Сначала за дверью тяжело бухнуло, словно молотком, потом что-то затрещало, и вдруг будто посыпались откуда-то в медный таз звонкие шарики. Шарики ударялись о дно, выскакивали и прыгали дальше по длинному коридору, заливаясь смехом, радуясь, что их выпустили на волю, разбегаясь по комнатам в поисках хозяев. И, едва затих последний, щелкнул замок, дверь медленно поползла на нас. Прихожая оказалась ярко освещена. На пороге стояла маленькая, худая как подросток, очень старая женщина с редкими, не очень опрятными, совершенно белыми волосами, с мешковатым, нездорового оттенка лицом и смотрела на нас бесцветными, широко открытыми, абсолютно ничего не выражающими глазами.У меня сжалось сердце. Вот как выглядит одинокая старость. Она, наверное, одного возраста со своим звонком. Как несправедливо устроена жизнь: старые вещи растут в цене, а люди... Я подумал почему-то, что, наверное, Ольга Троепольская тоже ощущала эту несправедливость, и вдруг впервые представил ее себе не просто как потерпевшую, объект наших профессиональных поисков, а как живого человека. И этот человек мне понравился.– Это вы из милиции? – спросила Анна Николаевна. Голос у нее был тонкий, скрипучий. – Проходите.Она зашаркала по коридору, почти не отрывая от пола стоптанных тапок без задника. Несмотря на жару, на ней был грязноватый байковый халат, подвязанный на поясе серым оренбургским платком. Из-под халата виднелись тонкие ноги в шерстяных, облысевших на пятках чулках.– Совсем антикварная старушка, – пробормотал еле слышно Северин, но я не услышал в его тоне обычных ернических ноток.В конце коридора она свернула налево, и мы вслед за ней оказались в просторной комнате, где, кроме огромного письменного стола, крытого зеленым сукном (и оттого больше смахивающего на рабочее место бильярдиста, чем ученого), чернокожего дивана с надменной прямой спиной и такого же кресла, все остальное пространство стен было отдано книгам. Я отметил, что даже при такой скупости интерьерного ассортимента запустение сумело наложить на окружающее вполне отчетливую печать. Книги стояли на полках неровно, неаккуратно, иные вверх ногами, другие и вовсе лежали кривыми стопками, кое-где даже не корешками, а торцами наружу. Местами в их рядах зияли внушительные дыры. И поверх всего стелился толстый ковер пыли. Надо полагать, это и был когда-то кабинет профессора Горбатенького.– Садитесь, – проскрипела хозяйка и сама, подпахнув халат, присела на край кресла. – На диван садитесь, только пыль стряхните. Это от книг пыль, благородная, – она раздумчиво пожевала тонкими бескровными губами и сообщила: – Раньше-то Глафира каждый день сметала ее, Арюша очень следил за этим. Теперь не то. Померла Глафира, скоро три года, как померла. Всех я, дура старая, пережила. А зачем? Ну ничего, скоро книги продам, и пыли не будет. Ничего не будет. Вы сели там, я не вижу? – вдруг забеспокоилась она.– Сели, Анна Николаевна, сели, – отозвался Северин, направляясь к дивану.– Тогда говорите, зачем пожаловали.– Благодаря Ольге Васильевне Троепольской нам стало известно... – начал Стас, и я высоко оценил это дипломатическое начало, – что вас обворовывают какие-то молодые проходимцы, – тут он замолчал выжидательно.Но старушка молчала.– Это так, Анна Николаевна? – переспросил Стас, но, снова не дождавшись ответа, почти крикнул: – Вы меня слышите?– Слышу, слышу, – недовольно ответила хозяйка. – Я слепая, а не глухая. Ну, Ольга! Хорошая ты, но с перехлестом! Надо же, милицию вызвала!– Так это правда?Анна Николаевна снова пожевала губами.– Откуда мне знать? Ольга говорит: воруют они, а у Альберта спросила я, так он такую сцену закатил, книги оставил, убежал, кричал, что не придет никогда больше после такого оскорбления...– Пришел? – невинно спросил Северин. – Позвонил... Я, говорит, знаю, что вы без меня пропадете. А тут Ольга как раз у меня случилась, схватила трубку и говорит: приходи, говорит, но только при мне. Но недолго, говорит, ходить тебе осталось. Это она на то, значит, намекала, что я книги-то в музей собралась продавать.– Давно все это было, Анна Николаевна? – спросил я. Она повернула в мою сторону лицо с невидящими глазами.– Да разве я помню? Моя жизнь какая? День да ночь – сутки прочь. Ах! – вдруг оживилась она. – Это в тот день было, когда она этого товарища приводила, из музея.– А больше с тех пор этот Альберт вам не звонил?– Не помню, – подумав, ответила старушка. И добавила без особого сожаления: – Всего не упомнишь...Северин, видимо, решил, что настало время задавать главные вопросы, ради которых мы пришли:– Анна Николаевна, вы нам телефончик Альберта не дадите? И второго... Как его зовут?– Сергеем. А вот телефончиков у меня нет, они мне сами звонят, зачем мне их телефончики?– Ну, хорошо, – настойчиво гнул свое Северин, – а как они первый раз к вам попали?– Бог их знает, – устало и равнодушно ответила хозяйка. Ей, похоже, наскучили эти глупые вопросы. – Позвонили, сказали, что насчет книг.– Но они представились? Сказали, от кого?– Может, и сказали. Да я запамятовала. Давно это было. Я увидел, что мой друг теряет уже понемногу терпение, и решил временно переменить тему:– А Ольга как к вам попала?Перемена, видимо, оказалась удачной, потому что Анна Николаевна впервые за время нашей беседы вдруг заулыбалась.– Ох, эта Ольга!.. Шальная девчонка! Говорит, услышала их разговор, Алика и Сережи, в магазине услышала. А потом за ними пошла. Нат Пинкертон! Ну надо же! – И сейчас еще, как последней новости, радостно удивлялась хозяйка этому засевшему в памяти воспоминанию. – Прямо в дверь позвонила – здрасте, я ваша тетя! Я, говорит, в газете работаю. Все мне тут прибрала, обед приготовила. А про них все расспрашивала тогда, какую книгу да почем я им продала. Нет, вы только подумайте!..– А в каком магазине? – спросил Северин. Теперь старуха на звук голоса удивленно повернулась к нему.– Как в каком? В книжном магазине. Не в рыбном же! – Она снова беззубо заулыбалась собственной шутке.– Это я понимаю, что в книжном, – бодро, стараясь попасть ей в тон, сказал Стас. – Мне чего интересно? В каком именно?– А уж это я не знаю, – почему-то обидевшись, ответила хозяйка и подала Северину совет: – Да вы у Ольги спросите! Она скажет.И тут мне в голову пришла интересная мысль. Я спросил:– А вы сами, Анна Николаевна, куда носили книги?– Да тут, рядом, – ответила она. – Из подъезда выйдете и направо. Можно пешочком, можно на троллейбусе одну остановку. На той стороне улицы, вы его сразу увидите. Туда и Адриан Серафимович ходил лет тридцать, покупал, а я уж потом ходила, покуда не ослепла, продавала...Через четверть часа, поняв, что больше мы от нее ничего не добьемся, мы распрощались с Анной Николаевной, дав ей напоследок твердое обещание в ближайшие дни обязательно прислать к ней Ольгу, которая куда-то пропала, совсем не звонит. Потом мы вышли на улицу, сели в машину, проехали два квартала, развернулись, и Стас притормозил прямо перед большой, полной книг, витриной, над которой из неоновых трубок складывалась надпись: “БУКИНИСТ”. Я достал блокнот и сверился с записями. Это был тот самый магазин, где трудилась товароведом Нина Ефимовна Лангуева. 11 – О чем это говорит? – спрашивал меня Северин, корочкой аккуратно собирая подливу с тарелки.– Ни о чем это не говорит, – ответил я с набитым ртом, верный привычке спорить со своим напарником. На самом деле, истина, конечно, была посередине: наше последнее открытие в равной мере могло оказаться перспективной версией и полным пшиком.Мы сидели у открытого окна в кафе “Ивушка” и ели не переставая, как только могут есть с утра голодные, за день напахавшиеся, молодые, возбужденные работой мужики. Северин с ходу, не считая закусок, взял нам по два вторых, с серьезным видом объяснив удивленной официантке, что по Малинину и Буренину четыре вторых – это всего лишь две целых.– Не скажи, не скажи, – благодушно бурчал Стас, наливая себе третий или четвертый стакан морса из запотевшего графина. – Тебе ли не знать: слишком много совпадений бывает только в плохом кино. А у нас с тобой кино хорошее. Высокохудожественное! Ну почему ты, Шурик, такой пессимист? Посмотри, что мы имеем, – с этими словами он перевернул руку ладонью кверху и положил на нее горошинку черного перца со своей тарелки. – Это Троепольская, в комнате которой все перерыто. А рядом мы имеем, – Стас оторвал кусочек от цветной салфетки в центре стола – антикварные книжечки минимум на четырнадцать тысяч...– Книжечек мы как раз не имеем, – заметил я сварливо.– Не придирайся, не придирайся, – почти ласково пропел Северин. – И тут же, рядом, на той же ладошке – Лангуева, которая с Троепольской в контрах пребывает и на которую журналисточка материальчик собирала...Лангуеву обозначил кусочек хлебного мякиша.– А это бабушка-старушка, – Северин поискал глазами, нашел в вазочке засохший черенок от яблока и положил его к прочим персонажам, – которая, между прочим, много лет ходила в магазин именно к Лангуевой. А это, – на ладонь отправилась сломанная пополам спичка, – наши друзья Сережа-Джим и Алик-Лошадь, которые с переменным успехом таскают-покупают у бабушки книжки и одновременно фигурируют в блокноте Троепольской, которая собирает материал на Лангуеву. Так что нам с тобой, Шурик, остается только прикрыть эту ладошку сверху другой ладошкой, потрясти хорошенько и вывалить фишки на стол!Все это он натурально проделал, воскликнув: “Вуаля!” Несколько секунд мы оба изучали кучку слипшихся вместе бессмысленных предметов, он – благодушно, я – скептически.– Ну, хорошо, Чапаев, – сказал я наконец, чтобы его поддразнить. – А почему ты решил, что Троепольская собирала материал именно на примере Лангуевой? И где у тебя доказательства того, что Лангуева знакома с этими книжниками? И как сюда вписывается убитая наркоманка?Но съевшему сытный обед Северину испортить аппетит было уже невозможно.– Я чувствую, – провозгласил он, самодовольно откидываясь на спинку стула. – Верь мне, мой юный друг: мы на верном пути к раскрытию этого загадочного преступления!– Болтун, – сказал я. – Хватит трепаться. Поели – давай решать, что делать. Шесть часов уже.– Сначала мы рассчитаемся, – неторопливо начал Стас. – Потом, как положено после обеда, совершим небольшую прогулку...Но я достаточно знал его, чтобы понять, что это он говорит уже серьезно, и поэтому спросил по-деловому:– Куда?– Недалеко. В Дом книги. Отсюда два шага. Мои друзья из Управления по борьбе с хищениями социалистической собственности открыли мне все свои секреты. По субботам и воскресеньям толкучка собирается на Кузнецком мосту. А в будние дни матерые книжники-профессионалы все здесь, на Калининском. Встали?Войдя в магазин, я в первый момент растерялся. С улицы он казался не таким уже большим, но изнутри производил гораздо более внушительное впечатление. Как-то я привык к тихим, пустынным книжным магазинчикам, забытым Богом и людьми, куда рядовые граждане заходят разве что с целью купить что-нибудь из канцтоваров, даже глаз не поднимая на забитые безнадежной макулатурой полки. Иногда кто-нибудь из моих приятелей рассказывает апокрифические истории про то, как кто-то из их приятелей или даже приятелей приятелей купил в магазине нечто остродефицитное, правда, чаще всего в глухой провинции. Но со мной лично ничего подобного никогда не случалось, пути распределения книжного дефицита для меня неисповедимы. Вот почему я в некоторой растерянности остановился на пороге перед уходящими в обе стороны книжными прилавками, вокруг которых роились покупатели. Да еще на второй этаж вела широкая лестница, по ней в обе стороны текли толпы любителей книги. Но вовсе не проблемы читательского спроса на полиграфическую продукцию волновали меня в эту минуту. Меня беспокоил вопрос, как и кого мы будем искать на этом книжном вокзале?– Спокойно, – тихо сказал Северин, ободряюще подталкивая меня в спину. – Без паники. Тут огромные отделы литературы по всем специальностям, марки, открытки, эстампы, пластинки. А нам с тобой нужна покупка – это налево, и букотдел наверху. Проводим рекогносцировку. Ты на покупку, я в букотдел. Через полчаса встречаемся под лестницей, возле автоматов.В принципе, это вполне обычное в нашей работе дело, именуемое личным сыском. Северин называет его “пойди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что”. Довольно точное определение.Со временем я себе выработал кое-какие правила для подобных случаев. Первое среди них – постараться с ходу определить наиболее характерный тип поведения окружающих. И желательно не просто подладиться под него, желательно сыграть по системе Станиславского – с полным вживанием в образ. Разумеется, не забывая, что ты на сцене, то бишь на работе. Постояв минут десять в сторонке, я сориентировался, что все люди, находящиеся на небольшом пятачке возле длинного прилавка, за которым четыре или пять товароведов оценивали книги и выписывали квитанции, делятся на две основные категории. Одни с сумками, портфелями, даже чемоданами и рюкзаками или просто с книгами в руках стояли в длинной очереди на оценку. Естественно, их состав постепенно менялся. Сдав книги, они получали квитанцию и шли в конец прилавка, где им по квитанции сразу выдавали деньги. С деньгами в кармане они, как правило, в магазине больше не задерживались. Иное дело другие. У представителей второй категории ничего в руках не было, разве что легкая удобная сумка могла висеть через плечо. В очереди они не стояли, а как бы сопутствовали ей. Они как бы парили рядом с очередью, то приближаясь, то удаляясь, порой заговаривали с кем-нибудь из стоящих в ней, потом медленно отходили и вскоре делали новый заход... Между собой они были, кажется, почти все знакомы. Стояли по двое, по трое, переходили от одного к другому, о чем-то переговаривались негромко, смеялись. Я увидел, как одна пара, коротко и по-деловому переговорив, решительно направилась к выходу. Всего я насчитал их человек двенадцать.Не вызывало никаких сомнений, чем они занимаются. Картина, в общем, довольно обычная для любого комиссионного, будь то антикварка, импортная техника, шмотки или вот книги. Я заметил, что перекупщиков интересует в основном или самый конец очереди, или самое начало, те, кто только что подошел, и те, кто уже выкладывает книги из сумок на прилавок. Согласно моим же правилам, мне, как не знающему броду, надо было бы занять место в непрофессиональной, так сказать, группе. Но с пустыми руками в очереди делать было совершенно нечего, и я решил рискнуть: в конце концов, рассуждал я, каждый из них тоже когда-то был начинающим, так почему бы и мне не попробовать?Когда очередной сдатчик (всплыло почему-то в памяти умное слово “комитент”), потный, отдувающийся мужчина с большим саквояжем появился в проходе, к нему немедленно устремились человек пять. Среди них был один в этом деле новичок, и ему, новичку, сразу дали на всякий случай понять, что к чему. Во-первых, я опоздал – всего-то на полсекунды, сказалось отсутствие должной сноровки, да и реакция пока была еще не та. Но за эти полсекунды потный комитент оказался напрочь заслонен от моих посягательств спинами более ловких и удачливых соперников. А едва новичок попытался прорвать эту оборону, ему, не оборачиваясь, как бы случайно; но довольно увесисто заехали локтем в солнечное сплетение и угодили сумкой в лицо. Разозлившись (причем не только по системе Станиславского), я поднажал плечом, тяжело наступил на чью-то ногу и, доказав таким образом свое право, оказался среди избранных.– Художественные есть? – требовательно спрашивали со всех сторон. – А по истории? Собрания сдаете? Покажите, что принесли!Мужчина, слегка ошалевший от столь неожиданного внимания к своей персоне, поставил саквояж на пол, расстегнул “молнию” и достал несколько книг.– У меня тут все по физике, – робко начал он. – Есть еще электроника и... – Он растерянно замолчал, потому что количество книголюбов вокруг него резко убавилось до одного: опять сказалась моя неотработанная реакция. Но и этот последний, помедлив секунду, вскоре гордо отошел к своим новым товарищам и встал среди них, ни к кому явно не присоединяясь, но уже отчетливо показывая, что представляет собой самостоятельную боевую единицу.С разных сторон до меня доносились обрывки деловых разговоров:– Сходи на Арбат, в “Военной книге” второй том лежит, необрезанный. Всего семнадцать пятьдесят дураки поставили...– Козлов взял библиотеку, сидит без бабок. Поехали вечером, посмотрим?..– Сколько? Полтора? Не смеши! У Вальки-историка за рубль с четвертью в издательском полгода лежит!..Я прислушивался, – не мелькнут ли где интересующие меня персонажи, но тщетно. Подойти и заговорить с кем-нибудь я еще не решался, опасаясь, что моя вопиющая некомпетентность вылезет наружу быстрее, чем я смогу наладить контакт.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26