– Да хоть хрюкай! Только давай сразу договоримся: хрюкать будешь или кукарекать?
– Ладно уж, остряк. Мяукну.
– Ну, мяукай. А я, как услышу твое мяуканье, быстро перейду на другой участок, к соседнему постовому – поняла? Там устрою такой ма-аленький, но очень большой шум. Постовые сбегутся на этот шум – а место напротив терновника останется бесконтрольным! Ты в два прыжка пересекаешь пахоту – и все: дома!
Магнолия кивнула, с восхищением глядя на Виктора. Пожалуйста – чуть ли не в минуту – такой грандиозный план! Хотя скорее всего – совершенно невыполнимый…
– А следы останутся? На пахоте.
– Ну и пусть. Кто-то проник к нам в сад – пусть ищут. Ты-то при чем? Они ведь будут кого-то лишнего искать – а у нас все дома! Поняла? Ничего не перепутаешь?
– Нет, что ты! – радостно улыбаясь, заверила Магнолия.
Вот ведь – два часа сидела, выдумывала – ничего выдумать не могла! А Виктор пришел – раз, и готово!
– Так, повторим для лучшего закрепления материала. Значит, ты подобралась, залегла напротив терновника…
12
Магнолия привыкла, что сумерки пролетают в одно мгновение. К вечеру, когда становилось не так жарко, они с Виктором обычно играли в футбол. Задняя стена дома была глухая – без окон, и к тому же – без плюща. Виктор разметил ворота, она в них становилась, а он бил. Потом наоборот.
И всегда им мешала темнота. Только разыграются – а мяча уже и не видно. Нужно идти ужинать, а потом и спать.
Зато сейчас, когда Магнолия, ожидая темноты, сидела в кустах, под ленивым шелестом плюща, сумерки тянулись ну просто бесконечно… Солнце бог знает когда скрылось за горизонтом, а вокруг, если приглядеться, все еще ясно видны деревья. Их белые стволы – как строго поднятые гигантские пальцы, предупреждают: ни-ни, выходить из укрытия опасно!
Все мы в плену стереотипов. А почему, собственно, опасно? Надо пойти к солдатам, к их начальникам – есть же у них какие-то начальники? – и сказать, что вы уж, извините, но я, несмотря на вашу охрану, выбралась из сада, а теперь мне надоело и я хочу вернуться.
И вообще. Сказать, чтоб не боялись они так за нас! Ничего с нами не станется. Не нужна такая охрана. И шлагбаумов не надо, и автоматов. Да пусть запросто приходят в гости! И мы к ним будем в гости ходить. Вон как Виктору нравится их спортплощадка – будем вместе в футбол играть, на батуте прыгать. Виктор плавать научится.
Какое простое и правильное решение! Как только она приняла его, все стало просто и правильно.
Уже ничего не опасаясь, она распрямилась во весь рост, со сладким удовольствием потянулась. Раздвинула кусты и напрямик, через пахоту, пошла между сонными, почти безлистными яблонями. К казармам, к проглядывающим электрическим огням.
Нет, все-таки это здорово, когда заканчиваются сомнения!
Темный бок казармы надвинулся неожиданно. Это, наверно, была жилая казарма. Магнолия заглянула за угол – освещенная дверь была открыта, и в ее желтом свете, лежащем на пороге и на асфальте ярким прямоугольником, топталось несколько солдат.
Магнолия не хотела с ними объясняться – она искала их начальников.
Пройдя неосвещенной, безлюдной стороной казармы, она едва не наткнулась на еще одну группу солдат.
Эти солдаты сидели в темноте и почти не были видны – только красноватые дымные огоньки выдавали место их расположения. Это была беседка-курилка.
– А че, если вот так не знать, то она – бабец неплохой, – выдохнув дым очередной затяжки, задумчиво сказал один из солдат. – Все, можно сказать, при ней… Приехала – писюшка-писюшкой, подержаться не за что. А тепе-ерь!
– Ох и тянет ее небось этот, молодой, – мечтательно произнес голос из глубины беседки. – Как ни глянешь – они из кустов вылазят. Довольные!
– Не-е, ее тянет тот, однорукий – он у них за пахана, – авторитетно заявил еще один голос.
– Да они небось оба ее и тянут, – произнес мечтательный.
– Говорю тебе – однорукий, – лениво упорствовал авторитетный голос.
– А молодой что ж, думаешь, смотрит на это просто так – и все?
– А он Железку тянет, – высказал после очередной затяжки гипотезу самый первый голос. Все довольно рассмеялись.
– Ладно, – резюмировал все тот же голос. – Нам их расклады – по ветру! – Сигарета, шипя, погасла, нырнув в какую-то жестянку. – Пошел я, наверно, спать.
– Да чего, ребята, еще отбоя не было, – запротестовал мечтательный.
– Хочешь – сиди. А мне в два часа подыматься, а с трех гулять под звездочками в обнимку с дружком-автоматом, – объяснил первый голос.
Все задвигались – гасили окурки, поднимались. Стуча каблуками по деревянному полу, повалили из беседки.
Мечтательный, пару раз торопливо затянувшись, выскочил последним.
Магнолия еще некоторое время прислушивалась к их удаляющимся голосам, затем осторожно пошла дальше.
Она не раз слышала от солдат всякие такие разговоры. И они ей были неприятны, хотя главного, о чем шла речь, она для себя так и не уяснила. Это главное обозначалось в солдатских разговорах самыми разными словами. Она советовалась с Виктором, но он тоже этого не знал. Юрок, конечно, знал, но отвечать не стал. Буркнул только, что, мол, сами узнаете, когда биологию будете проходить. И угрюмо посоветовал никого до тех пор не расспрашивать.
А Магнолия потом специально проглядела в библиотеке учебник биологии – и ничего подобного не нашла. Ни одного словечка из солдатских, любимых… Может, это будет в устных объяснениях?
Теперь она продвигалась почти в полной темноте, ступая очень осторожно. К счастью, под ногами все время была ровная асфальтовая дорожка. Это с задней-то стороны казармы! «А у нас, – с недоумением и обидой подумала Магнолия, – всего одна асфальтовая дорожка – и та уже порастресканная и пораскрошенная. Даже травка пробивается в щелях!»
Из-за края казармы на дорожку падал яркий свет. Несколько шагов до него Магнолия прошла медленно-медленно и, дойдя, чуть выглянула из-за угла.
Впереди была необычная казарма. Наверно, Виктор говорил о ней – перед ее дверью стоял часовой, а все пространство между ней и той казармой, за которой пряталась Магнолия, было залито пустым ровным светом люминесцентных ламп.
Послышались шаги – со стороны центральной аллеи по освещенной дорожке шагал довольно высокий сутулый военный. В фуражке. Наверно, это и был один из тех солдатских начальников, с которым она хотела поговорить и все объяснить.
Шагал этот военный так забавно: туловище наклонено вперед, и наклон будто торопит его размашистые шаги. И голова наклонена – он как бы ныряет вперед с каждым шагом. Интересно было б попробовать повторить его манеру двигаться. Правда, для этого, наверно, надо иметь и его самоуверенно-неприятное лицо.
Не глянув на часового, начальник в фуражке проследовал внутрь казармы – и вдруг Магнолия решилась догнать его и все изложить. Некоторые опасения вызывал часовой – он мог не пустить, хуже того – мог испугаться, поднять панику. Сбегутся другие солдаты, а Магнолии так не хотелось давать объяснения перед всеми…
Но часовой пропустил беспрепятственно. Правда, вид у него при этом был несколько обалделый, и, зайдя в казарму, она поняла, почему он, бедняга, обалдел. Сразу за дверью был небольшой коридорчик, на стене которого, прямо напротив входа, висело высокое прямоугольное зеркало. Магнолия еле различила в этом зеркале себя – на ней была внешность только что прошедшего солдатского начальника.
Его гулко стукающие шаги еще доносились из левого ответвления коридорчика. Потом хлопнула дверь, и стало очень тихо.
Магнолия остановилась в задумчивости. Если она опять может принимать образ кого угодно, то теперь вернуться домой ничего не стоит. Ни с какими солдатскими начальниками разговаривать не надо. Конечно! Но раз уж она все равно здесь, то посмотрит вокруг немножко – чуть-чуть, а потом – домой!
И тяжелой, ныряющей походкой самоуверенного военного она зашагала в правое ответвление коридорчика.
13
Недрогнувшей рукой – будто в тысячный раз – Магнолия распахнула дверь и оказалась в прохладном, довольно многолюдном помещении.
Вдоль стен непрерывным рядом громоздились какие-то приборы. Они помигивали малюсенькими лампочками и разнообразными экранами, негромко жужжали, гудели, временами подвывали. Лицом к приборам – спиной или боком к вошедшей Магнолии сидело больше десятка солдат. Все они были очень заняты, никто даже головы не повернул на мягко захлопнувшуюся дверь. Только солдат, сидевший отдельно за приставным столиком, вскочил, напряженно вытянулся и отрапортовал:
– Господин подполковник, разрешите доложить! Из сектора четыре новой информации не поступало, наблюдение продолжается!
Магнолия не слушала. В совершенном изумлении она смотрела на экраны – там ясно, как днем, был виден сад. Их сад! Вот же он – тот терновый куст, около которого Виктор наметил прорыв, вот и дорога, по которой она должна была подойти. Съемки велись, видимо, из-за той стены зелени, о которой она думала как о лесополосе.
Вот на одном из экранов мелькнул Виктор – его лицо крупным планом среди деревьев. Он шел не опасаясь, предполагая, что отлично защищен темнотой. Вот он дошел до края терновника, огляделся, сильно прищуриваясь. Потрогал рукой место в траве, сел. Устраивается поудобнее…
Дверь позади Магнолии опять хлопнула. Стоящий рядом солдат вытянулся еще напряженнее.
Магнолия мельком оглянулась. Какой-то военный махнул солдату (тот, не начав рапортовать, смолк) и вполголоса обратился к Магнолии, кивнув на экран, где белело Викторово лицо:
– Теперь нет сомнений! Они затеяли что-то серьезное. Девка эта исчезла уже почти шесть часов назад, теперь и Виктор, похоже, собирается лыжи навострить. В своей комнате она так и не появлялась?
Вопрос был адресован солдату, стоявшему все так же навытяжку.
– Никак нет! – отрапортовал солдат. – Тишина!
– Во-во! Один только Безродко и поверил в эту чушь. Журнальчики все почитывает, благодушествует… Ошиблись мы в Юрии Ивановиче, крупно ошиблись!
– Разрешите доложить! – вмешался солдат (а может, он и не солдатом назывался – Магнолия как-то слышала, что у военных очень много званий – например, есть звание «генерал»).
– Давай, – согласился вошедший.
– Безродко звонил по телефону Иевлеву, просил срочно приехать. Причины не назвал, настаивал на срочности.
– Ого! – вошедший был неприятно удивлен. – Так, значит? Выходит, Степан Сергеевич, мы ошиблись в этой рыжей морде еще больше, чем я думал. Или его Иевлев перевербовал? А может, это все вообще их рук дело?
И обратился к солдату:
– Немедленно подбери все беседы медицины нашей за последние две недели. И – опять к Магнолии:
– Вряд ли, конечно, что найдется – я полагаю, в комнатах они на такие темы не беседовали, но вдруг да проговорились? Как полагаешь, Степан Сергеевич?
– Вряд ли, – облизнув пересохшие губы, отозвалась Магнолия. Она не понимала, что происходит. При солдатских разговорах ей бывало неприятно, но сейчас ей было мерзко, пакостно – до тошноты.
Этого не могло быть. Просто не могло! Эти разговоры, эти экраны – это был бред! Бред преследования. Вот он – эпицентр страха, – подумала Магнолия. Именно отсюда, от этих аккуратных, дисциплинированных военных, страх расползается во все стороны, запугивая и постовых, и поваров, и Юрка, и Доктора, – ведь Иевлев – это, наверно, Доктор?
– Ладно, – вошедший похлопал себя по карманам, что-то вытащил – может быть, пачку сигарет? Магнолия не разглядела. Ей противно было разглядывать этого человека. Он был гадкий человек. Никогда ей, в отличие от Виктора, не хотелось рассматривать гадкое, уродливое. Полураздавленный червяк, или оторванный, извивающийся хвост ящерицы, или красочные гангренозные раны в учебниках Юрка, как и этот человек, сладостно источающий страх, – все это было ну просто физически невыносимо!
– Ладно. Ждем еще, – вошедший взглянул на часы, – сорок минут. Если девка не найдется – ничего не поделаешь – объявляем тревогу.
Он лениво повернулся и вразвалочку вышел. А Магнолия осталась стоять в этой невероятно темной ярко освещенной комнате, безлюдной, хотя и битком набитой Исполняющими Приказы – одинокая, тошнотно-оглушенная…
14
На свежем воздухе, среди теплых, темных, наивно растопыренных во все стороны яблоневых ветвей, уничтожая, рассеивая изображение некоего Степана Сергеевича, одного из организаторов всеобщего страха, она чувствовала мстительное, постыдное удовольствие.
Все – никаких изображений военных! Никаких фуражек и касок! Хватит! Правда, тогда закрыт путь через ворота… Ну и плевать. Полезем, значит, напрямик. Не особенно выбирая дорогу, только отводя кое-как яблоневые ветки от лица, она зашагала в сторону забора.
Влезть на сетку оказалось невероятно трудно. Сандалии она сразу перебросила на ту сторону, а потом подтягивалась на руках, вставляя пальцы в ячейки сетки. Пальцы ног – особенно большие пальцы – мучительно застревали в переплетении проволоки, и она старалась не особенно опираться на ноги. Но время от времени это делать все-таки приходилось, чтоб хоть немного дать передохнуть рукам – уж очень больно проволока резала пальцы рук – до костей. Taк, что казалось: еще чуть-чуть – и ладони останутся здесь, а пальцы упадут с той стороны, рядом с сандалетами.
Сетка прогибалась под ее тяжестью несильно – Магнолия выбрала место рядом со столбом. Но наверху, когда пришлось перебрасывать сначала ноги, а потом и все тело на внешнюю сторону, Магнолия сильно поцарапалась о торчащие как попало проволочные штыри. Глаза, не привыкшие к свету звезд, различили внизу черную, слегка шевелящуюся – как бы мягкую и единую – массу кустарника. Усталость подсказала самый простой способ: сигануть вниз, а там – будь что будет…
Было – что было. Когда она выкарабкалась из кустов, то казалось – горит все тело, исполосованное и исхлестанное, а во рту было солоновато от крови с разбитой губы.
Но все это – к лучшему. Физическая боль оттеснила, сняла прежнее мучительное ощущение нечистоплотности происходящего. Осталась просто ночь, теплое касание ветерка, похрустывание камешков под подошвами…
Магнолия, как и советовал Виктор, не стала выходить на дорогу. Она шла вдоль нее. Но не в сторону их сада, а в противоположную. Было очень жаль Виктора – не спит, напряженно ожидает ее кукареканья – или чего? – мяуканья. Но под всевидящее око телекамер идти не имело смысла. Прости, Виктор! Возвращение в усадьбу-ловушку? Нет, надо было уходить – все дальше и дальше. В темноту, в теплый ночной ветер. Каждый шаг почти на сорок сантиметров удалял ее от той совершенно безумной ситуации, что сложилась вокруг дома.
И, как ни мало расстояние в сорок сантиметров, повторяясь снова и снова, оно превращалось в десятки метров. Потом в сотни метров, в тысячи – и это уже было кое-что, это уже было настоящее, взаправдашнее расстояние.
Черные мрачные деревья справа и слева от дороги резко закончились, и открылось поле – пустое, тихое после шелеста оставшейся позади листвы. А впереди – ясно различимый – ну опять-таки шлагбаум! Понаставили!
Может быть, там никого и не было, но Магнолия на всякий случай спустилась с дорожной насыпи и круто взяла вправо, далеко обходя торчащую вверх, строго указывающую на небо палку.
15
Она остановилась на обочине, лицом к наплывающим фарам, и подняла руку.
Вой мотора перешел в громкое тарахтение. Машины, привозившие им продукты, вещи, оборудование – военные машины, гудели не так, а ровно и сильно.
«Мо-ло-ко», – с трудом разглядела Магнолия большие буквы на боку светло-грязной цистерны, громыхающей позади. Дверца, лязгнув ручкой, заунывно пожаловалась на жизнь – и Магнолия заглянула в тускло освещенную кабину.
– Ну что, будешь залезать, нет? – раздраженно спросил мужичонка в кепке, придерживая левой рукой руль.
– Да, конечно, спасибо, – сказала Магнолия, ухватилась за поблескивающую ручку, забралась по вибрирующим ступенькам, уселась. Было жестко и неудобно – пружины выпирали из продавленного сиденья. Но Магнолия слишком устала.
– Дверь сильнее захлопни, – подсказал мужичонка и выключил свет.
Когда Магнолия сильным рывком захлопнула дверцу, он не глядя, привычным движением воткнул скорость, и машина, озлобленно взвыв, тронулась с места. В тусклом свете Магнолия видела его крупные, некрасиво исполосованные жилами руки, мятый воротник рубашки, щетинистый большой кадык.
– К родным? – спросил он, не отворачивая
голову от дороги.
– А? – не поняла Магнолия.
– Едешь куда? К сродственникам? Или какие знакомые у нас живут? Может, я знаю?
– Вы меня, пожалуйста, не расспрашивайте, – устало попросила Магнолия. – Я, понимаете, ничего ответить вам не могу.
– К хахалю, что ль? – неправильно истолковав ее слова, предположил шофер. – А чего такая оборватая? Дралась, что ль, с кем?
– Нет, нет, не дралась, – помотала головой Магнолия, – извините, пожалуйста, я как-то совсем устала… и, наверно, сейчас засну…
– Ты, того, лучше не спи!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26