Было много музыки, песен, шуток, острот. Между залом и сценой возник дружеский, озорной контакт. Так кончился 1985 год.
1986 год
4 ЯНВАРЯ. Показ по телевидению «О бедном гусаре замолвите слово...» Я этого просмотра не организовывал. Не хлопотал, случилось само собой. Отклики на этот раз очень хорошие. По сути, фильм родился.
ЯНВАРЬ–ИЮЛЬ. Выбор натуры, написание режиссерского сценария, проведение кинопроб, утверждение эскизов, поиск реквизита – подготовительные работы по «Забытой мелодии для флейты».
ФЕВРАЛЬ–АПРЕЛЬ. Съемки новой передачи о кинематографе, «альтернативной», как модно сейчас говорить, «Кинопанораме». Название пока найдено не очень-то звонкое – «Беседы о кино». Но со временем, может, придумается лучше. Договорился с руководством телевидения, что эта программа будет выходить 4 раза в год. Первая передача посвящена профессии кинорежиссера. Что это такое? Снимаем известных мастеров, которые находятся на разных стадиях производства фильма. К примеру, Н. Губенко в режиссерском сценарии «Запретной зоны», М. Хуциев делает кинопробы к фильму «Бесконечность», Р. Балаян ведет съемки «Филера»... Выявляя творческие особенности каждого, мы одновременно рассказываем о каждом этапе производства кинокартины. Кроме названных, в программе принимают участие А. Смирнов, С. Соловьев, А. Герман.
МАРТ. Эфир программы «В кругу друзей. Вас приглашает Эльдар Рязанов». Передача вызвала глубокое раздражение Егора Лигачева и больше никогда не повторялась.
ИЮЛЬ. Передача «Беседы о кино» прошла по телевидению.
АВГУСТ. Подготовительный период «Флейты» очень затянулся из-за того, что ждем Леонида Филатова, который будет играть главную роль. А он занят в фильме у режиссера К. Худякова. Пока, чтобы использовать лето, решили снять три эпизода с Тамбовским хором, где Леня не занят. Первая съемка – на авианосце «Киев» в Североморске. Сам корабль потрясает – чудо техники. Но при этом не работает телефон со штабом флота. (Корабль стоит на рейде в одном километре от берега, где расположен штаб.) Из-за того, что разбился один из самолетов с вертикальным взлетом, наложен запрет на их полеты. Снимаем вместо самолетов с вертолетами. Моряки – замечательные люди. Гостеприимны, радушны. Вспомнил, что когда-то хотел стать моряком. Потом полетели в Алма-Ату. В горах началась осень, и отары овец гонят вниз в долины. Там снимали эпизод, как «тамбовские» девушки поют чабанам. Каждый день ездили в горы на высоту три с лишним километра. Большой перепад давления, и за это скоро наступит для меня расплата.
СЕНТЯБРЬ. Весь сентябрь Филатов по-прежнему занят, и я дал согласие поехать на кинофестиваль в Сан-Себастьян в качестве члена жюри. Вылет 14 сентября. Перед отъездом, как всегда, много дел. А 12-го вечером, в пятницу, когда уже были получены паспорта (член жюри по статуту может лететь вместе с женой) и билеты, почувствовал себя плохо. Засвистело в правом ухе. Лег спать. Утром по-прежнему самочувствие плохое. Набрал телефон Горина, чтобы посоветоваться, – все-таки он бывший врач, – поднес трубку к правому уху и понял, что оглох. Консультация с доктором-отоларингологом, и через два часа я уже лежу в Боткинской больнице с капельницей. Суббота, в больнице только дежурный доктор. Говорит, что придется мне пробыть здесь не менее двух недель, так как курс лечения состоит минимум из десяти капельниц. Вот тебе и Сан-Себастьян, Бискайский залив и прочие испанские прелести! Суббота, в Госкино никого, и невозможно сообщить испанцам, что я не прилечу. Устроители фестиваля встречали на аэродроме, но никто не явился. Привыкшие к нашей необязательности и хамству, испанцы на этот раз обиделись крепко. Не только не прилетел член жюри из СССР, но даже не потрудились известить об этом. Но на этот раз никто, кроме внезапной болезни, не был виноват.
С понедельника, 15-го, начались анализы, доктора, консультации, лекарства, уколы. В общем, это было кровоизлияние – первый звонок. А потеря слуха – это следствие. Короче, умер ушной нерв.
За две недели написал уйму стихотворений, иногда по два в день. Образовался целый цикл. Назвал его скромно «Боткинская осень». Чем я, в конце концов, хуже Александра Сергеевича! Переход в ранг больного, больница, беззащитность – очень меняют психологию, происходит кардинальная переоценка ценностей.
И я, бывало, приезжал с вшитом
в обитель скорби, боли и беды
и привозил обильные корзины
цветов и книжек, фруктов и еды.
Как будто мне хотелось откупиться
за то, что я и крепок, и здоров.
Там у больных приниженные лица,
начальственны фигуры докторов.
В застиранных халатах и пижамах –
смиренный и безропотный народ –
в палатах по восьми они лежали,
как экспонаты горя и невзгод
В палатах стоны, храп, объедки, пакость,
тяжелый смрад давно не мытых тел.
Бодры родные – только б не заплакать...
Вот тихо дух соседа отлетел...
А из уборных било в нос зловонье...
больные в коридорах... скуден стол...
торопится надменное здоровье,
как бы исполнив милосердья долг.
Со вздохом облегченья убегая,
я вновь включался в свой круговорот,
убогих и недужных забывая...
Но вдруг случился резкий поворот!
Я заболел... Теперь лежу в больнице,
и мысль, что не умру, похоронил.
Легко среди увечных растворился,
себя к их касте присоединил.
Теперь люблю хромых, глухих, незрячих,
инфекционных, раковых – любых!
Люблю я всех – ходячих и лежащих,
чудовищную армию больных.
Терпением и кротостью лучатся
из глубины печальные глаза...
– Так помогите! Люди! Сестры! Братцы! –
Никто не слышит эти голоса...
16 сентября 1986 г.
ОКТЯБРЬ. Сменил одну больницу на другую. За время лежания в Боткинской меня посмотрели, послушали, изучали разные профессора, медицинские светила различных специальностей. У М. Светлова есть шутка: «Что такое старость? Это, когда половина мочи уходит на анализы». Так вот все консультанты, смотревшие меня, сказали, что после больницы никаких съемок, никаких нагрузок – ни физических, ни нервных, обязательны длительный отдых, санаторий. Короче, мне был предложен режим, где все проявления нормальной жизни, по меньшей мере, не рекомендовались, а, в основном, запрещались. А положение с «Забытой мелодией для флейты» было таково, что Леонид Филатов наконец освободился от съемок в другой картине и был готов к сотрудничеству с нами. Передо мной встала дилемма: или отменять картину и заняться собственным здоровьем, или же все-таки попробовать сделать ленту. Конечно, если перефразировать известную поговорку, – здоровье одно, а фильмов много. Но... Почти год мы готовились. Была проделана огромная работа. Кроме меня картиной заняты многие люди. Их планы связаны с фильмом, затрачены немалые усилия со стороны каждого. Был еще один аргумент в пользу работы – не в моем характере поддаваться болезни. Я считаю, что с хворями надо бороться активным трудом, не уступать, что организмом можно командовать и надо подвергать его насилию. Он посопротивляется и в конце концов выздоровеет. Или помрет. Но тогда мне уже будет все равно. И я решил – снимать «Забытую мелодию для флейты»!
Особенность первого месяца съемок заключалась в том, что я лежал в больнице. Помещался я там в трехместной палате. Из двух моих соседей по палате один после тяжелой операции все время ночами стонал, а другой был могучий храпун. Так что ночевать в палате я не мог, ибо был обречен на бессонницу. Поэтому я ездил спать домой. В шесть часов утра я вставал, завтракал, брился и на машине приезжал в больницу. Без десяти восемь я уже лежал в своей койке, переодетый в больничное, с таким видом, будто я провел в палате всю ночь. Начинался врачебный обход, уколы, процедуры. Около десяти часов я быстро переодевался, бежал вниз к своей машине и ехал на съемку. Там я, преодолевая недомогание и слабость, орал, репетировал, гонял массовку, снимал и около семи вечера возвращался в больницу. Вечером, со мной проделывали главную процедуру, в которой и состоял, по сути, смысл лечения, – сеанс в барокамере. Сеанс продолжался около часа. После него надо было обязательно полежать час-полтора. Около одиннадцати вечера я уползал из палаты, залезая на полусогнутых ногах в автомобиль и ехал домой – ночевать. Я падал в кровать, чтобы на следующий день выдержать такую же нагрузку. Съемки проходили и на улицах города, и в интерьерах. Честно говоря, я себя очень преодолевал. Казалось, по субботам и воскресеньям, когда студия не работает, а в больнице не лечат, имелась возможность немножко отдохнуть. Но, к сожалению, я вкалывал и по выходным. Дело в том, что пока я лежал в Боткинской, телевидение (наконец-то! Прошел ровно год!) разрешило мне делать передачу о Владимире Высоцком. Так что по субботам и воскресеньям я отправлялся на другие съемки – брать интервью у родителей Владимира Семеновича, его коллег по театру, у кинорежиссеров, которые его снимали, у поэтов и других людей, друживших с героем нашей программы. Эти съемки шли параллельно с работой над «Флейтой». С понедельника по пятницу я делал фильм, по субботам и воскресеньям – передачу о Владимире Высоцком. Конечно, для больного ноша была тяжеловата. Последняя съемка для телевизионной программы, которая постепенно выросла до четырехсерийной, была, как помню, 25 января 1987 года, в день рождения Владимира Семеновича. Ему в тот день исполнилось бы сорок девять лет. Но о передаче я расскажу в другой главе. А работа над «Флейтой» продолжалась. Организм постепенно привык к ежедневным измывательствам над ним и как бы акклиматизировался, свыкся...
1987 год
ЯНВАРЬ–ИЮНЬ. Съемки, озвучание, монтаж, перезапись «Забытой мелодии для флейты». В этот же период съемки и монтаж передачи о Владимире Высоцком. Огромная работа длительностью в четыре с лишним часа. Параллельно начал пробивать запуск в производство «Дорогой Елены Сергеевны». Съемочная группа у нас собралась прекрасная, люди притерлись друг к другу, понимали друг друга с полуслова, хотели работать вместе. И мы решили попробовать начать новую картину что называется «взахлест», на хвосте «Забытой мелодии для флейты» запуститься в подготовительный период с «Дорогой Еленой Сергеевной». Вот уж воистину «работа дураков любит». Я, несомненно, принадлежу к этой категории человечества.
АПРЕЛЬ. Запуск в подготовительный период «Дорогой Елены Сергеевны». Причем под псевдонимом «Последний экзамен», чтобы не прихлопнул какой-нибудь ретивый киночинуша. Прибавились труд над сценарием вместе с автором пьесы Людмилой Разумовской, поиски исполнителей, кинопробы. Художник Александр Борисов начал рисовать эскизы квартиры учительницы.
ИЮНЬ. Передача о Высоцком готова. Никто из руководства ТВ ее не смотрит. Когда состоится эфир, молчат.
ИЮЛЬ. После конца «Флейты» уехал на несколько дней за город – перевести дух. И там из телевизионной передачи, в которой выступали наш министр А. И. Камшалов и первый секретарь Союза кинематографистов Э. Г. Климов, узнал, что международный кинофестиваль в Москве откроется нашей лентой. На открытии всегда показывается фильм вне конкурса. Этот кинофестиваль попытались провести по-человечески – упразднили три главные премии, организовали профессиональный клуб (ПРОК), было решено, что это будет состязание искусства без политической конъюнктуры. Главный приз получил фильм Федерико Феллини «Интервью». Выступал на кинорынке перед показом «Флейты», где собрались прокатчики, дельцы, бизнесмены, занимающиеся кинематографом. «Флейта» была куплена рядом стран. Одновременно были и просьбы со стороны западных покупателей – сократить картину минут на 15, ибо у них сеанс не может длиться более 2 часов, а наша картина шла два часа двенадцать минут. Сразу после фестиваля стали делать укороченную версию.
Готовая передача о Высоцком лежит. Когда пойдет в эфир, никто не говорит.
АВГУСТ–СЕНТЯБРЬ. Конец подготовки и съемка «Дорогой Елены Сергеевны». Фильм был снят за 22 съемочных дня. Передача о Высоцком лежит в недрах телевидения. Когда будет эфир, неизвестно.
ОКТЯБРЬ. Впервые в Одессе состоялся кинофестиваль зрелищных фильмов под названием «Одесская альтернатива». (На следующий год его переименовали в кинофестиваль «Золотой Дюк».) «Флейта» среди семи других фильмов приняла участие в конкурсе. Мы с женой приехали на два дня. Гостеприимные одесситы не давали проходу, встречи были бесподобные. На одном из сеансов к сцене подошел какой-то мужчина с огромным блюдом, на котором возлежала роскошная фаршированная рыба, и подарил ее мне. Это не было организовано фестивалем, это был стихийный акт зрительской любви. Вечером на эту рыбу мы пригласили Станислава Говорухина, Сергея Соловьева, Татьяну Друбич, Анатолия Ромашина и еще кое-кого из участников фестиваля. Это было трагической ошибкой, ибо рыба оказалась изумительно вкусной, но мне, при таком раскладе, достался всего один кусок...
Через два дня мы улетели в Москву, так как телевидение намеревалось снять мой вечер в Останкино в связи в предстоящим в ноябре шестидесятилетием. Сделать такой вечер интересным было нелегко. Надо было готовиться. Приглашать участников, зрителей, подумать о программе и т. д. Съемка должна была состояться 9 октября. И вдруг шестого поздно вечером мне звонят из Одессы Станислав Говорухин и Григорий Горин и сообщают, что жюри под председательством Михаила Жванецкого присудило главный и единственный приз – статуэтку «Золотого Дюка» нашей картине. Говорухин и Горин просят прилететь на один день, чтобы мне его вручить. Нагрузка, которую мне предстояло выдержать на съемке в Останкино, предполагалась чудовищная. Это знают только те, у кого были подобные вечера. А у меня, кстати, была такая встреча в Останкинской студии в 1983 году, и тогда С. Г. Лапин не пустил эту передачу в эфир. Около двух часов отвечал я в тот вечер на вопросы зрителей, пришедших в студию, отвечал то, что думал о нашей муторной жизни, отвечал честно, откровенно, резко, говорил о том, что сейчас стало общепринятым. Но в то застойное время министр телевидения признал мои ответы крамольными, посчитал, что публике лучше всего не знать того, о чем я вещал, и, несмотря на мои просьбы, передачу зрители так и не увидели. А для меня публикация такой гражданской, острой передачи была не менее важной, чем, скажем, выпуск «Гаража» на экран. Однако С. Г. Лапин был могущественной персоной, близкой к Брежневу, сделать ничего не удалось.
И вот перед съемкой ответственнейшего вечера меня приглашают еще раз слетать в Одессу для дела, чего там говорить, приятного, лестного, почетного – для получения приза. Но я, понимая, что могу провалить вечер в Останкино, несмотря на справедливый напор устроителей Одесского фестиваля и их праведное негодование по поводу моего поведения, отказался. И предложил – пусть Говорухин вручит мне эту награду на моем юбилейном вечере в Останкино. Так в конечном итоге и поступили. Встреча была снята моими замечательными друзьями и единомышленниками по телевидению режиссером Майей Добросельской и редактором Ириной Петровской. Но до эфира еще далеко, и, пока они монтируют передачу, я продолжаю озвучание «Дорогой Елены Сергеевны». Готовая передача о Высоцком лежит...
НОЯБРЬ. В эфир пошла передача «Портрет Федерико Феллини», которую мы с Добросельской и Петровской готовили почти два года. 18 ноября мне исполнилось 60 лет. Меня наградили орденом «Дружба народов». 21 ноября в Центральном Доме кинематографистов состоялось... никак не могу подобрать слово к тому, что именно состоялось. Вероятно, это можно назвать словами: шоу, празднование, юбилей, концерт, представление. В общем, состоялось! Я плясал вместе с цыганами, которые снимались у нас в «Жестоком романсе». На сцену вылетела Людмила Гурченко и примкнула к огневой пляске. А потом Федор Дунаевский, исполнитель одной из главных ролей в «Дорогой Елене Сергеевне», подарил мне огромную рубашку с вышитой надписью «Breake-dance» и выпустил команду молодых ребят, блистательно исполнивших этот танец. Я тоже танцевал его впервые в жизни. Было много чего: уморительные куплеты «пионеров» в красных галстуках и коротких штанишках, с барабаном и горном в исполнении О. Волковой, А. Панкратова-Черного и С. Арцыбашева, непревзойденный, как всегда, М. Жванецкий с умным, смешным и горьким монологом, трогательное выступление космонавтов В. Соловьева и О. Атькова, смешной рассказ Г. Буркова и разные другие веселые и забавные номера. Это все, не скрою, смотрелось приятно. Рядом со мной сидели жена и дочь, которая была на девятом месяце. И я боялся, как бы приступы ее смеха не перешли в родовые схватки. Можно считать, что так и случилось. Три дня спустя родился внук, которого назвали Дмитрием.
Готовая передача о Высоцком лежит уже шесть месяцев. Наконец руководство киноредакции посмотрело.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75
1986 год
4 ЯНВАРЯ. Показ по телевидению «О бедном гусаре замолвите слово...» Я этого просмотра не организовывал. Не хлопотал, случилось само собой. Отклики на этот раз очень хорошие. По сути, фильм родился.
ЯНВАРЬ–ИЮЛЬ. Выбор натуры, написание режиссерского сценария, проведение кинопроб, утверждение эскизов, поиск реквизита – подготовительные работы по «Забытой мелодии для флейты».
ФЕВРАЛЬ–АПРЕЛЬ. Съемки новой передачи о кинематографе, «альтернативной», как модно сейчас говорить, «Кинопанораме». Название пока найдено не очень-то звонкое – «Беседы о кино». Но со временем, может, придумается лучше. Договорился с руководством телевидения, что эта программа будет выходить 4 раза в год. Первая передача посвящена профессии кинорежиссера. Что это такое? Снимаем известных мастеров, которые находятся на разных стадиях производства фильма. К примеру, Н. Губенко в режиссерском сценарии «Запретной зоны», М. Хуциев делает кинопробы к фильму «Бесконечность», Р. Балаян ведет съемки «Филера»... Выявляя творческие особенности каждого, мы одновременно рассказываем о каждом этапе производства кинокартины. Кроме названных, в программе принимают участие А. Смирнов, С. Соловьев, А. Герман.
МАРТ. Эфир программы «В кругу друзей. Вас приглашает Эльдар Рязанов». Передача вызвала глубокое раздражение Егора Лигачева и больше никогда не повторялась.
ИЮЛЬ. Передача «Беседы о кино» прошла по телевидению.
АВГУСТ. Подготовительный период «Флейты» очень затянулся из-за того, что ждем Леонида Филатова, который будет играть главную роль. А он занят в фильме у режиссера К. Худякова. Пока, чтобы использовать лето, решили снять три эпизода с Тамбовским хором, где Леня не занят. Первая съемка – на авианосце «Киев» в Североморске. Сам корабль потрясает – чудо техники. Но при этом не работает телефон со штабом флота. (Корабль стоит на рейде в одном километре от берега, где расположен штаб.) Из-за того, что разбился один из самолетов с вертикальным взлетом, наложен запрет на их полеты. Снимаем вместо самолетов с вертолетами. Моряки – замечательные люди. Гостеприимны, радушны. Вспомнил, что когда-то хотел стать моряком. Потом полетели в Алма-Ату. В горах началась осень, и отары овец гонят вниз в долины. Там снимали эпизод, как «тамбовские» девушки поют чабанам. Каждый день ездили в горы на высоту три с лишним километра. Большой перепад давления, и за это скоро наступит для меня расплата.
СЕНТЯБРЬ. Весь сентябрь Филатов по-прежнему занят, и я дал согласие поехать на кинофестиваль в Сан-Себастьян в качестве члена жюри. Вылет 14 сентября. Перед отъездом, как всегда, много дел. А 12-го вечером, в пятницу, когда уже были получены паспорта (член жюри по статуту может лететь вместе с женой) и билеты, почувствовал себя плохо. Засвистело в правом ухе. Лег спать. Утром по-прежнему самочувствие плохое. Набрал телефон Горина, чтобы посоветоваться, – все-таки он бывший врач, – поднес трубку к правому уху и понял, что оглох. Консультация с доктором-отоларингологом, и через два часа я уже лежу в Боткинской больнице с капельницей. Суббота, в больнице только дежурный доктор. Говорит, что придется мне пробыть здесь не менее двух недель, так как курс лечения состоит минимум из десяти капельниц. Вот тебе и Сан-Себастьян, Бискайский залив и прочие испанские прелести! Суббота, в Госкино никого, и невозможно сообщить испанцам, что я не прилечу. Устроители фестиваля встречали на аэродроме, но никто не явился. Привыкшие к нашей необязательности и хамству, испанцы на этот раз обиделись крепко. Не только не прилетел член жюри из СССР, но даже не потрудились известить об этом. Но на этот раз никто, кроме внезапной болезни, не был виноват.
С понедельника, 15-го, начались анализы, доктора, консультации, лекарства, уколы. В общем, это было кровоизлияние – первый звонок. А потеря слуха – это следствие. Короче, умер ушной нерв.
За две недели написал уйму стихотворений, иногда по два в день. Образовался целый цикл. Назвал его скромно «Боткинская осень». Чем я, в конце концов, хуже Александра Сергеевича! Переход в ранг больного, больница, беззащитность – очень меняют психологию, происходит кардинальная переоценка ценностей.
И я, бывало, приезжал с вшитом
в обитель скорби, боли и беды
и привозил обильные корзины
цветов и книжек, фруктов и еды.
Как будто мне хотелось откупиться
за то, что я и крепок, и здоров.
Там у больных приниженные лица,
начальственны фигуры докторов.
В застиранных халатах и пижамах –
смиренный и безропотный народ –
в палатах по восьми они лежали,
как экспонаты горя и невзгод
В палатах стоны, храп, объедки, пакость,
тяжелый смрад давно не мытых тел.
Бодры родные – только б не заплакать...
Вот тихо дух соседа отлетел...
А из уборных било в нос зловонье...
больные в коридорах... скуден стол...
торопится надменное здоровье,
как бы исполнив милосердья долг.
Со вздохом облегченья убегая,
я вновь включался в свой круговорот,
убогих и недужных забывая...
Но вдруг случился резкий поворот!
Я заболел... Теперь лежу в больнице,
и мысль, что не умру, похоронил.
Легко среди увечных растворился,
себя к их касте присоединил.
Теперь люблю хромых, глухих, незрячих,
инфекционных, раковых – любых!
Люблю я всех – ходячих и лежащих,
чудовищную армию больных.
Терпением и кротостью лучатся
из глубины печальные глаза...
– Так помогите! Люди! Сестры! Братцы! –
Никто не слышит эти голоса...
16 сентября 1986 г.
ОКТЯБРЬ. Сменил одну больницу на другую. За время лежания в Боткинской меня посмотрели, послушали, изучали разные профессора, медицинские светила различных специальностей. У М. Светлова есть шутка: «Что такое старость? Это, когда половина мочи уходит на анализы». Так вот все консультанты, смотревшие меня, сказали, что после больницы никаких съемок, никаких нагрузок – ни физических, ни нервных, обязательны длительный отдых, санаторий. Короче, мне был предложен режим, где все проявления нормальной жизни, по меньшей мере, не рекомендовались, а, в основном, запрещались. А положение с «Забытой мелодией для флейты» было таково, что Леонид Филатов наконец освободился от съемок в другой картине и был готов к сотрудничеству с нами. Передо мной встала дилемма: или отменять картину и заняться собственным здоровьем, или же все-таки попробовать сделать ленту. Конечно, если перефразировать известную поговорку, – здоровье одно, а фильмов много. Но... Почти год мы готовились. Была проделана огромная работа. Кроме меня картиной заняты многие люди. Их планы связаны с фильмом, затрачены немалые усилия со стороны каждого. Был еще один аргумент в пользу работы – не в моем характере поддаваться болезни. Я считаю, что с хворями надо бороться активным трудом, не уступать, что организмом можно командовать и надо подвергать его насилию. Он посопротивляется и в конце концов выздоровеет. Или помрет. Но тогда мне уже будет все равно. И я решил – снимать «Забытую мелодию для флейты»!
Особенность первого месяца съемок заключалась в том, что я лежал в больнице. Помещался я там в трехместной палате. Из двух моих соседей по палате один после тяжелой операции все время ночами стонал, а другой был могучий храпун. Так что ночевать в палате я не мог, ибо был обречен на бессонницу. Поэтому я ездил спать домой. В шесть часов утра я вставал, завтракал, брился и на машине приезжал в больницу. Без десяти восемь я уже лежал в своей койке, переодетый в больничное, с таким видом, будто я провел в палате всю ночь. Начинался врачебный обход, уколы, процедуры. Около десяти часов я быстро переодевался, бежал вниз к своей машине и ехал на съемку. Там я, преодолевая недомогание и слабость, орал, репетировал, гонял массовку, снимал и около семи вечера возвращался в больницу. Вечером, со мной проделывали главную процедуру, в которой и состоял, по сути, смысл лечения, – сеанс в барокамере. Сеанс продолжался около часа. После него надо было обязательно полежать час-полтора. Около одиннадцати вечера я уползал из палаты, залезая на полусогнутых ногах в автомобиль и ехал домой – ночевать. Я падал в кровать, чтобы на следующий день выдержать такую же нагрузку. Съемки проходили и на улицах города, и в интерьерах. Честно говоря, я себя очень преодолевал. Казалось, по субботам и воскресеньям, когда студия не работает, а в больнице не лечат, имелась возможность немножко отдохнуть. Но, к сожалению, я вкалывал и по выходным. Дело в том, что пока я лежал в Боткинской, телевидение (наконец-то! Прошел ровно год!) разрешило мне делать передачу о Владимире Высоцком. Так что по субботам и воскресеньям я отправлялся на другие съемки – брать интервью у родителей Владимира Семеновича, его коллег по театру, у кинорежиссеров, которые его снимали, у поэтов и других людей, друживших с героем нашей программы. Эти съемки шли параллельно с работой над «Флейтой». С понедельника по пятницу я делал фильм, по субботам и воскресеньям – передачу о Владимире Высоцком. Конечно, для больного ноша была тяжеловата. Последняя съемка для телевизионной программы, которая постепенно выросла до четырехсерийной, была, как помню, 25 января 1987 года, в день рождения Владимира Семеновича. Ему в тот день исполнилось бы сорок девять лет. Но о передаче я расскажу в другой главе. А работа над «Флейтой» продолжалась. Организм постепенно привык к ежедневным измывательствам над ним и как бы акклиматизировался, свыкся...
1987 год
ЯНВАРЬ–ИЮНЬ. Съемки, озвучание, монтаж, перезапись «Забытой мелодии для флейты». В этот же период съемки и монтаж передачи о Владимире Высоцком. Огромная работа длительностью в четыре с лишним часа. Параллельно начал пробивать запуск в производство «Дорогой Елены Сергеевны». Съемочная группа у нас собралась прекрасная, люди притерлись друг к другу, понимали друг друга с полуслова, хотели работать вместе. И мы решили попробовать начать новую картину что называется «взахлест», на хвосте «Забытой мелодии для флейты» запуститься в подготовительный период с «Дорогой Еленой Сергеевной». Вот уж воистину «работа дураков любит». Я, несомненно, принадлежу к этой категории человечества.
АПРЕЛЬ. Запуск в подготовительный период «Дорогой Елены Сергеевны». Причем под псевдонимом «Последний экзамен», чтобы не прихлопнул какой-нибудь ретивый киночинуша. Прибавились труд над сценарием вместе с автором пьесы Людмилой Разумовской, поиски исполнителей, кинопробы. Художник Александр Борисов начал рисовать эскизы квартиры учительницы.
ИЮНЬ. Передача о Высоцком готова. Никто из руководства ТВ ее не смотрит. Когда состоится эфир, молчат.
ИЮЛЬ. После конца «Флейты» уехал на несколько дней за город – перевести дух. И там из телевизионной передачи, в которой выступали наш министр А. И. Камшалов и первый секретарь Союза кинематографистов Э. Г. Климов, узнал, что международный кинофестиваль в Москве откроется нашей лентой. На открытии всегда показывается фильм вне конкурса. Этот кинофестиваль попытались провести по-человечески – упразднили три главные премии, организовали профессиональный клуб (ПРОК), было решено, что это будет состязание искусства без политической конъюнктуры. Главный приз получил фильм Федерико Феллини «Интервью». Выступал на кинорынке перед показом «Флейты», где собрались прокатчики, дельцы, бизнесмены, занимающиеся кинематографом. «Флейта» была куплена рядом стран. Одновременно были и просьбы со стороны западных покупателей – сократить картину минут на 15, ибо у них сеанс не может длиться более 2 часов, а наша картина шла два часа двенадцать минут. Сразу после фестиваля стали делать укороченную версию.
Готовая передача о Высоцком лежит. Когда пойдет в эфир, никто не говорит.
АВГУСТ–СЕНТЯБРЬ. Конец подготовки и съемка «Дорогой Елены Сергеевны». Фильм был снят за 22 съемочных дня. Передача о Высоцком лежит в недрах телевидения. Когда будет эфир, неизвестно.
ОКТЯБРЬ. Впервые в Одессе состоялся кинофестиваль зрелищных фильмов под названием «Одесская альтернатива». (На следующий год его переименовали в кинофестиваль «Золотой Дюк».) «Флейта» среди семи других фильмов приняла участие в конкурсе. Мы с женой приехали на два дня. Гостеприимные одесситы не давали проходу, встречи были бесподобные. На одном из сеансов к сцене подошел какой-то мужчина с огромным блюдом, на котором возлежала роскошная фаршированная рыба, и подарил ее мне. Это не было организовано фестивалем, это был стихийный акт зрительской любви. Вечером на эту рыбу мы пригласили Станислава Говорухина, Сергея Соловьева, Татьяну Друбич, Анатолия Ромашина и еще кое-кого из участников фестиваля. Это было трагической ошибкой, ибо рыба оказалась изумительно вкусной, но мне, при таком раскладе, достался всего один кусок...
Через два дня мы улетели в Москву, так как телевидение намеревалось снять мой вечер в Останкино в связи в предстоящим в ноябре шестидесятилетием. Сделать такой вечер интересным было нелегко. Надо было готовиться. Приглашать участников, зрителей, подумать о программе и т. д. Съемка должна была состояться 9 октября. И вдруг шестого поздно вечером мне звонят из Одессы Станислав Говорухин и Григорий Горин и сообщают, что жюри под председательством Михаила Жванецкого присудило главный и единственный приз – статуэтку «Золотого Дюка» нашей картине. Говорухин и Горин просят прилететь на один день, чтобы мне его вручить. Нагрузка, которую мне предстояло выдержать на съемке в Останкино, предполагалась чудовищная. Это знают только те, у кого были подобные вечера. А у меня, кстати, была такая встреча в Останкинской студии в 1983 году, и тогда С. Г. Лапин не пустил эту передачу в эфир. Около двух часов отвечал я в тот вечер на вопросы зрителей, пришедших в студию, отвечал то, что думал о нашей муторной жизни, отвечал честно, откровенно, резко, говорил о том, что сейчас стало общепринятым. Но в то застойное время министр телевидения признал мои ответы крамольными, посчитал, что публике лучше всего не знать того, о чем я вещал, и, несмотря на мои просьбы, передачу зрители так и не увидели. А для меня публикация такой гражданской, острой передачи была не менее важной, чем, скажем, выпуск «Гаража» на экран. Однако С. Г. Лапин был могущественной персоной, близкой к Брежневу, сделать ничего не удалось.
И вот перед съемкой ответственнейшего вечера меня приглашают еще раз слетать в Одессу для дела, чего там говорить, приятного, лестного, почетного – для получения приза. Но я, понимая, что могу провалить вечер в Останкино, несмотря на справедливый напор устроителей Одесского фестиваля и их праведное негодование по поводу моего поведения, отказался. И предложил – пусть Говорухин вручит мне эту награду на моем юбилейном вечере в Останкино. Так в конечном итоге и поступили. Встреча была снята моими замечательными друзьями и единомышленниками по телевидению режиссером Майей Добросельской и редактором Ириной Петровской. Но до эфира еще далеко, и, пока они монтируют передачу, я продолжаю озвучание «Дорогой Елены Сергеевны». Готовая передача о Высоцком лежит...
НОЯБРЬ. В эфир пошла передача «Портрет Федерико Феллини», которую мы с Добросельской и Петровской готовили почти два года. 18 ноября мне исполнилось 60 лет. Меня наградили орденом «Дружба народов». 21 ноября в Центральном Доме кинематографистов состоялось... никак не могу подобрать слово к тому, что именно состоялось. Вероятно, это можно назвать словами: шоу, празднование, юбилей, концерт, представление. В общем, состоялось! Я плясал вместе с цыганами, которые снимались у нас в «Жестоком романсе». На сцену вылетела Людмила Гурченко и примкнула к огневой пляске. А потом Федор Дунаевский, исполнитель одной из главных ролей в «Дорогой Елене Сергеевне», подарил мне огромную рубашку с вышитой надписью «Breake-dance» и выпустил команду молодых ребят, блистательно исполнивших этот танец. Я тоже танцевал его впервые в жизни. Было много чего: уморительные куплеты «пионеров» в красных галстуках и коротких штанишках, с барабаном и горном в исполнении О. Волковой, А. Панкратова-Черного и С. Арцыбашева, непревзойденный, как всегда, М. Жванецкий с умным, смешным и горьким монологом, трогательное выступление космонавтов В. Соловьева и О. Атькова, смешной рассказ Г. Буркова и разные другие веселые и забавные номера. Это все, не скрою, смотрелось приятно. Рядом со мной сидели жена и дочь, которая была на девятом месяце. И я боялся, как бы приступы ее смеха не перешли в родовые схватки. Можно считать, что так и случилось. Три дня спустя родился внук, которого назвали Дмитрием.
Готовая передача о Высоцком лежит уже шесть месяцев. Наконец руководство киноредакции посмотрело.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75