А тело человека было там, под исполинской неподвижной
тушей, под грудой вывалившихся из распоротого брюха кишок.
Что-то звякнуло под ногой Хромого. Он медленно нагнулся и поднял
тяжелый длинный нож с побуревшим от крови лезвием из Звенящего Камня, с
резной роговой рукоятью, которую Хромой делал для Странного сам.

ОЧЕРЕДНОЕ ПОСТУПЛЕНИЕ. ЭКЗЕМПЛЯР СЕРИИ "С", КОД - "СТУПЕНЬ".
ВОСТОЧНЫЙ АРЕАЛ. ПОЛОВОЗРЕЛАЯ САМКА. ФИЗИЧЕСКИЕ НЕДОСТАТКИ ОТСУТСТВУЮТ.
ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНЫЙ ГРАДИЕНТ ВЫШЕ НОРМЫ. ЭМОЦИОНАЛЬНЫЙ ГРАДИЕНТ СУЩЕСТВЕННО
ВЫШЕ НОРМЫ. ИНСТИНКТ ПОЗНАВАНИЯ ГИПЕРТРОФИРОВАН ЗА СЧЕТ НЕДОРАЗВИТОЙ
АГРЕССИВНОСТИ. МАКСИМАЛЬНЫЙ ЭНЕРГОИМПУЛЬС - 1,5 НОРМЫ ПРИ АКТИВАЦИИ
НЕЙРОЦЕНТРОВ ПОЗНАВАНИЯ.
РЕКОМЕНДАЦИИ:
1.1. ОСЕМЕНЕНИЕ ОТ САМЦА ПОВЫШЕННОЙ АГРЕССИВНОСТИ.
1.2. РЕАССИМИЛЯЦИЯ В АРЕАЛЕ ОТЛОВА.
2.1. АКТИВАЦИЯ НЕЙРОЦЕНТРОВ ПОЗНАВАНИЯ.
2.2. ЭКСПЛУАТАЦИЯ В КАЧЕСТВЕ ЛОКАЛЬНОГО ЭНЕРГОДОНОРА ДЛЯ
СТАБИЛИЗИРОВАННЫХ СИСТЕМ.
СЧИТЫВАНИЕ ПАМЯТИ ОБЯЗАТЕЛЬНО ПРИ РЕАЛИЗАЦИИ ЛЮБОГО ВАРИАНТА,
ПОСКОЛЬКУ АРЕАЛ ОТЛОВА СОВПАДАЕТ С ГИПОТЕТИЧЕСКИМ МЕСТОНАХОЖДЕНИЕМ
ОТСТУПНИКА.

2. ТЕМНОТА
Мелкий надоедливый дождь. Он начался так давно, что Хромой уже забыл
- когда. Может быть, в тот день, когда Река обмелела настолько, что он
пропорол о камень днище челнока и брел к берегу по колени в ледяной воде,
волоча тяжелый, полный воды челнок, оскальзываясь на гальке, падая,
разбиваясь в кровь. А потом искал на безжизненном берегу пищу для костра и
для себя, но кругом были только камни, камни, камни, и он ничего не нашел
- так и уснул, скорчившись на голых промозглых камнях, дрожа от холода,
страха и злобы.
А может быть, дождь начался в тот далекий-далекий день, когда Хромой
дошел, дополз, докарабкался-таки до гребня Синих Холмов, которые так
красивы издали, которые вблизи оказались безводными, каменистыми,
мертвыми. И не синими они были, эти холмы, а серо-желтыми, цвета старого
высохшего черепа... Но нет, тогда дождь уже шел, и Хромой растирал мелкие
холодные капли по лицу и груди, пожирая глазами раскинувшийся впереди,
далеко внизу, огромный Мир. Новый Мир, в который, казалось, опрокинулось
холодное серое небо, опрокинулось и разбилось на бесчисленные осколки
озер. А между озерами наливались осенней желтизной рощи, и стыли в зыбких
влажных туманах луга, и это было очень красиво, но Хромой не замечал
красоты - там, внизу, были деревья и трава, а значит - еда. Костер. Жизнь.
Мелкий надоедливый дождь. Он начался невесть когда, в один из
бесконечной вереницы дней, отделивших Хромого от начала пути, от Племени,
от Речного Жала, на котором он стоял, глотая слезы, перед останками
Странного, сжимая в руке нож из Звенящего Камня - его последний подарок.
Как давно это было! Улетают птицы и облетают деревья, глубокая осень
изводит Хромого надоедливым холодным дождем, а тогда, на Речном Жале,
неистовый летний зной изводил его вонью издохшего Корнееда.
Хромой лежит в холодной, сизой от множества мелких водяных капелек
траве, на склоне низкого плоского холма, на котором нет ничего, одна
трава. А позади - далекая гряда Синих Холмов. Она такая же далекая, как в
те вечера, когда Хромой приходил к Обрыву смотреть на закат; и Синие Холмы
снова синие и такие красивые, что их злые мертвые камни вспоминаются, как
глупый сон.
До сих пор Хромой жил, чтобы идти. Теперь идти некуда и цели нет.
Впереди, за этой надоедливой моросью - хмурое озеро и рожденная им
извилистая узкая река с черной водой, суетливая, неприветливая, пенящаяся
водоворотами, такая непохожая на величавую Реку родного Племени...
Долина. Широкая долина, залитая тяжелым белым туманом, он дышит,
шевелит седыми космами, клубится над озером, зыбкими струями переливается
через берега черной реки... И мрачная, под собственным весом изнемогающая
громада - четыре плоские каменные глыбы, накрытые пятой - топит подножие в
этом тумане, и кажется, будто она плавно колышется над землей, не касаясь
ее, и это страшно. Все так, как говорил Странный - Хромой помнит. И еще
Хромой помнит, как он спросил Странного: "А потом?" И Странный ответил:
"Потом - ждать. Люди Звенящих Камней сами найдут тебя".
Хромой ждет. Он встречает у этой долины третий восход Слепящего,
которое здесь не слепит, которое здесь - тусклое белое пятно в низких
серых тучах.
Хромой ждет. Ждет, когда Люди Звенящих Камней найдут его. Ждет, чтобы
убить их всех, и забрать Кошку.
Но вокруг - только туман и дождь, только сырость и холод. И
одиночество, которое с начала пути шло по следам Хромого, как Серая Тень
по следам больного рогатого. Оно дождалось своего, впилось жадными клыками
в загнанное, павшее духом сердце.
И крепнет, крепнет в душе Хромого отчаяние. Отчаяние и злоба,
холодная, мутная, как этот дождь, как туман, как воды черной реки. Злоба
на холод и сырость, на людей из долины, отнявших то, что дороже, нужнее
всего именно сейчас, когда, кажется, с радостью глянул бы даже в лицо
немого. Злоба на себя, на свой темный изводящий страх. Ведь это именно он
не пускает Хромого туда, в долину, к цели пути, - страх, а не сказанное
когда-то Странным. Страх, который Хромой из последних сил прячет от себя
самого.
И злоба на этот мир. Плохой мир. Здесь все хуже, чем в родных краях,
в землях Племени. Мало еды. И искать ее приходится все дольше. Нет рогатых
- только маленькие и утонувшие. И мало еды для огня. Холод и голод,
неразлучные злые духи. Всегда, когда приходит один, появляется и другой.
Они терзают Хромого все сильнее, все беспощаднее. Чтобы победить их, надо
искать еду - себе и огню. Надо надолго и далеко уходить. Но уходить
нельзя, нельзя долго быть далеко от долины: Люди Звенящих Камней могут не
найти.
Что будет, если придется встретить здесь еще не один восход? Уже
сейчас Хромой - не Хромой, тень Хромого. Жалкая дрожащая тень с пустым
животом, с ледяной водой вместо крови, с руками без силы. Как он будет
убивать тех, кто придет, если пальцы сводит от холода и они не чувствуют,
не распрямляются?
Как нанести удар, если суставы ломит тупая, надоедливая боль, если
отсыревшее древко копья выскальзывает из непослушных ладоней? А чем станет
Хромой к завтрашнему восходу? А к следующему?
Неважно. Потому, что думать об этом некогда. Потому, что думать
некогда. Потому, что появились они.
Распластавшись за кустами невысокой густой травы, травы непривычно
жесткой, с острыми режущими кромками, Хромой напряженно следил за тремя
фигурками, пробирающимися сквозь туман, приближающимися.
Серые фигурки. Люди. Что-то странное, нелепое было в них, но причина
этой нелепости скрадывалась расстоянием и туманом. Они двигались медленно,
осторожно, цепью, как на облавной охоте. Как они появились? Только что в
долине никого не было. Появились, будто это и не люди, а духи, клочья
сгустившегося тумана. А может быть так и есть?
Их неторопливое, но угрожающее приближение так напоминало поведение
загонщиков Племени Настоящих Людей, отвлекающих внимание пасущихся от
подкрадывающихся с другой стороны убийц, что Хромой невольно приподнялся и
завертел головой.
Так и есть.
Сзади еще двое. Гораздо ближе.
В том, что охотятся именно на него, Хромой не сомневался. Странный
говорил: "Они тебя найдут". Значит, нашли. И теперь он убьет их всех.
Одного за другим. Но последнего он будет убивать долго, очень долго, пока
тот не расскажет ему, где они спрятали Кошку. Только увидев Кошку - живую,
целую - Хромой разрешит ему смерть.
Он еще раз прикинул расстояние, отделяющее его от врагов, и перестал
обращать внимание на первых трех. Далеко. Еще не опасно. Те, что
подкрадывались сзади, быстро приближались, ловко укрываясь за поросшими
травой кочками. И снова что-то нелепое, неестественное померещилось
Хромому в этих фигурах. Потом. Сначала - убить.
Он медленно потащил из-за пояса маленькое тростниковое копьецо с
каменным наконечником, не отрывая глаз от врагов нашарил лежавшую рядом
палку. Палку, концы которой были стянуты жильной тетивой. Такую палку
Странный учил называть "лук".
Больше всего Хромой боялся теперь, что ЭТИ могут испугаться и
убежать, поэтому он прицелился в того, который был дальше. Тетива
прогудела басовито, злорадно, больно хлестнула сжимающую лук руку. Копьецо
с резким свистом метнулось над верхушками трав, и Хромой отчетливо услышал
тупой удар каменного наконечника в плоть - знакомый уху воина звук,
который оно не спутает ни с каким другим. Но не слишком ли громким он был,
этот звук?
Тот, в кого целился Хромой, злобно вскрикнул и пошатнулся, но не
упал. Другой приостановился было и обернулся к нему, но - еще один
каркающий выкрик, резкий взмах руки, и оба стремительно бросились к
Хромому, пригнувшись, прикрывая согнутой рукой лицо.
Хромой, не оборачиваясь, понял, что те, которые теперь сзади, сделали
так же.
Он вскочил на ноги, выхватил новое копьецо, рывком натянул тетиву,
целясь в переднего. Но не выстрелил. Потому, что понял: стрелять
бесполезно. Потому, что рассмотрел наконец, почему фигуры ЭТИХ показались
ему такими странными. Потому, что грудь и живот каждого из них закрывала
тусклая чешуя, от которой и отскочило первое выпущенное им копьецо. И
такая же чешуя закрывала их головы, похожие из-за этого на непомерно
огромные уродливые черепа. И такая же чешуя закрывала одну руку каждого от
кисти до локтя, и этой рукой каждый заслонял лицо.
Стрелять в ноги? Тонкое легкое копьецо убивает, попадая в живот, в
шею, в глаз. Проколи оно ногу или руку хоть насквозь, настоящий воин и не
заметит раны. Хромой - не заметит. И ЭТИ, конечно, тоже.
Это смерть. Их слишком много для одного. И если маленькое копьецо не
пробило их чешую, то и большое может не пробить, и даже нож Странного. И
не убежать: ЭТИ быстры и знают свой мир лучше. Это смерть. Как это гадко,
как мерзко - убить, убить его, шедшего так долго, убить, когда уже видна
цель, когда Кошка совсем, совсем рядом!
И плача, крича от обиды, злости, отчаянья, не целясь, не думая Хромой
отпустил рвущуюся из пальцев натянутую тетиву, и в этот миг ближайший из
ЭТИХ споткнулся, взмахнул рукой, чтоб не упасть, и бесцельно выпущенное
копьецо ударило его в открывшееся лицо, в глаз. Он еще падал - медленно,
раскинув руки, и его короткий предсмертный взвизг еще не умолк, а Хромой
уже отшвырнул лук, подхватил валявшееся в траве копье и кинулся на
второго. Тот ждал его, выставив перед собой защищенную чешуей руку, и
узкие черные глаза его горели холодной злобой. Хромой вложил в удар всю
силу своей неистовой ярости. Он целился в грудь, но враг спокойно отбил
острие копья в сторону, а потом в его свободной руке коротко сверкнуло
хищное лезвие из Звенящего Камня, совсем такое же, как нож Странного, и
копье в руках Хромого стало безобидной палкой.
Безобидной?! А гной тебе в рот, падаль!
Хромой с силой ткнул концом древка в колено врага, и когда тот
пошатнулся и выронил нож, ударил снизу вверх, наотмашь, как дубиной, по
исковерканному болью и яростью хрипло рычащему рту, и в лицо его брызнуло
теплым.
Хромой не успел повернуться к тем, которые были сзади, не успел даже
понять, что справился с обоими этими.
Что-то рухнуло на него - на плечи, на голову, опутало руки, врезалось
в кожу, и Хромой покатился по траве, корчась, путаясь, пытаясь избавиться
и изнемогая от собственных бесплодных усилий. А все, что мелькало перед
глазами - траву, небо - иссекли тонкие черные линии, и Хромой понял: сеть.
Подобная той, которой Странный придумал ловить утонувших. А потом мир с
гулким звоном вонзился ему в глаза ослепительной вспышкой, и Хромой
провалился в бездонную темноту.

Гул, гул в ушах - это по равнине несется стадо рогатых и равнина
гудит под копытами. Тупо, надоедливо болит голова. Хочется прижать ладони
к лицу - нельзя. Руки не шевелятся. Нужно открыть глаза. Страшно. Но
нужно. Потому что - голоса. Рядом. Тявкают, каркают без смысла. Немые?
Мягкий, неяркий свет. Не день. Не ночь. Над головой камень. И спина
чувствует прохладный шершавый камень. Пещера? Совсем рядом - ноги. Много,
странные. Обернуты шкурами. Плотно. От колен и ниже. И ступни. Следы на
песке. Там, под Обрывом, давно. Приходили ЭТИ. Забрали Кошку. Теперь
забрали его.
Хромой всхлипнул, застонал. Ноги зашевелились, подошли ближе,
обступили. Теперь видно не только ноги - все. Не похожи. На Людей, на
немых, на Странного - не похожи. Бедра обернуты шкурами. Грязными, шерсть
слиплась, потерта, пахнет. Как у Людей. А выше - чешуя. На животе, на
груди, на плечах - чешуя. И на спине. Пахнет, как сухая кожа. Кожа? На
боках завязана ремешками. Одежда? Похожа на шкуру рогатого. Того, у
которого рога разные, и не на голове - на морде. Одежда? Чтоб не проткнули
копьем? И то, что на руке, похоже на эту чешую. Но не чешуя - целое.
Держат за ремешки. Широкое. Задевает о камень - стучит. Отбивать удары?
Закрывать лицо? Один снял чешую с головы. Твердая. Вроде горшка. Тоже из
сухой шкуры - очень толстой. А на голове - уши и волосы. Как у Людей.
На голове. Голова. Болит. В ушах - гул, гул, гул... Несется по
равнине стадо рогатых, больших, в пыли, по сухой равнине, и от копыт -
гул, гул, гул... Открыть глаза. Открыть. Рядом ЭТИ. Опасность. Смерть.
Тявкают. Лают, рычат. Как немые. Но не похожи - странные. Не такие,
как Странный - не похожи. Другие странные.
А стадо рогатых все несется, мчится по гулкой равнине, и земля гудит,
звенит под копытами... Звонкая земля. Сухая. Потому, что засуха. Жажда.
Пить, пить... Сухие губы, на них оседает вязкая пыль, поднятая копытами,
горчит, сушит. Сухие потрескавшиеся губы. Засуха. Пить, пить... А стадо
несется, копытит сухую землю, и от этого - гул, гул, гул...
И скрип. Протяжный и тихий. Открыть глаза. Почему замолчали ЭТИ,
которые рядом и вокруг? Что скрипит? Они упали, все ЭТИ. Стоят на коленях.
Руками и лбами уперлись в каменный пол. Головами в одну сторону. И там, в
той стороне, за их оттопыренными задами, едва прикрытыми клочьями грязных
свалявшихся шкур, на плоской серой стене, на камне - ширится, ширится
полоска... Нет, уже полоса. Полоса света и глубины. Ширится и скрипит.
Свет. Не день. Не факел. Что?
Выход. Во что-то светлое, чистое. Не наружу. Куда? Шире, все шире.
Человек. Не такой, как ЭТИ. Укутан в серое, блестящее. Не в шкуру, не в
кожу - в другое, странное. И не укутан - будто облит.
Седой. Спокойный. Губы твердые, жесткие. Сила и мудрость. Похож на
Странного. Но не такой. Глаза: светлые, прозрачные, ледяные. Не как у
Странного. Как у хищных крылатых. Как у ползучих. Говорит. Без смысла - не
знает Речи. Но говорит - не рычит, не тявкает, журчит, как ручей.
И ЭТИ встают, пятятся, исчезают. А он - новый, который пришел -
подходит, смотрит в глаза, смотрит, смотрит... Ледяные глаза. Голубые,
колючие. Зрачки - точки. Ближе, ближе...
Гул, гул, гул, все сильнее, все громче гул в ушах, это стадо рогатых
мчится по сухой равнине, все ближе, ближе, но не видно стада, не видно
равнины - только звезды, звезды, звезды и темнота. Потому что - ночь. И
стадо мчится в ночи, и только гул, гул, гул от копыт, и звезды плывут,
кружатся в темноте, в темноте, в темноте, спать, спать, спать...

ОЧЕРЕДНОЕ ПОСТУПЛЕНИЕ. ЭКЗЕМПЛЯР СЕРИИ "Б", КОД - "БУЯН". БЛИЖНИЕ
ПОДСТУПЫ. ПОЛОВОЗРЕЛЫЙ САМЕЦ. ФИЗИЧЕСКИЕ НЕДОСТАТКИ:
1. ПОВЕРХНОСТНОЕ РАНЕНИЕ ПЕРЕДНЕЙ ЧАСТИ ШЕИ. НА МОМЕНТ ОТЛОВА
ЗАЖИВЛЕНИЕ ПОЛНОЕ. ОСТАТОЧНЫХ ЯВЛЕНИЙ НЕТ.
2. ПЕРЕЛОМ НИЖНЕЙ ЧЕЛЮСТИ. НА МОМЕНТ ОТЛОВА ЗАЖИВЛЕНИЕ ПОЛНОЕ.
ОСТАТОЧНЫХ ЯВЛЕНИЙ НЕТ.
3. ТРАВМА ЛЕВОЙ КОЛЕННОЙ ЧАШЕЧКИ. НА МОМЕНТ ОТЛОВА ЗАЖИВЛЕНИЕ ПОЛНОЕ.
ОСТАТОЧНОЕ ЯВЛЕНИЕ - ЛЕГКАЯ ХРОМОТА.
ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНЫЙ ГРАДИЕНТ ВЫШЕ НОРМЫ. ЭМОЦИОНАЛЬНЫЙ ГРАДИЕНТ ВЫШЕ
НОРМЫ. ЭНЕРГОСПЕКТР ХАРАКТЕРИЗУЕТСЯ ПОВЫШЕННОЙ ИНТЕНСИВНОСТЬЮ СЛЕДУЮЩИХ
СОСТАВЛЯЮЩИХ:
1. ПОЗНАНИЕ - 1,6 НОРМЫ,
2. АГРЕССИВНОСТЬ - 2,4,
3. СИНДРОМ ЗАХВАТА - 3,8 НОРМЫ.
ПРИМЕЧАНИЕ: УНИКАЛЬНОЕ ПРОЯВЛЕНИЕ СИНДРОМА ЗАХВАТА. МАНИАКАЛЬНОЕ
СТРЕМЛЕНИЕ ОБРЕСТИ НЕ РЕАЛИЮ, А ИЗОБРАЖЕНИЕ РЕАЛИИ.
РЕПРОДУКТИВНЫЙ ИНСТИНКТ НЕСКОЛЬКО ОСЛАБЛЕН.
МАКСИМАЛЬНЫЙ ЭНЕРГОИМПУЛЬС - 3,3 НОРМЫ ПРИ АКТИВАЦИИ НЕЙРОЦЕНТРОВ
НЕГАТИВНЫХ ЭМОЦИЙ.
РЕКОМЕНДАЦИИ:
1.1. КОРРЕКЦИЯ ИНТЕНСИВНОСТИ РЕПРОДУКТИВНОГО ИНСТИНКТА.
1.2. ВНЕДРЕНИЕ В УСТОЙЧИВУЮ ПАРУ ЭЛИТНЫХ ПРОИЗВОДИТЕЛЕЙ.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25