Денис так и не примчался – вот бы она устроила ему сцену за опоздание! – и Галочка решила не думать о мальчишках, а устроить праздник себе самой: взять да и поесть запретного мороженого! И плевать на талию. К тому же, в этом самом кафе недавно к ней клеился седовласый тридцатилетний красавец, к которому Денис осмелился приставать с какими-то нелепыми пророчествами.
Галочка зашла и взяла целых двести граммов ассорти.
А Пустынцев никак не мог успокоиться после мнимой попытки покушения. Он теперь и дома ночевал нерегулярно, вычитав в каких-то воспоминаниях, что лучшим средством против покушений Гитлер считал внезапную смену маршрутов: все, включая охрану, знают, что он едет, например, в рейхсканцелярию, а он внезапно приказывает поворачивать в генеральный штаб! И если террористы сделали засаду у канцелярии, то остались с носом! То есть, с неиспользованными бомбами и патронами.
Нельзя ходить по привычным маршрутам, вот в чём простой секрет. Заметят, что он является домой без всякой закономерности – не станут и караулить на лестнице!
Но попрежнему хотелось расспросить подробно мальчишку – не то раскаявшегося киллера, не то – чем черт не шутит?! – какого-нибудь экстрасенса. Да и вообще – коли он пожелал найти мальчишку – мальчишка должен быть! Никто не смеет заграждать желания Сергея Пустынцева.
Так что ничего удивительного, что он ещё и ещё раз заглядывал в кафе – единственное место, где можно было надеяться встретить искомую личность. И вдруг – вот удача наконец! – увидел не мальчишку, но его тогдашнюю смазливую спутницу.
Он подошел прямо к ней, как к старой знакомой.
– Ай-яй-яй! А кто в прошлый раз отказывался от мороженого?
Галочка мигом забыла недавние печали.
– А когда никто не видит, то можно.
– Какая разница? Режим есть режим – святое дело. И на талии сказывается, видят или не видят.
– А талии тоже никто не видит.
– Неужели – никто? Какая несправедливость! Такая талия – и остается невостребованной.
– Какая?
– Могу себе представить – какая!
Такой может – и представить, и перейти к действиям.
– Представлять не запретишь.
– Вот именно! Золотые слова! Запрещать что-нибудь бессмысленно!
Если бы Пустынцеву явилась киллерша в образе подобном этой девочке, он бы и с прелестной киллершей заговорил в таком тоне – ничего не поделаешь, инстинкт. Но никакой зов инстинкта не мог заставить его забыть о деле.
– Но я никак не думал, что такая талия может не быть востребованной. Да и в прошлый раз с вами был спутник, по всем приметам, вами очарованный.
– А-а – так это же Денис!
– Ну и что – что Денис? И имя вполне привлекательное. И сам он – тоже. Ну прямо ангел, а не мужик, – не упустил Пустынцев уязвить хотя и не соперника, но все-таки особь аналогичного пола.
– Ну-у, Денис. Мы же с ним в классе учимся.
– А что, в вашем классе талиями и прочими заманчивыми частями фигуры не интересуются?
– Они, может, и интересуются, но свои мальчишки такие привычные.
– Понятно: почти как братья. А с братьями не обнимаются. Но он интересный парень, между прочим. Напророчил тут мне в прошлый раз.
– Это он просто так. Обозлился почему-то. От ревности, наверное.
– Только от ревности? А он не состоит – в каком-нибудь тайном авторитетном сообществе?
Пустынцев гримасой досказал – в каком тайном и авторитетном!
– Денис?! Что вы! Он такой маменькин! Он кроме школы и не ходит, по-моему, никуда. Сидит и дома книжки читает.
Галочка прыснула, вообразив всю нелепость такого занятия.
– Книжки читает? И не знается с крутыми ребятами? С быками и мясниками?
– Что вы! Он совсем не крутой. Он – плоский!
– А может, он начитался дома всяких книжек, чтобы стать ясновидящим? Теперь их называют экстрасенсами.
Галочка честно задумалась. Вспомнила непонятные разговоры Дениса про какого-то странного сложного Бога – не Того простого и понятного, к Которому Галочка обращалась по мере надобности с кокетливыми молитвами – и Который неизменно откликался и помогал.
– Сенсом? Может, и сенсом. Он вообще-то какой-то – ну не такой. Чокнутый.
– Не такой? – обрадовался Пустынцев. – А как бы мне с ним поговорить?
– Очень просто, – обрадовалась Галочка возможности новой встречи с загадочным седовласым красавцем. – Я его сюда приведу.
– Когда?
– Да хоть завтра. Завтра в это же время.
– На том же месте в тот же час, – улыбнулся Пустынцев.
И они расстались – довольные друг другом и не понимающие друг друга. Пустынцев приободрился оттого, что нашёл след так необходимого ему провидца. Галочка, начисто забывавшая Рема, когда рядом был этот новый знакомый, почти уверилась, что седовласый красавец интересуется не только Денисом, но и ею.
Но и Денис теперь высвечен был совсем новым светом: она-то думала, что он совсем плоский, а он, оказывается, экстрасенс или что-то в этом роде!

* * *
Господствующее Божество снова задумалось в Своем безраздельном одиночестве: а не разделиться ли Ему на две равных бесконечности – Бога-Мужа и Богиню-Жену?!
Сделать это практически было очень просто: сказать Слово – и сделается по Слову Его. В точности как тогда, когда отделило Оно Свет от Тьмы.
Оно не ведает, каким образом совершается всякое действие по Слову Его – совершается и всё тут. Без малейшего усилия и безо всякого сопротивления. И самая эта легкость начала немного озадачивать Его. Тревожить. Пока Оно не задавалось ненужными вопросами, пока оставалось глубоко чуждо Самоанализу, всё было в порядке. Но стоило неосторожно попытаться понять Себя – и утратилась привычная безмятежность.
А разнообразные планетяне со всех сторон чего-то требуют, не смолкает потрясающий вселенский рев – и никому дела нет, что должно Оно наконец разобраться в Себе Самом.

* * *
Муса выехал сам – на большое дело. Свою белую «шестерку» он недавно сменил на красную «девятку», потому что за белыми «шестерками» закрепилась худая слава: часто их видели рядом со взрывами и похищениями.
Муса важные дела любит брать на себя. Так интереснее жить, чем сидеть в безопасном кабинете и командовать за сто километров. И себя потом больше уважаешь. И если надо прогреметь на весь Кавказ, он это сделает собственноручно.
Муса ехал делать большой взрыв. Божеству интересно было посмотреть, доедет ли, иди что-нибудь помешает в дороге.
С собой он прихватил верного помошника, Руслана. Руслан значит «лев». Был даже у русских честный писатель Лев, а значит – Руслан Толстой, верно написал, как чеченцы брезгливо относились к русским, которые как свиньи загадили аул, в который входили. Бывают люди. Между прочим, этот Руслан Толстой всю жизнь Бога искал, значит даже ему православный его Бог не понравился. Пришел бы к Аллаху – нашёл бы того Бога, которого искал.
Но здешний Руслан ещё не лев пока – разве что волк.
Поехали. Почти молча. Кяфиры любят много болтать – как женщины. Мужчина говорит мало – но точно.
А ещё Муса любит за рулем тихонько петь – для себя и для спутника, если попадется спутник:
Мой молодец-храбрец подъехал к казачьей станице.
Вот он схватил курчавого мальчика.
Вот толпа казаков гонится за моим молодцом-храбрецом.
Вот они настигают моего молодца-храбреца.
Вон он выхватил свое крымское ружье.
Вот он повалил одного казака.
Мой молодец-храбрец продаст мальчика в Дагестан.
Вот как хорошо будем мы жить-поживать с ним,
Вот какой у меня храбрец-молодец!
Муса усмехнулся, довольный:
– Старая песня. Пел ещё дед. Бабушка пела – женская песня потому что. А может, бабушка бабушки тоже пела. Теперь я пою женские слова. Ничего, женщины не слышат.
Руслан вспомнил, как жена ноет по ночам, чтобы он не брал в дом кяфирских пленников: боится, придут русские, отомстят.
– Раньше такие женщины были – понимали мужа. Теперь плохо понимают.
Муса женщин ругать не стал, иначе повернул – про то, что плохо понимают:
– Вез одного подлого кяфира, пел эту песню. Говорю: «Хорошая меня, правда? Наша народная!» А он кивает, дурак: «Все народные песни хорошие». Брать его не стал: не нужен такой. Руслан засмеялся. Все русские дураки, это точно. Вайнахи знают их язык, слышат их секреты. Русские неспособны понимать язык настоящих мужчин, можно при нем сговориться, как его взять да продать – а он будет кивать и улыбаться. Да ещё перепьется как свинья, тогда вообще голыми руками брать.
Руслан не пьет кяфирской водки, как верный сын Аллаха.
Он – курит. Курит веселую травку. От которой голова становится ещё яснее. Русские – рыхлые как тесто, кавказцы – упругие как сталь. Чеченцы – настоящий булат!
Ехали они чистые. Ни одного ствола с собой. Поэтому открыто подъехали к русской заставе – называется блок-пост.
По паспорту они – граждане России, имеют полное право ехать. Из Грозного хоть в Москву.
Руслан показал свой настоящий паспорт. Муса взял в дорогу один из запасных: Мусу Дзагараева русские боятся и знают! Но в запасном паспорте написано: «Ерихан Кодоев».
Лейтенант на посту повертел паспорта.
– Рожи разбойничьи, – сказал он сержанту. – Я бы таких стрелял сразу. Они бы на той стороне со мной иначе разговаривали. А нам нельзя почему-то.
– Нельзя, товарищ лейтенант! – радостно подтвердил сержант. – Они нас ночью как куропаток стрелять станут, а нам нельзя.
– Чем тут рассуждать – посмотри как следует.
Лейтенант держал, как положено, автомат на спуске – прикрывал напарника, а сержант даже коврики в кабине приподнял. Чеченцы смотрели насмешливо.
– Так что ничего, товарищ лейтенант. Чистые с поверхности.
– Езжайте, – махнул рукой лейтенант и только выматерился вслед.
Нужный человек ждал их уже около Владика. Свернули на боковую дорогу, приехали к дому, загнали машину за высокий забор – никто посторонний не видит, что делаются в доме и во дворе. Здесь же и заночевали. Работать надо было с утра, но ехать ночью через посты не нужно: ночью русские смотрят строже, да и просто начинают стрелять со страха.
Утром загрузились. Все было приготовлено, Муса только посмотрел – чтобы всё правильно. Пакеты с пластитом были в пять слоев обложены картошкой, так что получились хорошие мешки – какие всегда везут на базар. Маленький пульт отдельно лег в карман – не больше коробки сигарет.
Кинули мешок в багажник – поехали дальше.
На выбоине машина подбросилась. Руслан дернулся тоже, подумав о подарке, лежащем в багажнике. Рядом с таким грузом всегда сильнее хочется жить.
Даже уважение к Мусе разом ослабло:
– Осторожно, ты!
– Аллах не захочет – не взорвемся. Всё в руках Аллаха, чего дрожишь?!
Вот если бы Муса нечаянно нажал на кнопку своего пультика, болтавшегося в кармане – пара удальцов взорвалась бы сразу и сейчас, потому что пультик примитивный, без всякого предохранителя. Этот примитивный прибор являл собой разительный контраст с современнейшим спутниковым телефоном, оставленным, правда, Мусой дома: телефоны эти справедливо считаются признаком принадлежности к чеченской военной верхушке и потому пользуются плохой репутацией у солдат на заставах.
На рынке уже собралось быдло. Руслан шел впереди, нарочито сгибаясь под тяжестью мешка – полновесная картошка вызывает уважение. И сильных грузчиков быдло уважает. Муса покрикивал:
– Дорогу дай, да?.. Ну, расступись, тяжело несем!
Когда идешь спокойно – и все вокруг спокойны.
– Картошку продавать, сынки? – обрадовалась старуха. Русская.
– Ага. Бери, мать, дешево отдаем!
Старуха, хромая, неожиданно быстро засеменила за ними.
Зашли в ряд, где продавали картошку. И покупали много, народ нахлынул с утра. Руслан подошел к крайнему торговцу, сбросил мешок со спины. Муса заговорил требовательно:
– От Аслана торгуешь, да?
– Какого Аслана?
– Какова-магова! Аслан вчера пригнал грузовик. Деньги мне давать будешь!
– Не знаю никакого Аслана! Никаких тебе денег!
– Как не знаешь? Сейчас придёт – разберется! Не кричи зря, денег готовь лучше, да?
Мужик так закипел, что с него требуют денег, что не думал больше ни о чём. Не сказал: неси назад свою картошку!
– Постой, мать, минуту. Сейчас вернемся, задешево продадим.
Услышав волшебное слово «дешево», народ стал грудиться.
Они вдвоем пошли назад, стараясь не ускорять шаг. В таких делах главное: не привлекать взгляды.
– Дяденьки, а где здесь картошкой торгуют? – подвернулась навстречу девочка с чумазым ртом. Руслан хотел было послать её в другую сторону, но Муса ответил ласково:
– Там, девочка, там!
И послал туда, где оставленный мешок, ещё и по головке погладил.
Муса вспомнил при этом многих убитых бомбами девочек и подумал: «Вот так вам и надо за всё!»
Когда вышли за ворота, Муса выдохнул:
– Аллах помог!
И нажал в кармане давно ждущую кнопку. Сзади грохнуло.
Муса закричал первым:
– Врача надо! Скорей врача!
И они пошли от рынка, стуча в двери:
– Врач? Есть врач? Врача надо!
Другие бежали навстречу – к рынку, а они медленно переходили подальше – но везде кричали врача. Значит – спасали раненых. И никаких подозрений.
Усталость и удовлетворение переполняли Руслана – как всегда после хорошо сделанной простой, но тяжелой работы.
Словно стадо овец перегнал из-за Терека по крутым и опасным тропам, да ещё в бурю с градом.
Муса же был почти спокоен. Конечно, обостренное чувство самосохранения вело его и напрягало нервы. Но о совершенном деле возмездия он думал мало – сделано и сделано. Они с Русланом исполнили долг, а в последствиях разберется Аллах. Не волнуется же мужчина о чувствах жертвенных баранов, когда пришла пора ритуально перерезать им глотки.

* * *
Убитых врачи и милиционеры ещё не подсчитали, но на самом деле было их уже 78, и восемь человек, пока дышавших, имели мало шансов выжить. Двое англичан затесались на этот несчастный восточный базар – этих сгубило желание сунуться в самые опасные места на планете: ради интереса и полноты жизни. Желали полной жизни – и не оставили себе никакой.
Остались и калеки, двенадцать безногих. Что хуже: жить инвалидом или не жить совсем, Божество понимало не очень.
То, что небытие лучше страдания – очевидно, но потеря бытия и изначальное небытие – суть явления разные.
Господствующее Божество давно не удивляется жестокости людей. Иногда в своих драках люди готовы отдать и собственную жизнь, зато почти всегда готовы – отдать чужую.
Парадоксально сочетается повседневная их жестокость с жалостью к ненужным старикам и инвалидам. На убогих людских собратьях даже испытанные убийцы любят тренировать остатки добродетели: убить сильного здорового мужчину, по их понятиям, хорошо, убить же слабоумного старика – плохо, варварски, бесчеловечно! Этим люди отличаются от остальных животных, которые стараются сохранять сильных, но уничтожать слабых и больных.
Но Господствующее Божество на добродетели закоренелых убийц не рассчитывало; Оно создало мир, который регулируется борьбой: много особей рождается, зато выживают немногие самые сильные. На Земле это понял Дарвин. Людей рождается также много, но часто выживают именно слабые за счёт сильных – Оно такого поворота не ожидало в Своем всеведении. И попытки мягко скорректировать ситуацию пока не удаются: запустило Оно СПИД, но пока СПИД себя не оправдывает – среди людских отбросов, которые должны были погибнуть по всем законам биологии, но не погибают из-за неожиданной людской гуманности, СПИД распространяется слишком медленно, зато люди научились заражать им сильных дееспособных особей, и часто – сериями, через кровь в больницах.
Но все-таки Оно не может не признать собственную ответственность: жажда борьбы, которую Оно вложило в инстинкты всем живым существам, кипит в человеческой крови – а уж люди преломляют свою врожденную жажду борьбы с той изобретательностью, на которую способен их возмущенный, но достаточно изворотливый разум.
Впрочем, почему – ответственность? Всё идёт нормально.
Пусть уничтожают друг друга – кто-нибудь да останется.
Кто-нибудь неизбежно доходит до финала по олимпийской системе с выбыванием. И победитель уверяет себя, что такова его изначальная судьба, что справедливый и милостивый Бог был именно с ним. Кто же выйдет в финал, кому достанется выигрыш? Оно и Само с интересом ждет победителя.
Среди погибших оказался и молодой Леннокс Хартли, британский журналист. Леннокс с детства проявлял непокорный нрав и не желал становиться респектабельным продолжателем дела своего отца, владельца громадной сети супермаркетов.
Так его занесло сначала в журналистику, а уж в этом качестве он объездил два десятка самых опасных мест на планете.
Его разумная кузина Кэрол давно уже тайно молила Бога, чтобы буйный родственник сломал где-нибудь шею, что сделало бы её единственной наследницей громадного состояния семьи Хартли. И вот буйный Леннокс погиб бездетным – отчего Кэрол вмиг превратилась из бедной родственницы в одну из самых завидных невест Соединенного королевства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37