Я уже готов был упрекнуть его в содействии генеральному прокурору короля, когда он, за неимением пуговицы, ухватил меня за основание хвоста и с видимым удовлетворением проговорил:
— Дела идут как по маслу, дорогой сэр Джон! За многие годы не припомню, чтобы я участвовал в более интересном процессе. Дело это, которое вы, несомненно, считаете близким к концу, по сути только сейчас достигло решающей стадии, и я предвижу полную возможность вызволить нашего клиента с великой честью для себя.
— Что вы говорите, брат Прямодушный! — прервал его я. — Обвиняемому вынесен окончательный приговор, и он, может быть, уже казнен!
— Не так быстро, мой милый сэр Джон, ни в коем случае не так быстро. В судебных делах ничто не следует считать окончательным, пока в кармане остается еще хоть один грош на возмещение судебных издержек и пока осужденный еще дышит. Я утверждаю, что у нас все обстоит прекрасно — куда лучше, чем можно было надеяться с того момента, как подсудимому было предъявлено обвинение.
Я был так удивлен, что нашел в себе силы только для того, чтобы попросить объяснения.
— Все зависит только от того, дорогой сэр, — продолжал мой брат Прямодушный, — цела ли еще голова обвиняемого, или нет. Поспешите же к месту казни, и если у нашего клиента голова еще на плечах, постарайтесь поддержать в нем бодрость духа беседой на душеспасительные темы. Однако подготовляйте его к худшему, — этого требует осторожность. Но как только хвост его будет отделен от тела, мчитесь что есть силы сюда, чтобы сообщить мне об этом. У меня к вам только две просьбы: скорее принесите это известие и точно удостоверьтесь, что хвост не связан с туловищем ни единым волоском. Один волосок зачастую перетягивает весы правосудия!
— Дело представляется безнадежным. Не лучше ли мне немедленно бежать во дворец, просить аудиенции у их величеств, броситься на колени перед королевской четой и молить о помиловании?
— Ваш план непригоден по трем веским причинам: во-первых, для этого нет времени, во-вторых, аудиенции назначаются заранее и вас не допустят во дворец, а в-третьих, никакого короля и никакой королевы не существует.
— В Высокопрыгии нет короля?!
— Именно так.
— Объясните, брат Прямодушный, не то я буду вынужден опровергнуть ваши слова свидетельством своих собственных чувств.
— В таком случае ваши чувства окажутся лжесвидетелями. Когда-то в Высокопрыгии действительно был король, и он не только царствовал, но и управлял. Однако знать и вельможи, считая неудобным беспокоить его величество государственными делами, взяли на себя все хлопоты по управлению страной, сохранив за королем лишь обязанность царствовать. Дабы пощадить его чувства, это было объяснено тем, что его хотят оградить от грубой силы и оскорблений черни. Через некоторое время сочли слишком дорогостоящим удовольствием кормить и вообще содержать королевскую семью, и все ее члены были тайно отправлены в отдаленную область, еще не достигшую той степени цивилизации, при которой умеют сохранять монархию без монарха.
— А Высокопрыгии это удается?
— Превосходным образом. Отсекая достаточное количество хвостов и голов, можно совершать и не такие чудеса.
— Но, брат Прямодушный, неужели я должен понять вас буквально, в том смысле, что в стране вовсе нет короля?
— Буквально.
— А все эти представления ко двору?
— Так же, как и эти судебные процессы: они поддерживают монархический строй.
— А пурпурные занавеси?
— Скрывают пустые сиденья.
— Отчего же не избавиться от столь дорогостоящего представительства?
— А как могли бы вельможи вопить, что трон в опасности, если бы не было трона? Одно дело не иметь монарха, и совсем иное — не иметь трона… Но пока мы говорим, наш клиент находится в крайней опасности. Спешите же и действуйте так, как я вам сказал.
Я не стал более мешкать и тотчас помчался к центру площади. Разглядеть хвост моего друга, развевающийся над толпой, было нетрудно, но горе и страх так исказили его черты, что в первое мгновение я не узнал его головы. Однако она, все еще целая и невредимая, увенчивала его туловище, ибо, к счастью для него и для его главного защитника, тяжесть его преступлений потребовала совершенно особых приготовлений к казни. Поелику приказ суда еще не прибыл (насколько быстро в Высокопрыгии правосудие, настолько медлительны его слуги), были приготовлены две плахи, и преступник уже собирался опуститься между ними на четвереньки, когда я пробился к нему сквозь толпу.
— Ох, сэр Джон, дело мое дрянь! — воскликнул обескураженный Ной. — Каково человеку и христианину, когда враги одолевают и с носа и с кормы!
— Пока жизнь не угасла, не угасает и надежда. Но нужно быть готовым к худшему, тогда не страшны никакие неожиданности. Господа палачи (их было два — один спереди, а другой позади злополучного преступника: один за короля, другой за королеву), господа палачи, молю вас, дайте осужденному собраться с мыслями и передать свои последние желания далеким друзьям и семье!
Ни тот, ни другой из этих высоких представителей закона не стал возражать против моей разумной просьбы, но оба заявили, что обязаны завершить все приготовления, если не хотят лишиться места. По-видимому, и между ними возник спор о праве первенства, отчего и произошла задержка, но они уже успели договориться, что будут действовать одновременно. Ноя заставили стать на четвереньки между двумя плахами и положить голову на одну, а хвост на другую — «пришвартовали носом и кормой», как выразился бесчувственный негодяй Боб, который терся тут же в толпе. И вот, когда Ной занял это высокопоучительное положение, мне, наконец, позволили обратиться к нему.
— Не следует ли вам подумать о спасении души, дорогой капитан? — сказал я. — По правде говоря, у этих топоров весьма неумолимый и кровожадный вид.
— Знаю, сэр Джон, знаю! И, чтобы не обманывать вас, признаюсь: как только присяжные объявили «виновен», так я и начал раскаиваться во всю силу. Меня попутала эта басня, будто я лорд верховный адмирал. И я покорнейше прошу вашего прощения, что поддался на такой гнусный обман. А все из-за этой змеи доктора Резоно, чтоб ему получить сполна по заслугам. Я же всем прощаю и надеюсь, что и мне все простят. Вот хуже дело с миссис Пок: она уже не может рассчитывать на нового супруга, и придется ей коротать остаток своих дней вдовой.
— Раскаяние, дорогой Ной, раскаяние: вот что больше всего нужно человеку в вашем тяжелом положении.
— Каюсь, каюсь, сэр Джон, душой и телом! И больше всего каюсь, что отправился в это самое путешествие. Э, да что там! В чем надо каяться, так это в том, что я вообще ходил в море. Был бы я сейчас школьным учителем или трактирщиком в Станингтоне. Вот это так отличные, приятные занятия, особенно последнее. Господи боже мой, сэр Джон, да если бы от раскаяния была хоть какая польза, меня сию же минуту помиловали бы.
Тут Ной заметил ухмылявшегося в толпе Боба и в качестве последней милости попросил у палачей, чтобы юношу подвели поближе и он мог любовно проститься с ним. Эта разумная просьба была удовлетворена, несмотря на сопротивление бедняги Боба, который тут же получил вдосталь основательных причин каяться, — не меньше, чем сам преступник.
Как раз в эту тяжкую минуту прибыл приказ о порядке казни, и служители закона торжественно провозгласили, что настало время осужденному приготовиться к своей судьбе.
Мужество, с каким капитан Пок дал подвергнуть себя смертельному процессу отсечения хвоста, вызвало симпатии и рукоплескания всех присутствовавших моникинов. Удостоверившись, что хвост полностью отделен от тела, я со всех ног побежал в залу Коллегии двенадцати судей. Мой брат Прямодушный, нетерпеливо ожидавший моего появления, тут же поднялся и обратился к суду с требованием отсрочить казнь по делу королевы против Ноя Пока, он же Номер один, цвета морской воды.
— Законом короля Долговечного II и королевы Флиртиллы было установлено, что преступник ни в коем случае не должен лишиться жизни или какого-либо из своих членов, если можно доказать, что он non compos mentis note 15. Это также установление обычного права, милорды, но, поскольку оно соответствует здравому смыслу и гуманным чувствам моникинов, его из благоразумной предосторожности сочли нужным закрепить особым законодательным актом. Полагаю, что вряд ли генеральный прокурор королевы станет оспаривать приложимость этого закона к данному случаю…
— Отнюдь нет, милорды, но у меня есть сомнения относительно самого факта. Факт нужно еще доказать, — ответил прокурор и взял понюшку табака.
— Факт неоспорим и не допускает сомнений. Суд постановил, чтобы отсечение хвоста, предусмотренное по делу короля против Ноя Пока, предшествовало отсечению головы, предусмотренному по делу королевы против вышеназванного Пока. Судом было издано соответствующее предписание, в результате чего преступник лишился хвоста, а вместе с ним и разума. Существо же, лишенное разума, считается non compos mentis и не подлежит судебному наказанию.
— То, что вы говорите, брат Прямодушный, с юридической стороны внушает доверие, — заметил милорд главный судья. — Но суду необходимы факты. К следующей сессии вы, вероятно, будете лучше подготовлены и…
— Прошу вас вспомнить, милорд, что данное дело не терпит трехмесячной отсрочки.
— В принципе этот вопрос мы с таким же успехом можем решить и через год, а не только сегодня. А мы уже заседаем, — продолжал он, взглянув на часы, — гораздо дольше, чем это принято, желательно или необходимо.
— Однако, милорды, доказательство налицо. Здесь присутствует свидетель, который может подтвердить, что хвост Ноя Пока, подсудимого по данному делу, действительно был отделен от его тела…
— Нет, нет, брат Прямодушный! Юрист, обладающий вашим опытом, должен знать, что Коллегия двенадцати принимает на рассмотрение только письменные показания под присягой. Если бы у вас было подготовлено письменное показание, мы, может быть, и нашли бы время заслушать его до перерыва. А так дело придется перенести на следующую сессию.
Меня прошиб холодный пот, так как я уже явственно ощущал едкий запах горящего хвоста. А как только пепел будет брошен в лицо Ною, исчезнет последнее препятствие к отсечению его головы, ибо, как известно, по приговору голова у него была сохранена на плечах исключительно для этой цели. Не таков, однако, был мой брат Прямодушный, чтобы споткнуться о подобное препятствие. Схватив лежавший перед ним лист бумаги, исписанный судейскими закорючками, он быстро и без запинки прочел:
«Дело королевы против Ноя Пока.
Королевство Высокопрыгия, месяц орехов, четвертого дня от новолуния.
Явившись собственной особой передо мною, Многодумом, лордом верховным судьей королевского суда, и будучи должным образом приведен к присяге, Джон Голденкалф, баронет, подданный королевства Великобритании, будучи надлежащим образом приведен к присяге, свидетельствовал и показал нижеследующее, а именно: что он, вышеназванный свидетель, присутствовал и был очевидцем отсечения хвоста подсудимого по данному судебному делу; что хвост вышеназванного Ноя Пока, он же Номер один, цвета морской воды, был воистину и полностью отделен от его тела. Сим показания свидетеля исчерпываются. Подписал: и так далее».
Прочтя самым уверенным тоном это письменное показание, существовавшее лишь в его воображении, мой брат Прямодушный ходатайствовал, чтобы суд заслушал мои устные показания в подтверждение этого документа.
— Джон Голденкалф, баронет, — обратился ко мне главный судья. — Вы слышали то, что было зачитано? Клянетесь ли вы, что все изложенное соответствует истине?
— Клянусь.
Тут показание было подписано милордом главным судьей и мною и приобщено к делу. Впоследствии я узнал, что документ, использованный моим братом Прямодушным в этом достопамятном случае, представлял собой собственноручные заметки верховного судьи по рассматриваемому делу. Увидев соответствующие имена и название дела, но не сумев разобрать собственные каракули, этот высокопоставленный защитник трона вполне естественно решил, что все в порядке. Что же касается остальных членов суда, все они думали только об обеде, а не о том, чтобы читать письменные показания, и дело было мгновенно завершено вынесением следующего решения:
«Дело королевы против Ноя Пока, и т. д.
Постановлено: считать подсудимого non compos mentis и освободить из-под стражи, буде найдутся поручители в том, что он не будет нарушать мира и порядка до истечения естественного срока жизни».
На городскую площадь был немедленно послан чиновник объявить об отмене приговора, и заседание было закрыто. Я немного задержался, чтобы поручиться за Ноя и одновременно получить назад внесенный накануне залог. Когда все формальности были выполнены, мы с братом Прямодушным отправились на место казни, чтобы поздравить нашего клиента. Мой брат Прямодушный был окрылен своим успехом и заверял меня в том, что немало обязан им своему юридическому образованию.
Ной несказанно воспрянул духом после своего освобождения из рук филистимлян и всячески выражал удовлетворение неожиданным поворотом событий. Он указал, что ценит свою голову не больше, чем всякий другой, но голова — все-таки большое удобство. Но если бы ему пришлось расстаться с нею, то, конечно, он покорился бы этому, как подобает мужчине — что доказывается стойкостью, с какой он перенес ампутацию хвоста. Теперь-то он трижды подумает, прежде чем обвинять человека в обладании памятью или чем иным, и он теперь понимает, насколько благоразумен закон, предусмотрительно разрубающий преступника на части, дабы он не повторил свое преступление. Он не намерен дольше оставаться на берегу, так как полагает, что на борту «Моржа» у него будет меньше искушений, чем среди моникинов. Ну, его матросы очень скоро вернутся на борт, потому как они уже целые сутки без свинины, а орехи, в конце-то концов, снедь для моряка довольно-таки скудная. Пусть философы говорят, что им угодно о правительствах, но, по его мнению, единственный настоящий тиран—это брюхо: тысячу раз приходилось ему бороться с собственным брюхом, и не было случая, чтобы оно не взяло верх. Жаль, конечно, сложить с себя звание лорда верховного адмирала, но уж лучше сложить это звание, чем голову. А что до хвоста, то хоть оно и приятно соблюдать моду, но он вполне может обойтись без этого украшения, а когда он вернется в Станингтон, то там, если уж будет крайность, есть один шорник, который сумеет обрядить его не хуже, чем здесь. Вот вернись он домой без головы, так миссис Пок очень бы оскорбилась. И вообще, лучше бы поскорее отплыть в Низкопрыгию: там ведь в моде обрубленные хвосты, а он, признаться, не хотел бы крейсировать по Высокопрыгии, раз уж не может выглядеть так, как окружающие. Но он ни на кого не в обиде и охотно прощает всем, кроме Боба, а уж с ним, коль будет на то воля господня, он сполна рассчитается, дайте только «Моржу» выйти в море, и прочее, и прочее, и прочее.
Таков был общий смысл речей капитана Пока, пока мы шли в порт, где он сел в шлюпку с большой охотой и поспешил на борт «Моржа», так как наши контр-адмиралы и капитаны первого ранга действительно подчинились голосу природы и вернулись к исполнению своих обязанностей, клянясь, что лучше быть простыми матросами на корабле с хорошими харчами, чем королем Высокопрыгии и жить на одних орехах.
Едва капитан отплыл в шлюпке, увозя свою голову целой и невредимой, я поспешил выразить свою признательность брату Прямодушному за то, что он так блестяще защищал моего друга. Одновременно я отдал дань восхищения изощренным и воистину философским приемам правосудия Высокопрыгии.
— Прошу вас, любезный сэр Джон, приберегите свою благодарность и похвалы для лучшего случая, — ответил бригадир, когда мы с ним направились обратно в гостиницу. — Мы действовали согласно обстоятельствам. Однако наша защита вся пошла бы насмарку, если бы главный судья умел разбирать собственный почерк. Но удача была на нашей стороне.
Что же касается принципов и формы моникинского правосудия (в этом отношении Низкопрыгия весьма сходна с Высокопрыгией), вы ознакомились с ними во время этих двух процессов Они такие и есть. Я не собираюсь утверждать, что они непогрешимы. Напротив, я сам мог бы указать на необходимые улучшения. Но мы прилаживаемся к ним, как можем. Без сомнения, у вас, у людей, законы гораздо совершеннее.
ГЛАВА XXII. Новичок в дипломатии. Коммерческий расчет. Груз взглядов. Как подбирать ассортимент
Я начал серьезно подумывать об отплытии в Низкопрыгию. Признаюсь, мне изрядно надоело считаться гувернером его королевского высочества принца Боба, и я жаждал вновь занять в обществе свое законное положение. Бригадир же заверял меня, что в Низкопрыгии всякого, кто приехал из-за границы, готовы считать знатной особой и что в его стране мне нечего опасаться такого обращения, какому я подвергался здесь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
— Дела идут как по маслу, дорогой сэр Джон! За многие годы не припомню, чтобы я участвовал в более интересном процессе. Дело это, которое вы, несомненно, считаете близким к концу, по сути только сейчас достигло решающей стадии, и я предвижу полную возможность вызволить нашего клиента с великой честью для себя.
— Что вы говорите, брат Прямодушный! — прервал его я. — Обвиняемому вынесен окончательный приговор, и он, может быть, уже казнен!
— Не так быстро, мой милый сэр Джон, ни в коем случае не так быстро. В судебных делах ничто не следует считать окончательным, пока в кармане остается еще хоть один грош на возмещение судебных издержек и пока осужденный еще дышит. Я утверждаю, что у нас все обстоит прекрасно — куда лучше, чем можно было надеяться с того момента, как подсудимому было предъявлено обвинение.
Я был так удивлен, что нашел в себе силы только для того, чтобы попросить объяснения.
— Все зависит только от того, дорогой сэр, — продолжал мой брат Прямодушный, — цела ли еще голова обвиняемого, или нет. Поспешите же к месту казни, и если у нашего клиента голова еще на плечах, постарайтесь поддержать в нем бодрость духа беседой на душеспасительные темы. Однако подготовляйте его к худшему, — этого требует осторожность. Но как только хвост его будет отделен от тела, мчитесь что есть силы сюда, чтобы сообщить мне об этом. У меня к вам только две просьбы: скорее принесите это известие и точно удостоверьтесь, что хвост не связан с туловищем ни единым волоском. Один волосок зачастую перетягивает весы правосудия!
— Дело представляется безнадежным. Не лучше ли мне немедленно бежать во дворец, просить аудиенции у их величеств, броситься на колени перед королевской четой и молить о помиловании?
— Ваш план непригоден по трем веским причинам: во-первых, для этого нет времени, во-вторых, аудиенции назначаются заранее и вас не допустят во дворец, а в-третьих, никакого короля и никакой королевы не существует.
— В Высокопрыгии нет короля?!
— Именно так.
— Объясните, брат Прямодушный, не то я буду вынужден опровергнуть ваши слова свидетельством своих собственных чувств.
— В таком случае ваши чувства окажутся лжесвидетелями. Когда-то в Высокопрыгии действительно был король, и он не только царствовал, но и управлял. Однако знать и вельможи, считая неудобным беспокоить его величество государственными делами, взяли на себя все хлопоты по управлению страной, сохранив за королем лишь обязанность царствовать. Дабы пощадить его чувства, это было объяснено тем, что его хотят оградить от грубой силы и оскорблений черни. Через некоторое время сочли слишком дорогостоящим удовольствием кормить и вообще содержать королевскую семью, и все ее члены были тайно отправлены в отдаленную область, еще не достигшую той степени цивилизации, при которой умеют сохранять монархию без монарха.
— А Высокопрыгии это удается?
— Превосходным образом. Отсекая достаточное количество хвостов и голов, можно совершать и не такие чудеса.
— Но, брат Прямодушный, неужели я должен понять вас буквально, в том смысле, что в стране вовсе нет короля?
— Буквально.
— А все эти представления ко двору?
— Так же, как и эти судебные процессы: они поддерживают монархический строй.
— А пурпурные занавеси?
— Скрывают пустые сиденья.
— Отчего же не избавиться от столь дорогостоящего представительства?
— А как могли бы вельможи вопить, что трон в опасности, если бы не было трона? Одно дело не иметь монарха, и совсем иное — не иметь трона… Но пока мы говорим, наш клиент находится в крайней опасности. Спешите же и действуйте так, как я вам сказал.
Я не стал более мешкать и тотчас помчался к центру площади. Разглядеть хвост моего друга, развевающийся над толпой, было нетрудно, но горе и страх так исказили его черты, что в первое мгновение я не узнал его головы. Однако она, все еще целая и невредимая, увенчивала его туловище, ибо, к счастью для него и для его главного защитника, тяжесть его преступлений потребовала совершенно особых приготовлений к казни. Поелику приказ суда еще не прибыл (насколько быстро в Высокопрыгии правосудие, настолько медлительны его слуги), были приготовлены две плахи, и преступник уже собирался опуститься между ними на четвереньки, когда я пробился к нему сквозь толпу.
— Ох, сэр Джон, дело мое дрянь! — воскликнул обескураженный Ной. — Каково человеку и христианину, когда враги одолевают и с носа и с кормы!
— Пока жизнь не угасла, не угасает и надежда. Но нужно быть готовым к худшему, тогда не страшны никакие неожиданности. Господа палачи (их было два — один спереди, а другой позади злополучного преступника: один за короля, другой за королеву), господа палачи, молю вас, дайте осужденному собраться с мыслями и передать свои последние желания далеким друзьям и семье!
Ни тот, ни другой из этих высоких представителей закона не стал возражать против моей разумной просьбы, но оба заявили, что обязаны завершить все приготовления, если не хотят лишиться места. По-видимому, и между ними возник спор о праве первенства, отчего и произошла задержка, но они уже успели договориться, что будут действовать одновременно. Ноя заставили стать на четвереньки между двумя плахами и положить голову на одну, а хвост на другую — «пришвартовали носом и кормой», как выразился бесчувственный негодяй Боб, который терся тут же в толпе. И вот, когда Ной занял это высокопоучительное положение, мне, наконец, позволили обратиться к нему.
— Не следует ли вам подумать о спасении души, дорогой капитан? — сказал я. — По правде говоря, у этих топоров весьма неумолимый и кровожадный вид.
— Знаю, сэр Джон, знаю! И, чтобы не обманывать вас, признаюсь: как только присяжные объявили «виновен», так я и начал раскаиваться во всю силу. Меня попутала эта басня, будто я лорд верховный адмирал. И я покорнейше прошу вашего прощения, что поддался на такой гнусный обман. А все из-за этой змеи доктора Резоно, чтоб ему получить сполна по заслугам. Я же всем прощаю и надеюсь, что и мне все простят. Вот хуже дело с миссис Пок: она уже не может рассчитывать на нового супруга, и придется ей коротать остаток своих дней вдовой.
— Раскаяние, дорогой Ной, раскаяние: вот что больше всего нужно человеку в вашем тяжелом положении.
— Каюсь, каюсь, сэр Джон, душой и телом! И больше всего каюсь, что отправился в это самое путешествие. Э, да что там! В чем надо каяться, так это в том, что я вообще ходил в море. Был бы я сейчас школьным учителем или трактирщиком в Станингтоне. Вот это так отличные, приятные занятия, особенно последнее. Господи боже мой, сэр Джон, да если бы от раскаяния была хоть какая польза, меня сию же минуту помиловали бы.
Тут Ной заметил ухмылявшегося в толпе Боба и в качестве последней милости попросил у палачей, чтобы юношу подвели поближе и он мог любовно проститься с ним. Эта разумная просьба была удовлетворена, несмотря на сопротивление бедняги Боба, который тут же получил вдосталь основательных причин каяться, — не меньше, чем сам преступник.
Как раз в эту тяжкую минуту прибыл приказ о порядке казни, и служители закона торжественно провозгласили, что настало время осужденному приготовиться к своей судьбе.
Мужество, с каким капитан Пок дал подвергнуть себя смертельному процессу отсечения хвоста, вызвало симпатии и рукоплескания всех присутствовавших моникинов. Удостоверившись, что хвост полностью отделен от тела, я со всех ног побежал в залу Коллегии двенадцати судей. Мой брат Прямодушный, нетерпеливо ожидавший моего появления, тут же поднялся и обратился к суду с требованием отсрочить казнь по делу королевы против Ноя Пока, он же Номер один, цвета морской воды.
— Законом короля Долговечного II и королевы Флиртиллы было установлено, что преступник ни в коем случае не должен лишиться жизни или какого-либо из своих членов, если можно доказать, что он non compos mentis note 15. Это также установление обычного права, милорды, но, поскольку оно соответствует здравому смыслу и гуманным чувствам моникинов, его из благоразумной предосторожности сочли нужным закрепить особым законодательным актом. Полагаю, что вряд ли генеральный прокурор королевы станет оспаривать приложимость этого закона к данному случаю…
— Отнюдь нет, милорды, но у меня есть сомнения относительно самого факта. Факт нужно еще доказать, — ответил прокурор и взял понюшку табака.
— Факт неоспорим и не допускает сомнений. Суд постановил, чтобы отсечение хвоста, предусмотренное по делу короля против Ноя Пока, предшествовало отсечению головы, предусмотренному по делу королевы против вышеназванного Пока. Судом было издано соответствующее предписание, в результате чего преступник лишился хвоста, а вместе с ним и разума. Существо же, лишенное разума, считается non compos mentis и не подлежит судебному наказанию.
— То, что вы говорите, брат Прямодушный, с юридической стороны внушает доверие, — заметил милорд главный судья. — Но суду необходимы факты. К следующей сессии вы, вероятно, будете лучше подготовлены и…
— Прошу вас вспомнить, милорд, что данное дело не терпит трехмесячной отсрочки.
— В принципе этот вопрос мы с таким же успехом можем решить и через год, а не только сегодня. А мы уже заседаем, — продолжал он, взглянув на часы, — гораздо дольше, чем это принято, желательно или необходимо.
— Однако, милорды, доказательство налицо. Здесь присутствует свидетель, который может подтвердить, что хвост Ноя Пока, подсудимого по данному делу, действительно был отделен от его тела…
— Нет, нет, брат Прямодушный! Юрист, обладающий вашим опытом, должен знать, что Коллегия двенадцати принимает на рассмотрение только письменные показания под присягой. Если бы у вас было подготовлено письменное показание, мы, может быть, и нашли бы время заслушать его до перерыва. А так дело придется перенести на следующую сессию.
Меня прошиб холодный пот, так как я уже явственно ощущал едкий запах горящего хвоста. А как только пепел будет брошен в лицо Ною, исчезнет последнее препятствие к отсечению его головы, ибо, как известно, по приговору голова у него была сохранена на плечах исключительно для этой цели. Не таков, однако, был мой брат Прямодушный, чтобы споткнуться о подобное препятствие. Схватив лежавший перед ним лист бумаги, исписанный судейскими закорючками, он быстро и без запинки прочел:
«Дело королевы против Ноя Пока.
Королевство Высокопрыгия, месяц орехов, четвертого дня от новолуния.
Явившись собственной особой передо мною, Многодумом, лордом верховным судьей королевского суда, и будучи должным образом приведен к присяге, Джон Голденкалф, баронет, подданный королевства Великобритании, будучи надлежащим образом приведен к присяге, свидетельствовал и показал нижеследующее, а именно: что он, вышеназванный свидетель, присутствовал и был очевидцем отсечения хвоста подсудимого по данному судебному делу; что хвост вышеназванного Ноя Пока, он же Номер один, цвета морской воды, был воистину и полностью отделен от его тела. Сим показания свидетеля исчерпываются. Подписал: и так далее».
Прочтя самым уверенным тоном это письменное показание, существовавшее лишь в его воображении, мой брат Прямодушный ходатайствовал, чтобы суд заслушал мои устные показания в подтверждение этого документа.
— Джон Голденкалф, баронет, — обратился ко мне главный судья. — Вы слышали то, что было зачитано? Клянетесь ли вы, что все изложенное соответствует истине?
— Клянусь.
Тут показание было подписано милордом главным судьей и мною и приобщено к делу. Впоследствии я узнал, что документ, использованный моим братом Прямодушным в этом достопамятном случае, представлял собой собственноручные заметки верховного судьи по рассматриваемому делу. Увидев соответствующие имена и название дела, но не сумев разобрать собственные каракули, этот высокопоставленный защитник трона вполне естественно решил, что все в порядке. Что же касается остальных членов суда, все они думали только об обеде, а не о том, чтобы читать письменные показания, и дело было мгновенно завершено вынесением следующего решения:
«Дело королевы против Ноя Пока, и т. д.
Постановлено: считать подсудимого non compos mentis и освободить из-под стражи, буде найдутся поручители в том, что он не будет нарушать мира и порядка до истечения естественного срока жизни».
На городскую площадь был немедленно послан чиновник объявить об отмене приговора, и заседание было закрыто. Я немного задержался, чтобы поручиться за Ноя и одновременно получить назад внесенный накануне залог. Когда все формальности были выполнены, мы с братом Прямодушным отправились на место казни, чтобы поздравить нашего клиента. Мой брат Прямодушный был окрылен своим успехом и заверял меня в том, что немало обязан им своему юридическому образованию.
Ной несказанно воспрянул духом после своего освобождения из рук филистимлян и всячески выражал удовлетворение неожиданным поворотом событий. Он указал, что ценит свою голову не больше, чем всякий другой, но голова — все-таки большое удобство. Но если бы ему пришлось расстаться с нею, то, конечно, он покорился бы этому, как подобает мужчине — что доказывается стойкостью, с какой он перенес ампутацию хвоста. Теперь-то он трижды подумает, прежде чем обвинять человека в обладании памятью или чем иным, и он теперь понимает, насколько благоразумен закон, предусмотрительно разрубающий преступника на части, дабы он не повторил свое преступление. Он не намерен дольше оставаться на берегу, так как полагает, что на борту «Моржа» у него будет меньше искушений, чем среди моникинов. Ну, его матросы очень скоро вернутся на борт, потому как они уже целые сутки без свинины, а орехи, в конце-то концов, снедь для моряка довольно-таки скудная. Пусть философы говорят, что им угодно о правительствах, но, по его мнению, единственный настоящий тиран—это брюхо: тысячу раз приходилось ему бороться с собственным брюхом, и не было случая, чтобы оно не взяло верх. Жаль, конечно, сложить с себя звание лорда верховного адмирала, но уж лучше сложить это звание, чем голову. А что до хвоста, то хоть оно и приятно соблюдать моду, но он вполне может обойтись без этого украшения, а когда он вернется в Станингтон, то там, если уж будет крайность, есть один шорник, который сумеет обрядить его не хуже, чем здесь. Вот вернись он домой без головы, так миссис Пок очень бы оскорбилась. И вообще, лучше бы поскорее отплыть в Низкопрыгию: там ведь в моде обрубленные хвосты, а он, признаться, не хотел бы крейсировать по Высокопрыгии, раз уж не может выглядеть так, как окружающие. Но он ни на кого не в обиде и охотно прощает всем, кроме Боба, а уж с ним, коль будет на то воля господня, он сполна рассчитается, дайте только «Моржу» выйти в море, и прочее, и прочее, и прочее.
Таков был общий смысл речей капитана Пока, пока мы шли в порт, где он сел в шлюпку с большой охотой и поспешил на борт «Моржа», так как наши контр-адмиралы и капитаны первого ранга действительно подчинились голосу природы и вернулись к исполнению своих обязанностей, клянясь, что лучше быть простыми матросами на корабле с хорошими харчами, чем королем Высокопрыгии и жить на одних орехах.
Едва капитан отплыл в шлюпке, увозя свою голову целой и невредимой, я поспешил выразить свою признательность брату Прямодушному за то, что он так блестяще защищал моего друга. Одновременно я отдал дань восхищения изощренным и воистину философским приемам правосудия Высокопрыгии.
— Прошу вас, любезный сэр Джон, приберегите свою благодарность и похвалы для лучшего случая, — ответил бригадир, когда мы с ним направились обратно в гостиницу. — Мы действовали согласно обстоятельствам. Однако наша защита вся пошла бы насмарку, если бы главный судья умел разбирать собственный почерк. Но удача была на нашей стороне.
Что же касается принципов и формы моникинского правосудия (в этом отношении Низкопрыгия весьма сходна с Высокопрыгией), вы ознакомились с ними во время этих двух процессов Они такие и есть. Я не собираюсь утверждать, что они непогрешимы. Напротив, я сам мог бы указать на необходимые улучшения. Но мы прилаживаемся к ним, как можем. Без сомнения, у вас, у людей, законы гораздо совершеннее.
ГЛАВА XXII. Новичок в дипломатии. Коммерческий расчет. Груз взглядов. Как подбирать ассортимент
Я начал серьезно подумывать об отплытии в Низкопрыгию. Признаюсь, мне изрядно надоело считаться гувернером его королевского высочества принца Боба, и я жаждал вновь занять в обществе свое законное положение. Бригадир же заверял меня, что в Низкопрыгии всякого, кто приехал из-за границы, готовы считать знатной особой и что в его стране мне нечего опасаться такого обращения, какому я подвергался здесь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46