А вот японцы называли этот вид непритязательной скромности шибуи, так называли суровую складку у уголков рта, возникающую после первой попытки прожевать недозрелый плод хурмы. Скромный решетчатый орнамент стен отличался спокойствием и уравновешенностью - деревянные квадраты, оклеенные бумагой - традиционный японский дом, - плетеные циновки, устилавшие пол, мягкий, рассеянный свет неизвестно откуда - такая обстановка могла быть в доме какого-нибудь преуспевающего торговца, но уж никак не вязалась с приближенным самого Императора. Единственным свидетельством тому, что дом этот принадлежит человеку очень богатому, было наличие здесь живых слуг - не роботов, и женщины эти отличались изысканной, слишком совершенной красотой, что не оставляло никаких сомнений в их происхождении: живые результаты успехов генной инженерии - нингье. Мунимори должен хотеть чего-то чрезвычайно деликатного, размышлял Кавашима, углубляясь вслед за своим начальником в лабиринт его личной резиденции. Доселе ему даже слышать не приходилось, чтобы адмирал Флота проявил к кому-нибудь подобное расположение, ну разве что, может быть, к самым высшим из высших, к членам Имперского правительства.
Большая часть старших офицеров Империи проживала здесь, в недрах медленно вращавшегося Небесного Дворца в непосредственной близости от Хризантемового трона. Резиденция Мунимори располагалась на уровне одной шестой G колеса Тенно Кьюден, и эта сила притяжения - намного меньшая, чем на Земле. Скорее, она была примерно такой, как на Луне, - очень приходилась ему по душе. Здесь он мог передвигаться с завидной грациозностью и легкостью, одним прыжком перенося свою массивную фигуру через широкие, плавно изгибающиеся проходы и коридоры, и Кавашиме, идущему следом, приходилось поторапливаться, да при этом смотреть в оба, чтобы ненароком не споткнуться и не упасть, потеряв при этом лицо. Глядя на Мунимори, он усомнился в том, что этот великан смог бы с такой же непринужденностью выписывать подобные пируэты в условиях настоящей гравитации.
Они остановились в одном из помещений, отличавшемся особенно спартанской обстановкой, но не в том, что было отведено под чайные церемонии. Здесь не было никакой мебели, за исключением разве что циновок на полу, старинного стенда с мечами на стене и необычной, причудливо изгибавшейся иночи-зо, помещенной в небольшую нишу.
- Прошу вас подождать здесь, - это прозвучало почти как приказ и Кавашиму оставили одного.
Внимание его целиком сосредоточилось на иночи-зо, "живой статуе" высотой, наверное, сантиметров тридцать-тридцать пять. Подобно какому-нибудь растению торчала она из горшка с землей, но в действительности была живой плотью, которой ухитрились придать скульптурную форму, нежнейшим созданием, гомункулусом - плодом труда генинженера-ваятеля. Статуэтка эта по форме своей очень напоминала мужское тело, конечности которого грациозно обхватывали туловище, застывшее в странном, томном изгибе. Стараниями скульптора лицо было вписано в грудь; раскрытый рот застыл в беззвучном и вечном зове, в то время как живые и беспокойные глаза не упускали ни единого жеста Кавашимы.
Ему, несомненно, не раз приходилось слышать об этих занятных предметах, но видел он это впервые - явление было редкое и вследствие необычайной дороговизны доступное лишь чрезвычайно состоятельным людям. Каждая из них была уникумом, шедевром; по общему мнению, они подразделялись на два класса - на таношими-зо, пребывающих в состоянии перманентного оргазма, и их точные копии, правда, выполненные в более темных тонах - курушими-зо, существование которых сводилось к преодолению вечных мук, к страданию, к агонии, которой не было конца.
Стоявшая здесь фигурка, несомненно, страдала. Кавашима невольно уставился прямо в эти безмолвно взывающие к нему глаза - зрачки их были блекло-голубого цвета - и вздрогнул. У него возникло ощущение, что он глядит в два бездонных омута отчаяния и ужаса.
- Это моя самая большая гордость, - произнес голос Мунимори прямо за его спиной.
Кавашима резко повернулся - он не слышал, как сюда зашел адмирал.
- Это... очень интересное... - он не мог подобрать подходящего слова.
- Один из шедевров Цуру.
- Ах, это он! - Доктор Мазанори Цуру был одним из талантливейших геноваятелей Нихон, создававший из плоти, крови и мозга невиданные ранее шедевры, художник, чьим холстом и резцом была ДНК. - Но, если это его произведение, то оно, несомненно, очень старое.
- Да, ему почти девяносто лет. И все же, мне кажется, оно еще проживет не одно столетие. Я на это надеюсь. Лучшего воплощения человеческих мук под Великим Колесом создать невозможно. - Мунимори покровительственно возложил руку на сгорбленные, лишенные головы плечи создания. Кавашима различил, как тельце скульптуры напряглось и задрожало от этого прикосновения. - Почти девяносто процентов этого генотипа - чисто человеческий материал. Его нервная система приспособлена для передачи постоянных болевых ощущений, она очень крепка - живую ткань перед этим подвергали воздействию огня, во избежание болевого шока и гибели в будущем, с тем, чтобы ни мозг, ни передающие нервные волокна не атрофировались от боли. Мозг его функционирует безупречно и, согласно сертификату, был обучен посредством вживленного компьютера, посему он вполне адекватно воспринимает себя, оказавшись в этом переплете. Ведь именно это наполняет работу таким глубочайшим смыслом, понимаете? Ведь это не просто какая-то живая скульптура, нет, это не просто безделушка, на которую можно лишь глазеть. Это живая душа, мыслящее существо, полностью осознающее свое место в том аду, в котором пребывает.
Внезапно Кавашима ощутил головокружение, ему показалось, что белые стены начинают наваливаться на него. Для чего все это? - хотелось ему спросить, но разве мог он Требовать каких-либо объяснений по поводу этого кривого, изогнувшегося чудища - хозяин дома неизбежно воспринял бы это как оскорбление.
- А оно... он может говорить?
- Нет, нет, что вы! Легких здесь нет, нет и речевого аппарата, голосовых связок. Рот - не более чем удачная имитация. Я должен ведь поливать его, как растение, особым раствором и делать это ежедневно, иначе оно впадет в кому и погибнет. А вот уши настоящие. Оно может слышать, что мы тут с вами говорим, и все понимает. Ну разве это не чудо?
- Замечательно, мой повелитель.
- Иногда я даже подумываю, а не сошел ли он с ума за эти девяносто лет? Но вы только взгляните в эти глаза. Сошел он с ума или нет, он чувствует - после стольких лет! Время от времени я даже разговариваю с ним, обещаю освободить его из этого плена. Не знаю, верит он мне или нет, но я все же позволяю себе эту маленькую ложь, поскольку он должен надеяться, хотя год за годом проходят в непрерывной агонии. Скажите мне, Чуджо-сан, вы не верите в переселение душ?
Такая внезапная перемена темы явно выбила Кавашиму из колеи.
- Я... я никогда не задумывался над этим, Мунимори-сама, и никогда не считал себя религиозным человеком. Не думаю, чтобы я верил в разные там души.
- Вот как. Практик-прагматик, не так ли? Ну, а я вот верю. Слишком уж много пришлось мне повидать на своем веку, чтобы не верить. Я иногда думаю вот о чем: а может быть, мы, создавая эти генетически скроенные шедевры, помещаем в них души тех, кто обречен на вечные муки за все свои мыслимые и немыслимые грехи и преступления в прошлых жизнях? - Он любовно похлопал по телу этого жуткого существа и, когда убрал руку, то почувствовал, как по нему прошла легкая судорога.
- Может быть, после этой вечности в миниатюре, заполненной страданиями, и очищается путь для окончательного перехода в Нирвану? Может быть, боль, однажды перенесенная здесь, заставит их души возрадоваться, когда разорвется круг Великого Колеса?
Кавашима попытался сформулировать вежливое возражение, но потерпел фиаско. Он понял, что попал в ловушку. Эти глазки, в которых застыла вечная боль, безмолвно умоляли его о том, чего он не мог им даровать, а Мунимори даровать отказывался. Какой же должен быть у этого человека образ мышления, чтобы подобное зрелище могло ассоциироваться у него с художественной завершенностью и располагать к созерцательности?
- У меня к вам три распоряжения, Чуджо-сан, - Теперь тон Мунимори стал жестким и деловым. - Одно предназначено для всех ваших подчиненных, другое - лишь для вашего личного ознакомления.
Резким жестом Мунимори протянул Кавашиме два диска с записанной на них информацией, и тот с поклоном принял их. Прижав один из дисков к ячейке, соединенной с устройством памяти, он почувствовал, как данные стали переходить в его цефлинк. Задав ключевой термин, он расшифровал сообщение. Оно было коротким. Это был Императорский эдикт с печатью Мунимори... И по содержанию, и по стилю этого документа Кавашима без труда догадался, что автором был сам Мунимори. Документ не мог вызывать никаких двояких толкований и касался вопроса об увольнении из рядов флота всех офицеров, которые не могли похвастаться тем, что родились на территории "Дай Нихон" - "Великой Японии", включавшей такие экстерриториальные образования, как Филиппины, Сингапур и всю западную и северозападную часть Тихого океана, не говоря уже о самих островах.
Нельзя сказать, что распоряжение это было сюрпризом для Кавашимы, он ждал его с тех самых пор, когда стало известно о кончине Императора Фуши. Очень многие офицеры, гайджин по происхождению, загодя решили подать рапорты, прекрасно понимая, кто теперь восседает на Хризантемовом троне.
- У вас не возникнет сложностей с проведением в жизнь первого распоряжения, Чуджо-сан?
- Нет, проблем не будет никаких, Мунимори-сама. Многие из моих людей будут лишь приветствовать это.
- Прекрасно. А теперь, пожалуйста, прошу ознакомиться со вторым распоряжением, в особенности прошу обратить внимание на вводную часть.
Прижимая второй диск к ладони, Кавашима почувствовал, что это распоряжение, загружаемое сейчас в память его цефлинка, гораздо длиннее первого. Он догадался, что это должны были быть приказы флотам, включавшие буквально все: от указаний каждому кораблю в отдельности, до подробнейших инструкций для тыловых служб. И действительно, стоило ему лишь раскодировать документ и бегло просмотреть вводную его часть, как он понял, что не ошибся. "Цветок сакуры" посылали на войну.
- Насколько достоверна эта информация? - спросил Кавашима, закрыв глаза и читая то, что пробегало перед его внутренним взором.
- Абсолютно достоверна, - последовал ответ адмирала флота. - Нам уже было давно известно об акциях бунтовщиков в Новой Америке. У нас там достаточно разветвленная агентурная сеть и оттуда к нам поступает непрерывный поток информации о внутриполитической ситуации.
Отправив документ в архив, Кавашима открыл глаза.
- Это весьма неожиданно для меня, Мунимори-сама. Я ожидал приказа направиться в Ши Драконис.
Ши Драконис V - Эриду - совсем недавно продолжила длинный список Сопредельных миров, пытавшихся отколоться от Земной Империи.
Мунимори нахмурился.
- Положение на Эриду в данный момент стабильно. Хотя поверхность планеты и орбитальные сооружения все еще находятся в руках восставших, одна из Имперских эскадр прибыла с Харити и находится на орбите. Сейчас там как раз действует перемирие.
- Если мы сейчас удовлетворимся тем, что просто станем откликаться на провокационные действия бунтовщиков, - продолжал Мунимори, - то сами загоним себя в ловушку. Стало известно, что 26-я Дракона - политическое сердце мятежа. Взять эту систему, взять Новую Америку - и всему этому мятежу конец.
- Нам немало приходилось слышать о том, насколько самостоятельно и независимо это правитeльcтвo, мой повелитель, но официальная позиция на этот счет, гм, такова, что в отношении внутренней организованности и порядка у мятежников масса недостатков.
- Хотя нам не по душе даже намек на то, что мятежники могут образовать что-то, по своим функциям близкое к законному правительству, - медленно произнес Мунимори, - нам, по крайней мере, необходимо оставаться честными хотя бы перед самими собой и все же признать тот факт, что они собираются обзавестись именно правительством и ничем другим. Уже в течение многих месяцев в Новую Америку стекаются представители из очень многих оппозиционно настроенных колониальных миров Шикидзу, и теперь они уже открыто собрались в столице планеты.
- Вы говорите, собрались, мой повелитель? А с какой целью?
На лице Мунимори появилась безрадостная улыбка.
- Наша разведка докладывает, что у них самих нет еще полного единства в этом вопросе. Некоторые из этих представителей желали бы слегка перелицевать Гегемонию, изъяв ее из-под контроля Империи, если предположить, что такое вообще возможно. Другие же рьяно выступают за полное отделение, за создание некоей Конфедерации из них самих в качестве самостоятельного государства. - Он покачал головой. - Разумеется, приди к власти любая из этих фракций, это неизбежно вызовет шок.
- Вы правы, Генсуи-сама.
- Вы должны развернуть свою эскадру "Цветок сакуры" немедленно, Чуджо-сан. Носитель "Донрю". Пять тяжелых крейсеров, восемь легких. Двенадцать эсминцев. Восемь десантных кораблей, на борту которых должно быть сосредоточено общей численностью до четырехсот установок "Шагающая смерть". Небесного лифта в Новой Америке нет, так что вам придется использовать корабли, способные входить в плотные слои атмосферы, и военные аэрокосмолеты для обеспечения нужным количеством посадочных площадок для транспортов. По пути вам предстоит сделать остановку на нашей базе в Дайкоку, где к вам присоединятся выделенные дополнительно корабли. Детали операции включены В текст вашего приказа.
- Все ваши распоряжения будут выполнены в точном соответствии, Генсуи-сама.
- Не сомневаюсь, Чуджо-сан. Я полностью доверяю вам. А теперь... надеюсь, вы окажете мне честь разделить со мною чайную церемонию?..
Помещение, выбранное для чайной церемонии, было строго выдержано в традициях - около девяти квадратных футов площадью и, что самое замечательное, оно имело настоящую дверь, а не эти нанотековские исчезающие панели. Кроме Того, дверь эта была настолько низка, что те, кто собирался участвовать в церемонии, должны были вползать туда буквально на четвереньках - традиция, сохраняемая веками, поскольку лишь данная поза могла свидетельствовать о взаимном доверии и о том, что претенциозность и спесь люди оставляли за порогом. Дело в том, что попасть в помещение для чайной церемонии с двумя традиционными самурайскими мечами катана и ваказаши было попросту невозможно.
Внутри снова те же голые стены, лишь скромный свиток украшал нишу с установленным в ней небольшим букетиком цветов. Через отодвинутую панель можно было любоваться пихтами и покрытой мхом землей, крохотным садиком и таким же крохотным бассейном, выложенным камнями, - словом, сценами из той, земной жизни. Эффект присутствия был настолько силен, что Кавашиме даже стало казаться, что ноздри его улавливают запах хвои... Видимо, это, так же, как и едва уловимая дымка от воскурений, были частью псевдореальной запрограммированной сцены. Хозяйка чайной церемонии, вызывающе красивая нингье, стояла на коленях в садике и кипятила воду в железном сосуде, держа его над тлеющими угольями, - воплощение грациозности, ни одного лишнего движения. Если бы не недостаток земного притяжения, вполне можно было бы предположить, что все это происходит не в синхроорбитальных высях Тенно Кьюден, а в окруженном деревьями чайном домике где-нибудь в префектуре Киото.
Разговор перешел в более формальное русло, внешне сдержанные, но внутренне совершенно раскованные Мунимори и Кавашима подробнейшим образом обсуждали достоинства и особенности сосудов для заварки, пиал, висящей в нише миниатюры, букетика цветов, ловких рук хозяйки, выполнявшей древний, как сам мир, ритуал приготовления чая.
Кавашима чувствовал себя пристыженным и не совсем порядочным по отношению к своему повелителю. Мунимори оказывал ему такую честь, о которой он даже не мог и мечтать, а Кавашима, несмотря на это, так и не смог оставить досаждавшие ему мирские мысли за стенами этого помещения. А они снова возвращали его к этому жуткому созданию, посылавшему полный невыразимой муки взгляд своих ярко-синих глаз.
У Кавашимы не оставалось никаких сомнений в том, что это был рассчитанный удар, что вся эта сцена была задумана для него - просто Мунимори решил весьма недвусмысленно и без помощи слов, поскольку слова здесь, явно, безнадежно проигрывали, дать ему понять, что это он, Мунимори, был для Кавашимы единовластным человеком, могущим и казнить, и миловать. Перед ним на коленях стояла хозяйка чайной церемонии, она почти до пены взбила щеточкой едва залитую кипятком щепотку чая и, отвесив глубокий поклон, безмолвно предложила пиалу ему.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40