Оттого-то все и казалось невыносимо печальным
и ненужным. Кэтрин решила, что, по всей вероятности, для нее наступила
пора юности. Что бы там ни было, это так ужасно.
Двое мальчиков считали, что влюблены в Кэтрин. Одного из них звали
Тони Корман. Со временем он собирался поступить на работу в юридическую
фирму своего отца. Тони был на добрые тридцать сантиметров ниже Кэтрин; в
нем неприятно поражали нездоровая, одутловатая кожа и близорукие,
бесцветные глаза, которые смотрели на Кэтрин с обожанием. Второго звали
Дин Макдермотт. Он был толст и застенчив. Ему хотелось стать зубным
врачом. Конечно, был еще и Рон Питерсон. Все знали, что это важная птица.
Рон был футбольной звездой школы и не скрывал своих намерений поступить в
колледж, получив стипендию за спортивные успехи. Он был высокого роста,
широк в плечах, выглядел как актер, пользующийся огромной популярностью у
женщин, и сделался любимцем школы.
Единственное, что мешало Кэтрин немедленно обручиться с Роном, было
то, что он попросту не подозревал о ее существовании. Каждый раз, когда
она проходила мимо него в коридоре школы, сердце ее начинало бешено
биться. Она отчаянно пыталась придумать какую-нибудь умную и пикантную
фразу, услышав которую, Рон пригласил бы ее на свидание. Однако стоило
Кэтрин приблизиться к нему, ее тут же охватывало оцепенение, и они молча
расходились в разные стороны. Как "Куин Мэри" и жалкая плоскодонка, думала
Кэтрин, теряя всякую надежду.

Обострилась финансовая проблема. Семья Кэтрин уже три месяца не
платила за квартиру, и их не выселили только потому, что хозяйка была
очарована отцом Кэтрин и восхищалась его грандиозными планами и
изобретениями. Теперь Кэтрин слушала отца с глубокой грустью. Он был
по-прежнему весел и с оптимизмом смотрел в будущее, но ей не только резал
глаз его потрепанный внешний вид, она научилась читать у него в душе.
Удивительное и беззаботное очарование, с которым он всегда брался за дело,
воодушевляя окружающих своим энтузиазмом, ушло безвозвратно. Сейчас он
напоминал Кэтрин маленького мальчика в обличье мужчины средних лет,
рассказывающего невероятные истории о светлом будущем, чтобы спрятать за
ними позор своих прошлых неудач. Неоднократно она наблюдала, как он
приглашал с десяток людей на обед в ресторан, а затем с веселым видом
отводил одного из гостей в сторону и занимал у него деньги, чтобы оплатить
счет за обед, включая, разумеется, и щедрые чаевые. Обязательно щедрые,
потому что ему нужно было поддерживать репутацию. Однако, видя всю
несерьезность его поведения и зная, каким безответственным и равнодушным к
ней он был как отец, Кэтрин все-таки любила этого человека. Ей нравилось,
что в мире мрачных, угрюмых людей он проявлял такой энтузиазм и излучал
столь яркий свет. Он обладал этим бесценным даром и охотно делился им с
окружающими.
В конце концов, рассуждала Кэтрин, со своими прекрасными мечтами,
которые никогда не сбываются, он гораздо лучше матери, испытывающей страх
перед всякой мечтой.
В апреле мать умерла от сердечного приступа. Кэтрин впервые
столкнулась со смертью. Их небольшая квартира заполнилась друзьями и
соседями, пришедшими выразить родственникам свои соболезнования.
Сочувствовавшие шепотом произносили неискренние благочестивые фразы, как
это всегда бывает, когда у кого-то в семье происходит несчастье.
Смерть высосала из матери все соки, лишила ее каких бы то ни было
признаков жизни и превратила во что-то крохотное и высохшее. А может быть,
именно жизнь низвела ее до такого состояния, подумала Кэтрин. Она пыталась
вспомнить хоть что-нибудь общее, что связывало их при жизни матери, те
случаи, когда они вместе смеялись над чем-то, поверяли друг другу свои
сокровенные тайны. Однако как она ни старалась, в ее воспоминаниях
оставалось место лишь для отца, энергичного и веселого. Ей казалось, что
жизнь матери была всего-навсего слабой тенью, исчезнувшей в солнечном
свете памяти. Кэтрин смотрела на мать, лежащую в гробу и напоминающую
восковую фигуру, одетую в простое черное платье с белым воротником, и
думала, какая никчемная у нее была жизнь. Для чего она жила? И чувства,
обуревавшие Кэтрин несколько лет назад, вновь нахлынули на нее. Она твердо
решила чего-то добиться в жизни, стать личностью, оставить по себе память
в мире, чтобы не закончить свой земной путь в безымянной могиле, когда мир
не будет ни знать, ни интересоваться тем, что на свете когда-то жила
Кэтрин Александер, которая потом умерла и была предана земле.
Из Омахи на похороны прилетели дядя Ральф и его жена Полин. Ральф был
на десять лет моложе отца Кэтрин и совершенно не похож на брата. Он
занимался доставкой витаминов по почтовым заказам и сделался преуспевающим
бизнесменом. Это был крупный мужчина плотного телосложения с квадратными
плечами, квадратной челюстью, квадратным подбородком и, по твердому
убеждению Кэтрин, с квадратными мозгами. Его жена напоминала птичку,
которая постоянно щебечет и машет крылышками. Они были вполне приличными
людьми, и Кэтрин знала, что дядя одалживал своему брату много денег, но
чувствовала, что у нее нет с ними ничего общего. Подобно матери Кэтрин,
это были люди без мечты.
После похорон дядя Ральф сказал, что хочет поговорить с Кэтрин и
отцом. Они уселись в крохотной гостиной их квартиры. Полин перепархивала с
места на место, держа в руках поднос с кофе и домашним печеньем.
- Я знаю, что у тебя тяжелое материальное положение, - обратился дядя
Ральф к брату. - Ты витаешь в облаках и всегда был мечтателем. Но ты - мой
брат. Я не могу позволить тебе пропасть. Мы тут посоветовались с Полин, и
я хочу, чтобы ты работал со мной.
- В Омахе?
- У тебя будет постоянный, хороший заработок, и вы с Кэтрин сможете
жить у нас. Места в доме хватит.
У Кэтрин замерло сердце. Омаха! Ведь это конец всем ее мечтам!
- Мне надо подумать, - ответил отец.
- Мы уезжаем шестичасовым поездом, - сказал дядя Ральф. - Дай мне
знать до нашего отъезда.
Когда Кэтрин с отцом остались одни, отец застонал:
- Омаха! Держу пари, что там нет даже приличной парикмахерской!
Однако Кэтрин понимала, что он устроил это представление только ради
нее. Есть там приличная парикмахерская или нет, выбора у него не было.
Жизнь наконец поймала его в ловушку. Не сломит ли это его духа,
беспокоилась Кэтрин. Ведь ему нужно будет каждый день в установленные часы
сидеть на постоянной и скучной работе. Он станет похож на вольную птицу,
которую поймали и посадили в клетку. Она бьется крыльями о прутья и
умирает в неволе. Самой же Кэтрин теперь придется забыть о Северозападном
университете. Она обратилась за стипендией, но ответа не получила. Во
второй половине дня отец позвонил брату и сказал, что принимает его
предложение.
На следующее утро девушка пошла к директору школы, чтобы уведомить
его о своем переходе в одну из омахских школ. Не успела Кэтрин, войдя в
его кабинет, открыть рот, как директор сказал:
- Поздравляю тебя, Кэтрин, тебе только что присудили стипендию на
учебу в Северозападном университете.
Вечером Кэтрин и отец долго обсуждали эту новость и в конце концов
решили, что он поедет в Омаху, а Кэтрин отправится в университет и
поселится в общежитии студенческого городка. Итак, через десять дней
Кэтрин проводила отца на вокзал и попрощалась с ним. Когда они
расставались, ее охватило чувство бесконечного одиночества. Было так
грустно, что уезжает человек, которого она любит больше всего на свете.
Тем не менее ей все же не терпелось, чтобы поезд поскорее тронулся. Кэтрин
охватило приятное волнение при мысли о том, что теперь она будет свободна
и впервые станет жить так, как ей хочется. Она стояла на платформе и
смотрела, как, прижавшись щекой к оконному стеклу, отец старался последний
раз взглянуть на нее, - потрепанный, но все еще красивый человек, который
по-прежнему верит, что когда-нибудь завоюет весь мир.
Возвращаясь домой с вокзала, Кэтрин кое-что вспомнила и громко
рассмеялась. Чтобы добраться до Омахи, отец заказал себе купе в
салон-вагоне.

День зачисления в университет был донельзя волнующим. Для Кэтрин это
событие имело особое значение, которое не выразить словами. Ведь перед ней
открылись ворота волшебного замка, где лежат бесценные сокровища. Завладев
ими, она сможет претворить в жизнь все свои мечты и добиться осуществления
своих еще не оформившихся, но честолюбивых замыслов, так долго сжигавших
ее сердце. Она обвела взглядом огромный актовый зал, в котором выстроились
для регистрации сотни студентов, и подумала: когда-нибудь вы все услышите
обо мне и будете рассказывать окружающим: "Мы учились вместе с Кэтрин
Александер". Кэтрин записалась на изучение максимально возможного
количества предметов, получила место в общежитии и в то же утро устроилась
на работу кассиршей в популярную закусочную под названием "Насест", где
подавали бутерброды и пиво. Закусочная помещалась напротив студенческого
городка. Кэтрин предстояло работать в ней во второй половине дня за
пятнадцать долларов в неделю. На такие деньги не пошикуешь, но можно
купить все необходимое, включая учебники.
В середине второго курса Кэтрин вдруг пришло в голову, что она,
пожалуй, единственная девственница на весь студенческий городок. В детстве
и отрочестве она слышала, как подростки обсуждали секс, и долетавшие до ее
ушей случайные обрывки фраз на эту тему казались ей замечательными. Однако
Кэтрин страшно боялась, что, когда она достигнет половой зрелости, секс
уже не будет для нее источником радости. Судя по всему, она оказалась
права. По крайней мере для _н_е_е_ так и вышло. Создавалось впечатление,
что в университете говорили только о сексе. Его обсуждали в общежитии, на
занятиях, в умывальных и в "Насесте". Кэтрин была потрясена откровенностью
высказываний.
- Невероятно! Джерри просто Кинг Конг!
- Ты это о чем, о его члене или мозгах?
- Деточка, ну зачем ему мозги?! Я шесть раз кончила с ним прошлой
ночью!
- А ты пробовала с Эрни Роббинсом? Сам-то он мал, а член у него что
надо!
- Алекс сегодня назначил мне свидание. Как с ним?
- Да никак. Не утруждай себя понапрасну. На прошлой неделе он завел
меня на пляж, стащил с меня трусы и стал лапать. Я тоже пошарила у него
между ног и ничего там не нашла.
Все захохотали.
Кэтрин считала подобные разговоры вульгарными и отвратительными, но
все же старалась не пропустить ни слова. Это напоминало мазохистское
упражнение. Когда девушки рассказывали о своих достижениях в области
секса, Кэтрин представляла себя в постели с мальчиком, который занимается
с ней самой бешеной, самой непристойной любовью. Она даже испытывала боль
в паху и изо всех сил старалась упереться кулаками в бедра, чтобы,
причиняя себе физическую боль, заглушить другую боль, душевную. "Боже
мой!" - думала она, - "я так и умру девственницей, единственной
девятнадцатилетней девственницей Северозападного университета! Да что там
университета, наверное, всех Соединенных Штатов! Девственница Кэтрин!
Церковь причислит меня к лику святых, и перед моим изображением раз в год
будут зажигать свечу. Что же со мной делается?" - убивалась она. - "Сама
знаешь что", - распаляла она себя. - "Никто не предлагает тебе заняться
любовью, а ведь этим можно заниматься только вдвоем. Я хочу сказать, если
делать это по всем правилам, то нужна пара".
В разговорах о сексе девушки чаще других упоминали имя Рона
Питерсона. За свои спортивные достижения он получил поощрительную
стипендию, дающую право на учебу в Северозападном университете, и там он
стал не менее популярен, чем в средней школе. Его избрали старостой курса.
Кэтрин увидела его в первый день занятий на уроке латинского языка. Он
выглядел еще лучше, чем в школе. Он заметно поправился, и на лице у него
появилось суровое выражение зрелого мужчины, которому все нипочем. После
урока он подошел к ней, и у нее бешено забилось сердце.
- Кэтрин Александер!
- Привет, Рон.
- Ты тоже учишь латынь?
- Да.
- Тогда мне здорово повезло.
- Это почему же?
- Как почему? Да потому что я ни черта не смыслю в латинском, а ты у
нас гений. Мы с тобой споемся. Что ты делаешь сегодня вечером?
- Ничего особенного. Ты что, хочешь, чтобы мы вместе позанимались?
- Давай-ка пойдем на пляж, чтобы нам никто не мешал. А позаниматься
мы сможем в любое время.

Он уставился на нее.
- Эй!....... э-э-э?.. - старался он вспомнить ее имя.
От неожиданности она сделала глотательное движение и чуть сама не
забыла, как ее зовут.
- Кэтрин, - выпалила она. - Кэтрин Александер.
- Да, точно. Ну как тебе здесь?! Отличное местечко, верно?
Она попыталась придать своему голосу пылкую заинтересованность, чтобы
угодить ему, согласиться с ним, расположить его к себе.
- О да, - начала с чувством, - это самое...
Он разглядывал потрясающую блондинку, ждавшую его у дверей.
- Ладно, еще увидимся, - сказал он и направился к блондинке.
На этом и закончился рассказ о Золушке и Прекрасном Принце, подумала
Кэтрин. Стали они жить счастливо, он в своем гареме, а она в продуваемой
ветрами пещере в Тибете.
Время от времени в студенческом городке на глаза Кэтрин попадался
Рон. Каждый раз он был с новой девушкой, а иногда с двумя или тремя. Боже,
неужели он никогда не устает, удивлялась Кэтрин. Она все еще надеялась,
что в один прекрасный день он обратится к ней за помощью по латинскому
языку, но он больше ни разу не заговаривал с ней.
По ночам, лежа в своей одинокой постели, Кэтрин думала о всех других
девушках, занимающихся любовью со своими молодыми людьми, и продолжала
мечтать о Роне Питерсоне. Она представляла себе, как он раздевает ее, а
она медленно снимает с него одежду, совсем как в любовных романах, сначала
рубашку, мягко касаясь руками его тела, потом брюки и, наконец, трусы. Он
берет ее на руки и несет на кровать. Однако тут ее всегда подводило
природное чувство юмора, и, потянув мышцы, Рон ронял ее на пол и падал
сам, стеная и катаясь по полу от боли. "Идиотка", - ругала она себя, - "ты
не можешь нормально заниматься этим даже в мечтах". Может, ей пойти в
монастырь? Кэтрин очень интересовало, бывают ли у монахинь эротические
сновидения и считается ли у них онанизм грехом. Она также задавалась
вопросом, вступают ли монахи в половую связь с женщинами.

Она сидит в объятом прохладой тенистом дворике красивого, старинного
аббатства, расположенного недалеко от Рима, поигрывая пальцами в нагретой
солнцем воде заросшего пруда, в котором плавают рыбки. Вдруг открывается
калитка, и ей навстречу идет высокий священник в широкополой шляпе и
длинной черной сутане, как две капли воды похожий на Рона Питерсона.
- Ah, scusi, signorina [Простите, синьорина (итал.)], - в смущении
бормочет он, - я не знал, что у меня посетитель.
Кэтрин вскакивает на ноги.
- Мне не следовало заходить сюда, - говорит она извиняющимся тоном. -
Но место такое красивое, что я не удержалась и решила тут немного
посидеть. Вот сижу и упиваюсь красотой.
- Вы мой самый желанный гость. - Он наклоняется к ней, сверкая
черными глазами.
- Mia cara [Моя дорогая (итал.)]... я обманул вас.
- Обманули?
- Да. - Он смотрит ей прямо в глаза своим пронизывающим взглядом. - Я
знал, что вы здесь, потому что шел за вами.
Она чувствует приятную дрожь во всем теле:
- Но... но ведь вы священник.
- Bella signorina [Прекрасная синьорина (итал.)], я прежде всего
человек, а потом уж священнослужитель.
Он бросается к ней, чтобы заключить ее в объятия, но нечаянно
наступает на полу сутаны, спотыкается и падает в пруд.
О черт!

Каждый день после занятий Рон Питерсон заходил в "Насест" и
усаживался в кабинке, расположенной в глубине зала. К нему быстро
присоединялись друзья, и Рон оказывался в центре оживленной беседы. Когда
Кэтрин стояла за прилавком у кассы, Рон, войдя в зал, всегда дружелюбно,
но рассеянно приветствовал ее кивком головы и проходил мимо. Он ни разу не
назвал ее по имени. "Он его попросту забыл", печалилась Кэтрин.
Тем не менее каждый раз, когда он входил в зал, она широко улыбалась
ему и ждала, что он поздоровается с ней, попросит свидания, стакан воды,
ее невинность, все, что ему только захочется.
1 2 3 4 5 6 7 8