Глуховатый мужской голос забубнил в микрофон: «Весь коллектив нашего цеха копнителей номер два единодушно отмежевался от этих сорняков, этих экономических и общественно-политических диверсантов, предательски выросших в здоровом теле трудового коллектива нашего завода. На общем собрании цеха принято решение просить о поднятии нормы выработки в нашем цеху на тридцать процентов. Ответим трудовым энтузиазмом на происки замаскированного врага! Под неусыпным надзором держит качество продукции рабочий контроль…»
Едва приметный щелчок оборвал эту тираду почти на полуслове. Мужской голос исчез, а появившийся на его месте говорок дикторши бодро завершил: «И еще на одном решении трудового коллектива цеха хочется остановить внимание. В специальном обращении рабочих к Семену Викентьевичу Любомудрому они ходатайствовали об установлении черного почтового ящика, в виде исключения, непосредственно в помещении цеха».
«Бедный этот цех, – подумала Магнолия, подпирая голову кулачком. – И как же, однако, быстро этот Любомудрый всех скрутил. Раз – и все будто так и было…»
Проникало семь часов. По радио пошли новости. Информация по стране состояла из бессчетного числа сверхплановых кубо-тонно-километров, из фамилий передовиков и героев труда, чьими усилиями страна в сжатые сроки выходит из экономического хаоса, в который ее до недавнего времени погружали всяческие отщепенцы, утратившие народное доверие.
«Он даже и не пытается ничего нового придумать, – с некоторым недоумением отметила Магнолия. – Опять все то же: страна как трудовой лагерь… Добавил только палку-погонялку в виде суперов… Сумасшедший какой-то. И зачем ему эта власть, этот страх вселенского масштаба? А Доктор его еще и оправдывает! Ну не то чтобы оправдывает – не оправдывает, конечно. Но говорит – со всегдашней своей добродушной усмешкой, – что для нашей страны, привыкшей уничтожать своих граждан десятками миллионов, – этот Любомудрый совершенно нормальный политический деятель…»
Ее взгляд прошелся по корешкам учебников истории, стопкой сложенных не тумбочке. Последние две недели она читала преимущественно учебники истории. Самых разных годов издания. Нинель с Атанасом перешерстили, наверно, не одну библиотеку и натаскали ей множество учебников, начиная от самых старых – еще с «ятями». Она читала их взахлеб, получая какое-то болезненное удовлетворение от того, что, оказывается, вовсе не в первый раз прошлое переписывается наново.
Исторические фолианты, радиопередачи да прогулки по бесконечному лесу – вот что заполняло ее дни. Из этих трех составляющих единственной по-настоящему приятной была последняя составляющая – прогулки. Кто его знает, что уж такого было в лесу, но она полюбила его, как родного человека. Последние несколько дней вокруг лежал неглубокий сырой снег – шаги в нем тихо поскрипывали, сосны и ели были влажно-черны, а их верхушки шипели под ветром, как закипающий чайник. То, что творилось на душе во время прогулок, Магнолия как-то неосторожно обозначила словами «сладкая истома». Нинель потом долго потешалась над этой истомой. Но лучшего названия Магнолия так и не придумала.
Совершенно замечательным было полное безлюдье. Оказывается, бывают еще такие места! Избушка стояла среди непроходимого, сказочно-первозданного бурелома, где-то среди бескрайностей самого большого на планете материка – и так жить было можно. Наконец-то судьба-игрунья сжалилась над бедной девочкой-недоделочкой. Все будто позабыли про Магнолию. Лишь Нинель заскакивала да Атанас. Делились своими наблюдениями, пересказывали разные сплетни. Рассказывая о далеком, необычайно уродливом мире, булькало радио. Но все это было бог знает где и почти невзаправду. Давненько Магнолия не испытывала такого покоя, такого наслаждения стабильностью окружающего пространства. Не мучили головные боли, не обнаруживалось никаких неожиданных способностей, даже страх провалиться вдруг куда-то в иные измерения – и тот почти прошел. Удивительно! Даже не верится, что это возможно – принадлежать только себе и больше никому?!
Голос диктора вернул ее к свежим, гадким новостям. Он профессионально посуровел, изрекая: «Нет и не будет пощады злоумышленникам, которые под покровом ночи пытаются срывать, поджигать патриотические почтовые ящики. Возмездие настигает их молниеносно и неотвратимо!»
Магнолия сжалась под одеялом, вновь представив картину, что видела и ей подробно описала Нинель: улочка небольшого городка, на стене висит обыкновенный почтовый ящик, только выкрашенный в черный цвет и с ярко-желтой надписью поперек: «Для патриотической информации» – а рядом, на двух кольях – совсем молоденькая девушка. Колья мертвой древесиной входили в спину и, ничуть не испачканные в человеческой крови, даже не разорвав платья, выходили – одно из груди, другое из живота. А из лба, как указатель вины, торчал приоткрытый спичечный коробок, наполовину вросший в кожу, в череп, в мозг…
Эх, пропустила! Может, диктор до этого называл конкретное число попыток поджога? Хотя бы за последние дни? Вряд ли – такие цифры они обычно не сообщают. Подпускают какую-нибудь дежурную фразу – типа того, что число попыток резко идет на убыль. Может, и правда – идет. Вот Нинель давеча говорила, будто в магазинах побогаче стало. А на складах – беднее.
«… Велико же было ее удивление, – голос диктора принял какое-то опереточно-язвительное выражение, – когда прямо на ее глазах один из учеников-второклассников превратился в того самого Ангела справедливости, о которых она так недостойно отзывалась. Учительница-клеветница бросилась было бежать, но, как водится, далеко не ушла! Ее обезвредили вовремя. А активисты „Основания“ вкупе с местным подразделением самообороны свободных граждан сочли необходимым досконально проверить состояние всей общественной дисциплины в данной школе».
Это что-то новое. Неужто верхним суперам совсем уж нечего делать, что они принялись за учителей начальных классов. Или это единичный, случайный эпизод, о котором трубят, чтоб запугать уже всех – мол, до любого доберемся! – чтоб уж точно никому повадно не было осуждать Любомудрого?
Диктора-мужчину сменила диктор-женщина:
"Переходим к зарубежным новостям. Ширится международное признание вклада нашей страны в становление нового, более справедливого общемирового порядка. Сегодня состоялся телефонный разговор госсекретаря США Генри Джексона и исполняющего обязанности Президента Николая Григорьевича Кошкарева, в ходе которого Джексоном была высказана настоятельная просьба принять бессрочный заем в семьдесят пять миллиардов долларов, предоставляемый для восстановления экономики нашей страны двадцатью богатейшими семействами Америки. Опровергая появившиеся в последнее время слухи, Джексон подчеркнул, что заем является сугубо добровольным и представляет собой одну из форм благодарности нашей великой стране за то, что она дала мировому сообществу такого бесспорного лидера, как Семен Викентьевич Любомудрый.
Из Восточной Африки наш корреспондент сообщает. Положен конец военному конфликту между Дибурией и Кашнице. Вчера группа военных и гражданских руководителей обеих воюющих сторон, осознав бессмысленность творимого кровопролития, покончила жизнь самоубийством. Мирные переговоры начаты незамедлительно…"
Да он просто шантажист! Как ни объяснял Доктор, она так и не поняла – зачем этому шантажисту еще и международный уровень? Мало, что ли, безграничной власти над одной страной?
– Вставай, соня-засоня! – бодро заорала Нинель над самым ухом. – Завтракать будем! Да выключи эту муть, хватит расстраиваться. Опять небось про подвиги верхних рассказывают?
– Опять, – вздохнула Магнолия. – Уже и до Америки добрались, и до Восточной Африки…
– Ну, правильно, – согласилась Нинель, вынимая из шкафчика посуду, – не зря же Любо-мудрый объявил, что во всем мире наведет порядок.
– Про Алексенка с Матвеем так ничего и не слышно? – спросила Магнолия, нажатием кнопки затыкая диктора.
– Отыщутся! – беспечно откликнулась Нинель. – Раны небось где-нибудь до сих пор зализывают. Ты давай за стол скорей!
2
Магнолия сунула ноги в тапочки, заранее поведя зябко плечами. Выскочила в холодную горницу, застучала стерженьком рукомойника, обдавая ледяной водой руки, лицо – бр-р!… Полотенце, где полотенце?!
Нашарила, растерлась до красноты. Пучки трав, развешанные там и сям под толстенными балками потолка, едва заметно щекотали ноздри своими запахами. Некоторые из трав она знала: вот эта, с желтым многоточием головок – пижма, тот пучок целиком состоит из полыни, вон та трава, кажется, называется чабрец. Здесь, наверно, жила какая-нибудь травница-знахарка. Надеюсь, военные ничего плохого ей не сделали? Полковник Владимир Кириллович не признается. Только и остается надеяться, что прежний хозяин покинул избушку добровольно. Что его не выкинули прикладами в лес, в чащу, на съедение диким зверям – а переселили куда-то в другое, не менее безопасное место. Только и остается, что надеяться…
Как все-таки все погано в этом мире. Стоит только вдуматься – и так на душе гадко делается! Оно, конечно, надеяться можно… Надеяться и верить, что военные проявили тактичность и гуманность, освобождая понадобившееся им помещение. Можно – если только забыть, как военные обращались с ними самими, когда были в силе…
– Нинель, а ты тоже живешь где-то, где раньше другие жили? – спросила Магнолия, возвращаясь в теплую комнату.
– Это военная тайна! – строго ответила Нинель, по-хозяйски оглядывая стол. И облизнула мизинчик. – Ну-ка, садись, попробуй!
– А все-таки?
– Не-а. Там никто не жил. Там такой каземат – без окон и дверей. Из обычных людей туда никто не зайдет. Удобно. Все это на глубине десять метров. Сверху – город. Ходят, ездят – и знать не знают…
– Нинель, – вдруг перебила ее Магнолия, – а ты не жалеешь, что сейчас не с верхними?
И у самой на душе похолодело от этого вопроса. Давно хотела спросить – все не решалась. А тут вдруг само с языка сорвалось.
– Ты че! – возмущенно закричала Нинель. – Совсем сдурела?! С этими бандюгами?
А потом помолчала, покусала ноготок, сказала тихо:
– Не, не жалею. Они, конечно, сейчас самые главные на планете… То да се… Конечно, кто ж отрицает. Но знаешь, когда самый счастливый миг в моей душе был? Когда ты нас освободила. Из-под власти Первого пульта. Ага. Ты даже не представляешь, какое это ощущение, когда тобой правит пульт. Даже и представить не можешь…
– Какое? – спросила, заинтересовавшись, Магнолия.
– А черт его знает. Будто замуровали тебя. Будто сидишь в доске. Или в стене цементной. Все видишь, слышишь – лицо так, немножко торчит наружу, чтоб дышать… Да вроде и все тело снаружи, а все равно пульт тебя так крепко держит! Может, видала – дома украшают такими фигурами: они наполовину в стене, а свободной половиной что-то делают, прямо иногда целые сцены разыгрывают…
– Барельефы?
– Во-во. Это слово. Вот и мы из пульта торчали такими барельефами. Но ты пойми, когда ты там, внутри, под властью пульта, – ты этого не замечаешь. Наоборот – губы прямо так от радости и расплываются. Еще б! Повелителю пульта служишь! А то ощущение – ну будто в стену вморожен – оно где-то совсем в глубине. И только когда освободишься – такой восторг, такое облегчение: избавилась наконец-то! Можно жить дальше! Теперь весь мир вокруг – для тебя!
– А верхние? Как ты думаешь, они так же несчастны под властью пульта?
– Это не несчастье. Вот, все-таки ты не поняла! Это – ну как если тебя по голове палкой ударили и ты лежишь, ничего сообразить не можешь. Это унижение, бесстыдство – ну какие еще слова бывают? Вот собрать все плохие слова вместе – это и будет: власть пульта.
– Бедный Виктор… Бедные все они…
– Ага. Бедные-то бедные, а если грохнут – мало не покажется! Твое счастье, что они с Любомудрым до сих пор не прознали, кто такой нашелся – нижних освободил. Мы-то, когда ты с Главным пультом манипулировала, тебя почувствовали. А для них это было как гром среди ясного неба.
– Как это – не прознали? Доктор же – ты что, не помнишь? – логически обосновал, что, кроме меня, этого сделать вообще некому было! Вы все постоянно находились с Любомудрым – одной меня не было. Кому ж еще, как не мне, манипулировать с Главным пультом? Даже теоретически – больше некому было. Забыла, что ли, как Доктор на меня напустился на прошлой неделе, когда ты меня к ним ко всем притащила? Орал чуть не до хрипоты, что я для верхних – самая лакомая добыча!
– Доктор? Ну раз Доктор говорил – значит, так и есть, – поджав губы, согласилась Нинель.
– Кстати, как он? Скоро изобретет обещанный парализатор? Что говорит?
– Шутит все. Бегает по своей лаборатории, химическим дымом провонял весь…
– Ой… – тихонько сказала вдруг Магнолия, замирая с расческой в руке. – Ой…
3
– Что, что случилось? – встревоженно обернулась Нинель.
– Голова… м-м… голова… – только и смогла прошептать Магнолия, сжимая пальцами виски.
– Неужели выследили? – упавшим голосом спросила Нинель. Руки у нее опустились, уроненная ложечка звякнула об пол – она не заметила. – Бежать надо, Мага, не ложись – нырнем, пока не поздно…
Магнолия, присев на кровать, бессильно, бессмысленно тянула на себя одеяло – ее мутило невероятно.
– Да, нырнем… – шептала она. – Нырнем…
Но было уже поздно. Воздух в комнате шевельнулся – и перед ними предстал, невозмутимо помаргивая, Атанас. И сразу от головной боли не осталось и следа.
– Ты! – с облегчением выдохнула Нинель. И тут же яростно напустилась на него: – Ты чего?! Верхним заделался?!
– Да вроде нет, – широко улыбнулся Атанас.
– А у Маги голова почему заболела? – не меняя тона, закричала Нинель ему в лицо. – Почему?
– Я тут хотел показать, – Атанас спешно тащил из внутреннего кармана куртки, – я тут достал… Вот.
Он протянул на ладони пистолет. Пояснил:
– Надо же Маге защищаться в случае чего!
– Ага! – торжествующе воскликнула Нинель, обращаясь к Магнолии. – Ты видишь он с пистолетом. А у тебя голова заболела! Ты поняла фокус? Он же с оружием – значит, он готов убивать, вот у тебя голова и болит! Ты же готов убивать?
– И не думал я вовсе ничего такого…
– Ага, не думал! Раз оружие взял, значит, уже думал! Да убери от меня эту гадость! Суешь…
– А ведь и правда, Атанас, – сказала Магнолия, выбираясь из-под одеяла, – раз взял оружие причем, зная, что это именно оружие, знал, значит, наверно, ты внутренне где-то прикидываешь, как его это… наверно, меняется – бедная моя голова начинает чувствовать прибытие потенциального убийцы.
– Да я вообще-то тебе его принес. И, в конце концов, должны мы защищаться?
– То есть – убивать? – уточнила Нинель.
– Да хоть и убивать! Что ж я – просто так стоять буду, если верхние станут расправляться с Магой?
– Только с Магой? – не вполне последовательно возмутилась Нинель. – Значит, если со мной верхние захотят расправиться – ты и пальцем не пошевелишь?
– С тобой? – удивился Атанас. – А чего – с тобой? Ты – совсем другое дело. Ты отнырнешь, да и все. Это вот Мага…
Нинель надулась и сердито пробурчала:
– Мага, Мага… Только и разговоров, что про Магу… И вообще – чего ты сегодня приперся? Сегодня не твой черед!
– А я… это… – смутился Атанас. И даже покраснел. А потом только вспомнил: – Да я же пистолет принес!
– А вот как принес, так и относи! Чтоб через минуту ноги твоей здесь не было! Моду взял – таскаться каждый день! – разбушевалась Нинель.
Лицо у нее покраснело, рот некрасиво искривился, в глазах стояли слезы. «Хорошая моя – как она за меня переживает!» – растроганно подумала Магнолия. И, чтобы как-то разрядить обстановку, сказала, ласково глядя на Нинель:
– Ну ладно, чего уж, он же ничего не хотел плохого. Пусть уж остается, а?
И, обернувшись к Атанасу, ободряюще подмигнула: мол, держись – сейчас мы нашу Нинель дорогую угомоним!
Нинель так и замерла с приоткрытым ртом. И действительно – мгновенно угомонилась.
– Ах вот как! – отрывисто произнесла она. – Вот оно что! – И побледнела. Да так быстро, будто румянец вдруг впитался в щеки. – Оказывается, я тут лишняя?
– Нинель! – возмущенно-укоризненно воскликнула Магнолия.
Но Нинель была неумолима:
– Ладно, выясняйте отношения сами, а я… дела у меня, вот. Вечером буду. Пока. И исчезла.
– Нинель, подожди! – огорченно крикнула Магнолия, но уже в пустоту. Вот и заступилась, называется!
А бедный Атанасик совсем понурился. Конечно – тут обрадовать хотел, а они обе как налетели… Зря, в самом деле. Наш Атанасик такой заботливый. Нинель из-за этого даже психовать в последнее время начинает. А он – все равно… А может, он влюбился?
– Атанас, ты в меня, случайно, не влюбился? – с удивлением спросила Магнолия.
– Я?! – с пылким возмущением вскричал Атанас.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26