Вдруг перед ним возникла Русса, неизвестно как материализовавшаяся из еловых ветвей.
— Надеюсь, мои блинчики не расплющатся в этом битком набитом рюкзаке? Похоже, Дум приготовила еды на целый полк. Ну ладно, поскакали, посмотрим, на что ты способен после сладкой жизни в лагере. Вперед — и не отставать!
Зайчонок рванул так, словно отпустили тугую пружину, и полетел прочь от родного дома навстречу неизвестному.
ГЛАВА 5
Дамуг Клык, новый повелитель Бродяг, сидел на ветхой корме поваленного набок корабля, некогда принадлежавшего отцу, и смотрел на восходящее солнце. Ни ветерка, ни ряби не пробегало по гладкой поверхности воды, бледно-зеленой у берега и набирающей цвет в глубине. Пролетела пара белых чаек, крича друг другу: «С добрым утром!». Края единственного легкого облака светились перламутром, а небо было такой невероятно-незабудковой голубизны, какая может быть только ранним весенним утром. Солнце поднималось все выше, и вот уж последние капли зари стекли в море, оставив лишь тонкую алую жилочку там, где вода сливалась с небом.
Но все это не восхищало Дамуга, и ухо его не радовал тихий шепот отлива. Кончиком меча он угрюмо ковырял изношенные доски старого судна, гнилые, набухшие от воды, обглоданные раками и покрытые пятнами липкой тины. Какое-то насекомое медленно выползло из влажной древесины. Волнообразно двигая поблескивающей спинкой и шевеля усиками, оно неуклюже подползло к передней лапе Великокрыса. Быстрым движением Дамуг уколол его мечом и стал наблюдать, как оно извивается в предсмертных муках.
На берегу уже начали разводить костры для приготовления завтрака, застучали барабаны. Армия Бродяг просыпалась навстречу новому дню. Дамуг Клык почувствовал, что за спиной стоит Длинношей, но даже не потрудился обернуться, когда тот заговорил:
— Пустые котлы ведут к восстанию, Острейший. Пора бросать меч, сегодня же!
Дамуг резко скинул умирающее насекомое в воду и встал. Когда он повернулся к Длинношею и заговорил, его морду перекосила такая злоба, что челюсть еле двигалась, а голос звучал хрипло.
— Я сам знаю, что делать, безмозглый вертляй! Но что будет, если меч повернется волнистым концом, а? Куда мы поплывем на этих развалюхах? Да мы потонем, даже не успев отчалить! Здесь же нет ни одного приличного корабля! Так что иди собери остатки своих мозгов и не приходи больше с этой идиотской ухмылкой, давая мне советы, в которых я не нуждаюсь, придурок!
И прежде, чем Длинношей успел ответить, Дамуг ткнул его концом меча под подбородок, сильно надавив. Ласке пришлось подняться на цыпочки, дрожа от ужаса, а Дамуг проговорил, глядя бедняге прямо в глаза:
— Ну что, нравится? Я отучу тебя умничать. Давай улыбнись-ка теперь, как минуту назад, этой своей дурацкой улыбочкой!
Кадык Длинношея дернулся, и он быстро заговорил, едва успевая перевести дыхание от боли и страха:
— Дамуг, Ваше Острейшество, я знаю выход, я знаю, как вам надо поступить, именно поэтому я и пришел!
Меч резко опустился и воткнулся в корму прямо между лап ласки. Дамуг улыбнулся и заговорил спокойнее и мягче. Длинношей понял, что буря миновала, во всяком случае пока.
— Длинношей, браток, я знал, что ты предложишь мне выход из этого крайне затруднительного положения. Молю тебя, скажи, что мне делать?
Потирая шею в том месте, где клинок Дамуга оставил рубец, Длинношей присел на палубу и достал из-за пояса маленький, но тяжелый медный зажим.
— Ваш отец часто пользовался этим, потому что любил ходить в море. Все повторял, что это лучше, чем отбивать лапы о камни и шишки. Если позволите, я покажу вам, как работает этот зажим. Можно ваш меч?
Длинношей поднялся.
— Смотрите, Бродяги слушаются меча. Острейший подбрасывает его в воздух, и армия идет туда,
куда укажет лезвие. При падении меч всегда вонзается в землю одним концом крестовины, и, если сверху оказывается волнистое лезвие, мы плывем, а если ровное, — идем по суше.
— Я все знаю, не тяни.
Длинношей почувствовал угрозу в тоне, каким были сказаны эти слова. Он быстро прикрепил медный зажим к крестообразной ручке о той стороны, где было волнистое лезвие, и подбросил меч. Это был слабый бросок: меч всего лишь раз перевернулся в воздухе, сверкнув на солнце, и тут же воткнулся ровным лезвием вверх.
— Вот видите, Ваше Острейшество! И так получается каждый раз, потому что со стороны волнистого лезвия прикреплен груз, притягивающий его к земле первым. Главное — не подбрасывать слишком высоко. Попробуйте сами: просто немножко выворачиваете лапу при броске, и меч падает так, как вам надо.
Дамуг Клык был не из тех, кто верит на слово. Он несколько раз повторил хитрый трюк, и каждый раз меч падал ровным лезвием вверх. Дамуг снял зажим и прикрепил его к своему браслету.
— Хорошая работа, Длинношей. Оказывается, ты не такой уж и тупой.
Ласка почтительно поклонился:
— Я служил вашему отцу, Гормаду Тунну, покуда он не превратился в слабоумного старика и не перестал обращать внимания на мои советы. Держитесь меня, и я смогу прославить имя Дамуга Клыка на море и на суше. Все будут бояться вас, вы станете самым известным из всех Великокрысов в истории.
Дамуг кивнул.
— Будь по-твоему. Отныне ты — мой советник, и я разделю с тобой успех.
Но прежде, чем Длинношей успел поблагодарить повелителя, острие меча уперлось в его правый глаз. Дамуг смотрел на ласку с улыбкой, холодящей душу сильнее ледяного ветра.
— Ах ты, плут! Решил стать этаким маленьким консулом при сильных мира сего! Ты на кого коготь точишь, а? Слушай меня внимательно: если ты хоть раз попытаешься обмануть меня, я сделаю так, что ты будешь верещать от боли целый сезон, прежде чем умрешь.
ГЛАВА 6
Крысы Чихун и Чесун были обыкновенными солдатами армии Бродяг. Сейчас они карабкались на груду валунов в задних рядах огромной армии, собравшейся на церемонию Бросания Меча. Они толкались и пихались, пытаясь разглядеть выложенный камнями круг, где должно было состояться действо. Офицеры пригласили капитанов занять места в первом круге в соответствии с иерархией, остальные же были вынуждены отталкивать друг друга, вставать на цыпочки и подпрыгивать, чтобы хоть что-нибудь разглядеть.
Нетерпеливый Чихун взобрался на спину вялому, флегматичному Чесуну, который согнулся под его тяжестью и пробубнил:
— Ну и что там?
Чихун ущипнул его за ухо изо всей силы:
— Давай, рыхлоспин, выпрямляйся, не видно ничего! Похоже, Острейший будет речь толкать!
И Чихун еще сильнее сдавил ухо приятеля.
— У-у-у, больно же! — не выдержал Чесун и подался вперед, толкнув большого толстого горностая.
Тот обернулся и прорычал:
— Слушай, ты! Если не прекратишь толкаться, я устрою тебе штучку похлеще прищемленного уха, понял? Я тебе хвост на нос натяну и бантиком завяжу! Пшел отсюда!
Но тут над толпой разнесся резкий, громкий голос Дамуга:
— Сегодня во сне мне явился дух горячо любимого мною отца — Гормада Тунна! Он поведал, что меч упадет ровным лезвием вверх, и тогда для всех Бродяг наступит Великий Сезон расцвета и побед: даже у простого солдата будут деньги, рабы и земля. Я, Острейший Повелитель, передаю эти слова вам, мои друзья и соратники!
Чихун не смог подавить смешок:
— Уи-хи-хи-хи! «Горячо любимый отец»? Послушать его, так можно подумать, что их вовсе и не тошнило друг от друга! Да, Дамугу туго придется теперь, если меч упадет морем кверху, можешь не сомневаться.
Толстый горностай снова обернулся, многозначительно положив лапу на кривой нож:
— Вам придется еще не так туго, если вы не закроете рты, шутники!
В этот момент меч взлетел в воздух. Все замерли. А уже через минуту громкие крики сотрясали воздух вдоль всего пляжа:
— Сушей вверх! Сушей вверх!
Чесун поднял грязную лапу и почесал больное ухо:
— А что все это значит-то?
Толстый горностай вновь развернулся и на этот раз дал Чесуну в живот, а Чихуну по носу. Оба повалились на землю, один на другого, а горностай встал над ними, уперев лапы в бока, и, скребя грудь, процедил:
— А это значит, что тебе надо мыть уши почаще, а твоему приятелю — держать рот на замке. Есть еще вопросы, болваны?
Схватившись за разбитый нос, Чихун сумел быстро отреагировать:
— Нет, господин, нам все ясно, господин!
А Дамуг тем временем раздавал приказы десяти капитанам, каждый из которых возглавлял сотню солдат:
— Пришел конец сезонам скитаний вдоль побережья. Мы пойдем в глубь континента, сметая все на своем пути. Будем засылать разведчиков, чтобы те доносили о любом лакомом кусочке. Пусть корабли гниют дальше, нам больше не нужны их жалкие ошметки. Так что жгите свои жилища, съедайте весь оставшийся провиант. Мы выступаем завтра с первыми же лучами солнца. Теперь идите и принесите доспехи Острейшего!
В ту ночь Дамуг облачился во все доспехи. Расклешенная оранжевая мантия отца, распахнувшись от ветра, обнажала блестящий серебряный панцирь, закрывающий грудь, короткий килт из змеиной кожи и перевязь из мелких золотых цепочек, украшенную черным турмалином. На голове сиял медный шлем, увенчанный высоким острием, с защитной стальной сеткой на шее. Спереди шлем доходил ему почти до подбородка, а посередине были сделаны две узкие прорези для глаз.
Едкий дым поднимался к небу, на котором не было в эту ночь луны. Горели многочисленные лачуги, бросая отсветы на боевые доспехи Дамуга Клыка, Острейшего Меча всех Бродяг. Опустошая последние бутылки, доедая оставшиеся запасы и распевая дурными голосами, армия Бродяг отмечала свою последнюю ночь на юго-восточном побережье. Они проигрывали или просто воровали друг у друга нехитрые трофеи, дрались, ругались и рвали в клочья то, что еще осталось на и без того разграбленных кораблях.
Дамуг созерцал все это, опершись о меч. Рядом суетился Длинношей, готовя на костре рыбу для своего повелителя. Он быстро поднял голову, когда Дамуг спросил:
— Они готовы идти за мной, Длинношей? Они готовы подчиняться каждому моему приказу?
— О, еще бы, господин!
— Все до единого?
— Кроме двоих, Ваше Острейшество, горностая Бора и лиса Сига. Они были дружны с вашим братом Бирлом, так что с ними надо держать ухо востро.
Недобро улыбнувшись, Дамуг потрепал Длинношея по уху.
— Неплохо, неплохо… Я знал об этих двоих, но я также знал, что и ты в курсе. Только что ты спас свою шкуру тем, что не промолчал.
Длинношей судорожно сглотнул, переворачивая рыбу на горячих углях.
Чесун шел, пошатываясь, вдоль берега, согнувшись под тяжестью здоровенного корабельного штурвала, дубового, да еще украшенного медными бляхами, когда-то ярко сверкавшими на солнце, а теперь зелеными от плесени.
Чихун присматривал за костром и жарил старые коренья о остатками дохлой чайки. Увидев Чесуна, он воскликнул:
— Ну куда ты тащишь этот хлам, болван? Что ты с ним будешь делать?
Чесун поставил штурвал и повернулся к другу со счастливой улыбкой:
— Это… ну… кучу добра стоит, гляди! Шикарная вещь!
Чихун только фыркнул в ответ:
— Шикарнее некуда. Ты, пожалуй, и выручишь за нее что-нибудь, потаскав через леса и болота сезонов семь и наконец присобачив к какому-нибудь такому же старому-престарому кораблю. А ну-ка живо избавься от него, пока ты калекой не стал, поднимая эдакую тяжесть!
И он с силой наподдал штурвал ногой, отправив его катиться в густую тьму. Немедленно оттуда раздались треск и дикий вой горностая:
— Ау-у, моя лапа! Кто это сделал?! Да я вас сейчас на куски порву и подвешу на съедение чайкам!
От испуга крысы метнулись, дважды столкнулись лбами, не понимая, куда бежать, и лишь после этого растворились в ночи.
Дамуг протянул объедки Длинношею и вытер рот оранжевой мантией.
— Покарауль тут, пока я сплю. И кстати, передай всем: пусть выкрасятся в красный. Я хочу, чтобы армия выступила завтра в боевом настрое, вооруженная до зубов.
ГЛАВА 7
Никогда за всю свою недолгую жизнь Таммо так не уставал. Солнце взошло три часа назад, а они все бежали. Лапы ломило, словно к ним подвесили гири; рюкзак, казавшийся поначалу таким легким, похоже, сейчас весил больше самого зайчонка.
А равнины, лишь слегка волнистые издалека, что стало с ними? Они превратились в высокие холмы и глубокие низины. В траве прятались острые камни, колючий чертополох норовил удержать в цепких объятиях, склоны предательски осыпались под лапами скрипучим щебнем. Солнце, которого он так ждал, теперь только слепило глаза и утраивало усталость.
Взлетев на вершину очередного холма, Таммо пошатнулся и, задыхаясь, повалился на землю. Русса Бездома тут же оказалась рядом, все такая же подтянутая, дыша ровно и пристально вглядываясь в горизонт. Краем глаза она с восторгом и изумлением поглядывала на Таммо.
— Что-то ты неважно выглядишь, малыш. Как самочувствие?
Опустившись на все четыре лапы и низко наклонив голову, Таммо пытался отдышаться. Но не смог даже обернуться, чтобы ответить Руссе, и он отрывисто заговорил, глядя в землю:
— Не так чтоб… шибко бодро, госпожа… Пить, есть, спать… вот то… о чем я сейчас думаю.
Русса склонилась над ним.
— Послушай, малыш. Ты можешь звать меня Руссой, подругой, другом — как угодно. Но прекрати называть меня госпожой, я чувствую себя старой гусыней!
Таммо искоса взглянул на нее, и в его глазах заплясали чертики.
— Ладно, подружка, но и ты прекрати называть меня малышом, а то я начну обращаться к тебе «старая гусыня»!
Русса незаметно усмехнулась, снимая с него рюкзак. Вопреки желанию, ей начинало нравиться общество Таммо.
— Давай-ка снимем с тебя эту тяжесть, Тамм. Здесь никак нельзя останавливаться, мы сделаем привал чуть позже.
Таммо слегка размял спину и поинтересовался:
— А почему? Нормальное место. Белка указала на два далеких холма.
— Нам надо уйти за них до полудня. Ладно, давай-ка подзаймемся твоим образованием, мал… ммм… приятель. Подумай сам, почему лучше разбить лагерь там, а не здесь?
— Понятия не имею, подружка. Объясни. Русса надела рюкзак.
— Ну, для начала, это слишком открытое место, здесь нас видно за много миль. Хороший лагерь должен укрывать от непогоды и от посторонних глаз. Незачем всем и каждому знать, где мы.
Зайчонок слушал, открыв рот.
— Да, пожалуй, ты права.
— Могу поклясться, что права, — подмигнула белка, — но прежде, чем мы двинемся дальше, хочу объяснить тебе еще кое-что. Днем будет жарко, и лучше будет поспать пару-тройку часов, чтобы восстановить силы. Перекусить мы сможем перед сном, это полезно для пищеварения. А вот если бы мы поели и попили сейчас, то потом, на сытый желудок, мы добирались бы в два раза дольше. Ну а теперь — в путь, приятель. Я понесу рюкзак, это будет по-честному.
Таммо заскользил вниз по глинистому склону. После недолгого отдыха он чувствовал себя намного лучше, да и бежать без рюкзака было легче.
— Конечно, по-честному, — крикнул он Руссе, — учитывая вес твоих тридцати блинков!
Русса оценила шутку, но молниеносно отреагировала:
— Эй, потише там, на ослабевшем фронте! А то сейчас так припущу, что будешь целый день пыль глотать. Пользуясь тем, что находится у нее за спиной, Таммо состроил белке рожицу.
— Нет проблем, подружка Русса, беги впереди, да только не слишком быстро.
Русса тряхнула головой, задев высокую траву, еще мокрую от утренней росы:
— Закрой рот и работай лапами, Тамм! За всю свою жизнь я не трепала языком столько, сколько с тобой. Экономь дыхание, не трать его попусту, — это еще один урок выживания, который ты пока не усвоил.
— О, как ты права, мудрейшая из белок! Отныне мой непослушный рот на замке, слушаюсь и повинуюсь!
— Очень хорошо, молчи и не отставай.
— Слышу, следовательно, подчиняюсь, о благоразумнейшая из белок!
— Любишь, чтобы последнее слово оставалось за тобой, да?
— Только потому, что вы так молчаливы, о проницательнейшая из белок!
— Ах ты, насмешливый негодник! Между прочим, здесь я командую!
— Нехорошо оскорблять низших по званию, пользуясь своим положением. Ой! Ай!
Не глядя под лапы, Таммо поскользнулся на мокрой траве и опрокинулся на спину. А так как они бежали по склону, он покатился вниз и остановился, лишь ткнувшись о камень.
Русса пронеслась мимо, глядя вперед и победоносно улыбаясь.
— Я же говорила, у нас пока нет времени на привал, так что не залеживайся тут!
Многому научился Таммо в это утро. А днем они остановились на вершине, еще недавно казавшейся такой далекой, и Русса указала место для лагеря. Внизу, у подножия холма, бежал по камушкам прозрачный ручей, с журчанием спотыкаясь о небольшой водопад. Заросли дикой бирючины и кизила на берегу могли послужить хорошим укрытием от посторонних глаз и солнца.
Весь в пыли, разгоряченный бегом, Таммо аж облизнулся при виде холодной воды. Он ловко отдал честь Руссе и по-военному отчеканил:
— Разрешите погрузиться в холодную воду! Невозмутимая белка лишь передернула плечами:
— Как хочешь, приятель.
Взвизгнув от восторга, зайчонок скатился вниз по склону.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26
— Надеюсь, мои блинчики не расплющатся в этом битком набитом рюкзаке? Похоже, Дум приготовила еды на целый полк. Ну ладно, поскакали, посмотрим, на что ты способен после сладкой жизни в лагере. Вперед — и не отставать!
Зайчонок рванул так, словно отпустили тугую пружину, и полетел прочь от родного дома навстречу неизвестному.
ГЛАВА 5
Дамуг Клык, новый повелитель Бродяг, сидел на ветхой корме поваленного набок корабля, некогда принадлежавшего отцу, и смотрел на восходящее солнце. Ни ветерка, ни ряби не пробегало по гладкой поверхности воды, бледно-зеленой у берега и набирающей цвет в глубине. Пролетела пара белых чаек, крича друг другу: «С добрым утром!». Края единственного легкого облака светились перламутром, а небо было такой невероятно-незабудковой голубизны, какая может быть только ранним весенним утром. Солнце поднималось все выше, и вот уж последние капли зари стекли в море, оставив лишь тонкую алую жилочку там, где вода сливалась с небом.
Но все это не восхищало Дамуга, и ухо его не радовал тихий шепот отлива. Кончиком меча он угрюмо ковырял изношенные доски старого судна, гнилые, набухшие от воды, обглоданные раками и покрытые пятнами липкой тины. Какое-то насекомое медленно выползло из влажной древесины. Волнообразно двигая поблескивающей спинкой и шевеля усиками, оно неуклюже подползло к передней лапе Великокрыса. Быстрым движением Дамуг уколол его мечом и стал наблюдать, как оно извивается в предсмертных муках.
На берегу уже начали разводить костры для приготовления завтрака, застучали барабаны. Армия Бродяг просыпалась навстречу новому дню. Дамуг Клык почувствовал, что за спиной стоит Длинношей, но даже не потрудился обернуться, когда тот заговорил:
— Пустые котлы ведут к восстанию, Острейший. Пора бросать меч, сегодня же!
Дамуг резко скинул умирающее насекомое в воду и встал. Когда он повернулся к Длинношею и заговорил, его морду перекосила такая злоба, что челюсть еле двигалась, а голос звучал хрипло.
— Я сам знаю, что делать, безмозглый вертляй! Но что будет, если меч повернется волнистым концом, а? Куда мы поплывем на этих развалюхах? Да мы потонем, даже не успев отчалить! Здесь же нет ни одного приличного корабля! Так что иди собери остатки своих мозгов и не приходи больше с этой идиотской ухмылкой, давая мне советы, в которых я не нуждаюсь, придурок!
И прежде, чем Длинношей успел ответить, Дамуг ткнул его концом меча под подбородок, сильно надавив. Ласке пришлось подняться на цыпочки, дрожа от ужаса, а Дамуг проговорил, глядя бедняге прямо в глаза:
— Ну что, нравится? Я отучу тебя умничать. Давай улыбнись-ка теперь, как минуту назад, этой своей дурацкой улыбочкой!
Кадык Длинношея дернулся, и он быстро заговорил, едва успевая перевести дыхание от боли и страха:
— Дамуг, Ваше Острейшество, я знаю выход, я знаю, как вам надо поступить, именно поэтому я и пришел!
Меч резко опустился и воткнулся в корму прямо между лап ласки. Дамуг улыбнулся и заговорил спокойнее и мягче. Длинношей понял, что буря миновала, во всяком случае пока.
— Длинношей, браток, я знал, что ты предложишь мне выход из этого крайне затруднительного положения. Молю тебя, скажи, что мне делать?
Потирая шею в том месте, где клинок Дамуга оставил рубец, Длинношей присел на палубу и достал из-за пояса маленький, но тяжелый медный зажим.
— Ваш отец часто пользовался этим, потому что любил ходить в море. Все повторял, что это лучше, чем отбивать лапы о камни и шишки. Если позволите, я покажу вам, как работает этот зажим. Можно ваш меч?
Длинношей поднялся.
— Смотрите, Бродяги слушаются меча. Острейший подбрасывает его в воздух, и армия идет туда,
куда укажет лезвие. При падении меч всегда вонзается в землю одним концом крестовины, и, если сверху оказывается волнистое лезвие, мы плывем, а если ровное, — идем по суше.
— Я все знаю, не тяни.
Длинношей почувствовал угрозу в тоне, каким были сказаны эти слова. Он быстро прикрепил медный зажим к крестообразной ручке о той стороны, где было волнистое лезвие, и подбросил меч. Это был слабый бросок: меч всего лишь раз перевернулся в воздухе, сверкнув на солнце, и тут же воткнулся ровным лезвием вверх.
— Вот видите, Ваше Острейшество! И так получается каждый раз, потому что со стороны волнистого лезвия прикреплен груз, притягивающий его к земле первым. Главное — не подбрасывать слишком высоко. Попробуйте сами: просто немножко выворачиваете лапу при броске, и меч падает так, как вам надо.
Дамуг Клык был не из тех, кто верит на слово. Он несколько раз повторил хитрый трюк, и каждый раз меч падал ровным лезвием вверх. Дамуг снял зажим и прикрепил его к своему браслету.
— Хорошая работа, Длинношей. Оказывается, ты не такой уж и тупой.
Ласка почтительно поклонился:
— Я служил вашему отцу, Гормаду Тунну, покуда он не превратился в слабоумного старика и не перестал обращать внимания на мои советы. Держитесь меня, и я смогу прославить имя Дамуга Клыка на море и на суше. Все будут бояться вас, вы станете самым известным из всех Великокрысов в истории.
Дамуг кивнул.
— Будь по-твоему. Отныне ты — мой советник, и я разделю с тобой успех.
Но прежде, чем Длинношей успел поблагодарить повелителя, острие меча уперлось в его правый глаз. Дамуг смотрел на ласку с улыбкой, холодящей душу сильнее ледяного ветра.
— Ах ты, плут! Решил стать этаким маленьким консулом при сильных мира сего! Ты на кого коготь точишь, а? Слушай меня внимательно: если ты хоть раз попытаешься обмануть меня, я сделаю так, что ты будешь верещать от боли целый сезон, прежде чем умрешь.
ГЛАВА 6
Крысы Чихун и Чесун были обыкновенными солдатами армии Бродяг. Сейчас они карабкались на груду валунов в задних рядах огромной армии, собравшейся на церемонию Бросания Меча. Они толкались и пихались, пытаясь разглядеть выложенный камнями круг, где должно было состояться действо. Офицеры пригласили капитанов занять места в первом круге в соответствии с иерархией, остальные же были вынуждены отталкивать друг друга, вставать на цыпочки и подпрыгивать, чтобы хоть что-нибудь разглядеть.
Нетерпеливый Чихун взобрался на спину вялому, флегматичному Чесуну, который согнулся под его тяжестью и пробубнил:
— Ну и что там?
Чихун ущипнул его за ухо изо всей силы:
— Давай, рыхлоспин, выпрямляйся, не видно ничего! Похоже, Острейший будет речь толкать!
И Чихун еще сильнее сдавил ухо приятеля.
— У-у-у, больно же! — не выдержал Чесун и подался вперед, толкнув большого толстого горностая.
Тот обернулся и прорычал:
— Слушай, ты! Если не прекратишь толкаться, я устрою тебе штучку похлеще прищемленного уха, понял? Я тебе хвост на нос натяну и бантиком завяжу! Пшел отсюда!
Но тут над толпой разнесся резкий, громкий голос Дамуга:
— Сегодня во сне мне явился дух горячо любимого мною отца — Гормада Тунна! Он поведал, что меч упадет ровным лезвием вверх, и тогда для всех Бродяг наступит Великий Сезон расцвета и побед: даже у простого солдата будут деньги, рабы и земля. Я, Острейший Повелитель, передаю эти слова вам, мои друзья и соратники!
Чихун не смог подавить смешок:
— Уи-хи-хи-хи! «Горячо любимый отец»? Послушать его, так можно подумать, что их вовсе и не тошнило друг от друга! Да, Дамугу туго придется теперь, если меч упадет морем кверху, можешь не сомневаться.
Толстый горностай снова обернулся, многозначительно положив лапу на кривой нож:
— Вам придется еще не так туго, если вы не закроете рты, шутники!
В этот момент меч взлетел в воздух. Все замерли. А уже через минуту громкие крики сотрясали воздух вдоль всего пляжа:
— Сушей вверх! Сушей вверх!
Чесун поднял грязную лапу и почесал больное ухо:
— А что все это значит-то?
Толстый горностай вновь развернулся и на этот раз дал Чесуну в живот, а Чихуну по носу. Оба повалились на землю, один на другого, а горностай встал над ними, уперев лапы в бока, и, скребя грудь, процедил:
— А это значит, что тебе надо мыть уши почаще, а твоему приятелю — держать рот на замке. Есть еще вопросы, болваны?
Схватившись за разбитый нос, Чихун сумел быстро отреагировать:
— Нет, господин, нам все ясно, господин!
А Дамуг тем временем раздавал приказы десяти капитанам, каждый из которых возглавлял сотню солдат:
— Пришел конец сезонам скитаний вдоль побережья. Мы пойдем в глубь континента, сметая все на своем пути. Будем засылать разведчиков, чтобы те доносили о любом лакомом кусочке. Пусть корабли гниют дальше, нам больше не нужны их жалкие ошметки. Так что жгите свои жилища, съедайте весь оставшийся провиант. Мы выступаем завтра с первыми же лучами солнца. Теперь идите и принесите доспехи Острейшего!
В ту ночь Дамуг облачился во все доспехи. Расклешенная оранжевая мантия отца, распахнувшись от ветра, обнажала блестящий серебряный панцирь, закрывающий грудь, короткий килт из змеиной кожи и перевязь из мелких золотых цепочек, украшенную черным турмалином. На голове сиял медный шлем, увенчанный высоким острием, с защитной стальной сеткой на шее. Спереди шлем доходил ему почти до подбородка, а посередине были сделаны две узкие прорези для глаз.
Едкий дым поднимался к небу, на котором не было в эту ночь луны. Горели многочисленные лачуги, бросая отсветы на боевые доспехи Дамуга Клыка, Острейшего Меча всех Бродяг. Опустошая последние бутылки, доедая оставшиеся запасы и распевая дурными голосами, армия Бродяг отмечала свою последнюю ночь на юго-восточном побережье. Они проигрывали или просто воровали друг у друга нехитрые трофеи, дрались, ругались и рвали в клочья то, что еще осталось на и без того разграбленных кораблях.
Дамуг созерцал все это, опершись о меч. Рядом суетился Длинношей, готовя на костре рыбу для своего повелителя. Он быстро поднял голову, когда Дамуг спросил:
— Они готовы идти за мной, Длинношей? Они готовы подчиняться каждому моему приказу?
— О, еще бы, господин!
— Все до единого?
— Кроме двоих, Ваше Острейшество, горностая Бора и лиса Сига. Они были дружны с вашим братом Бирлом, так что с ними надо держать ухо востро.
Недобро улыбнувшись, Дамуг потрепал Длинношея по уху.
— Неплохо, неплохо… Я знал об этих двоих, но я также знал, что и ты в курсе. Только что ты спас свою шкуру тем, что не промолчал.
Длинношей судорожно сглотнул, переворачивая рыбу на горячих углях.
Чесун шел, пошатываясь, вдоль берега, согнувшись под тяжестью здоровенного корабельного штурвала, дубового, да еще украшенного медными бляхами, когда-то ярко сверкавшими на солнце, а теперь зелеными от плесени.
Чихун присматривал за костром и жарил старые коренья о остатками дохлой чайки. Увидев Чесуна, он воскликнул:
— Ну куда ты тащишь этот хлам, болван? Что ты с ним будешь делать?
Чесун поставил штурвал и повернулся к другу со счастливой улыбкой:
— Это… ну… кучу добра стоит, гляди! Шикарная вещь!
Чихун только фыркнул в ответ:
— Шикарнее некуда. Ты, пожалуй, и выручишь за нее что-нибудь, потаскав через леса и болота сезонов семь и наконец присобачив к какому-нибудь такому же старому-престарому кораблю. А ну-ка живо избавься от него, пока ты калекой не стал, поднимая эдакую тяжесть!
И он с силой наподдал штурвал ногой, отправив его катиться в густую тьму. Немедленно оттуда раздались треск и дикий вой горностая:
— Ау-у, моя лапа! Кто это сделал?! Да я вас сейчас на куски порву и подвешу на съедение чайкам!
От испуга крысы метнулись, дважды столкнулись лбами, не понимая, куда бежать, и лишь после этого растворились в ночи.
Дамуг протянул объедки Длинношею и вытер рот оранжевой мантией.
— Покарауль тут, пока я сплю. И кстати, передай всем: пусть выкрасятся в красный. Я хочу, чтобы армия выступила завтра в боевом настрое, вооруженная до зубов.
ГЛАВА 7
Никогда за всю свою недолгую жизнь Таммо так не уставал. Солнце взошло три часа назад, а они все бежали. Лапы ломило, словно к ним подвесили гири; рюкзак, казавшийся поначалу таким легким, похоже, сейчас весил больше самого зайчонка.
А равнины, лишь слегка волнистые издалека, что стало с ними? Они превратились в высокие холмы и глубокие низины. В траве прятались острые камни, колючий чертополох норовил удержать в цепких объятиях, склоны предательски осыпались под лапами скрипучим щебнем. Солнце, которого он так ждал, теперь только слепило глаза и утраивало усталость.
Взлетев на вершину очередного холма, Таммо пошатнулся и, задыхаясь, повалился на землю. Русса Бездома тут же оказалась рядом, все такая же подтянутая, дыша ровно и пристально вглядываясь в горизонт. Краем глаза она с восторгом и изумлением поглядывала на Таммо.
— Что-то ты неважно выглядишь, малыш. Как самочувствие?
Опустившись на все четыре лапы и низко наклонив голову, Таммо пытался отдышаться. Но не смог даже обернуться, чтобы ответить Руссе, и он отрывисто заговорил, глядя в землю:
— Не так чтоб… шибко бодро, госпожа… Пить, есть, спать… вот то… о чем я сейчас думаю.
Русса склонилась над ним.
— Послушай, малыш. Ты можешь звать меня Руссой, подругой, другом — как угодно. Но прекрати называть меня госпожой, я чувствую себя старой гусыней!
Таммо искоса взглянул на нее, и в его глазах заплясали чертики.
— Ладно, подружка, но и ты прекрати называть меня малышом, а то я начну обращаться к тебе «старая гусыня»!
Русса незаметно усмехнулась, снимая с него рюкзак. Вопреки желанию, ей начинало нравиться общество Таммо.
— Давай-ка снимем с тебя эту тяжесть, Тамм. Здесь никак нельзя останавливаться, мы сделаем привал чуть позже.
Таммо слегка размял спину и поинтересовался:
— А почему? Нормальное место. Белка указала на два далеких холма.
— Нам надо уйти за них до полудня. Ладно, давай-ка подзаймемся твоим образованием, мал… ммм… приятель. Подумай сам, почему лучше разбить лагерь там, а не здесь?
— Понятия не имею, подружка. Объясни. Русса надела рюкзак.
— Ну, для начала, это слишком открытое место, здесь нас видно за много миль. Хороший лагерь должен укрывать от непогоды и от посторонних глаз. Незачем всем и каждому знать, где мы.
Зайчонок слушал, открыв рот.
— Да, пожалуй, ты права.
— Могу поклясться, что права, — подмигнула белка, — но прежде, чем мы двинемся дальше, хочу объяснить тебе еще кое-что. Днем будет жарко, и лучше будет поспать пару-тройку часов, чтобы восстановить силы. Перекусить мы сможем перед сном, это полезно для пищеварения. А вот если бы мы поели и попили сейчас, то потом, на сытый желудок, мы добирались бы в два раза дольше. Ну а теперь — в путь, приятель. Я понесу рюкзак, это будет по-честному.
Таммо заскользил вниз по глинистому склону. После недолгого отдыха он чувствовал себя намного лучше, да и бежать без рюкзака было легче.
— Конечно, по-честному, — крикнул он Руссе, — учитывая вес твоих тридцати блинков!
Русса оценила шутку, но молниеносно отреагировала:
— Эй, потише там, на ослабевшем фронте! А то сейчас так припущу, что будешь целый день пыль глотать. Пользуясь тем, что находится у нее за спиной, Таммо состроил белке рожицу.
— Нет проблем, подружка Русса, беги впереди, да только не слишком быстро.
Русса тряхнула головой, задев высокую траву, еще мокрую от утренней росы:
— Закрой рот и работай лапами, Тамм! За всю свою жизнь я не трепала языком столько, сколько с тобой. Экономь дыхание, не трать его попусту, — это еще один урок выживания, который ты пока не усвоил.
— О, как ты права, мудрейшая из белок! Отныне мой непослушный рот на замке, слушаюсь и повинуюсь!
— Очень хорошо, молчи и не отставай.
— Слышу, следовательно, подчиняюсь, о благоразумнейшая из белок!
— Любишь, чтобы последнее слово оставалось за тобой, да?
— Только потому, что вы так молчаливы, о проницательнейшая из белок!
— Ах ты, насмешливый негодник! Между прочим, здесь я командую!
— Нехорошо оскорблять низших по званию, пользуясь своим положением. Ой! Ай!
Не глядя под лапы, Таммо поскользнулся на мокрой траве и опрокинулся на спину. А так как они бежали по склону, он покатился вниз и остановился, лишь ткнувшись о камень.
Русса пронеслась мимо, глядя вперед и победоносно улыбаясь.
— Я же говорила, у нас пока нет времени на привал, так что не залеживайся тут!
Многому научился Таммо в это утро. А днем они остановились на вершине, еще недавно казавшейся такой далекой, и Русса указала место для лагеря. Внизу, у подножия холма, бежал по камушкам прозрачный ручей, с журчанием спотыкаясь о небольшой водопад. Заросли дикой бирючины и кизила на берегу могли послужить хорошим укрытием от посторонних глаз и солнца.
Весь в пыли, разгоряченный бегом, Таммо аж облизнулся при виде холодной воды. Он ловко отдал честь Руссе и по-военному отчеканил:
— Разрешите погрузиться в холодную воду! Невозмутимая белка лишь передернула плечами:
— Как хочешь, приятель.
Взвизгнув от восторга, зайчонок скатился вниз по склону.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26