей, – спросил Пакетт, – ты не запрещал вход толстякам, а?
Рей не засмеялся.
– Не могли бы вы выйти со мной? – повторил незнакомец. – Думаю, вам стоит выйти.
– Что значит – «стоит»?
– С финансовой точки зрения.
– Черт, что же вы сразу не сказали? – Пакетт встал. – Рей, постереги мое место. Если через десять минут не вернусь, звони девять-один-один.
На противоположной стороне улицы стоял черный микроавтобус с тонированными стеклами, так что разглядеть пассажиров было невозможно. Нью-йоркские номерные знаки, как заметил Пакетт, принадлежали водителю-инвалиду.
– Что за хреновина? – удивился он. – «Скорая»? Спутник толкнул в сторону одну из боковых дверных панелей и жестом пригласил Пакетта.
Пакетт наклонился и заглянул внутрь. Там оказалось темно и, насколько он мог различить, пусто. Без всякого явного повода Ржавый ощутил холодок страха.
– Не пойдет, – уперся он.
– Господин Пакетт...
– Слушай, Ганс, я не знаю, кто там, не знаю тебя, не знаю ничего. Зато я знаю, что туда не собираюсь. Пусть он сам выйдет.
– Я же сказал вам...
– Мне плевать. Хочешь говорить о деле, давай говорить на свежем воздухе. Конец связи.
– Извините, – вздохнул человек.
– Чего уж там...
Пакетт не заметил движения рук сопровождающего, но внезапно его обхватили, ноги оторвались от земли, и он почувствовал, что летит в темное нутро машины. Он ударился о ковровое покрытие пола и лежал, потрясенный, слушая, как закрывается дверь, заводится двигатель, и ощущая, что микроавтобус отъезжает.
39
Чейс вытащил последний лист из аппарата факсимильной связи, быстро прочитал.
– Еще один «оид», – с отвращением сказал он.
– Какой теперь? – спросил Длинный.
– Элазмобранхоид. То есть имеющий черты пластиножаберных рыб. – Чейс бросил бумагу на стол. – Некоторые из этих парней, должно быть, получили ученые степени за умение прикрывать собственную задницу. Они просто гениальны в увязывании предположений, которые отлично звучат и совершенно бессмысленны.
За последние сорок восемь часов Чейс связался по факсу со всеми океанологами, которых знал, разослал фотокопии сделанных «поляроидом» снимков стальных зубов и следов когтей на мертвых животных, описал каждое происшествие, случившееся после обнаружения братьев Беллами, и просил высказать мнения – догадки, умозаключения, что угодно (он обещал не разглашать их) – о том, с каким созданием они имеют дело.
Те несколько человек, что соблаговолили ответить, оказались в своих текстах весьма неопределенны и осторожны. Никто не решился указать какое-то конкретное животное, все страховались, пристегивая к предположениям суффикс «-оид» и ничего не добавив к уже уясненному Чейсом.
– Так что теперь, – продолжал он, – у нас есть «кархариноид» – значит, возможно, какая-то акула; «ихтиоид» – возможно, рыба; «пантероид» – возможно, мореходный лев или тигр; а также «элазмобранхоид». – С минуту он тупо смотрел на кипу факсимильных копий, потом перелистал ее и вытащил одну. – Ты знаешь, что, на мой вкус, содержит хоть какой-то смысл? Вот, от криптозоологов.
– Ребят, которые занимаются морскими чудовищами? – уточнил Длинный. – Но они же...
– Чокнутые. Я знаю. Лжеученые, никто не принимает их всерьез. Но только у них хватило ума использовать тот «оид», который мне годится: «гуманоид».
– Послушай, Саймон, – покачал головой Длинный, – ты знаешь факты лучше меня. Тварь, убившая морского льва, находилась по крайней мере в двухстах футах под водой; пузырей на пленке не видно, значит, она не пользовалась аквалангом. А без акваланга никто не опустится на двести футов – во всяком случае, не на такое долгое время, чтобы убить и съесть морского льва.
– Я не сказал, что это человек, я сказал, что это может быть гуманоид... Что-то человеческое... человекоподобное... Черт, да я сам не знаю.
– Ты начинаешь своими разговорами напоминать Пакетта. Его, кстати, нашли?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27