Перед ним было мрачное старинное здание института. Ничего не изменилось. Немытые окна, толстые закопчённые стены из тёмно-красного кирпича. Только дверь поставили железную, с кодовым замком, сменили забор, теперь никаких дырок нет. У ворот посадили сонного охранника. Вряд ли забегут сюда дети из соседней школы. Ну и хорошо, и правильно. Им, нынешним, и так хватает кошмаров.
Женя Качалова лежала на том самом столе у окна. Андрей Короб, судебный медик, сидел рядом и ел гамбургер из «Макдоналдса». Рот его был в кетчупе.
Нельзя называть труп по имени. Дима столько раз одёргивал себя, и вот опять. Женя Качалова. Ребёнок. На два года младше его сына. Хотела стать моделью. Питалась яблоками и орешками. Снялась в клипе. Прятала деньги в игрушках. Слушала песни какого-то Вазелина.
— Беременность, семнадцать недель. Мальчик, — сообщил Короб с набитым ртом.
— У кого? — спросил Соловьёв.
— Ну не у меня же!
— Погоди, она совсем ребёнок.
Короб доел свой гамбургер, допил колу, вытер губы и закурил.
— Да, что-то вроде матрёшки. Ребёнок. Девочка. А внутри ещё один ребёнок. Крошечный мальчик. Кстати, вполне здоровый эмбрион, несмотря на юный возраст несостоявшейся мамочки. Слушай, Дима, правда, что она дочь певца Качалова?
— Правда. Но они не живут вместе. У Качалова шесть детей от разных жён.
Короб хмыкнул, покачал головой.
— Силён мужик. Теперь уже не шесть, а пять. Одним ртом меньше.
— Это ты к чему? — слегка удивился Соловьёв.
— Так… гнусные мысли вслух. Ладно, вернёмся к нашей бедной малютке. Масло на коже и на волосах. Смотри, что я хотел тебе показать. — Он натянул перчатки, подошёл к столу, провёл рукой по волосам девочки. — По-моему, тут ножницами отхватили прядь. Срезали косичку, видишь?
— Вижу, — кивнул Соловьёв.
— И ещё, здоровая гематома на затылке. То есть он оглушил её ударом тяжёлого тупого предмета по голове. Камнем, что ли? Возможно, не ударил, а бросил. И попал.
— Бросил сзади, в затылок, — пробормотал Соловьёв, — она пыталась убежать, но уже было поздно. Наверное, она и крикнуть успела. Но никто не услышал. У него заранее был заготовлен камень? Или он подобрал по дороге?
— Не факт, что именно камень, — покачал головой Короб, — повреждение возникло от действия предмета с ограниченной гладкой ударяющей поверхностью. То есть это точно была не доска. И не кирпич. От кирпича обязательно остаётся пыль в волосах и на коже. Молоток, гирька какая-нибудь. Ничего подходящего на месте преступления так и не нашли?
— Нет. Вроде бы нет. Подобрали несколько булыжников среднего размера, сразу же исследовали в лаборатории, но они чистые.
— Может, он прихватил с собой какую-то ритуальную дрянь? Статуэтку божка, например? У тех троих, помнишь, тоже имелись гематомы на затылке. Почерк похож, а? Ударил, задушил, раздел, облил маслом, но не изнасиловал. И пряди у тех троих тоже были срезаны. А из вещей ничего не пропало. При трупах нашли полный комплект одежды, включая нижнее бельё.
— На этот раз пропала золотая цепочка с сапфировым кулоном. Отец ей подарил на день рождения. — Соловьёв тяжело вздохнул и отвернулся.
— А, кстати! — Короб поднял вверх указательный палец и сморщил лоб. — У тех троих детишек тоже никаких украшений не оказалось. Но я уверен, они что-то носили. У девочек уши были проколоты, и в пупках дырки.
— Женя Качалова могла потерять свой медальон ещё до встречи с убийцей, — медленно произнёс Соловьёв, продолжая глядеть в одну точку.
— Ничего она не теряла. Он снял.
— Почему серёжки в ушах оставил? Они ведь золотые.
— Они без камней.
— При чём здесь камни? — Соловьёв наконец посмотрел на Короба и увидел, какое у того стало странное, печально задумчивое лицо.
— А хрен его знает, — пробормотал Короб после долгой паузы и, как будто опомнившись, выбил сигарету из пачки, ловко поймал ртом, щёлкнул зажигалкой.
— Часики дорогущие, «Картье», не тронул, — сказал Соловьёв и тоже достал сигарету.
— На фига ему часики? — Короб дал Соловьёву прикурить. — Он не грабит детей, он их даже не трахает. Просто раздевает, бьёт по голове и душит руками. Не грабитель он, понимаешь? Не насильник. Миссионер. Миссия у него. Права твоя Филиппова.
Последние слова Короб проворчал себе под нос, совсем тихо. Соловьёв ничего на это не ответил. Несколько секунд оба молча курили, не глядя друг на друга. Наконец Короб произнёс:
— Дима, ведь это опять он.
— Кто?
— Молох. Ну что ты на меня так смотришь?
Серийному убийце, который убивал детей полтора года назад, дали кличку Молох, с лёгкой руки Ольги Юрьевны Филипповой. Её версию никто не принял всерьёз. А кличка прижилась.
Оля обнаружила в паутине порнографа, который работал под псевдонимом Марк Молох, и уверяла, что он как-то связан с убийствами. Конечно, порнографа попытались вычислить, но сайт был зарегистрирован за границей. Вступили в диалог в чате, договорились о встрече. Оперативник сыграл роль покупателя детского порно, продавец не появился. Потом ещё какое-то время им занимался специальный отдел по борьбе с преступлениями в сфере высоких технологий, но безуспешно.
Молох до сих пор торгует своей продукцией, вместе с тысячами таких же ублюдков, производителей детского порно. Россия, между прочим, занимает по количеству порносайтов второе место в мире после США. Видеопродукцией и живыми детьми пользуются педофилы из Англии, Франции, Италии. Специально к нам приезжают даже из Штатов, хотя они на первом месте. Но у нас это дешевле и безопасней.
— Твоя Филиппова говорила о детском порно, помнишь? Так вот, здесь есть ещё одна деталь. У этой девочки, как у тех, предыдущих, полностью выбрит лобок. Вполне возможно, это действительно дети из порно индустрии. Ты звонил ей?
— Кому?
— Ольге Юрьевне. Я бы позвонил на твоём месте.
— Зачем? Она больше не занимается этим.
— Жаль. Психиатры такие нудные, а она фантазёрка. С ней было интересно.
* * *
Марк потихоньку достал из тумбочки чужой яблочный сок, отодрал зубами уголок пакета и выпил. За завтраком он ни к чему не притронулся. Сидел и смотрел, как жрут психи. Потом вернулся в палату, улёгся на свою койку, вжался лицом в подушку, с тоской вспоминая свиные рёбрышки, салат из рукколы, крем-карамель. Как же вкусно он ужинал в тихом ресторане «Парус». Как чудесно он ел! Даже присутствие наглой парочки наблюдателей не испортило ему аппетит.
Его вели не от дома, а от тех мест, где он встречался с клиентами. Парк культуры, площадь Белорусского вокзала. Как узнавали место и время? Прослушивали телефон? Но клиентам он звонил только из уличных автоматов. Милиция? Нет, они работают иначе, изображают покупателей и берут с поличным.
Когда-то он чуть не попался именно таким образом. Пришёл на встречу, понаблюдал издали за клиентом и почти сразу расшифровал мента. Человек, ждавший его, выглядел слишком здоровым и спокойным. Он выглядел как мужик с абсолютно нормальной половой ориентацией. Настоящий педофил нервничает и трусит, особенно когда приходит на первую встречу. Но главное, он не провожает взглядом взрослых красоток.
Был конец июля, жара. Девушки оголились, Москва стала похожа на бесконечное предисловие к пляжу, к набережной какого-нибудь популярного курорта. Дрожь слоистого воздуха над асфальтом, нарядная голубизна неба, голые ноги, плечи, спины. Медовый, горячий глянец женской кожи, оттенённой условными полосками белого льна и линялой джинсы. Кажется, вот сейчас, за поворотом, за рядами домов, засияет россыпью солнечных бликов упругая морская гладь. Город млел и томился, таяло мороженое, шипели разноцветные напитки на белых столиках уличных кафе. Миляга мент глазел на раздетых красоток машинально, не отдавая себе в этом отчёта.
Оставалось быстро скользнуть в метро, так и не появившись в поле его зрения.
С тех пор Марк стал значительно осторожней. Прежде чем встретиться с клиентом, вёл с ним долгие переговоры в чате. Анализировал построение фразы, лексику, уровень эмоционального напряжения. Затем, являясь на встречу, долго наблюдал за клиентом. Прислушивался к своей интуиции. При малейшем подозрении исчезал. Всё шло отлично. Ни одного прокола.
И вот, почти через два года, на него открыли настоящую охоту, его обложили со всех сторон. Уже не менты. Кто-то другой.
* * *
В палату вернулся сосед, уселся на койку и забормотал:
— Не могу, не могу, не могу!
Фамилия его была Никонов. Марк успел узнать, что он академик каких-то там сельскохозяйственных наук, недавно развёлся со старой женой, женился на своей секретарше, роскошной блондинке Наташке, моложе него на двадцать лет.
Поссорился с двумя взрослыми детьми, даже внуки с ним не общались. Но ему, кроме Наташки, никто не был нужен.
— Наташенька, — повторял он, — девочка моя, красавица.
А потом опять заводил волынку:
— Не могу, не могу, не могу!
Марк затыкал уши, сглатывал горькую слюну и морщился. Очень хотелось принять горячий душ, почистить зубы, выпить крепкого кофе, выкурить сигарету. Через несколько минут в голове у него стало звучать, повторяясь бесконечно, как на испорченном диске: «Не могу, не могу, не могу!» Старик Никонов давно замолчал, ушёл в коридор, а оно всё звучало.
Глава пятая
Если бы можно было из одной временной точки провести линию в другую временную точку и по этой черте, как по канату, вернуться к себе, двадцатилетней! Ольга Юрьевна живо представила медленное цирковое скольжение над таинственной бездной. У неё закружилась голова, и руки вздрогнули, как будто захотели подняться, раскинуться, чтобы удержать равновесие.
«Прекрати! Ты уже седая, хватит ходить по канату. Хочешь вернуться в свои двадцать лет? Как говорит твоя разумная мамочка: „Оля, сформулируй, чего ты хочешь в данный момент, и поступай с точностью до наоборот“».
— Ольга Юрьевна, вы меня слышите?
Доктор Филиппова тряхнула головой, одёрнула полу халата, допила остывший кофе. Она сидела в кабинете главного врача.
Герман Яковлевич, коренастый пятидесятилетний брюнет, хмуро смотрел мимо неё. Брови росли у него густо, в разные стороны. Щетина на щеках и подбородке отливала синевой. Из кончика носа торчал толстый длинный волос, закрученный как вопросительный знак. Под халатом темнел треугольник пуловера, надетого прямо на голое тело, и вместо воротничка рубашки из-под пуловера лезла чёрная шерсть.
«Опять с женой поссорился», — отметила про себя Оля.
Когда у Германа Яковлевича царил мир в семье, вопросительный волос из кончика его носа не торчал. Жена выдёргивала. А под пуловер всегда была надета рубашка с чистым отглаженным воротничком.
Оля мысленно продолжала балансировать над таинственной бездной. Путь из точки «В» в точку «А» на этот раз казался подозрительно коротким и лёгким. В точке «А» ей было двадцать лет, и она имела возможность все переиграть. Направить свою последующую жизнь в другое русло. Может быть, неправильное, кривое, но кто сказал, что всё должно быть правильно и ровно? За каждый свой необдуманный поступок мы несём ответственность не только перед собой, но и перед близкими. Кто сказал? Мама, конечно. Шаг вправо, шаг влево — побег. Расстрел на месте, без предупреждения.
Сформулируй, чего ты хочешь, и поступай с точностью до наоборот.
Каждый раз, поступая по-своему, Оля чувствовала себя виноватой. Но, поступая по-маминому, чувствовала себя несчастной. Две крайности. Посередине натянут канат. Надо уметь пройти по нему и не сорваться.
— Ольга Юрьевна, я повторяю вопрос: вы уверены, что достаточно внимательно прочитали статью Егора Петровича?
Главный был в дурном настроении. К ссоре с женой прибавились другие проблемы, наверное, для него более серьёзные.
— Да, Герман Яковлевич, я прочитала и вернула автору.
Автор сидел тут же. Рыхлый молодой человек, с лицом раскормленного младенца и голубыми кукольными глазами. На запястье блестели крупные золотые часы, украшенные россыпью бриллиантов. Звали его Егор Петрович Иванов. Знакомя с ним Олю дней десять назад, главный шёпотом, на ушко, пояснил, что Иванов он по матери. Отец у него… Тут главный прикусил язык, спохватился и фамилию отца не назвал. Сказал, что это очень, очень влиятельный человек, на уровне олигарха, но только не из тех, которых сегодня сажают.
Далее Ольге Юрьевне вручили тонкую папку и объяснили, что здесь находится фундаментальный труд, созданный Ивановым по матери. Труд должен выйти в одном уважаемом научном издании. Егор Петрович, кандидат наук, готовит докторскую диссертацию, и для успешной защиты ему необходимы весомые публикации. Тема, выбранная им, близка и знакома доктору Филипповой, и не будет ли Ольга Юрьевна так любезна, не поможет ли молодому талантливому коллеге в подборе иллюстративных материалов, которые нужны ему не только для статьи, но и для самой диссертации.
Тема была действительно знакома и близка Оле. «Депрессивно-параноидный синдром на фоне посттравматических церебрастенических психопатоподобных состояний». Текст, который она прочитала, представлял собой набор цитат, без кавычек, без намёков на ссылки.
Оля хотела сразу сказать главному, что тут нет никакой научной статьи, что автор ни черта не понимает не только в этой теме, но и вообще в психиатрии, и невозможно представить, каким образом ему удалось стать кандидатом наук. Но главный укатил на симпозиум. Единственное, что Оля сделала, это расставила кавычки, обозначила в сносках имена авторов, у которых Иванов по матери наворовал куски, благо это было несложно. Молодой талантливый коллега, не мудрствуя лукаво, пользовался только одним источником — учебником судебной психиатрии для студентов медицинских вузов под редакцией профессора Дмитриева. Оля положила папку с научным трудом в ящик и занялась своей обычной работой.
Сын олигарха позвонил ей домой пару дней назад в девять вечера. Оля долго не могла понять, кто это. Талантливый молодой коллега застал её не в самый удачный момент. Дочь шумно требовала проверить изложение по английскому. Муж рассказывал, как сегодня по дороге с работы стал свидетелем хулиганской атаки бритоголовых в метро. Сыну срочно понадобился телефон. А сама Оля жарила рыбу к ужину и старалась перевернуть её таким образом, чтобы не обжечься брызгами масла.
— Вы прочитали мою статью? — спросил Иванов по матери.
— Да.
— Вы подобрали для меня примеры из практики?
Оля поперхнулась от такой наглости, но решила, что, если пустится сейчас в долгие объяснения, рыба сгорит, и предложила молодому коллеге зайти к ней завтра.
На следующее утро к ней явилась миловидная девушка, сказала, что она от Егора Петровича, и забрала папку. А потом вернулся главный с симпозиума и вызвал Олю к себе в кабинет, где уже сидел молодой коллега в бриллиантовых часах, ковырял в зубах зубочисткой и косился голубым кукольным глазом то на папку, которая лежала перед ним, то на Олю, то на главного.
— Я не понял, что вы мне здесь понаписали, — сказал он и убрал зубочистку в нагрудный карман пиджака, — я не нашёл ни одного примера из практики.
— А я не поняла, какого рода примеры вам нужны, о чём здесь вообще речь. Вы использовали чужие тексты, даже не потрудившись подумать, имеют ли они отношение к вашей теме. Не говоря уже о том, что, цитируя, надо ставить кавычки и называть источники. Что, собственно, я и сделала. Ваш единственный источник — вузовский учебник судебной психиатрии под редакцией профессора Дмитриева А.С.
Она продолжала говорить, при этом все ещё балансируя на невидимой линии, проведённой из точки «В» в точку «А». Она думала о своём бывшем однокласснике Диме Соловьёве. Это не имело ни малейшего отношения к тому, что происходило сейчас в кабинете главного.
«Я должна позвонить следователю Соловьёву и рассказать ему о Карусельщике. Это важно. Детское масло. Лес у шоссе. Я должна срочно позвонить Диме. Встретиться. Поговорить. Никто, кроме Димы, не верил мне полтора года назад и не поверит сейчас. Никто, кроме Димы…»
Она испугалась, что произнесла последние три слова вслух, и машинально прижала ладонь ко рту. Главный воспринял этот жест по-своему.
— Вы плохо выспались? Или хотите показать, как вам с нами скучно, и всё время зеваете?
— Я ничего не хочу показать. Извините. Я правда не выспалась.
Ольга Юрьевна зажмурилась, одним прыжком вернулась из точки «А» в точку «В». Диме Соловьёву надо позвонить в любом случае. У Карусельщика сняли отпечатки пальцев, его проверяют через поисковую систему МВД. Без вмешательства следователя Соловьёва такая проверка займёт минимум месяц. Дима может ускорить процесс. Впрочем, вряд ли это что-то даст. Доктор Филиппова почти не сомневалась, что Карусельщик никогда не привлекался к уголовной ответственности и отпечатков его пальцев нет в архивах МВД.
— Если вы так хотите спать, могу предложить вам ещё кофе, — проворчал главный.
— Нет, спасибо, — Оля заставила себя любезно улыбнуться, — Герман Яковлевич, скажите, а вы сами читали этот труд?
1 2 3 4 5 6 7 8 9