Колвелл с явным интересом смотрел на карандаш:
— Мы в очень своеобразной ситуации, Джин. Позвольте мне вам объяснить ее, и вы поймете необходимость сотрудничества. Если мы будем работать вместе — вы, я, другие девушки, — мы все сможем стать богатыми и независимыми.
— Я уже богата… и уже независима.
Колвелл мягко улыбнулся.
— Но вы же не захотите разделить свое богатство со своими сестрами?
— Я не хочу делить свое богатство со старым Полтоном, с вами, с водителем кэба, с капитаном Бьюкируса… Почему я должна делить его с ними? — Она в бешенстве покачала головой. — Нет, сэр, я хочу отсюда уйти, прямо сейчас. И вам лучше позаботиться об этом, а то напоретесь на чертовы неприятности…
— В отношении денег, — сказал спокойно Колвелл, — мы их разделим, и разделим на равные доли.
Джин усмехнулась:
— Как только вы увидели меня в первый раз в офисе мистера Майкрофта, вы уже все посчитали. Вы решили, что заманите меня сюда и пошлете одну из ваших девушек забрать деньги. Но вы приняли мистера Майкрофта за простачка. Он торопиться не будет. Ваша Черри не многого от него добьется.
— Того, что она добьется, будет вполне достаточно. Если не всего. У нас всегда остается доход с двух миллионов долларов. Что-то около пятидесяти тысяч в год. Что нам еще надо?
Глаза Джин от злости наполнились слезами:
— Почему вы рискуете, оставляя меня в живых? Рано или поздно я вырвусь, стану свободной и не слишком буду разбираться, кто мне пакостил…
— Моя дорогая девочка, — мягко упрекнул ее Колвелл. — Вы перенервничали. В основании моего дела лежит столько, что вы даже и не подозреваете. Словно подводная часть айсберга. Позвольте мне рассказать вам маленькую историю. Сядьте, моя дорогая, сядьте.
— Без «дорогая», вы, старый…
— Ах ты, ах ты… — Колвелл положил карандаш и откинулся назад. — Двадцать лет назад я работал постоянным врачом в Доме Реабилитации. Тогда, конечно, я преуспевал. — Он резко взглянул на нее. — Все это должно остаться между нами. Поняли?
Джин начала дико смеяться, затем на язык к ней стала проситься поразительно удачная реплика. Но она сдержалась. Если старого Колвелла так грызло тщеславие, если нужда в умном слушателе была такой, что он не погнушался ею, пусть говорит. Так будет лучше.
Девушка уклончиво пробормотала что-то. Колвелл посмотрел на нее украдкой и закудахтал, словно читал ее мысли.
— Ничего, ничего, — говорил Колвелл. — Вам не стоит забывать, что вы очень многим мне обязаны. Само человечество мне многим обязано. — Старик улыбался, лелея свою мысль, перекатывая ее любовно в мозгу. — Да, очень многим. Вы, девушки, особенно. Семеро из вас, так сказать, обязаны мне самим своим существованием. Я взял одну и сделал восемь.
Джин ждала.
— Семнадцать лет назад, — продолжал Колвелл мечтательно, — директор Дома вступил в неблагоразумную любовную связь с молодой общественной работницей. На следующий день, опасаясь скандала, директор проконсультировался со мной. И я согласился осмотреть молодую женщину. При помощи хитроумной фильтрации я сумел изолировать оплодотворенную яйцеклетку. Я долго ждал такой возможности. Я нянчил эту яйцеклетку. Она разделилась — первый шаг на ее пути к настоящему человеческому существу. Очень осторожно я отделил одну от другой. Каждая разделилась снова, и снова я отделил дуплеты. Еще одно деление, и опять я…
Джин глубоко вздохнула:
— Тогда Молли не моя мать. Не зря я слушаю…
Колвелл осадил Джин взглядом.
— Не спешите… Там, где была одна яйцеклетка, стало восемь. Восемь идентичных. Я позволил им развиваться нормальным образом, хотя мог бы продолжать процесс деления до бесконечности… Через несколько дней, когда клетки стабилизировались, я взял восемь здоровых женщин-заключенных в лазарет. Я впрыснул им снотворное и напичкал соответствующими гормонами, а потом имплантировал каждой в матку по зиготе.
Колвелл рассмеялся, развалившись удобно в кресле.
— Восемь беременностей, и никогда я раньше не видел, чтобы женщины были настолько изумлены. Одна из них, Молли Саломон, посчитала, что у нее ремиссия болезни, и бежала из Дома до рождения ребенка. Моего ребенка. Предполагаю, имею право сказать это. На самом деле, я считаю, она имела к нему очень маленькое отношение. Последовала серия неудач, и я потерял из виду ее и восьмого ребенка, — он с сожалением покачал головой. — Это пробило неприятную брешь в замысле, но все же у меня оставались мои семь… И вдруг, семнадцать лет спустя, в Столице, на Земле, я забрел в офис и там — вы! Я знал, что меня ведет судьба!
Джин облизнула губы:
— Если Молли не моя настоящая мать, тогда кто же?
Колвелл сделал грубый жест:
— Не имеет значения. То, что непосредственный донор забыт, к лучшему!
Джин сказала как бы мимоходом:
— Чего вы добиваетесь? Вы доказали, что это может быть сделано; зачем прятать бедных девушек в глуши Кодирона?
Колвелл проказливо подмигнул:
— Эксперимент еще не окончен, моя дорогая.
— Не окончен?
— Нет. Первая фаза блестяще завершена, теперь мы повторим процесс. И в этот раз я запущу в дело свое собственное семя. Я хочу восемь больших сыновей. Восемь больших мальчиков Колвеллов.
Джин тихо сказала:
— Это глупо.
Колвелл заморгал, замигал:
— Ни в коем случае. Желание иметь потомство — это одно из самых сильных человеческих побуждений.
— Люди обычно делают это по-другому… Ваш метод больше не сработает.
— Не сработает? О, Земля, почему?
— Вы не имеете больше доступа к женщинам, которые будут вынашивать плод. Здесь нет… — она осеклась, почти что закусив язык.
— Очевидно, мне не надо искать очень далеко. Восемь здоровых юных девушек в расцвете сил.
— А мать?
— Одна из моей восьмерки. Доротея, Джейд, Берника, Фелисия, Санни, Черри, Марта — и Джин. Любая из вас.
Джин беспокойно заворочалась:
— Мне не очень хочется быть беременной. Ни естественным путем, ни искусственным.
Колвелл снисходительно покачал головой:
— Несомненно, в этом есть некоторые трудности.
— Ладно, — сказала Джин. — Что бы вы там ни планировали, не включайте меня. Потому что я не собираюсь делать это, что бы вы там ни говорили. Мне плевать.
Колвелл наклонил голову, и щеки его слегка порозовели.
— Моя дорогая юная женщина…
— Давайте без «дорогих юных женщин»…
Прозвучал звонок телевызова. Колвелл вздохнул и тронул кнопку. На экране появилось лицо Джин, испуганное и отчаявшееся. За ним казенная комната и два внимательных человека в форме. «Несомненно, Черри», — подумала Джин. При виде Колвелла Черри пронзительно закричала:
— Вы втянули меня в это дело, доктор Колвелл, вы и вытащите.
Колвелл заморгал с глупым видом. Узкое живое лицо Черри налилось злостью и раздражением.
— Сделайте что-нибудь! Скажите что-нибудь!
— Но… что случилось? — потребовал Колвелл.
— Меня арестовали. Говорят, я убила человека!
— Ах, — сказала Джин со слабой улыбкой.
Колвелл дернулся вперед:
— Что все это значит?
— Это безумие! — закричала Черри. — Я не делала этого! Я даже не знаю его, но они не позволяют мне уйти!
Один из полисменов сказал хрипловатым голосом:
— Вы растрачиваете и ваше время и наше, сестра. Мы взяли вас с такими уликами, что вы отсюда никогда не выйдете.
— Доктор Колвелл! Они говорят, что накажут меня, убьют меня за то, чего я не делала!
Колвелл ответил раздраженным голосом:
— Они не могут доказать, вы это или не вы.
— Тогда почему они не позволяют мне уйти?
Колвелл потеребил подбородок.
— Когда случилось убийство?
— Думаю, этим утром.
— Это все чепуха, — сказал Колвелл с облегчением. — Утром вы были здесь. Я готов засвидетельствовать это.
Один из полицейских хрипло рассмеялся. Черри закричала:
— Но они говорят, что на нем мои отпечатки пальцев! Шериф говорит, что в этом сомневаться невозможно.
— Смехотворно! — взорвался Колвелл, чуть не визжа.
Один из полицейских склонился вперед:
— Дело совершенно ясное, Колвелл. Иначе ваша девушка не разговаривала бы с вами так свободно. Что до меня, я никогда не видел более простого дела, и я ставлю сотню долларов на то, каким будет приговор.
— Они убьют меня! — закричала Черри. — Они только и говорят об этом!
— Варварство! — разбушевался Колвелл. — Проклятые дикари! И они хвастают цивилизованностью здесь на Кодироне!
— Мы достаточно цивилизованны, чтобы вылавливать ваших убийц, — заметил уравновешенно шериф, — и поступать с ними так, чтобы они убивали только один раз.
— Вы слышали когда-нибудь о коррекции личности? — спросил Колвелл язвительно.
Шериф пожал плечами:
— Эти песни не помогут, Колвелл. Здесь пока еще честная страна. Когда мы ловим убийцу, мы помещаем его туда, где он больше никого не побеспокоит. Никаких там этих пустячков и дурацких госпиталей, мы простые люди.
Колвелл сказал осторожно:
— Почему вы стараетесь возложить вину на эту девушку?
— Есть свидетели, — сказал шериф самодовольно. — Двое заметили, как она входила туда, где был убит этот самый Гем Моралес. Дюжина других видела ее в Райской Аллее примерно в то время. Абсолютная идентификация, никаких вопросов. Она завтракала в кафе «Нью-Йорк». И решающий довод напоследок — в помещении, где произошло убийство, повсюду отпечатки ее пальцев… Колвелл, я говорю вам — бесспорное дело!
Черри отчаянно закричала:
— Доктор Колвелл, что мне делать? Они не могут убить меня! Я не могу заставить их поверить…
Лицо Колвелла превратилось в белую маску. Он сказал натянуто.
— Я вам перезвоню через некоторое время.
И разорвал контакт. Искаженное лицо исчезло, экран погас.
Джин дрожала. Наблюдать сцену со стороны было более страшно, чем если бы она сама попалась, все равно, что смотреть в ужасе на саму себя и не быть в состоянии пошевелиться, чтобы себе помочь. Кошмар отдавался в ногах
— они отказывались двигаться. Колвелл раздумывал, наблюдая за ней. Джин показалось вдруг, что на нее смотрят отвратительные глаза рептилии. Он, слегка шипя, сказал:
— Вы убили этого человека. Вы дьявол.
Пластичный рот Джин расплылся в улыбке.
— Ну и что, если я?
— Вы разрушили мои планы.
Джин пожала плечами:
— Вы сами меня сюда привели. Вы послали ее в Ангел Сити, чтобы она села в пакетбот и отправилась за моими деньгами. Предполагалось, что она станет мной. Вы хотели этого. Прекрасно. Восхитительно, — она засмеялась, словно зазвенели серебряные колокольчики. — Это на самом деле забавно, Колвелл.
Новая мысль стукнула в голову Колвеллу. Он плюхнулся обратно в кресло.
— Это не забавно… Это страшно. Это разрушает октет. Если эти варвары признают ее виновной и убьют, круг будет разорван, на этот раз бесповоротно.
— О, — сказала Джин бодро, — вы беспокоитесь, будет ли жить Черри, только потому, что она нарушает симметрию вашего маленького круга?
— Вы не поняли, — сказал желчно Колвелл. — Это стало моей целью очень давно. У меня была цель, затем «бжик», — он резанул рукой и в отчаянии поднял брови, — и цели нет.
— Это совершенно не мое дело, — начала размышлять Джин вслух, — разве что она в очень большой степени это я. Мне как-то странно видеть ее испуг и чувствовать, что это я пугаюсь. Я не оставлю вам ни цента.
Колвелл опасно нахмурился. Джин продолжала:
— Но… освободить ее будет очень легко.
— Только поменяв на вас, — помрачнел Колвелл, — а это привлечет ко всем нам внимание. Мы не сможем вынести всеобщего внимания. Я не в состоянии буду продолжить…
Джин взглянула на него, словно увидела в первый раз:
— Вы серьезно? На самом деле серьезно?
— Серьезно? Конечно, серьезно, — он вспыхнул от злобы. — Я не понимаю, чего вы добиваетесь.
— Если бы я на самом деле была бессердечной, — сказала Джин, — я бы сидела здесь и громко смеялась. Ведь все это страшно забавно. И жестоко… Мне кажется, я не настолько подла и преступна, как считала раньше. Или может быть это потому, что она — это я, — девушка почувствовала на себе свирепый взгляд Колвелла. — Не поймите меня неверно. Я не собираюсь бежать в город, рвать рубашку на груди и кричать «Я сделала это». Но вытащить ее можно очень просто.
— Как? — шелковым голосом спросил Колвелл.
— Я не слишком много знаю о правосудии, разве что стараюсь держаться от него чертовски далеко. Но представьте себе, что мы все вместе промаршируем в суд. Что они тогда будут делать? Они не смогут арестовать всех нас. И не смогут повесить все на одну Черри. Нас восемь, все одинаковые, вплоть до отпечатков пальцев. Они будут в скорби. Единственные их доказательства — это опознание и отпечатки, они думают, это указывает на одну персону. А если найдется семь других, столь же подходящих для доказательства, им не останется ничего больше, кроме как поднять руки вверх. Они скажут: «Пожалуйста, кто бы из вас это ни сделал, не делайте больше», и отпустят всех по домам.
8
Лицо Колвелла казалось желтой восковой маской. Он сказал медленно:
— То, что вы предлагаете, совершенно правильно, но невозможно, — голос его превратился в рычание. — Я сказал вам, что рассекречивание погубит нас. Если мы отколем такой фокус, мы станем известны всей галактике. Ангел Сити наполнится журналистами, следователями, прочими сующими всюду свой нос людьми. Великий план будет… Нет, не годится, не хочу даже обсуждать.
— Великим планом, — спросила Джин, — вы называете проект сделать нас всех матерями?
— Конечно. Естественно. Великий план.
— Даже если придется принести в жертву Черри? Ее жизнь?
Колвелл выглядел больным.
— Вы выражаете все это в неприятных терминах. Мне это ни в малейшей степени не нравится. Это значит семь вместо восьми… Но иногда мы вынуждены быть храбрыми и преодолевать любые препятствия. Сейчас как раз такой случай.
Джин взглянула на него сверкающими глазами.
— Колвелл… — прошептала она, но не смогла продолжить. Наконец она сказала: — Рано или поздно…
Громко открылась дверь чулана. Трубный голос сказал:
— Ну, я уже выслушала все, что могла вынести. Хватит.
Из чулана прошествовала Молли Саломон, а за ней высокая женщина с желтым лицом, Свенска.
Джин изумленно глядела на них. «Магия, чудо», — думала она. Как еще объяснить то, что в чулане уборщицы смогли поместиться две крупных женщины. Колвелл превратился в элегантную статую, лицо его вполне достойно было быть помещенным на выставке. Джин облегченно вздохнула. Но как они все-таки поместились в чулане? Возможно, плотно прижались друг к другу, ну и воздух же теперь там — густой и изысканный.
Молли сделала три шага вперед, положила руки на бедра и сунула свое круглое белое лицо вперед:
— Вы отвратительная дрянь. Теперь я знаю, что происходит…
Колвелл вскочил и попятился, быстрый и желтый, словно кошка в панцире черепахи:
— Вы не имеете права находиться здесь. Уходите!
Все произошло внезапно — невообразимый бедлам звуков, эмоций, перекошенных лиц. Фарс, гротеск, ужас — Джин снова села, не зная, что делать: бежать или помирать от смеха.
Свенска закричала грудным от взрыва чувств голосом:
— Вы погубили меня, вы, свинья…
— И все это время он вас обманывал и вышучивал, — зарычала Молли.
— Я билась головой, я плакала, я думала, мой муж прав и нет во мне ничего хорошего, я… — кричала Свенска.
Колвелл поднял руки:
— Леди, леди…
— Я покажу вам «леди», — Молли выхватила метлу из чулана и начала охаживать ей Колвелла. Он схватил палку и попытался вырвать ее из рук женщины. Они с Молли заскакали по полу. В бой вступила Свенска. Она сомкнула тонкие жилистые руки вокруг шеи Колвелла и сдавила. Тот споткнулся и упал на спину. Оба растянулись на полу. Молли шуровала метлой.
Колвелл вскочил на ноги, рванулся к столу и выхватил брусочек с дротиками Джин. Его волосы взъерошились, губы отвисли, из горла рвалось хриплое дыхание. Он решительно поднял оружие. Джин скользнула вниз в своем кресле и пнула его руку. Дротик с сухим щелчком взорвался в дверном косяке.
Свенска бросилась на Колвелла, Молли продолжала орудовать метлой. Брусок с дротиками упал на пол, Джин подобрала его. Молли кричала:
— Вам должно быть стыдно за то, что вы делаете!
Свенска трясла его за плечо. Он оцепенел и не сопротивлялся.
— Что вы с ним сделали? — закричала Свенска.
— С кем?
— С моим мужем?
— Я никогда его даже не видел.
— Да, вы его не видели, — передразнила она с нескрываемым презрением.
— Не видели, зато я… Он пришел, он поглядел на меня. Большая, семь-восемь месяцев — и это я. Он назвал меня нехорошей женщиной и, значит, он ушел. Совсем ушел, к этой Пусколиц, и у меня больше не было мужа. Восемнадцать лет.
Джин предложила проказливо:
— Вы можете заставить Колвелла жениться на вас.
Свенска рассматривала Колвелла с минуту и пришла к решению:
— Фу, от такого ничтожного карлика никакой пользы.
Молли сказала:
— И он как раз собирался снова приняться за свои отвратительные трюки, я знала, что ничего в нем хорошего, как только увидела, — она повернулась и посмотрела на Джин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14