- Да уж, только на Фестивале можно подцепить таких кралечек.
- О да, - одна из (китайских) цыпочек протягивает мне клочок бумаги с надписью: Брехт, «Кавказский меловой круг» (3) . Постановка театральной труппы Ноттингемского университета . Наверняка, сборище прыщавых, пискливых онанистов с жалкой претензией на высокое искусство, которые по окончании учёбы будут работать на атомных электростанциях, награждающих местных детишек лейкемией, или в консалтинговых компаниях, закрывающих заводы и доводящих людей до нищеты и отчаяния. Для начала нужно закрыть все эти министерства. Разогнать всех этих злоебучих мастурбантов, ты согласен со мной, Шон, мой старый приятель и бывший молоковоз? Да, Шаймон, тут ты прав. У меня со стариной Шоном много общего. Оба эдинские ребята, оба работали в кооперативе молоковозами. Только я развозил молоко в одном Лейте, а Шон - по всему городу, это вам подтвердит любой старожил. Видать, в те времена законы о детском труде были не такими строгими. Мы отличаемся друг от друга только внешне. В этом отношении Саймон даст Шону большую фору.
Рентс тележит что-то про «Галилея» , «Мамашу Кураж» , «Ваала» и прочую хероту. На баб это производит впечатление. Какой же я дурак! У этого распиздяя, видно, свои методы. Удивительный мир. Да, Шаймон, глажам швоим не верю. Я тозэ, Шон.
Индийские манды отправляются на шоу, но соглашаются раздавить со мной по стаканчику в «Диконсе» после представления. Рентс даже на это не способен. Гы-гы-гы, и всё. Усраться, и не жить. Он забил стрелу с мисс Могадон, милашкой Хейзел… придётся развлекать обеих цыпок… если хочу выпендриться. Я ведь занятой человек. Долг превыше вшего, правда, Шон? Шовершенно верно, Шаймон.
Рентс откалывается, пусть идёт и доканывает себя наркотой. До чего всё-таки ебанутые у меня друзья! Картошка, Второй Призёр, Бегби, Метти, Томми: эти полудурки олицетворяют собой О-Г-Р-А-Н-И-Ч-Е-Н-Н-О-С-Т-Ь. Крайне «ограниченная компания». Я сыт по горло всеми этими неудачниками, безнадёгами, подонками, шизоидами, торчками и прочей нечистью. Я энергичный молодой человек, движущийся только вверх и всегда идущий напролом, напролом, напролом…
…социалисты долдонят о товарищах, классе, профсоюзах и обществе. Ебал я их всех в рот. Тори - о работодателях, стране, семье. Этих тоже во все дыры. Это я, я, Я, ёб вашу мать, Саймон Дэвид Уильямсон, НУМЕРО УНО, БЛЯДЬ, один против всего мира, и это игра в одни ворота. Всё так охуительно просто… Ебать их всех. Я вошхищаюш твоим бежудержным индивидуалижмом, Шаймон. В молодошти я тоже был таким, как ты. Шпашибо на добром шлове, Шон. Мне уже об этом говорили.
Фу… прыщавый поц в шарфе с червами… да, сегодня эти суки разгуливают, как у себя дома. Вы только посмотрите на него: полное отрицание стиля. Я бы скорее отправил свою сестрёнку в бордель, чем разрешил своему брату нацепить шарф с червами… вау, по курсу сногсшибательная тёлка… рюкзачок, бронзовый загар… ам-ням-ням… соси, еби, соси, еби… все мы терпим провал…
…куда податься… согнать три пота в тренажёрном зале, у них там сейчас сауна и солярий… накачать мышцы… героиновые отходняки - не более чем неприятное воспоминание. Клёвые чувихи, Марианна, Андреа, Эли… с кем я оттянусь сегодня вечером? Кто из них лучше ебётся? Хотя, какая, в принципе, разница! Я вполне могу найти кого-нибудь и в клубе. Движение - это магия. Три команды: женщины, натуралы и голубые. Голубые охотятся за натуралами - этакими клубными вышибалами с громадными бицепсами и храбростью во хмелю. Натуралы охотятся за женщинами, которые балдеют от грациозных, изнеженных гомосеков. Никто не полушает того, шего хошет. Кроме наш ш тобой, правда, Шон? Шовершенно верно, Шаймон.
Надеюсь, там не будет того гомика, который клеился ко мне в прошлый раз. В кафе он сказал мне, что у него ВИЧ, но это же не смертный приговор, и он превосходно себя чувствует. Какой идиот станет рассказывать об этом первому встречному? Пиздит, наверное.
Ебливый педрила… кстати, вспомнил, надо купить презиков… впрочем, в Эдинбурге от девиц СПИДом не заразишься. Правда, говорят, малой Гогси заразился от одной, но мне всё-таки кажется, что он с этой кралей немножечко занимался дряневарением и веноширянием. Если же ты не двигаешься одним шприцом со всякими там Рентонами, Картошками, Свонни и Сикерами, то можешь ни о чём не беспокоиться… хотя… зачем искушать судьбу… а почему бы и не поискушать… во всяком случае, я жив и здоров, и до тех пор, пока я ещё буду способен подцепить тёлку с её мандой и всё такое прочее, всё остальное для меня - ёбаный НОЛЬ, заполняющий эту большую ЧЁРНУЮ ДЫРУ, похожую на сжатый кулак в центре моей чёртовой груди…
Публичное взросление
Несмотря на несомненное чувство обиды, исходившее от матери, Нина никак не могла взять в толк, в чём же она провинилась. Эти сигналы приводили её в смятение. Вначале: «Уйди с дороги»; а потом: «Чего стоишь, как столб?» Родственники выстроили невидимую стену вокруг её тётушки Алисы. С того места, где она сидела, Нина не могла видеть Алисы, но нервный шёпот, доносившийся через всю комнату, известил её о том, что тётя где-то рядом.
Мать поймала её взгляд. Она уставилась на Нину, словно голова гидры. Сквозь «ну-ну-успокойся» и «он-был-хорошим-человеком» Нина расслышала, как мать изрекла: «Чаю».
Она сделала вид, что не услышала этого сигнала, но мать настойчиво прошипела через всю комнату, направляя свои слова в Нину, подобно тонкой струе:
- Ещё чаю.
Нина уронила свой номер «НМЭ» на пол. Она встала с кресла, подошла к большому обеденному столу и взяла поднос, на котором стоял чайник и почти пустой кувшин молока.
Через открытую дверь на кухню она посмотрела в зеркало на своё лицо и остановила взгляд на прыщике над верхней губой. Её чёрные волосы, подстриженные косым клином, казались жирными, хотя она их помыла накануне вечером. Она почесала живот, раздувшийся от жидкости. Значит, скоро месячные. Вот невезение.
Нина не могла участвовать в этом странном торжестве скорби. Всё это её напрягало. Нечаянное безразличие, с каким она отнеслась к смерти дядюшки Энди, было только отчасти напускным. Когда Нина была маленькой, она любила его больше всех, и дядя её всегда смешил, по крайней мере, все так говорили. И, с одной стороны, она об этом помнила. Всё это, конечно, было: шутки, щекотка, игры, сколько угодно мороженого и конфет. Однако она не могла найти никакой эмоциональной связи между собой теперешней и собой тогдашней и поэтому не ощущала никакой эмоциональной связи с Энди. Когда её родственники рассказывали о её детстве и младенчестве, она смущённо поёживалась. Это казалось ей полным отречением от самой себя, какой она была сейчас. Более того, это её напрягало.
В конце концов, она надела траурный костюм, о чём ей все постоянно напоминали. Родственники были такими надоедливыми. Они держались за земное ради своей угрюмой жизни; это был мрачный клей, связывавший их воедино.
- Девочка всё время носит чёрное. А вот в дни моей молодости девушки носили платья приятных ярких расцветок и не пытались походить на вампиров. - Так говорил дядя Боб, толстый, бестолковый дядя Боб. Родственники смеялись. Все до одного. Дурацкий самодовольный смешок. Нервный смех испуганных детей, старающихся отойти в сторонку от забияки, а не смех взрослых людей, услышавших шутку. Нина впервые осознала, что смех - это не просто юмор. Он снимает напряжение и сплачивает перед лицом смерти. Кончина Энди выдвинула эту тему на первое место в повестке дня каждого из них.
Чайник выключился. Нина заварила ещё чаю и разлила его по чашкам.
- Не беспокойся, Алиса. Не беспокойся, милочка. А вот и Нина с чаем, - сказала её тётушка Эврил. Нина подумала, что на фильмы категории «пи-джей» (4) возлагаются неоправданно высокие надежды. Способны ли они компенсировать двадцатичетырёхлетний разрыв отношений?
- Плохи дела, коли сердчишко пошаливает, - заявил её дядюшка Кенни. - Но он хоть не мучился. Всё равно это лучше, чем рак, когда всё внутри гниёт. У нашего отца тоже было больное сердце. Проклятие рода Фитцпатриков. Это был твой дедушка. - Он посмотрел на Нининого кузена Малькольма и улыбнулся. Хотя Малькольм приходился Кенни племянником, он был всего на четыре года младше дяди, а выглядел даже старше.
- Когда-нибудь все эти сердечные болезни, рак и всё прочее, обо всём этом забудут, - позволил себе заметить Малькольм.
- Ну, конечно. Медицинская наука… Кстати, как твоя Эльза? - Кенни понизил голос.
- Готовится к новой операции. На фаллопиевых трубах. Мне кажется, они…
Нина развернулась и вышла из комнаты. У неё сложилось такое впечатление, будто Малькольм ни о чём так не любит рассказывать, как об операциях, которые перенесла его жена, для того чтобы забеременеть. От всех этих подробностей у неё мурашки пробегали по коже. Почему люди думают, что тебе хочется всё это слушать? Какая женщина готова пройти через всё это только ради того, чтобы произвести на свет орущего сосунка? И каким нужно быть мужчиной, чтобы поощрять это? Когда она вышла в холл, позвонили в дверь. Это были тётя Кэти и дядя Дэви. Они проделали неблизкий путь из Лейта в Бонниригг.
Кэти обняла Нину:
- О, дорогуша! Где же она? Где Алиса?
Нина любила свою тётю Кэти. Она была самой общительной из её тётушек и обращалась с ней как с личностью, а не как с ребёнком.
Кэти подошла и обняла по порядку Алису, свою невестку, затем свою сестру Айрин, Нинину маму, и её братьев Кенни и Боба. Эта очерёдность понравилась Нине. Дэви сурово всем поклонился.
- Бог ты мой, долго ж вы сюда добирались на этой старой колымаге, Дэви, - сказал Боб.
- Ага. Пришлось ехать в объезд. Свернули сразу за Портобелло, а выехали уже перед самым Боннириггом, - покорно объяснил Дэви.
Снова позвонили. На сей раз пришёл доктор Сим, семейный психоаналитик. Его жесты были живыми и деловыми, но манера выражаться мрачной. Он пытался выразить некоторое сострадание, в то же время сохраняя прагматическую силу, чтобы придать семье уверенности. Сим полагал, что у него это неплохо выходит.
Нина тоже так считала. Запыхавшиеся тётки засуетились вокруг него, словно поклонницы вокруг рок-звезды. Вскоре Боб, Кенни, Кэти, Дэви и Айрин последовали за доктором Симом наверх.
Как только они вышли из комнаты, Нина поняла, что у неё начались месячные. Она пошла за ними вверх по лестнице.
- Оставайся внизу! - зашипела Айрин на свою дочь, обернувшись.
- В туалет сходить нельзя? - возмущённо спросила Нина.
В уборной она сняла с себя одежду, начав с чёрных кружевных перчаток. Оценивая величину ущерба, она обнаружила, что выделения испачкали панталоны, но, к счастью, не попали на её чёрные гамаши.
- Блин, - вырвалось у неё, когда капли густой тёмной крови упали на коврик. Она оторвала длинную полосу туалетной бумаги и прижала её к себе, чтобы остановить кровотечение. Затем порылась в шкафчике, но не нашла ни тампонов, ни гигиенических прокладок. Может, у Алисы больше нет месячных? Скорее всего.
Оторвав ещё бумаги и намочив её водой, она вытерла, насколько это было возможно, пятна на коврике.
Не теряя ни минуты, Нина стала под душ. Поплескавшись, она сделала подушечку из рулонной бумаги и быстро оделась. Трусики она постирала в раковине, выжала и засунула в карман куртки. Когда Нина выдавила угорь над верхней губой, ей заметно полегчало.
Она услышала, как вся бригада вышла из комнаты и направилась вниз. «Блядская дыра», - подумала она, и ей захотелось поскорее выбраться отсюда. Она ждала только подходящего момента, чтобы раскрутить мамашу на бабло. Нина собиралась поехать в Эдинбург вместе с Шоной и Трейси на концерт той группы в «Кэлтон Студиос». Но теперь, когда у неё начались месячные, она не могла даже мечтать об этом, потому что Шона говорила, что пацаны это сразу видят, просто носом чуют. Шона разбирается в парнях. Она была на год младше Нины, но у неё уже было два раза: один раз с Грэмом Редпатом, а второй - с одним французом, с которым она познакомилась в Эвиморе.
Нина ещё ни с кем не была, ни разу. Почти все её знакомые говорили, что это дерьмо. Пацаны оказывались либо неопытными, либо отмороженными, либо перевозбуждёнными. Ей нравилось производить на них впечатление, нравилось видеть застывшие, дурацкие выражения на их лицах, когда они смотрели на неё. Но если уж делать это, то с тем, кто в этом разбирается. С кем-нибудь постарше, но не таким, как дядя Кенни, который смотрит на неё, как пёс - с налитыми кровью глазами и высунутым языком. У неё было странное ощущение, будто дядя Кенни, несмотря на свои годы, немного напоминал бы неопытных юнцов, с которыми была Шона и остальные девчонки.
Хоть она и собиралась на сейшн, теперь Нине придётся сидеть дома и смотреть телевизор. Точнее, «Игру поколения Брюса Форсайта» , вместе со своей мамой и своим тупым, доставучим младшим братцем, который всегда оживляется, когда эта фиговина катится вниз, и быстро читает вслух номера своим скрипучим, ехидным голоском. Мама даже не разрешит ей курить в гостиной. Зато Дуги, своему дебильному дружку, она курить в гостиной разрешает. Вот это нормально, это предмет добродушных шуток, а никак не причина рака и сердечных заболеваний. Нина же должна подниматься наверх, в этот ледяной ад. У неё там дубарь, и пока она включит нагреватель и комната как следует прогреется, можно будет выкурить целую пачку «Мальборо», все двадцать штук. Да пошли они все в жопу. Сегодня вечером она обязательно постарается попасть на сейшн.
Выйдя из ванной, Нина зашла посмотреть на дядю Энди. Труп лежал в кровати, всё ещё накрытый одеялом. «Наверно, они закрыли ему рот,» - подумала она. Казалось, будто смерть настигла дядю, когда он был пьян и агрессивно спорил о футболе или политике. Тело было тощее и сморщенное, впрочем, Энди всегда был таким. Она вспомнила, как её щекотали эти настойчивые, вездесущие костлявые пальцы. Наверное, Энди умирал всегда.
Нина решила порыться в ящичках, чтобы посмотреть, нет ли у Алисы каких-нибудь кальсон, которые можно было бы одолжить. В самом верхнем отделении комода лежали носки и манишки Энди. Алисино нижнее бельё находилось в следующем. Нина поразилась разнообразию белья, которое носила Алиса. Начиная с безразмерных рейтуз, которые Нина прикладывала к себе и которые доходили ей почти до колен, и кончая узенькими кружевными подштанниками; Нине и в голову не могло прийти, что тётя носила такие. Одни из них были сделаны из того же материала, что и Нинины чёрные кружевные перчатки. Она сняла перчатки, чтобы потрогать трусики. И хотя они ей понравились больше, она всё же взяла розовые в цветочек, вернулась в ванную и надела их.
Спустившись вниз, Нина обнаружила, что одна социальная «смазка» собрания - чай - была заменена другой - алкоголем. Доктор Сим стоял с бокалом виски в руке и разговаривал с дядей Кенни, дядей Бобом и Малькольмом. Интересно, спросит ли его Малькольм о фаллопиевых трубах? Все мужчины пили со стоическим фатализмом, словно бы выполняя тяжёлый долг. Несмотря на скорбь, нельзя было скрыть чувства облегчения, витавшего в воздухе. Это был третий сердечный приступ Энди, и теперь, когда он, наконец, отбросил коньки, можно было спокойно жить дальше и не подскакивать всякий раз, когда на другом конце провода слышался Алисин голос.
Приехал ещё один кузен, Джефф, брат Малки. Он посмотрел на Нину взглядом, близким к ненависти. Это было странно и действовало на нервы. Но он был дебилом. Как и все остальные Нинины кузены, по крайней мере, те, кого она знала. У тёти Кэти и дяди Дэви (он был протестантом из Глазго) было два сына: Билли, только что вернувшийся из армии, и Марк, вроде бы подсевший на наркотики. Их здесь не было, потому что они практически не были знакомы с Энди и всей боннириггской братией. Наверное, они приедут на похоронах. А может, и нет. У Кэти и Дэви был ещё один сын, тоже Дэви, умерший почти год назад. Он был умственно и физически отсталым и большую часть жизни провёл в больнице. Нина видела его всего один раз: он сидел скорчившись в инвалидной коляске, с открытым ртом и отсутствующим взглядом. Интересно, какие чувства вызвала его смерть у Кэти и Дэви? Наверно, тоже скорбь, но в то же время облегчение.
Чёрт! Джефф идёт к ней поболтать. Она однажды показала его Шоне, и та сказала, что он похож на Марти из «Wet Wet Wet». Нина терпеть не могла «Уэтов» вообще и Марти в частности, к тому же Джефф был совершенно на него не похож.
- Как дела, Нина?
- Нормально. Жалко дядю Энди.
- М-да, но что поделаешь? - Джефф пожал плечами. Ему был двадцать один, и Нина считала его глубоким стариком.
- Когда заканчиваешь школу? - спросил он её.
- В будущем году. Я хотела уйти в этом, но мама наехала, и пришлось остаться.
- Выпускные экзамены?
- Угу.
- Какие предметы?
- Английский, матёма, арифметика, искусство, бухучёт, физика, современные исследования.
- Сдашь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34
- О да, - одна из (китайских) цыпочек протягивает мне клочок бумаги с надписью: Брехт, «Кавказский меловой круг» (3) . Постановка театральной труппы Ноттингемского университета . Наверняка, сборище прыщавых, пискливых онанистов с жалкой претензией на высокое искусство, которые по окончании учёбы будут работать на атомных электростанциях, награждающих местных детишек лейкемией, или в консалтинговых компаниях, закрывающих заводы и доводящих людей до нищеты и отчаяния. Для начала нужно закрыть все эти министерства. Разогнать всех этих злоебучих мастурбантов, ты согласен со мной, Шон, мой старый приятель и бывший молоковоз? Да, Шаймон, тут ты прав. У меня со стариной Шоном много общего. Оба эдинские ребята, оба работали в кооперативе молоковозами. Только я развозил молоко в одном Лейте, а Шон - по всему городу, это вам подтвердит любой старожил. Видать, в те времена законы о детском труде были не такими строгими. Мы отличаемся друг от друга только внешне. В этом отношении Саймон даст Шону большую фору.
Рентс тележит что-то про «Галилея» , «Мамашу Кураж» , «Ваала» и прочую хероту. На баб это производит впечатление. Какой же я дурак! У этого распиздяя, видно, свои методы. Удивительный мир. Да, Шаймон, глажам швоим не верю. Я тозэ, Шон.
Индийские манды отправляются на шоу, но соглашаются раздавить со мной по стаканчику в «Диконсе» после представления. Рентс даже на это не способен. Гы-гы-гы, и всё. Усраться, и не жить. Он забил стрелу с мисс Могадон, милашкой Хейзел… придётся развлекать обеих цыпок… если хочу выпендриться. Я ведь занятой человек. Долг превыше вшего, правда, Шон? Шовершенно верно, Шаймон.
Рентс откалывается, пусть идёт и доканывает себя наркотой. До чего всё-таки ебанутые у меня друзья! Картошка, Второй Призёр, Бегби, Метти, Томми: эти полудурки олицетворяют собой О-Г-Р-А-Н-И-Ч-Е-Н-Н-О-С-Т-Ь. Крайне «ограниченная компания». Я сыт по горло всеми этими неудачниками, безнадёгами, подонками, шизоидами, торчками и прочей нечистью. Я энергичный молодой человек, движущийся только вверх и всегда идущий напролом, напролом, напролом…
…социалисты долдонят о товарищах, классе, профсоюзах и обществе. Ебал я их всех в рот. Тори - о работодателях, стране, семье. Этих тоже во все дыры. Это я, я, Я, ёб вашу мать, Саймон Дэвид Уильямсон, НУМЕРО УНО, БЛЯДЬ, один против всего мира, и это игра в одни ворота. Всё так охуительно просто… Ебать их всех. Я вошхищаюш твоим бежудержным индивидуалижмом, Шаймон. В молодошти я тоже был таким, как ты. Шпашибо на добром шлове, Шон. Мне уже об этом говорили.
Фу… прыщавый поц в шарфе с червами… да, сегодня эти суки разгуливают, как у себя дома. Вы только посмотрите на него: полное отрицание стиля. Я бы скорее отправил свою сестрёнку в бордель, чем разрешил своему брату нацепить шарф с червами… вау, по курсу сногсшибательная тёлка… рюкзачок, бронзовый загар… ам-ням-ням… соси, еби, соси, еби… все мы терпим провал…
…куда податься… согнать три пота в тренажёрном зале, у них там сейчас сауна и солярий… накачать мышцы… героиновые отходняки - не более чем неприятное воспоминание. Клёвые чувихи, Марианна, Андреа, Эли… с кем я оттянусь сегодня вечером? Кто из них лучше ебётся? Хотя, какая, в принципе, разница! Я вполне могу найти кого-нибудь и в клубе. Движение - это магия. Три команды: женщины, натуралы и голубые. Голубые охотятся за натуралами - этакими клубными вышибалами с громадными бицепсами и храбростью во хмелю. Натуралы охотятся за женщинами, которые балдеют от грациозных, изнеженных гомосеков. Никто не полушает того, шего хошет. Кроме наш ш тобой, правда, Шон? Шовершенно верно, Шаймон.
Надеюсь, там не будет того гомика, который клеился ко мне в прошлый раз. В кафе он сказал мне, что у него ВИЧ, но это же не смертный приговор, и он превосходно себя чувствует. Какой идиот станет рассказывать об этом первому встречному? Пиздит, наверное.
Ебливый педрила… кстати, вспомнил, надо купить презиков… впрочем, в Эдинбурге от девиц СПИДом не заразишься. Правда, говорят, малой Гогси заразился от одной, но мне всё-таки кажется, что он с этой кралей немножечко занимался дряневарением и веноширянием. Если же ты не двигаешься одним шприцом со всякими там Рентонами, Картошками, Свонни и Сикерами, то можешь ни о чём не беспокоиться… хотя… зачем искушать судьбу… а почему бы и не поискушать… во всяком случае, я жив и здоров, и до тех пор, пока я ещё буду способен подцепить тёлку с её мандой и всё такое прочее, всё остальное для меня - ёбаный НОЛЬ, заполняющий эту большую ЧЁРНУЮ ДЫРУ, похожую на сжатый кулак в центре моей чёртовой груди…
Публичное взросление
Несмотря на несомненное чувство обиды, исходившее от матери, Нина никак не могла взять в толк, в чём же она провинилась. Эти сигналы приводили её в смятение. Вначале: «Уйди с дороги»; а потом: «Чего стоишь, как столб?» Родственники выстроили невидимую стену вокруг её тётушки Алисы. С того места, где она сидела, Нина не могла видеть Алисы, но нервный шёпот, доносившийся через всю комнату, известил её о том, что тётя где-то рядом.
Мать поймала её взгляд. Она уставилась на Нину, словно голова гидры. Сквозь «ну-ну-успокойся» и «он-был-хорошим-человеком» Нина расслышала, как мать изрекла: «Чаю».
Она сделала вид, что не услышала этого сигнала, но мать настойчиво прошипела через всю комнату, направляя свои слова в Нину, подобно тонкой струе:
- Ещё чаю.
Нина уронила свой номер «НМЭ» на пол. Она встала с кресла, подошла к большому обеденному столу и взяла поднос, на котором стоял чайник и почти пустой кувшин молока.
Через открытую дверь на кухню она посмотрела в зеркало на своё лицо и остановила взгляд на прыщике над верхней губой. Её чёрные волосы, подстриженные косым клином, казались жирными, хотя она их помыла накануне вечером. Она почесала живот, раздувшийся от жидкости. Значит, скоро месячные. Вот невезение.
Нина не могла участвовать в этом странном торжестве скорби. Всё это её напрягало. Нечаянное безразличие, с каким она отнеслась к смерти дядюшки Энди, было только отчасти напускным. Когда Нина была маленькой, она любила его больше всех, и дядя её всегда смешил, по крайней мере, все так говорили. И, с одной стороны, она об этом помнила. Всё это, конечно, было: шутки, щекотка, игры, сколько угодно мороженого и конфет. Однако она не могла найти никакой эмоциональной связи между собой теперешней и собой тогдашней и поэтому не ощущала никакой эмоциональной связи с Энди. Когда её родственники рассказывали о её детстве и младенчестве, она смущённо поёживалась. Это казалось ей полным отречением от самой себя, какой она была сейчас. Более того, это её напрягало.
В конце концов, она надела траурный костюм, о чём ей все постоянно напоминали. Родственники были такими надоедливыми. Они держались за земное ради своей угрюмой жизни; это был мрачный клей, связывавший их воедино.
- Девочка всё время носит чёрное. А вот в дни моей молодости девушки носили платья приятных ярких расцветок и не пытались походить на вампиров. - Так говорил дядя Боб, толстый, бестолковый дядя Боб. Родственники смеялись. Все до одного. Дурацкий самодовольный смешок. Нервный смех испуганных детей, старающихся отойти в сторонку от забияки, а не смех взрослых людей, услышавших шутку. Нина впервые осознала, что смех - это не просто юмор. Он снимает напряжение и сплачивает перед лицом смерти. Кончина Энди выдвинула эту тему на первое место в повестке дня каждого из них.
Чайник выключился. Нина заварила ещё чаю и разлила его по чашкам.
- Не беспокойся, Алиса. Не беспокойся, милочка. А вот и Нина с чаем, - сказала её тётушка Эврил. Нина подумала, что на фильмы категории «пи-джей» (4) возлагаются неоправданно высокие надежды. Способны ли они компенсировать двадцатичетырёхлетний разрыв отношений?
- Плохи дела, коли сердчишко пошаливает, - заявил её дядюшка Кенни. - Но он хоть не мучился. Всё равно это лучше, чем рак, когда всё внутри гниёт. У нашего отца тоже было больное сердце. Проклятие рода Фитцпатриков. Это был твой дедушка. - Он посмотрел на Нининого кузена Малькольма и улыбнулся. Хотя Малькольм приходился Кенни племянником, он был всего на четыре года младше дяди, а выглядел даже старше.
- Когда-нибудь все эти сердечные болезни, рак и всё прочее, обо всём этом забудут, - позволил себе заметить Малькольм.
- Ну, конечно. Медицинская наука… Кстати, как твоя Эльза? - Кенни понизил голос.
- Готовится к новой операции. На фаллопиевых трубах. Мне кажется, они…
Нина развернулась и вышла из комнаты. У неё сложилось такое впечатление, будто Малькольм ни о чём так не любит рассказывать, как об операциях, которые перенесла его жена, для того чтобы забеременеть. От всех этих подробностей у неё мурашки пробегали по коже. Почему люди думают, что тебе хочется всё это слушать? Какая женщина готова пройти через всё это только ради того, чтобы произвести на свет орущего сосунка? И каким нужно быть мужчиной, чтобы поощрять это? Когда она вышла в холл, позвонили в дверь. Это были тётя Кэти и дядя Дэви. Они проделали неблизкий путь из Лейта в Бонниригг.
Кэти обняла Нину:
- О, дорогуша! Где же она? Где Алиса?
Нина любила свою тётю Кэти. Она была самой общительной из её тётушек и обращалась с ней как с личностью, а не как с ребёнком.
Кэти подошла и обняла по порядку Алису, свою невестку, затем свою сестру Айрин, Нинину маму, и её братьев Кенни и Боба. Эта очерёдность понравилась Нине. Дэви сурово всем поклонился.
- Бог ты мой, долго ж вы сюда добирались на этой старой колымаге, Дэви, - сказал Боб.
- Ага. Пришлось ехать в объезд. Свернули сразу за Портобелло, а выехали уже перед самым Боннириггом, - покорно объяснил Дэви.
Снова позвонили. На сей раз пришёл доктор Сим, семейный психоаналитик. Его жесты были живыми и деловыми, но манера выражаться мрачной. Он пытался выразить некоторое сострадание, в то же время сохраняя прагматическую силу, чтобы придать семье уверенности. Сим полагал, что у него это неплохо выходит.
Нина тоже так считала. Запыхавшиеся тётки засуетились вокруг него, словно поклонницы вокруг рок-звезды. Вскоре Боб, Кенни, Кэти, Дэви и Айрин последовали за доктором Симом наверх.
Как только они вышли из комнаты, Нина поняла, что у неё начались месячные. Она пошла за ними вверх по лестнице.
- Оставайся внизу! - зашипела Айрин на свою дочь, обернувшись.
- В туалет сходить нельзя? - возмущённо спросила Нина.
В уборной она сняла с себя одежду, начав с чёрных кружевных перчаток. Оценивая величину ущерба, она обнаружила, что выделения испачкали панталоны, но, к счастью, не попали на её чёрные гамаши.
- Блин, - вырвалось у неё, когда капли густой тёмной крови упали на коврик. Она оторвала длинную полосу туалетной бумаги и прижала её к себе, чтобы остановить кровотечение. Затем порылась в шкафчике, но не нашла ни тампонов, ни гигиенических прокладок. Может, у Алисы больше нет месячных? Скорее всего.
Оторвав ещё бумаги и намочив её водой, она вытерла, насколько это было возможно, пятна на коврике.
Не теряя ни минуты, Нина стала под душ. Поплескавшись, она сделала подушечку из рулонной бумаги и быстро оделась. Трусики она постирала в раковине, выжала и засунула в карман куртки. Когда Нина выдавила угорь над верхней губой, ей заметно полегчало.
Она услышала, как вся бригада вышла из комнаты и направилась вниз. «Блядская дыра», - подумала она, и ей захотелось поскорее выбраться отсюда. Она ждала только подходящего момента, чтобы раскрутить мамашу на бабло. Нина собиралась поехать в Эдинбург вместе с Шоной и Трейси на концерт той группы в «Кэлтон Студиос». Но теперь, когда у неё начались месячные, она не могла даже мечтать об этом, потому что Шона говорила, что пацаны это сразу видят, просто носом чуют. Шона разбирается в парнях. Она была на год младше Нины, но у неё уже было два раза: один раз с Грэмом Редпатом, а второй - с одним французом, с которым она познакомилась в Эвиморе.
Нина ещё ни с кем не была, ни разу. Почти все её знакомые говорили, что это дерьмо. Пацаны оказывались либо неопытными, либо отмороженными, либо перевозбуждёнными. Ей нравилось производить на них впечатление, нравилось видеть застывшие, дурацкие выражения на их лицах, когда они смотрели на неё. Но если уж делать это, то с тем, кто в этом разбирается. С кем-нибудь постарше, но не таким, как дядя Кенни, который смотрит на неё, как пёс - с налитыми кровью глазами и высунутым языком. У неё было странное ощущение, будто дядя Кенни, несмотря на свои годы, немного напоминал бы неопытных юнцов, с которыми была Шона и остальные девчонки.
Хоть она и собиралась на сейшн, теперь Нине придётся сидеть дома и смотреть телевизор. Точнее, «Игру поколения Брюса Форсайта» , вместе со своей мамой и своим тупым, доставучим младшим братцем, который всегда оживляется, когда эта фиговина катится вниз, и быстро читает вслух номера своим скрипучим, ехидным голоском. Мама даже не разрешит ей курить в гостиной. Зато Дуги, своему дебильному дружку, она курить в гостиной разрешает. Вот это нормально, это предмет добродушных шуток, а никак не причина рака и сердечных заболеваний. Нина же должна подниматься наверх, в этот ледяной ад. У неё там дубарь, и пока она включит нагреватель и комната как следует прогреется, можно будет выкурить целую пачку «Мальборо», все двадцать штук. Да пошли они все в жопу. Сегодня вечером она обязательно постарается попасть на сейшн.
Выйдя из ванной, Нина зашла посмотреть на дядю Энди. Труп лежал в кровати, всё ещё накрытый одеялом. «Наверно, они закрыли ему рот,» - подумала она. Казалось, будто смерть настигла дядю, когда он был пьян и агрессивно спорил о футболе или политике. Тело было тощее и сморщенное, впрочем, Энди всегда был таким. Она вспомнила, как её щекотали эти настойчивые, вездесущие костлявые пальцы. Наверное, Энди умирал всегда.
Нина решила порыться в ящичках, чтобы посмотреть, нет ли у Алисы каких-нибудь кальсон, которые можно было бы одолжить. В самом верхнем отделении комода лежали носки и манишки Энди. Алисино нижнее бельё находилось в следующем. Нина поразилась разнообразию белья, которое носила Алиса. Начиная с безразмерных рейтуз, которые Нина прикладывала к себе и которые доходили ей почти до колен, и кончая узенькими кружевными подштанниками; Нине и в голову не могло прийти, что тётя носила такие. Одни из них были сделаны из того же материала, что и Нинины чёрные кружевные перчатки. Она сняла перчатки, чтобы потрогать трусики. И хотя они ей понравились больше, она всё же взяла розовые в цветочек, вернулась в ванную и надела их.
Спустившись вниз, Нина обнаружила, что одна социальная «смазка» собрания - чай - была заменена другой - алкоголем. Доктор Сим стоял с бокалом виски в руке и разговаривал с дядей Кенни, дядей Бобом и Малькольмом. Интересно, спросит ли его Малькольм о фаллопиевых трубах? Все мужчины пили со стоическим фатализмом, словно бы выполняя тяжёлый долг. Несмотря на скорбь, нельзя было скрыть чувства облегчения, витавшего в воздухе. Это был третий сердечный приступ Энди, и теперь, когда он, наконец, отбросил коньки, можно было спокойно жить дальше и не подскакивать всякий раз, когда на другом конце провода слышался Алисин голос.
Приехал ещё один кузен, Джефф, брат Малки. Он посмотрел на Нину взглядом, близким к ненависти. Это было странно и действовало на нервы. Но он был дебилом. Как и все остальные Нинины кузены, по крайней мере, те, кого она знала. У тёти Кэти и дяди Дэви (он был протестантом из Глазго) было два сына: Билли, только что вернувшийся из армии, и Марк, вроде бы подсевший на наркотики. Их здесь не было, потому что они практически не были знакомы с Энди и всей боннириггской братией. Наверное, они приедут на похоронах. А может, и нет. У Кэти и Дэви был ещё один сын, тоже Дэви, умерший почти год назад. Он был умственно и физически отсталым и большую часть жизни провёл в больнице. Нина видела его всего один раз: он сидел скорчившись в инвалидной коляске, с открытым ртом и отсутствующим взглядом. Интересно, какие чувства вызвала его смерть у Кэти и Дэви? Наверно, тоже скорбь, но в то же время облегчение.
Чёрт! Джефф идёт к ней поболтать. Она однажды показала его Шоне, и та сказала, что он похож на Марти из «Wet Wet Wet». Нина терпеть не могла «Уэтов» вообще и Марти в частности, к тому же Джефф был совершенно на него не похож.
- Как дела, Нина?
- Нормально. Жалко дядю Энди.
- М-да, но что поделаешь? - Джефф пожал плечами. Ему был двадцать один, и Нина считала его глубоким стариком.
- Когда заканчиваешь школу? - спросил он её.
- В будущем году. Я хотела уйти в этом, но мама наехала, и пришлось остаться.
- Выпускные экзамены?
- Угу.
- Какие предметы?
- Английский, матёма, арифметика, искусство, бухучёт, физика, современные исследования.
- Сдашь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34