Там, куда ее звал Виктор. Но туда она не хотела. Нет-нет. Лучше уж исчезнуть из жизни, чем оказаться во власти этого их хозяина – как там его? – не было сил вспоминать. Впрочем… Чем больше Магнолия думала, тем маловероятнее казался ей вариант голодной смерти. Возможно, конечно, она и умрет – но маловероятно. Скорее всего и дальше будет терять силы. Пока не впадет в свое первоначальное состояние полутрупа. А в этом состоянии, кажется, можно оставаться бесконечно долго. Так что ничего особенно страшного произойти не должно бы. Жаль только Доктора – каково ему будет глядеть на нее – такую? Она уже и сейчас довольно близка к тому состоянию. Но кое-что в запасе еще есть. На несколько прыжков в пространстве по крайней мере хватит. Вот и надо успеть куда-нибудь смотаться. Спрятаться. Доктор будет думать, что она все-таки примкнула к Виктору, – Доктору будет больно. Но все-таки не так больно, как глядеть в бессилии на ее агонию.
А она отлежится в укромном местечке некоторое время (сколько – год, два, сто лет, – не будем загадывать) – глядишь, что-то и произойдет (что? – да откуда ей знать что?).
– Прощай… – прошептала она немеющими губами, обращаясь сразу ко всем: к дому – первому и единственному в ее короткой жизни, к Доктору, что был здесь с ней до всех этих событий. И вообще ко всем, кто хотел ей добра, кто затратил свои силы на нее, – как оказалось, впустую затратил…
– Извините… – добавила Магнолия уже почти беззвучно.
И, собравшись с духом, прыгнула вперед.
9
Довольно неудачно. Даже глупо. Она ведь лежала. Поэтому «вперед» для нее оказалось – вверх. И в следующее мгновение она обнаружила себя в воздухе, высоко над землей. Километров десять по крайней мере. Было очень морозно. Кувыркаясь, она падала вниз, прямо в ледяной ветер. Из такого положения прыгать в пространстве было совсем уж неудобно.
Еле-еле, невероятными усилиями, непонятно даже как, но ей удалось стабилизировать свое положение. Она распласталась в воздушных струях – уже почти горячих, – лицом вниз. И с неудовольствием обнаружила землю совсем недалеко под собой.
Вот он, зеленоватый, изуродованный грубыми штрихами желтых полос прямоугольник их сада – в окружении серых спичечных коробков солдатских казарм. Вот их дом – она пикирует почти точно на его крышу. А это что за точки вокруг дома? Да это же солдаты! Сколько их нагнали! А по дороге еще и танки идут!
«Вот она. Ну наконец-то», – сказал тихий ровный голос прямо у нее в висках.
Явно телепатический голос. Он обращался не к ней – он обращался к другим, таким же, как она, суперам, что собрались внизу, в доме. В той комнате, где она только что была с Доктором. Они пришли за ней. Их совсем немного – десятка полтора. И все они смотрят на нее – сквозь потолок, сквозь крышу дома. Они ничуть не боятся солдат – они просто поджидают ее. Они так спокойны и уверены. А ее силы быстро убывают. Ни секунды нельзя терять – и Магнолия прыгнула в пространстве.
И, уже прыгнув, поняла, что это ее последний прыжок. Все. Резервы были полностью исчерпаны.
10
Ах, как неудачно! Не в силах даже шевельнуться, она лежала в пыли, на солнцепеке, чуть ли не посредине центральной деревенской улицы.
Недалеко ж она отпрыгнула…
Кто-то из местных жителей кричал – звал скорее смотреть. Из калиток выглядывали голопузые дети, бабуськи в белых платках. Люди сбегались к лежащей навзничь Магнолии, оживленно переговаривались, наклонялись над лицом, загораживая солнце.
Это было невыносимо. Она закрыла глаза и попыталась уснуть. Или умереть. Или сойти с ума. Только бы не думать, не осознавать свой позор, свою беспомощность. Не успела-таки спрятаться. Какой стыд…
Затарахтели мотоциклы, завыли какие-то сирены. Неужели военные ее так быстро нашли? Или, может, она лежит на деревенской улице
уже много времени, может, уже даже несколько часов?
Глаза открывать не хотелось. Ничего не хотелось. Оставьте меня, забудьте меня…
«Тебе самой решать, – сказал спокойный тихий голос прямо откуда-то из лобной доли ее мозга. – Будет, как захочешь. Но мы благодарны тебе – и предлагаем свою помощь».
«Благодарны? – мысленно пожала плечами Магнолия. – Кто может быть мне благодарен? Вы – это кто?»
«Разве ты не знаешь? – с легким удивлением сказал все тот же голос. – Мы – нижние супера. Ты нас освободила».
«Нижние? Не понимаю, – возразила Магнолия. – Когда, от кого, как?»
«Мы тоже не знаем как. Наверно, ты манипулировала с Главным пультом? Но теперь мы способны сопротивляться приказам, поступающим с Первого пульта».
«Где Виктор?» – сразу спросила Магнолия.
«Виктор остался там. Его ты не освободила. Большинство осталось там. Нас, получивших свободу, только тринадцать. У нас есть корм, у нас есть убежище. Если ты разрешишь, мы сейчас перенесем тебя туда. Ты устала, ты голодна. Тебе нужно отдохнуть и покормиться. А потом ты освободишь остальных суперов».
«А-а… – вздохнула Магнолия. – И вы от меня чего-то хотите. Но вы не понимаете, как все для меня сложно. Главный пульт? Наверно, это та живая дверь… Я была там – но я не знаю, как туда попала, и не знаю, как попасть туда еще раз. Если вы заботитесь обо мне только из-за этого, то лучше сразу бросьте. Я – недоделок, с меня мало толку».
«Ты плохо о нас думаешь».
«Извините. Тогда поступайте, как считаете нужным».
И сразу стало мягко.
– А-а-а! – нестройно закричал людской хор вокруг. И исчез. Остался там, на пыльной, горячей улице.
А внутри шелестели голоса.
«Друзья – осторожно. Здесь Магнолия».
«Она согласилась? Нас теперь четырнадцать!»
«Согласилась. Скорее: корм, питье, воздух».
Ее тело слегка покачивалось посреди мягкого касания.
«Опять со мной одни хлопоты всем», – подумала Магнолия, и ей снова стало ужасно стыдно…
Глава VII ЧАС НОЛЬ
1
Магнолия слегка помассировала веки. Голова болела неописуемо. И глаза. И корни волосы. И к этой боли примешивался дымный воздух над столом.
– Кушай, девушка, кушай, – попросил седоусый пастух, заботливо придвигая ей миску вареного мяса, исходящего жирным, тяжелым паром.
Он заботился вполне искренне. Эти пастухи, кажется, до сих пор не осознали странности соседей, объявившихся рядом с ними. Да они ведь их почти и не видят. Это только Магнолия все прогуливается по окрестностям. Потому что не ныряет. Потому что бестолковая. А остальные почти не ходят – только ныряют.
К горлу подкатил очередной приступ тошноты. Какой хищный, горбатый нос у седоусого… Но не страшный. Да и это мясо – наверняка лучшее из того, чем могут они ее угостить. Гостю здесь – всегда лучшее блюдо. А она как раз – гость. Пришла, села и гостюет.
Конечно, кабы не головная боль, она бы не пришла. Еще полчаса назад Магнолия и не подозревала, что будет гостить в этой одинокой глинобитной пастушьей хибаре – сакле. Просто гуляла как обычно – шла себе и шла. Перебралась через седловину перевала, полюбовалась ослепительно-фиолетовым небом, вздымающимся над иззубренными белоснежными горными пиками, – и вдруг как споткнулась о головную боль.
Боль вдруг вспучилась внутри черепа черным гнойным нарывом – и захотелось сесть. Тут же. Упасть, зарыться в землю. Магнолия, дрожа, спряталась от нее в эту пустую халупу. Она казалась пустой, тихой. Такой успокоительно-одинокой.
Магнолия зашла в нее просто передохнуть. Прийти в себя. Только бы не разнервничаться окончательно, не сорваться с тормозов. Только бы не поплыть по неведомым измерениям вновь. Она присела на краешек деревянной лавки под низким, провисающим потолком, отрицательно помахала ладошкой мальчику с сурово сросшимися бровями, внезапно явившемуся перед ней с мятой алюминиевой кружкой в руке. В кружке, как она заметила, бултыхалось какое-то белесое пойло, видимо, показывающее гостеприимство этой сакли. Усталому путнику сразу же предлагали напиться. Да только ей было не до гостеприимства… Она собиралась, переждав чуть-чуть, встать и уйти.
Но она недооценила свою головную боль. В оцепенении, тяжело дыша приоткрытым ртом, она просидела гораздо дольше, чем рассчитывала. Уже давно нужно было встать и уйти. Домой, в Пещеры. Но уже вечерело. Пастухи – отец и старший брат этого мальчика – уже загоняли отару под лай своих собак. И, когда увидели ее, она стала дорогим гостем.
– Сейчас ужинать будем, – радостно улыбаясь, объяснил седоусый хозяин, –
сейчас сядем, отдохнешь, согреешься. Вот, бурку возьми, девушка. Хорошая, теплая бурка!
Все равно нужно было уйти. Из этого уютного средневекового гостеприимства. В Пещеры. Где ее ждут и любят, холят и лелеют. И где она – пленница. Несчастная пленница нижних суперов. Они-то сами, бедные, считают, что это они – ее пленники. Все надеются, что она как-нибудь расщедрится, сделает некое небольшое – совсем-совсем маленькое! – усилие и поднырнет прямо к Главному пульту. Ну, в самом деле – это же так просто: взять и поднырнуть. Для них самих в этом никаких проблем нет, и как Магнолия ни объясняла, что не может, что просто не в состоянии нырнуть куда-то через пространство, они-то помнят – один раз у нее получилось, значит, она только ленится. Нет, прямо никто ее в лени не обвинит – все улыбаются как заведенные, стоит появиться – только и слышишь: «Мага, Мага!» Уважают… У них, кажется, сложилось мнение о ней как о яростной пацифистке. Что это из-за своих пацифистских убеждений она не желает участвовать в общей борьбе против верхних суперов. Вот и ублажают всячески. Пытаются склонить на свою сторону. Бедные – не понимают, что ничем она на самом деле им не поможет… Золушка-замарашка, только нет у нее хрустального башмачка. Нету! Когда-нибудь они разоблачат ее, да будет поздно…
Ей и самой хотелось бы еще разочек попасть к той таинственной двери, просунуть руки сквозь холодный каменный панцирь, погладить одинокое живое существо – такое же одинокое, как и она сама… Может, вдвоем им было бы теплее в этом непонятном мире?
Надо возвращаться в Пещеры. Роскошные, битком набитые всякой невероятно дорогой всячиной. И где только они всего этого наворовали? По всему свету… Не считают зазорным брать то, что нравится. «Ха! Что ж, позволения спрашивать?» Как же – они супера! Да уж – супера…
… Что он там говорит? От этой боли молено сойти с ума… Кажется, снова предлагает баранину. Только не это, меня сейчас стошнит!
Частенько она стала меня накрывать – эта головная боль. И все при возвращении, уже почти на пороге Старых Пещер. В Пещерах проходит. Надо только добежать, доплестись, доползти. Неужто придется прекратить прогулки? Это тогда будет совсем как тюрьма. Здесь, среди гор, – хоть какое-то одиночество, хоть какая-то видимость свободы… Вот Виктор бы удивился, увидев, какой она заядлой туристкой стала. Он-то всегда говорил, что ее с места не сдвинешь. Да где он, тот Виктор…
Ох, надо все-таки уходить. Но сил нет. Ведь это сначала надо встать… И еще шагать, шагать до любящих тебя суперов. До обожающих суперов. До них, родных…
Боже, какая я стала циничная. Это же свинство, что я о них так думаю. Они-то все делают искренне. Они так тактично стараются не потревожить моих убеждений, – они считают, что у меня есть убеждения, и они их уважают. Точно так же, как эти пастухи, которые уважают право бедной приблудной туристочки отказаться от их щедрого угощения.
Какие они счастливые – эти пастухи. Живут себе по своим средневековым традициям, проявляют гостеприимство. И слыхом не слыхали ни про каких суперов – ни верхних, ни нижних. И имя, магическое для всех обитателей Старых Пещер: Доктор! – для них пустой звук. Так же, как и ненавистное имя Любомудрый. Боже, как им хорошо… Боже, как мне плохо…
А где-то рядом – ну буквально в двух шагах! – струился прохладный родничок свежего воздуха.
Она приподняла голову, жадно вдохнула. И, едва не застонав, сцепила зубы – это было совсем не то. Это была эфемерная свежесть. Образно говоря – это было свежее восприятие, свежее впечатление от мира. Кто-то из этих пастухов что-то чувствовал – что-то этакое… В другом состоянии это было бы интересно, а сейчас боль все никак не давала Магнолии понять – в ком из них и что за восприятие такое? Они же не супера какие-то! Прямо ну вот струится, и все тут…
Она собралась, напряженно вслушиваясь в себя, пытаясь отгадать источник струящегося светлого ручейка, – даже ладонь затрепетала и кончики пальцев занемели.
Заметив ее состояние, седоусый сделал знак старшему сыну. Тот послушно взял с лавки огромную черную бурку, обойдя стол, осторожно укрыл ее тяжестью плечи Магнолии
– Я не от холода дрожу, спасибо… – попыталась она воспротивиться, но седоусый успокоил:
– Отдохни немножко. Хочешь – полежи вот там, на топчане, согрейся. Мы тебе мешать не будем. А покушаешь, когда отдохнешь.
– Ну наконец-то! – провозгласил Алексенок, внезапно возникая рядом со столом.
Все вздрогнули, но он, не обращая на хозяев ни малейшего внимания, продолжил:
– Ну ты, Мага, даешь! Специально так запряталась, чтоб искать подольше?
Родная мордаха! Ласковая, улыбающаяся! Братик ты мой названый!
И боль отступила. Как бы даже с сожалением ослабила свои удушающие тиски. Черной дымной стеной отодвинулась подальше от рыжих полыхающих кудрей Алексенка.
Магнолия торопливо привстала, стараясь поскорее выбраться из-за громоздкой лавки, придвинутой к столу чуть не вплотную.
– Что, братик, чего случилось-то?
– Да как – совет у нас! – торжественно провозгласил Алексенок. – Большой совет. Вот так! Будем наконец решать – как с верхними быть дальше.
– А-а! Ну иду, – вздохнула она с улыбкой. Ох уж эти мне совещатели! Все б им заседать.
Она, наконец отодвинув лавку, выбралась, шагнула к Алексенку и не удержалась, поерошила, как всегда, ладонью сияние его рыжих кудрей. А он, паршивец, в ответ, как всегда, щелкнул ее по носу. Да еще и язык показал.
Магнолия взяла его мордаху и мягко развернула к пастухам, живописно-напряженной кучкой сбившихся у другого края стола.
– Познакомься, пожалуйста. Это хозяева здешнего милого приюта. Очень хорошие люди.
– А… – безразлично откликнулся Алексенок. – Ну ладно. Ты, Мага, как? Сама нырнешь или перетащить?
Ой, какой высокомерный – даже не стал смотреть на них. Отвернулся пренебрежительно, как от объектов, не заслуживающих внимания. Магнолия огорчилась. Вот что ее пугает в этих милых и ласковых нижних суперах: полное пренебрежение к обычным людям. Так что стоит им понять, что она большой ценности на самом деле не представляет, – ее тут же выбросят вон. Перестанут замечать. Как этих пастухов. Тоже мне сверхчеловеки. Полубоги неземные. Сами же обижаются на верхних, что те их в грош не ставят, – а сами! Еще о несправедливости какой-то толкуют!
– Тащи, чего уж… – грустно произнесла Магнолия и обернулась к пастухам: – Спасибо вам, извините моего братика, он такой невежливый. Нам сейчас надо уходить в… это… в другое место. Так что – до свидания, спасибо еще раз.
И, перед тем как Алексенок дернул ее за руку, ныряя вместе с ней, она увидела черные пристальные глаза мальчика-пастушонка – и за ними еще что-то, что рассмотреть уже было невозможно. Потому что все это осталось далеко позади. А они с улыбающимся Алексенком уже стояли в общем зале Старой Пещеры. Среди своих родных братиков и сестричек. И Нинель уже громко сообщала кому-то в другой конец зала:
– Нашлась она! Вот Мага, здесь! А оттуда ей откликнулся Федюшка своим солидным баритоном:
– Отлично! Значит, вернутся, кто искал, – и начнем уже.
2
– Слушай, Алексенок, это еще не скоро будет, – вздохнула Магнолия.
– А че такое? – забеспокоился рыжий братик. – Они ж тебя искать разбежались. Как сбегутся – так сразу! Че хочешь-то?
– Устала, – пожала плечами Магнолия. – Ты не принесешь стул из моей комнаты? Хоть посидеть. А то я большие советы знаю: как заседать начнем – до утра не закончим!
– Делов-то! – Алексенок даже повеселел. – Счас будет! – Он исчез и тут же вынырнул вновь. – А какой стул-то? Ты ж не сказала какой.
– Алексенок! – укоризненно покачала головой Магнолия. – Там их всего два! Все равно какой – лишь бы я сейчас села. Ноги гудут, как Доктор выражается. Ты тащи давай.
– Понял! – заверил Алексенок. И через секунду уже придвигал ей стул – тот, старинный, с красной плюшевой обивкой.
– Мага, я ты поесть случаем не хошь? – склонился он, когда Магнолия уселась. – А то б я быстро сготовил!
Нинель, пробегавшая в этот момент мимо, так стремительно обернулась на его слова, что чуть каблучок свой высокий не сломала. Однако это не помешало ей громко объявить:
– А зачем готовить?! У меня и так все готово. И все свеженькое: корм и питье. Проголодалась, Мага?..
Ее выкрик привлек внимание, кажется, буквально всех присутствующих в общем зале. Беготня в Старой Пещере как по команде прервалась, и все обернулись в их сторону.
– Нет, нет, не надо, спасибо большое – я не голодна, – тревожно пролепетала Магнолия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26
А она отлежится в укромном местечке некоторое время (сколько – год, два, сто лет, – не будем загадывать) – глядишь, что-то и произойдет (что? – да откуда ей знать что?).
– Прощай… – прошептала она немеющими губами, обращаясь сразу ко всем: к дому – первому и единственному в ее короткой жизни, к Доктору, что был здесь с ней до всех этих событий. И вообще ко всем, кто хотел ей добра, кто затратил свои силы на нее, – как оказалось, впустую затратил…
– Извините… – добавила Магнолия уже почти беззвучно.
И, собравшись с духом, прыгнула вперед.
9
Довольно неудачно. Даже глупо. Она ведь лежала. Поэтому «вперед» для нее оказалось – вверх. И в следующее мгновение она обнаружила себя в воздухе, высоко над землей. Километров десять по крайней мере. Было очень морозно. Кувыркаясь, она падала вниз, прямо в ледяной ветер. Из такого положения прыгать в пространстве было совсем уж неудобно.
Еле-еле, невероятными усилиями, непонятно даже как, но ей удалось стабилизировать свое положение. Она распласталась в воздушных струях – уже почти горячих, – лицом вниз. И с неудовольствием обнаружила землю совсем недалеко под собой.
Вот он, зеленоватый, изуродованный грубыми штрихами желтых полос прямоугольник их сада – в окружении серых спичечных коробков солдатских казарм. Вот их дом – она пикирует почти точно на его крышу. А это что за точки вокруг дома? Да это же солдаты! Сколько их нагнали! А по дороге еще и танки идут!
«Вот она. Ну наконец-то», – сказал тихий ровный голос прямо у нее в висках.
Явно телепатический голос. Он обращался не к ней – он обращался к другим, таким же, как она, суперам, что собрались внизу, в доме. В той комнате, где она только что была с Доктором. Они пришли за ней. Их совсем немного – десятка полтора. И все они смотрят на нее – сквозь потолок, сквозь крышу дома. Они ничуть не боятся солдат – они просто поджидают ее. Они так спокойны и уверены. А ее силы быстро убывают. Ни секунды нельзя терять – и Магнолия прыгнула в пространстве.
И, уже прыгнув, поняла, что это ее последний прыжок. Все. Резервы были полностью исчерпаны.
10
Ах, как неудачно! Не в силах даже шевельнуться, она лежала в пыли, на солнцепеке, чуть ли не посредине центральной деревенской улицы.
Недалеко ж она отпрыгнула…
Кто-то из местных жителей кричал – звал скорее смотреть. Из калиток выглядывали голопузые дети, бабуськи в белых платках. Люди сбегались к лежащей навзничь Магнолии, оживленно переговаривались, наклонялись над лицом, загораживая солнце.
Это было невыносимо. Она закрыла глаза и попыталась уснуть. Или умереть. Или сойти с ума. Только бы не думать, не осознавать свой позор, свою беспомощность. Не успела-таки спрятаться. Какой стыд…
Затарахтели мотоциклы, завыли какие-то сирены. Неужели военные ее так быстро нашли? Или, может, она лежит на деревенской улице
уже много времени, может, уже даже несколько часов?
Глаза открывать не хотелось. Ничего не хотелось. Оставьте меня, забудьте меня…
«Тебе самой решать, – сказал спокойный тихий голос прямо откуда-то из лобной доли ее мозга. – Будет, как захочешь. Но мы благодарны тебе – и предлагаем свою помощь».
«Благодарны? – мысленно пожала плечами Магнолия. – Кто может быть мне благодарен? Вы – это кто?»
«Разве ты не знаешь? – с легким удивлением сказал все тот же голос. – Мы – нижние супера. Ты нас освободила».
«Нижние? Не понимаю, – возразила Магнолия. – Когда, от кого, как?»
«Мы тоже не знаем как. Наверно, ты манипулировала с Главным пультом? Но теперь мы способны сопротивляться приказам, поступающим с Первого пульта».
«Где Виктор?» – сразу спросила Магнолия.
«Виктор остался там. Его ты не освободила. Большинство осталось там. Нас, получивших свободу, только тринадцать. У нас есть корм, у нас есть убежище. Если ты разрешишь, мы сейчас перенесем тебя туда. Ты устала, ты голодна. Тебе нужно отдохнуть и покормиться. А потом ты освободишь остальных суперов».
«А-а… – вздохнула Магнолия. – И вы от меня чего-то хотите. Но вы не понимаете, как все для меня сложно. Главный пульт? Наверно, это та живая дверь… Я была там – но я не знаю, как туда попала, и не знаю, как попасть туда еще раз. Если вы заботитесь обо мне только из-за этого, то лучше сразу бросьте. Я – недоделок, с меня мало толку».
«Ты плохо о нас думаешь».
«Извините. Тогда поступайте, как считаете нужным».
И сразу стало мягко.
– А-а-а! – нестройно закричал людской хор вокруг. И исчез. Остался там, на пыльной, горячей улице.
А внутри шелестели голоса.
«Друзья – осторожно. Здесь Магнолия».
«Она согласилась? Нас теперь четырнадцать!»
«Согласилась. Скорее: корм, питье, воздух».
Ее тело слегка покачивалось посреди мягкого касания.
«Опять со мной одни хлопоты всем», – подумала Магнолия, и ей снова стало ужасно стыдно…
Глава VII ЧАС НОЛЬ
1
Магнолия слегка помассировала веки. Голова болела неописуемо. И глаза. И корни волосы. И к этой боли примешивался дымный воздух над столом.
– Кушай, девушка, кушай, – попросил седоусый пастух, заботливо придвигая ей миску вареного мяса, исходящего жирным, тяжелым паром.
Он заботился вполне искренне. Эти пастухи, кажется, до сих пор не осознали странности соседей, объявившихся рядом с ними. Да они ведь их почти и не видят. Это только Магнолия все прогуливается по окрестностям. Потому что не ныряет. Потому что бестолковая. А остальные почти не ходят – только ныряют.
К горлу подкатил очередной приступ тошноты. Какой хищный, горбатый нос у седоусого… Но не страшный. Да и это мясо – наверняка лучшее из того, чем могут они ее угостить. Гостю здесь – всегда лучшее блюдо. А она как раз – гость. Пришла, села и гостюет.
Конечно, кабы не головная боль, она бы не пришла. Еще полчаса назад Магнолия и не подозревала, что будет гостить в этой одинокой глинобитной пастушьей хибаре – сакле. Просто гуляла как обычно – шла себе и шла. Перебралась через седловину перевала, полюбовалась ослепительно-фиолетовым небом, вздымающимся над иззубренными белоснежными горными пиками, – и вдруг как споткнулась о головную боль.
Боль вдруг вспучилась внутри черепа черным гнойным нарывом – и захотелось сесть. Тут же. Упасть, зарыться в землю. Магнолия, дрожа, спряталась от нее в эту пустую халупу. Она казалась пустой, тихой. Такой успокоительно-одинокой.
Магнолия зашла в нее просто передохнуть. Прийти в себя. Только бы не разнервничаться окончательно, не сорваться с тормозов. Только бы не поплыть по неведомым измерениям вновь. Она присела на краешек деревянной лавки под низким, провисающим потолком, отрицательно помахала ладошкой мальчику с сурово сросшимися бровями, внезапно явившемуся перед ней с мятой алюминиевой кружкой в руке. В кружке, как она заметила, бултыхалось какое-то белесое пойло, видимо, показывающее гостеприимство этой сакли. Усталому путнику сразу же предлагали напиться. Да только ей было не до гостеприимства… Она собиралась, переждав чуть-чуть, встать и уйти.
Но она недооценила свою головную боль. В оцепенении, тяжело дыша приоткрытым ртом, она просидела гораздо дольше, чем рассчитывала. Уже давно нужно было встать и уйти. Домой, в Пещеры. Но уже вечерело. Пастухи – отец и старший брат этого мальчика – уже загоняли отару под лай своих собак. И, когда увидели ее, она стала дорогим гостем.
– Сейчас ужинать будем, – радостно улыбаясь, объяснил седоусый хозяин, –
сейчас сядем, отдохнешь, согреешься. Вот, бурку возьми, девушка. Хорошая, теплая бурка!
Все равно нужно было уйти. Из этого уютного средневекового гостеприимства. В Пещеры. Где ее ждут и любят, холят и лелеют. И где она – пленница. Несчастная пленница нижних суперов. Они-то сами, бедные, считают, что это они – ее пленники. Все надеются, что она как-нибудь расщедрится, сделает некое небольшое – совсем-совсем маленькое! – усилие и поднырнет прямо к Главному пульту. Ну, в самом деле – это же так просто: взять и поднырнуть. Для них самих в этом никаких проблем нет, и как Магнолия ни объясняла, что не может, что просто не в состоянии нырнуть куда-то через пространство, они-то помнят – один раз у нее получилось, значит, она только ленится. Нет, прямо никто ее в лени не обвинит – все улыбаются как заведенные, стоит появиться – только и слышишь: «Мага, Мага!» Уважают… У них, кажется, сложилось мнение о ней как о яростной пацифистке. Что это из-за своих пацифистских убеждений она не желает участвовать в общей борьбе против верхних суперов. Вот и ублажают всячески. Пытаются склонить на свою сторону. Бедные – не понимают, что ничем она на самом деле им не поможет… Золушка-замарашка, только нет у нее хрустального башмачка. Нету! Когда-нибудь они разоблачат ее, да будет поздно…
Ей и самой хотелось бы еще разочек попасть к той таинственной двери, просунуть руки сквозь холодный каменный панцирь, погладить одинокое живое существо – такое же одинокое, как и она сама… Может, вдвоем им было бы теплее в этом непонятном мире?
Надо возвращаться в Пещеры. Роскошные, битком набитые всякой невероятно дорогой всячиной. И где только они всего этого наворовали? По всему свету… Не считают зазорным брать то, что нравится. «Ха! Что ж, позволения спрашивать?» Как же – они супера! Да уж – супера…
… Что он там говорит? От этой боли молено сойти с ума… Кажется, снова предлагает баранину. Только не это, меня сейчас стошнит!
Частенько она стала меня накрывать – эта головная боль. И все при возвращении, уже почти на пороге Старых Пещер. В Пещерах проходит. Надо только добежать, доплестись, доползти. Неужто придется прекратить прогулки? Это тогда будет совсем как тюрьма. Здесь, среди гор, – хоть какое-то одиночество, хоть какая-то видимость свободы… Вот Виктор бы удивился, увидев, какой она заядлой туристкой стала. Он-то всегда говорил, что ее с места не сдвинешь. Да где он, тот Виктор…
Ох, надо все-таки уходить. Но сил нет. Ведь это сначала надо встать… И еще шагать, шагать до любящих тебя суперов. До обожающих суперов. До них, родных…
Боже, какая я стала циничная. Это же свинство, что я о них так думаю. Они-то все делают искренне. Они так тактично стараются не потревожить моих убеждений, – они считают, что у меня есть убеждения, и они их уважают. Точно так же, как эти пастухи, которые уважают право бедной приблудной туристочки отказаться от их щедрого угощения.
Какие они счастливые – эти пастухи. Живут себе по своим средневековым традициям, проявляют гостеприимство. И слыхом не слыхали ни про каких суперов – ни верхних, ни нижних. И имя, магическое для всех обитателей Старых Пещер: Доктор! – для них пустой звук. Так же, как и ненавистное имя Любомудрый. Боже, как им хорошо… Боже, как мне плохо…
А где-то рядом – ну буквально в двух шагах! – струился прохладный родничок свежего воздуха.
Она приподняла голову, жадно вдохнула. И, едва не застонав, сцепила зубы – это было совсем не то. Это была эфемерная свежесть. Образно говоря – это было свежее восприятие, свежее впечатление от мира. Кто-то из этих пастухов что-то чувствовал – что-то этакое… В другом состоянии это было бы интересно, а сейчас боль все никак не давала Магнолии понять – в ком из них и что за восприятие такое? Они же не супера какие-то! Прямо ну вот струится, и все тут…
Она собралась, напряженно вслушиваясь в себя, пытаясь отгадать источник струящегося светлого ручейка, – даже ладонь затрепетала и кончики пальцев занемели.
Заметив ее состояние, седоусый сделал знак старшему сыну. Тот послушно взял с лавки огромную черную бурку, обойдя стол, осторожно укрыл ее тяжестью плечи Магнолии
– Я не от холода дрожу, спасибо… – попыталась она воспротивиться, но седоусый успокоил:
– Отдохни немножко. Хочешь – полежи вот там, на топчане, согрейся. Мы тебе мешать не будем. А покушаешь, когда отдохнешь.
– Ну наконец-то! – провозгласил Алексенок, внезапно возникая рядом со столом.
Все вздрогнули, но он, не обращая на хозяев ни малейшего внимания, продолжил:
– Ну ты, Мага, даешь! Специально так запряталась, чтоб искать подольше?
Родная мордаха! Ласковая, улыбающаяся! Братик ты мой названый!
И боль отступила. Как бы даже с сожалением ослабила свои удушающие тиски. Черной дымной стеной отодвинулась подальше от рыжих полыхающих кудрей Алексенка.
Магнолия торопливо привстала, стараясь поскорее выбраться из-за громоздкой лавки, придвинутой к столу чуть не вплотную.
– Что, братик, чего случилось-то?
– Да как – совет у нас! – торжественно провозгласил Алексенок. – Большой совет. Вот так! Будем наконец решать – как с верхними быть дальше.
– А-а! Ну иду, – вздохнула она с улыбкой. Ох уж эти мне совещатели! Все б им заседать.
Она, наконец отодвинув лавку, выбралась, шагнула к Алексенку и не удержалась, поерошила, как всегда, ладонью сияние его рыжих кудрей. А он, паршивец, в ответ, как всегда, щелкнул ее по носу. Да еще и язык показал.
Магнолия взяла его мордаху и мягко развернула к пастухам, живописно-напряженной кучкой сбившихся у другого края стола.
– Познакомься, пожалуйста. Это хозяева здешнего милого приюта. Очень хорошие люди.
– А… – безразлично откликнулся Алексенок. – Ну ладно. Ты, Мага, как? Сама нырнешь или перетащить?
Ой, какой высокомерный – даже не стал смотреть на них. Отвернулся пренебрежительно, как от объектов, не заслуживающих внимания. Магнолия огорчилась. Вот что ее пугает в этих милых и ласковых нижних суперах: полное пренебрежение к обычным людям. Так что стоит им понять, что она большой ценности на самом деле не представляет, – ее тут же выбросят вон. Перестанут замечать. Как этих пастухов. Тоже мне сверхчеловеки. Полубоги неземные. Сами же обижаются на верхних, что те их в грош не ставят, – а сами! Еще о несправедливости какой-то толкуют!
– Тащи, чего уж… – грустно произнесла Магнолия и обернулась к пастухам: – Спасибо вам, извините моего братика, он такой невежливый. Нам сейчас надо уходить в… это… в другое место. Так что – до свидания, спасибо еще раз.
И, перед тем как Алексенок дернул ее за руку, ныряя вместе с ней, она увидела черные пристальные глаза мальчика-пастушонка – и за ними еще что-то, что рассмотреть уже было невозможно. Потому что все это осталось далеко позади. А они с улыбающимся Алексенком уже стояли в общем зале Старой Пещеры. Среди своих родных братиков и сестричек. И Нинель уже громко сообщала кому-то в другой конец зала:
– Нашлась она! Вот Мага, здесь! А оттуда ей откликнулся Федюшка своим солидным баритоном:
– Отлично! Значит, вернутся, кто искал, – и начнем уже.
2
– Слушай, Алексенок, это еще не скоро будет, – вздохнула Магнолия.
– А че такое? – забеспокоился рыжий братик. – Они ж тебя искать разбежались. Как сбегутся – так сразу! Че хочешь-то?
– Устала, – пожала плечами Магнолия. – Ты не принесешь стул из моей комнаты? Хоть посидеть. А то я большие советы знаю: как заседать начнем – до утра не закончим!
– Делов-то! – Алексенок даже повеселел. – Счас будет! – Он исчез и тут же вынырнул вновь. – А какой стул-то? Ты ж не сказала какой.
– Алексенок! – укоризненно покачала головой Магнолия. – Там их всего два! Все равно какой – лишь бы я сейчас села. Ноги гудут, как Доктор выражается. Ты тащи давай.
– Понял! – заверил Алексенок. И через секунду уже придвигал ей стул – тот, старинный, с красной плюшевой обивкой.
– Мага, я ты поесть случаем не хошь? – склонился он, когда Магнолия уселась. – А то б я быстро сготовил!
Нинель, пробегавшая в этот момент мимо, так стремительно обернулась на его слова, что чуть каблучок свой высокий не сломала. Однако это не помешало ей громко объявить:
– А зачем готовить?! У меня и так все готово. И все свеженькое: корм и питье. Проголодалась, Мага?..
Ее выкрик привлек внимание, кажется, буквально всех присутствующих в общем зале. Беготня в Старой Пещере как по команде прервалась, и все обернулись в их сторону.
– Нет, нет, не надо, спасибо большое – я не голодна, – тревожно пролепетала Магнолия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26