Хлынул свет, малиново сияя на внутренней стороне век. Должно быть, снова замерцала светящаяся земля. Он открыл глаза… но отверстие расщелины светилось, как прежде, тускло. Зато по самой расщелине разливался алый блеск.
Лапы и когти Грозы Тараканов засветились во тьме, точно охваченные пламенем.
Гроза Тараканов принялся странно крутиться и раскачиваться. Свет распространился, и сам подсвеченный красным воздух затрепетал, словно от великого жара, но температура не изменилась.
Ослепительная вспышка – и голос, подобный пению всего Племени под Оком Мурклы, торжествующе выкрикнул:
– Я – СНОВА Я!
Могучая сила отшвырнула Фритти назад; он ударился головой о стену расщелины. Осторожно откатываясь, увидел – свет поблек. Перед ним припал к земле Гроза Тараканов – тело его было черно, почти невидимо, а лапы красны, как кровь, красны как закат. Следы безумия и беспорядка исчезли; мех стал плотен и красив; взор Грозы Тараканов устремился на Хвосттрубоя с глубочайшей мудростью, любовью и гордостью. Была в нем и печаль, прилегающая вплотную, как вторая шкура. Фритти понял: он находится в присутствии всего самого величайшего, что только есть в его народе.
– Мягкого мяса , братец, – сказал ему Гроза Тараканов, но Фритти понял, что это уже не Гроза Тараканов – вернулась истинная к а. Голос был мелодией ночи, тех созданий, которым известен старинный искусный чертеж этой земли и всего сущего на ней. Фритти упал на брюхо, закрыв лапами глаза. Свернулся клубком.
– Нет, братец, – сказал удивительный голос. – Ты не должен так делать. Нет нужды тебе стыдиться предо мною – совсем напротив. Ты помог мне найти обратный путь после долгого мрачного странствия и во дни великих бедствий. Это мне подобает поклониться тебе за усилия твои.
Сказав так, лорд Огнелап – ибо это был он – отвел лапы Фритти и коснулся его лба. Белая звездочка на лбу у Фритти вспыхнула во мраке пещерки.
– Ах, малыш, я шел за особым твоим светом, как Ирао Метеорит, который следовал за звездой рассветной в непроходимых дебрях Востока, – пропел лорд Тенглор. – Я лишь надеюсь, что пришел вовремя.
Воздух в пещерке снова затрепетал, и лорд Огнелап, казалось, вырос, заполнив каждую щелочку пещерки.
– Мне должно покончить с некоторыми старыми счетами, – сказал он. – Много лет странствовал я, заключенный в тюрьму собственного своего безумия, а брат мой тем временем вскармливал зверство свое. Он вызвал наружу силы, для которых не была предназначена эта земля, – что я совершил некогда и сам. Побуждения мои были лучше, но все же это раскололо оболочку мою, и моя ка унеслась далеко прочь. И многим беззакониям дал волю брат мой Живоглот. Я должен постараться пресечь пути его. – Присутствие необычайного, казалось, слегка уменьшилось. – А-ахх, и брат мой Вьюга тоже еще должен быть отомщен, ибо иначе его ка никогда уже не успокоится. Увы, невинным, подобным тебе, пришлось равняться с Первородными в деяниях своих. Итак, юный Хвосттрубой, что могу я сделать для тебя – пусть даже самое ничтожное, – чтобы попытаться хоть чуть-чуть возместить долг мой? Говори, ибо я вскоре должен буду удалиться.
Ошеломленный, Фритти какой-то миг молчал. Когда же наконец заговорил, то понял, что неспособен взглянуть на того, кто был перед ним.
– Я хочу, чтобы мои друзья спаслись целыми и невредимыми – все храброе Племя, которое пришло сюда.
Первородный молчал, глядя как бы поверх него – в невообразимую даль. Когда он заговорил, голос его был мягок:
– Братец, многие из храбрецов погибли, и их ка отлетели к сосцам Праматери нашей. Даже я не в силах оживить их – иначе я спас бы кровного брата моего, которого так любил. Что же до? фелы ?и малыша – да, тут я постараюсь помочь, но сейчас твое присутствие им нужнее моего. Я не могу объяснить, но это так.
Фритти вскочил на ноги и закарабкался к выходу, но Огнелап со смехом окликнул его:
– Это может и подождать, уверяю тебя. Я разглядел еще что-то – другое желание твое, которое тебя одолевает. Ты кого-то ищешь, хоть на время и оставил свои поиски. А поиски эти привели тебя ко мне, так что, кажется, воистину достойно было бы помочь тебе.
Фритти ощутил, будто падает в небесную глубину этих глаз, а миг спустя он напрасно обводил взглядом стены: крошечная подземная пещерка была пуста Потом сквозь его разум пробился голос – без усилий как голос Живоглота, но гибко… и с уважением:
– Я дал тебе знание, чтобы ты окончил поиски свои. Я мог бы дать тебе и больше, но очень скоро мне разом понадобятся все мои возможности. Ты будешь в Наших мыслях, братец.
Присутствие сверхъестественного окончилось, и Фритти остался совсем один.
Еще не зная, что делать дальше, он вспомнил о Когтестражах, которые толпились снаружи. Осторожно высунув голову из трещины, увидел, что туннель пуст, словно его не посещали со дней Харара. Только несколько куч пыли, которые с мягким шорохом шевелил неожиданно холодный ветерок, нарушали полнейшую тишину.
Неспособный припомнить, как одолел это расстояние и какими путями шел, Хвосттрубой обнаружил, что поднимается по извилистой тропке, окружавшей пещеру Обжигающего Потока. Огромная кипящая река, как всегда, мощно ревела и, казалось, еще выше ударяла в каменные стены, сковывавшие ее. Тропа перед ним была окутана туманом. Фритти направился вверх.
Река и впрямь как будто прыгала куда выше: брызги усеивали громадный потолок пещеры и падали обратно, как шипящий дождь. Несмотря на плохую видимость, Хвосттрубой продвигался по изрытой, выветренной тропе быстро и уверенно. К нему только что прикоснулось нечто, бывшее далеко за пределами его существа, и он все еще чувствовал последствия этого прикосновения.
Ветер изменил направление, дунув чуть не прямо ему в усы, и он в тот же миг услышал пронзительный крик Шустрика, полный страха и боли.
– Шусти, Мимолетка, я иду! – взвыл Фритти.
И вдруг вовсю, прыжками припустился по узкой тропе, повинуясь инстинктам: понял, что при всей неистовой спешке иначе не доберется до друзей вовремя. Миновал поворот узкой тропы, цепляясь и оскальзываясь над гремящей, дымящейся рекой, и увидел впереди обоих своих спутников. Мимолетка стояла над окровавленным Шустриком, яростно сражаясь с огромным черным страшилищем вдвое больше себя – с Растерзяком.
Черный зверь, исполосованный, испятнанный кровью, повернул навстречу Хвосттрубою безумные глаза. Рычащий оскал искривил его широкую морду.
– Звездномордыш. Звездномордыш Хвосттрубой! Я когда-нибудь убью его! Убью!
– Растерзяк хрипло захохотал, и Мимолетка упала, раненная и задыхающаяся.
Хвосттрубой решительно прыгнул вперед, едва Растерзяк припал к земле, рассекая толстым хвостом воздух. По пещере пронесся рокот – казалось, загромыхали камни потолка.
Фритти остановился и, не доходя до расширения тропы, в нескольких прыжках от Когтестража, выгнул дугой спину. Зловещий грохот снова пронесся над шумом Потока.
– Подойди-ка, если хочешь меня заполучить, Растерзяк, – сказал Хвосттрубой, вкладывая в голос все накопленное презрение. Когтезверь снова ухмыльнулся и ударил хвостом. – Подойди же, если ты из таких уж драчливых котишек, медведь ты тупоголовый!
Растерзяк зарычал и встал как вкопанный; короткая шерсть поднялась у него на спине, как черная трава.
– Мимолетка! – крикнул Хвосттрубой сквозь нарастающий сверху и снизу шум.
– Уводи Шустрика, не задерживайся!
– Он тяжело ранен, Хвосттрубой! – отозвалась фела . Когтестраж, петляя, двигался по тропе к Фритти – смерть в каждом красном когте.
– Тем разумнее вывести его на поверхность! – крикнул Фритти. – Это мое сражение. Ты сделала все, что могла. Ступай!
Фритти увидел, как Мимолетка и Шустрик повернули и двинулись вверх; котенок еле тащился. Теперь Хвосттрубой целиком отдал все внимание зверю, шедшему на него.
Они встретились – небольшой рыжий кот с белой звездочкой и мрачное, с кровавыми когтями чудище из недр земли. Долгое мгновение смотрели друг на друга, вихляя боками, извивая хвосты. Когтестраж прыгнул, и сверху еще раз донесся сильный шум. Фритти успел заметить, как в миг перед столкновением вниз застучал ливень мелких камней, – и Растерзяк оказался на нем.
Кусая и дубася друг друга, они покатились по узкой тропке; низкий рык темного зверя был равен по силе безумному вою Фритти.
Лязгнув зубами, увернулись друг от друга и разбежались в стороны, описывая стиснутый круг по своему крохотному уступу; инстинкты смертного боя подталкивали их все ближе и ближе друг к другу, пока, прыгнув, они не сцепились сызнова.
Ритуал повторялся и повторялся. Превосходящие размеры Растерзяка размывали угасающий напор Фритти, но тот не поддавался. Они боролись и кусались, падали в стороны, снова свивались в клубок. Оба кота двигались с мучительной медлительностью мрачных слепых существ на дне Большой Воды, тех слепых созданий, что пожирают друг друга среди ила.
Наконец Растерзяк осилил Фритти, подтолкнул его к краю тропы. Голова его бессильно свисала с неописуемой высоты над катящимися водами. Пещера гудела теперь от непрестанного грохота самих камней крыши – точно над головами у них плясали великаны.
Фритти лежал недвижно. Изогнутая струя раскаленной жидкости пронеслась мимо его морды. Растерзяк зарылся зубами в затылок Фритти, плотно сжав ему хребет. Хвосттрубой ощутил, как могучие челюсти сжимаются… сжимаются… и вдруг давление прекратилось.
Когтестраж ослабил хватку. Теперь он глядел на Фритти сверху, упершись лапами в его грудную клетку. Что-то изменилось в глазах Растерзяка – они забегали.
– Звездномордыш? – спросил он. Взгляд безумной ненависти как бы изменился, перешел во что-то вроде страха. – Так это и впрямь ты, звездномордыш? – Казалось, он впервые опознал Фритти, словно тот был устрашающим наваждением, помрачением, которое внезапно стало правдой. На морде у Растерзяка вновь появилось выражение ненависти.
– Ты уничтожил меня, солнечный крысенок, – прорычал он. Когтестраж растерянно вертел головой из стороны в сторону, вглядываясь в дальние стены пещеры. – Что случилось?! – завопил он. – Что же приключилось с моим…
Страшный скрежещущий рев – и громадный вал серого камня прокатился перед глазами Фритти, унося Растерзяка из поля зрения. Потом все исчезло; Хвосттрубой остался один на уступе. Болезненно повернув голову, он увидел, как ниже его последние из скользящих камней съехали по наклонной каменной стене и с оглушительным всплеском канули во вздувшуюся реку. От Растерзяка не осталось и следа.
Фритти выпрямился и тяжело вскарабкался на обломки, оставленные лавиной, потом захромал вверх по извилистой тропке. Пещера теперь тряслась всерьез; вода внизу прыгала и мощными столбами взметалась к кровле пещеры. Жара была гнетущая; Хвосттрубой напрягал всю свою решимость, чтобы не улечься там, где был.
Он добрался до туннеля, ведущего наружу. Пещера Потока угрожала развалиться на куски позади него. Он бесчувственно одолевал фут за футом; устало тащился, покуда уже не смог идти дальше – ничком повалился на пол туннеля. И смутно различил то, что показалось ему счастливой прихотью воображения, – клочок неба. Стены туннеля тоже содрогались.
«Как забавно, – рассеянно подумал он. – Всякий знает, что под землей не бывает неба».
Последним шумом, который он слышал, был грохот взрыва внизу, в пещере. Он звучал так, будто разом повалились все деревья Крысолистья. Потом туннель позади него обрушился.
ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ
Бедная смятенная душа!
Средь лабиринта,
Заблудившаяся душа!
Джон Донн
Весна так и бурлила, так и вскипала, выталкивая наружу самые беззастенчивые ароматы и запахи, – прямо под Хвосттрубоевой спиной земля была тепла от напора обновляющейся жизни. Скоро он поднимется и побредет к своему гнезду, к себе, в ящик на крыльце Мурчеловых владений… а пока что он с удовольствием валялся на траве. Ветерок ерошил ему мех. Он беззаботно болтал ногами в воздухе, наслаждаясь прохладой, проветриваясь. Глаза закрыты, позади – долгий день баловства с Писклями и шастанья по деревьям… он чувствовал, что мог бы, пожалуй, проваляться вот так целую вечность.
Пушистый ветерок принес чуть слышный писк, слабый, как радостный вскрик полевки, нашедшей свой мышиный клад глубоко в земле. Глубоко-глубоко в земле. Новый вскрик – теперь погромче, – и Фритти почудилось, будто он слышит свое имя. Зачем это кому-то вздумалось его беспокоить? Он было вновь попытался вернуться в приятную мечтательность, но умоляющий голосок стал настойчивее. Ветер усилился, со свистом проносясь мимо его усов и ушей. Ну почему этот его полноценный день должен быть испорчен? Голос походил на Мягколапкин или Мимолеткин – фелы ведь все одинаковы: обходятся с тобой как со старым ежом, пока нужны тебе, а потом всюду следуют за тобой и завывают, будто поранились. С тех пор как он забрал Мягколапку оттуда… оттуда… где нашел ее… Этого с тех пор не бывало… вот уже больше Ока…
«Хвосттрубой!»
Опять этот голос. Лоб у Фритти наморщился, но он не снисходил до того, чтобы открыть глаза. Ну разве что, может, взглянуть мельком…
Почему же он не может хоть что-нибудь увидеть? Почему все черно?
Голос снова вскрикнул, звуча так, словно исчезал в длинном темном туннеле… или словно это он сам проваливался… во тьму…
Свет! Куда подевался свет?
Кто-то – или что-то – лизало ему морду. Жесткий, настойчивый язык натирал самые болезненные места, но когда он попытался отклонить голову, боль эта стала сильнее. Он лег по-прежнему, уступив, и через некоторое время перед глазами у него стали возникать небольшие световые пятна. Возможно, он не разобрался бы в этих кружащихся, прыгающих бликах, если бы нос не распознал наконец знакомый запах. Плавучие пятна стали срастаться; чернота расступалась, как высокая трава под лапой.
С яростно-сосредоточенным видом Мимолетка умывала ему морду шершавым розовым языком. Фритти не сумел как следует навести на нее взор – она была слишком близко, и усилие оказалось болезненным, но запах подтвердил – это она. Он выговорил ее имя и удивился, что она не отозвалась. Попробовал снова – и на этот раз она отстранилась, взглянула и крикнула кому-то, кого он еще не видел: «Приходит в себя!» Фритти попытался поздороваться с ней, высказать, до чего рад видеть ее на полях живущих – если только это они, – но не успел и звука проронить, как снова соскользнул в черноту.
Когда позже он очнулся, возле Мимолетки был большой косматый рыжий кот. Он далеко не сразу узнал принца Сквозьзабора.
– Что… что… – Голос его был очень слаб. Он сглотнул. – Что произошло? Мы… на поверхности земли?
Мимолетка наклонилась вперед; зеленые глаза ее были теплы.
– Не пытайся разговаривать, – успокоительно сказала она. – Ты спасен. Сквозьзабор вытащил тебя.
Фритти ощутил слабый бессознательный укол ревности.
– Где Шустрик? – спросил он.
– Ты скоро его увидишь, – сказала она и взглянула на принца. Сквозьзабор засиял грубовато-добродушной веселостью.
– Тревожились о тебе. Не думай… тревожились. Ну и свалка, ну и свалка. Баснословное побоище.
Принц, казалось, готов был отвесить Фритти добродушный шлепок. Мимолетка вдвинулась меж Сквозьзабором и его предполагаемой жертвой, которая уже изнемогала.
– Спи, спи и предоставь Муркле излечить тебя, – сказала она.
Хвосттрубой неохотно расслабился. Такое множество вопросов…
Фритти нашел исцеление в сонных полях. Скоро он понял, что может сидеть, хотя от этого у него и кружилась голова. При дотошном самоосмотре серьезных ран не обнаружилось. Многочисленные царапины перестали кровоточить, а терпеливое попечение Мимолетки счистило с его короткого меха основные сгустки запекшейся крови. Глаза у него опухли – ему трудно было открывать их больше чем наполовину – но в целом он был в неплохой форме.
Мимолетка еще не хотела отвечать на его вопросы и сидела в терпеливом безмолвии, покуда он выжимал из нее сведения. Сквозьзабор частенько наведывался повидать Хвосттрубоя, пока тот восстанавливал силы, но при непоседливом нраве ему трудно было подолгу сидеть и разговаривать. Посещения его были сердечны, но коротки.
Сны Фритти были не совсем неверны. Земля была теплой. Отдаленные части Леса Крысолистья покрывал снег; белый покров тянулся к туманному горизонту, но опушка леса, на которой очнулся Хвосттрубой, была зелена и влажна – тонкий травяной ковер водянист и сыроват, словно снег внезапно стаял от жаркого солнца. Мимолетка сказала, что так было и во всей округе Холма, но что она думает – снег со временем вернется. Все-таки это был еще не конец зимы.
Проходили дни, и Фритти вскоре поднялся и стал ходить. Они с Мимолеткой обследовали скоропалительно зеленый лес, шагая вдвоем сквозь ложную сырую весну. Здесь и там можно было услышать одиночных крылянок , храбро распевавших на древесных вершинах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
Лапы и когти Грозы Тараканов засветились во тьме, точно охваченные пламенем.
Гроза Тараканов принялся странно крутиться и раскачиваться. Свет распространился, и сам подсвеченный красным воздух затрепетал, словно от великого жара, но температура не изменилась.
Ослепительная вспышка – и голос, подобный пению всего Племени под Оком Мурклы, торжествующе выкрикнул:
– Я – СНОВА Я!
Могучая сила отшвырнула Фритти назад; он ударился головой о стену расщелины. Осторожно откатываясь, увидел – свет поблек. Перед ним припал к земле Гроза Тараканов – тело его было черно, почти невидимо, а лапы красны, как кровь, красны как закат. Следы безумия и беспорядка исчезли; мех стал плотен и красив; взор Грозы Тараканов устремился на Хвосттрубоя с глубочайшей мудростью, любовью и гордостью. Была в нем и печаль, прилегающая вплотную, как вторая шкура. Фритти понял: он находится в присутствии всего самого величайшего, что только есть в его народе.
– Мягкого мяса , братец, – сказал ему Гроза Тараканов, но Фритти понял, что это уже не Гроза Тараканов – вернулась истинная к а. Голос был мелодией ночи, тех созданий, которым известен старинный искусный чертеж этой земли и всего сущего на ней. Фритти упал на брюхо, закрыв лапами глаза. Свернулся клубком.
– Нет, братец, – сказал удивительный голос. – Ты не должен так делать. Нет нужды тебе стыдиться предо мною – совсем напротив. Ты помог мне найти обратный путь после долгого мрачного странствия и во дни великих бедствий. Это мне подобает поклониться тебе за усилия твои.
Сказав так, лорд Огнелап – ибо это был он – отвел лапы Фритти и коснулся его лба. Белая звездочка на лбу у Фритти вспыхнула во мраке пещерки.
– Ах, малыш, я шел за особым твоим светом, как Ирао Метеорит, который следовал за звездой рассветной в непроходимых дебрях Востока, – пропел лорд Тенглор. – Я лишь надеюсь, что пришел вовремя.
Воздух в пещерке снова затрепетал, и лорд Огнелап, казалось, вырос, заполнив каждую щелочку пещерки.
– Мне должно покончить с некоторыми старыми счетами, – сказал он. – Много лет странствовал я, заключенный в тюрьму собственного своего безумия, а брат мой тем временем вскармливал зверство свое. Он вызвал наружу силы, для которых не была предназначена эта земля, – что я совершил некогда и сам. Побуждения мои были лучше, но все же это раскололо оболочку мою, и моя ка унеслась далеко прочь. И многим беззакониям дал волю брат мой Живоглот. Я должен постараться пресечь пути его. – Присутствие необычайного, казалось, слегка уменьшилось. – А-ахх, и брат мой Вьюга тоже еще должен быть отомщен, ибо иначе его ка никогда уже не успокоится. Увы, невинным, подобным тебе, пришлось равняться с Первородными в деяниях своих. Итак, юный Хвосттрубой, что могу я сделать для тебя – пусть даже самое ничтожное, – чтобы попытаться хоть чуть-чуть возместить долг мой? Говори, ибо я вскоре должен буду удалиться.
Ошеломленный, Фритти какой-то миг молчал. Когда же наконец заговорил, то понял, что неспособен взглянуть на того, кто был перед ним.
– Я хочу, чтобы мои друзья спаслись целыми и невредимыми – все храброе Племя, которое пришло сюда.
Первородный молчал, глядя как бы поверх него – в невообразимую даль. Когда он заговорил, голос его был мягок:
– Братец, многие из храбрецов погибли, и их ка отлетели к сосцам Праматери нашей. Даже я не в силах оживить их – иначе я спас бы кровного брата моего, которого так любил. Что же до? фелы ?и малыша – да, тут я постараюсь помочь, но сейчас твое присутствие им нужнее моего. Я не могу объяснить, но это так.
Фритти вскочил на ноги и закарабкался к выходу, но Огнелап со смехом окликнул его:
– Это может и подождать, уверяю тебя. Я разглядел еще что-то – другое желание твое, которое тебя одолевает. Ты кого-то ищешь, хоть на время и оставил свои поиски. А поиски эти привели тебя ко мне, так что, кажется, воистину достойно было бы помочь тебе.
Фритти ощутил, будто падает в небесную глубину этих глаз, а миг спустя он напрасно обводил взглядом стены: крошечная подземная пещерка была пуста Потом сквозь его разум пробился голос – без усилий как голос Живоглота, но гибко… и с уважением:
– Я дал тебе знание, чтобы ты окончил поиски свои. Я мог бы дать тебе и больше, но очень скоро мне разом понадобятся все мои возможности. Ты будешь в Наших мыслях, братец.
Присутствие сверхъестественного окончилось, и Фритти остался совсем один.
Еще не зная, что делать дальше, он вспомнил о Когтестражах, которые толпились снаружи. Осторожно высунув голову из трещины, увидел, что туннель пуст, словно его не посещали со дней Харара. Только несколько куч пыли, которые с мягким шорохом шевелил неожиданно холодный ветерок, нарушали полнейшую тишину.
Неспособный припомнить, как одолел это расстояние и какими путями шел, Хвосттрубой обнаружил, что поднимается по извилистой тропке, окружавшей пещеру Обжигающего Потока. Огромная кипящая река, как всегда, мощно ревела и, казалось, еще выше ударяла в каменные стены, сковывавшие ее. Тропа перед ним была окутана туманом. Фритти направился вверх.
Река и впрямь как будто прыгала куда выше: брызги усеивали громадный потолок пещеры и падали обратно, как шипящий дождь. Несмотря на плохую видимость, Хвосттрубой продвигался по изрытой, выветренной тропе быстро и уверенно. К нему только что прикоснулось нечто, бывшее далеко за пределами его существа, и он все еще чувствовал последствия этого прикосновения.
Ветер изменил направление, дунув чуть не прямо ему в усы, и он в тот же миг услышал пронзительный крик Шустрика, полный страха и боли.
– Шусти, Мимолетка, я иду! – взвыл Фритти.
И вдруг вовсю, прыжками припустился по узкой тропе, повинуясь инстинктам: понял, что при всей неистовой спешке иначе не доберется до друзей вовремя. Миновал поворот узкой тропы, цепляясь и оскальзываясь над гремящей, дымящейся рекой, и увидел впереди обоих своих спутников. Мимолетка стояла над окровавленным Шустриком, яростно сражаясь с огромным черным страшилищем вдвое больше себя – с Растерзяком.
Черный зверь, исполосованный, испятнанный кровью, повернул навстречу Хвосттрубою безумные глаза. Рычащий оскал искривил его широкую морду.
– Звездномордыш. Звездномордыш Хвосттрубой! Я когда-нибудь убью его! Убью!
– Растерзяк хрипло захохотал, и Мимолетка упала, раненная и задыхающаяся.
Хвосттрубой решительно прыгнул вперед, едва Растерзяк припал к земле, рассекая толстым хвостом воздух. По пещере пронесся рокот – казалось, загромыхали камни потолка.
Фритти остановился и, не доходя до расширения тропы, в нескольких прыжках от Когтестража, выгнул дугой спину. Зловещий грохот снова пронесся над шумом Потока.
– Подойди-ка, если хочешь меня заполучить, Растерзяк, – сказал Хвосттрубой, вкладывая в голос все накопленное презрение. Когтезверь снова ухмыльнулся и ударил хвостом. – Подойди же, если ты из таких уж драчливых котишек, медведь ты тупоголовый!
Растерзяк зарычал и встал как вкопанный; короткая шерсть поднялась у него на спине, как черная трава.
– Мимолетка! – крикнул Хвосттрубой сквозь нарастающий сверху и снизу шум.
– Уводи Шустрика, не задерживайся!
– Он тяжело ранен, Хвосттрубой! – отозвалась фела . Когтестраж, петляя, двигался по тропе к Фритти – смерть в каждом красном когте.
– Тем разумнее вывести его на поверхность! – крикнул Фритти. – Это мое сражение. Ты сделала все, что могла. Ступай!
Фритти увидел, как Мимолетка и Шустрик повернули и двинулись вверх; котенок еле тащился. Теперь Хвосттрубой целиком отдал все внимание зверю, шедшему на него.
Они встретились – небольшой рыжий кот с белой звездочкой и мрачное, с кровавыми когтями чудище из недр земли. Долгое мгновение смотрели друг на друга, вихляя боками, извивая хвосты. Когтестраж прыгнул, и сверху еще раз донесся сильный шум. Фритти успел заметить, как в миг перед столкновением вниз застучал ливень мелких камней, – и Растерзяк оказался на нем.
Кусая и дубася друг друга, они покатились по узкой тропке; низкий рык темного зверя был равен по силе безумному вою Фритти.
Лязгнув зубами, увернулись друг от друга и разбежались в стороны, описывая стиснутый круг по своему крохотному уступу; инстинкты смертного боя подталкивали их все ближе и ближе друг к другу, пока, прыгнув, они не сцепились сызнова.
Ритуал повторялся и повторялся. Превосходящие размеры Растерзяка размывали угасающий напор Фритти, но тот не поддавался. Они боролись и кусались, падали в стороны, снова свивались в клубок. Оба кота двигались с мучительной медлительностью мрачных слепых существ на дне Большой Воды, тех слепых созданий, что пожирают друг друга среди ила.
Наконец Растерзяк осилил Фритти, подтолкнул его к краю тропы. Голова его бессильно свисала с неописуемой высоты над катящимися водами. Пещера гудела теперь от непрестанного грохота самих камней крыши – точно над головами у них плясали великаны.
Фритти лежал недвижно. Изогнутая струя раскаленной жидкости пронеслась мимо его морды. Растерзяк зарылся зубами в затылок Фритти, плотно сжав ему хребет. Хвосттрубой ощутил, как могучие челюсти сжимаются… сжимаются… и вдруг давление прекратилось.
Когтестраж ослабил хватку. Теперь он глядел на Фритти сверху, упершись лапами в его грудную клетку. Что-то изменилось в глазах Растерзяка – они забегали.
– Звездномордыш? – спросил он. Взгляд безумной ненависти как бы изменился, перешел во что-то вроде страха. – Так это и впрямь ты, звездномордыш? – Казалось, он впервые опознал Фритти, словно тот был устрашающим наваждением, помрачением, которое внезапно стало правдой. На морде у Растерзяка вновь появилось выражение ненависти.
– Ты уничтожил меня, солнечный крысенок, – прорычал он. Когтестраж растерянно вертел головой из стороны в сторону, вглядываясь в дальние стены пещеры. – Что случилось?! – завопил он. – Что же приключилось с моим…
Страшный скрежещущий рев – и громадный вал серого камня прокатился перед глазами Фритти, унося Растерзяка из поля зрения. Потом все исчезло; Хвосттрубой остался один на уступе. Болезненно повернув голову, он увидел, как ниже его последние из скользящих камней съехали по наклонной каменной стене и с оглушительным всплеском канули во вздувшуюся реку. От Растерзяка не осталось и следа.
Фритти выпрямился и тяжело вскарабкался на обломки, оставленные лавиной, потом захромал вверх по извилистой тропке. Пещера теперь тряслась всерьез; вода внизу прыгала и мощными столбами взметалась к кровле пещеры. Жара была гнетущая; Хвосттрубой напрягал всю свою решимость, чтобы не улечься там, где был.
Он добрался до туннеля, ведущего наружу. Пещера Потока угрожала развалиться на куски позади него. Он бесчувственно одолевал фут за футом; устало тащился, покуда уже не смог идти дальше – ничком повалился на пол туннеля. И смутно различил то, что показалось ему счастливой прихотью воображения, – клочок неба. Стены туннеля тоже содрогались.
«Как забавно, – рассеянно подумал он. – Всякий знает, что под землей не бывает неба».
Последним шумом, который он слышал, был грохот взрыва внизу, в пещере. Он звучал так, будто разом повалились все деревья Крысолистья. Потом туннель позади него обрушился.
ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ
Бедная смятенная душа!
Средь лабиринта,
Заблудившаяся душа!
Джон Донн
Весна так и бурлила, так и вскипала, выталкивая наружу самые беззастенчивые ароматы и запахи, – прямо под Хвосттрубоевой спиной земля была тепла от напора обновляющейся жизни. Скоро он поднимется и побредет к своему гнезду, к себе, в ящик на крыльце Мурчеловых владений… а пока что он с удовольствием валялся на траве. Ветерок ерошил ему мех. Он беззаботно болтал ногами в воздухе, наслаждаясь прохладой, проветриваясь. Глаза закрыты, позади – долгий день баловства с Писклями и шастанья по деревьям… он чувствовал, что мог бы, пожалуй, проваляться вот так целую вечность.
Пушистый ветерок принес чуть слышный писк, слабый, как радостный вскрик полевки, нашедшей свой мышиный клад глубоко в земле. Глубоко-глубоко в земле. Новый вскрик – теперь погромче, – и Фритти почудилось, будто он слышит свое имя. Зачем это кому-то вздумалось его беспокоить? Он было вновь попытался вернуться в приятную мечтательность, но умоляющий голосок стал настойчивее. Ветер усилился, со свистом проносясь мимо его усов и ушей. Ну почему этот его полноценный день должен быть испорчен? Голос походил на Мягколапкин или Мимолеткин – фелы ведь все одинаковы: обходятся с тобой как со старым ежом, пока нужны тебе, а потом всюду следуют за тобой и завывают, будто поранились. С тех пор как он забрал Мягколапку оттуда… оттуда… где нашел ее… Этого с тех пор не бывало… вот уже больше Ока…
«Хвосттрубой!»
Опять этот голос. Лоб у Фритти наморщился, но он не снисходил до того, чтобы открыть глаза. Ну разве что, может, взглянуть мельком…
Почему же он не может хоть что-нибудь увидеть? Почему все черно?
Голос снова вскрикнул, звуча так, словно исчезал в длинном темном туннеле… или словно это он сам проваливался… во тьму…
Свет! Куда подевался свет?
Кто-то – или что-то – лизало ему морду. Жесткий, настойчивый язык натирал самые болезненные места, но когда он попытался отклонить голову, боль эта стала сильнее. Он лег по-прежнему, уступив, и через некоторое время перед глазами у него стали возникать небольшие световые пятна. Возможно, он не разобрался бы в этих кружащихся, прыгающих бликах, если бы нос не распознал наконец знакомый запах. Плавучие пятна стали срастаться; чернота расступалась, как высокая трава под лапой.
С яростно-сосредоточенным видом Мимолетка умывала ему морду шершавым розовым языком. Фритти не сумел как следует навести на нее взор – она была слишком близко, и усилие оказалось болезненным, но запах подтвердил – это она. Он выговорил ее имя и удивился, что она не отозвалась. Попробовал снова – и на этот раз она отстранилась, взглянула и крикнула кому-то, кого он еще не видел: «Приходит в себя!» Фритти попытался поздороваться с ней, высказать, до чего рад видеть ее на полях живущих – если только это они, – но не успел и звука проронить, как снова соскользнул в черноту.
Когда позже он очнулся, возле Мимолетки был большой косматый рыжий кот. Он далеко не сразу узнал принца Сквозьзабора.
– Что… что… – Голос его был очень слаб. Он сглотнул. – Что произошло? Мы… на поверхности земли?
Мимолетка наклонилась вперед; зеленые глаза ее были теплы.
– Не пытайся разговаривать, – успокоительно сказала она. – Ты спасен. Сквозьзабор вытащил тебя.
Фритти ощутил слабый бессознательный укол ревности.
– Где Шустрик? – спросил он.
– Ты скоро его увидишь, – сказала она и взглянула на принца. Сквозьзабор засиял грубовато-добродушной веселостью.
– Тревожились о тебе. Не думай… тревожились. Ну и свалка, ну и свалка. Баснословное побоище.
Принц, казалось, готов был отвесить Фритти добродушный шлепок. Мимолетка вдвинулась меж Сквозьзабором и его предполагаемой жертвой, которая уже изнемогала.
– Спи, спи и предоставь Муркле излечить тебя, – сказала она.
Хвосттрубой неохотно расслабился. Такое множество вопросов…
Фритти нашел исцеление в сонных полях. Скоро он понял, что может сидеть, хотя от этого у него и кружилась голова. При дотошном самоосмотре серьезных ран не обнаружилось. Многочисленные царапины перестали кровоточить, а терпеливое попечение Мимолетки счистило с его короткого меха основные сгустки запекшейся крови. Глаза у него опухли – ему трудно было открывать их больше чем наполовину – но в целом он был в неплохой форме.
Мимолетка еще не хотела отвечать на его вопросы и сидела в терпеливом безмолвии, покуда он выжимал из нее сведения. Сквозьзабор частенько наведывался повидать Хвосттрубоя, пока тот восстанавливал силы, но при непоседливом нраве ему трудно было подолгу сидеть и разговаривать. Посещения его были сердечны, но коротки.
Сны Фритти были не совсем неверны. Земля была теплой. Отдаленные части Леса Крысолистья покрывал снег; белый покров тянулся к туманному горизонту, но опушка леса, на которой очнулся Хвосттрубой, была зелена и влажна – тонкий травяной ковер водянист и сыроват, словно снег внезапно стаял от жаркого солнца. Мимолетка сказала, что так было и во всей округе Холма, но что она думает – снег со временем вернется. Все-таки это был еще не конец зимы.
Проходили дни, и Фритти вскоре поднялся и стал ходить. Они с Мимолеткой обследовали скоропалительно зеленый лес, шагая вдвоем сквозь ложную сырую весну. Здесь и там можно было услышать одиночных крылянок , храбро распевавших на древесных вершинах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35