.. Неужели породители способны совершать бессмысленные поступки?
Попал! В самую точку попал. Эк его заколодило, болезного! Его? Да как бы не так, до лампочки это ему, манекену радиоуправляемому... А вот упырям-породителям не до лампочки. Это им-то, с их спесью вселенской, и вдруг: «бессмысленные поступки»! Ишь как взбеленился, нелюдь поганая! Не говорит, лязгает железно:
— Породители — не люди. Породители совершают, лишь предвидя все без исключения последствия совершаемого. Каждый поступок Породителей наполнен смыслом достижения заранее намеченной цели, хотя смысл этот и недоступен ущербному разуму недоразвитых существ. Ты ждешь ответа? Он прост: одного из вас Породители наметили удостоить постоянным психоконтактом. Он станет подобным мне. То, что ты назвал нелепостью, было последней проверкой, уточнением эмоционального спектра при определенном состоянии психики. Могу сказать, что проверка дала положительный результат.
— Один из нас? — Виктор обалдело заморгал. — Кто?
Нечеловек вскинул руку, ткнул тощим негнущимся пальцем левее Виктора. И раздался вопль — первый за все это время истерический крик вырвавшегося на волю животного ужаса:
— Меня?! За что, почему меня?!
И только когда нечеловек заговорил, отвечая, Виктор догадался, на кого пал выбор упырей.
Казалось, что голос нечеловека стал теперь спокойнее и мягче, чем прежде, что в нем едва заметно оформилась нотка сочувствия... Или это только казалось Виктору, или слишком уж хотелось ему, чтобы забрезжило хоть что-нибудь человеческое в нечеловеке?
— Породители выбрали тебя, потому что ты был единственным, осознавшим реальную ценность вашего мира, единственным, кто понял, что ваш мир достоин лишь участи, предопределенной ему Породителями.
— Неправда! — Толик сорвался на сиплый визг, отчаянный, неразборчивый. — Я думал не так! Я не хочу как вы! Вы не сможете, не получится у вас, я же не хочу!
Нечеловек улыбнулся вяло и пусто.
— Породителям нужна твоя память и часть подсознания. Прочее будет заблокировано и подавлено.
Нечеловек умолк, и некоторое время в будто потемневшей от последних слов комнате слышались только сдавленные рыдания Толика. А потом зазвучал страстный, дрожащий от обиды голос Наташи:
— Но ведь это безнравственно! Разве вы не понимаете, как это безнравственно?! И наш мир... Он может быть и страшный, и плохой, но ведь это вы с вашими породителями его таким сделали!
Нечеловек в искреннем недоумении изломил брови, глаза его насмешливо округлились, будто это снова уважаемый подчиненными шеф Валентин Сергеевич выслушивает очередную нелепость кого-либо из них.
— Безнравственно? А как выглядят ваши исследования с точки зрения подопытной мышки, Наталья Дмитриевна? Вы ведь не считаете безнравственным ставить опыты на живых моделях, и это правильно.
Наташа опешила:
— Но ведь мыши — не люди!
— В вас все еще жив Хромой, Наталья Дмитриевна, — усмешка нечеловека сочилась брезгливой жалостью. — «Немые — не люди»... Что есть разум? Количество извилин в мозгу? Но у любого дельфина их больше, чем у вас. Членораздельная речь? Всего лишь один из бесчисленного множества способов общения. И далеко не самый совершенный из них. Рука? Умение преобразовывать мир? Уродство, порожденное плохой приспособляемостью к окружающей среде, не больше. Что еще? Абстрактное мышление — пифагоровы штаны? Насекомые создают правильные геометрические постройки, не имея ни малейшего представления о геометрии, в силу устройства своего мышления — так не выше ли тот тип устройства мышления, в котором знания, с трудом постигаемые вами, заложены изначально, с рождения? Так что такое разум? Искусство? Подлинное искусство вам недоступно, как недоступно великое единение разума, свойственное Породителям, или... муравьям. И, кстати, что вы знаете о музыке танца пчел? Она недоступна вашему пониманию...
И главное. Деятельность любого вида направлена на достижение великой цели: поддержание гармонии мира через самосохранение. А на что направлена деятельность человека? Так не кажется ли вам, что вы — единственный вид на Земле, ЛИШЕННЫЙ РАЗУМА?
Нечеловек замолчал, прикрыл мутные, невидящие глаза. И тогда Виктор заговорил вкрадчиво:
— Вы тут рассказывали о великом единении разума породителей... А вам никогда не хотелось выйти из этого единения? Вы никогда не задумывались, почему обретший индивидуальность Странный породителей возненавидел?
— Он стал ущербным. Ненависть — естественное состояние разума, томящегося в скорлупе личности, — нечеловек ответил, не задумываясь ни на секунду, но в голосе его не было ни мысли, ни чувства. От его слов — четких, укатанных — потянуло затхлым душком бездумно заученной веры. И Виктор, выждав мгновение, зашел с козыря:
— Валентин Сергеевич... Вот вы говорите о людях все время эдак презрительно: «вы, они»... А вы не забыли, что вы тоже человек?
Он глянул в лицо нечеловека и понял: все, кончено. На узких бескровных губах змеилась улыбка — красноречивая, не оставляющая надежд. Да, это конец. Козырь не сыграл — он оказался из другой колоды. Да и надеяться было глупо, потому что не Уланов смотрит на них этими изморозными глазами; потому что нет разума под этим великолепным лбом, а есть там только недоступное пониманию единение мышления проклятых упырей, извращенно чуждых всему человеческому... Ну что ж, все возможное сделано и можно расслабиться. Можно сказать ему... нет, им... высказать все, что им стоит узнать о себе. Кажется, на востоке верят в страшную силу проклятия осужденного на смерть. Дай бог...
— Вы помните норвежскую сагу из папки Глеба? — Виктор говорил тихо, устало, поглядывал в лицо нечеловека из-под полуприкрытых век. — Помните? Я приводил ее в пример, когда мы с Толиком спорили о том, имеет ли наш мир право на существование — дескать, это наши боги и герои, и только уже поэтому мы должны сражаться за них... Но я неправильно трактовал ее, эту сагу. Она ведь не про нас. Про вас она. Это вы — боги-породители и герои-ублюдки (полулюди, полуупыри) — создали себе Утгарду здесь, на Земле. И рано или поздно она настанет, ваша Рагнаради, последняя битва, в которой погибнут все боги и все герои... Может быть, это будет сейчас, может быть — через тысячи лет, но это будет. Порукой тому ваша беспросветная спесь.
Нечеловек едва заметно шевельнулся. Сейчас он повернется, уйдет и начнется страшное... Но он не успел уйти. Потому что не выдержала Галочка, зашлась в пронзительном истерическом хохоте, задыхаясь, давясь слезами... Нечеловек глянул в ее сторону, морщась досадливо и гадливо, и вдруг замер, напрягся. И в ту же секунду Галочка смолкла, будто ей с маху заткнули рот.
Ничего не понимая, Виктор следил, как серая муть заволакивает пронзительные глаза нечеловека, как он медленно обмякает, клонится вперед, как лиловеет и наливается кровью его лицо. А стены вдруг заструились мутным жарким маревом, и странно изменился полнящий комнату свет...
Виктор еще успел заметить, как рухнул нечеловек — вперед, всем телом, плашмя — и тут же потерял его из виду, потому что тоже упал. Очень неудобно упал, как будто внезапно выдернули из-под него обнимающее тело кресло. Упал и больно ушибся о шершавый плотный песок.
А вокруг громоздились рыжие хребты глинистых насыпей, чадной вонью исходили тлеющие груды паленого мяса и обугленных костей, оставшиеся от собак, угодивших под струю огнемета, и в мутном небе оплывало раскаленной медью предвечернее солнце...
Они сбились в тесную кучку, опасливо глядя на зарывшегося лицом в пыльный песок неподвижного нечеловека, пытаясь понять и боясь поверить. Потом Толик тронул Галочку за плечо:
— Ты как? В норме?
Та кивнула.
— Я и была в норме. Просто мне нужно было, чтобы он на меня посмотрел...
— Зачем?
Галочка не ответила, она безуспешно пыталась поправить прическу. До Толика постепенно доходило:
— Подожди, Галя... Так ты что, гипнотизер?!
— Ну конечно... Потому я и нарколог...
— И ты его... Да?
— Да, — она вымучено улыбнулась, снова занялась волосами.
— И что ты ему приказала?
— Я не могла придумать ничего конкретного. Просто я очень захотела, чтобы он прервал работу Центра. И, кажется, получилось. Только я не понимаю, как я это смогла. И как смог он...
— Он?! — Толик смотрел на нее открыв рот и выпучив глаза, а потом вдруг захохотал — безудержно, радостно, до слез. — Галочка, милая моя, да ты просто не соображаешь, что натворила! Он! Ой, не могу...
Галочка нахмурилась:
— Не он? А кто? Породитель, который им управлял?
Толик внезапно оборвал смех, заговорил почти спокойно:
— Нет, Галина, ты просто прелесть. Он же сам говорил о всеобщем единении мышления. Ты не одного породителя загипнотизировала, понимаешь? Всех, сразу — вот! Всех, сколько их есть на свете, или где они там... Поэтому и подействовало так быстро. А благодарить за это они сами себя должны, идиоты. Поставили нас в равные с собой вероятностные условия, вот и получили. Почувствовали, наконец, на своей поганой шкуре, что это такое — невезение...
— Тут, все-таки, что-то не так, — Галочка в сомнении покусала губу. — Такой могучий разум, да еще коллективный, да еще и этот с ними, — она кивнула в сторону лежащего, дернула плечом. — Я же по сравнению с ними козявка. Как же я смогла?
Толик ласково щелкнул ее по носу, передразнил:
— Козявка! Эх, ты... Да ты же им ни малейшего шанса не оставила. Давно, как только родилась. Потому, что ты живешь раз в десять быстрее их. Потому, что их подсознание, рефлексы, реакция, восприятие окружающего, даже мысли — все на порядок медленнее, чем у тебя. А этот — кукла, манекен. Что он мог сам, без своих породителей? Да ни черта он не мог, вот. Так что, ты их — как щенков, одной левой. Ты гений, Галька!
— Что гений — это точно, — буркнул Антон. — Только вот упыри очухаются от этого вашего гипноза, и тогда... Боюсь, что тогда нам мало не покажется.
Он хотел еще что-то сказать, но Наташа вдруг дернула его за рукав, шепнула:
— Тихо! Смотрите...
Тяжело, неуклюже заворочался на скрипучем песке нечеловек, оперся на неловкие руки, приподнялся...
Нечеловек? Нет.
— Здравствуй, Странный, — тихонько сказала Наташа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24
Попал! В самую точку попал. Эк его заколодило, болезного! Его? Да как бы не так, до лампочки это ему, манекену радиоуправляемому... А вот упырям-породителям не до лампочки. Это им-то, с их спесью вселенской, и вдруг: «бессмысленные поступки»! Ишь как взбеленился, нелюдь поганая! Не говорит, лязгает железно:
— Породители — не люди. Породители совершают, лишь предвидя все без исключения последствия совершаемого. Каждый поступок Породителей наполнен смыслом достижения заранее намеченной цели, хотя смысл этот и недоступен ущербному разуму недоразвитых существ. Ты ждешь ответа? Он прост: одного из вас Породители наметили удостоить постоянным психоконтактом. Он станет подобным мне. То, что ты назвал нелепостью, было последней проверкой, уточнением эмоционального спектра при определенном состоянии психики. Могу сказать, что проверка дала положительный результат.
— Один из нас? — Виктор обалдело заморгал. — Кто?
Нечеловек вскинул руку, ткнул тощим негнущимся пальцем левее Виктора. И раздался вопль — первый за все это время истерический крик вырвавшегося на волю животного ужаса:
— Меня?! За что, почему меня?!
И только когда нечеловек заговорил, отвечая, Виктор догадался, на кого пал выбор упырей.
Казалось, что голос нечеловека стал теперь спокойнее и мягче, чем прежде, что в нем едва заметно оформилась нотка сочувствия... Или это только казалось Виктору, или слишком уж хотелось ему, чтобы забрезжило хоть что-нибудь человеческое в нечеловеке?
— Породители выбрали тебя, потому что ты был единственным, осознавшим реальную ценность вашего мира, единственным, кто понял, что ваш мир достоин лишь участи, предопределенной ему Породителями.
— Неправда! — Толик сорвался на сиплый визг, отчаянный, неразборчивый. — Я думал не так! Я не хочу как вы! Вы не сможете, не получится у вас, я же не хочу!
Нечеловек улыбнулся вяло и пусто.
— Породителям нужна твоя память и часть подсознания. Прочее будет заблокировано и подавлено.
Нечеловек умолк, и некоторое время в будто потемневшей от последних слов комнате слышались только сдавленные рыдания Толика. А потом зазвучал страстный, дрожащий от обиды голос Наташи:
— Но ведь это безнравственно! Разве вы не понимаете, как это безнравственно?! И наш мир... Он может быть и страшный, и плохой, но ведь это вы с вашими породителями его таким сделали!
Нечеловек в искреннем недоумении изломил брови, глаза его насмешливо округлились, будто это снова уважаемый подчиненными шеф Валентин Сергеевич выслушивает очередную нелепость кого-либо из них.
— Безнравственно? А как выглядят ваши исследования с точки зрения подопытной мышки, Наталья Дмитриевна? Вы ведь не считаете безнравственным ставить опыты на живых моделях, и это правильно.
Наташа опешила:
— Но ведь мыши — не люди!
— В вас все еще жив Хромой, Наталья Дмитриевна, — усмешка нечеловека сочилась брезгливой жалостью. — «Немые — не люди»... Что есть разум? Количество извилин в мозгу? Но у любого дельфина их больше, чем у вас. Членораздельная речь? Всего лишь один из бесчисленного множества способов общения. И далеко не самый совершенный из них. Рука? Умение преобразовывать мир? Уродство, порожденное плохой приспособляемостью к окружающей среде, не больше. Что еще? Абстрактное мышление — пифагоровы штаны? Насекомые создают правильные геометрические постройки, не имея ни малейшего представления о геометрии, в силу устройства своего мышления — так не выше ли тот тип устройства мышления, в котором знания, с трудом постигаемые вами, заложены изначально, с рождения? Так что такое разум? Искусство? Подлинное искусство вам недоступно, как недоступно великое единение разума, свойственное Породителям, или... муравьям. И, кстати, что вы знаете о музыке танца пчел? Она недоступна вашему пониманию...
И главное. Деятельность любого вида направлена на достижение великой цели: поддержание гармонии мира через самосохранение. А на что направлена деятельность человека? Так не кажется ли вам, что вы — единственный вид на Земле, ЛИШЕННЫЙ РАЗУМА?
Нечеловек замолчал, прикрыл мутные, невидящие глаза. И тогда Виктор заговорил вкрадчиво:
— Вы тут рассказывали о великом единении разума породителей... А вам никогда не хотелось выйти из этого единения? Вы никогда не задумывались, почему обретший индивидуальность Странный породителей возненавидел?
— Он стал ущербным. Ненависть — естественное состояние разума, томящегося в скорлупе личности, — нечеловек ответил, не задумываясь ни на секунду, но в голосе его не было ни мысли, ни чувства. От его слов — четких, укатанных — потянуло затхлым душком бездумно заученной веры. И Виктор, выждав мгновение, зашел с козыря:
— Валентин Сергеевич... Вот вы говорите о людях все время эдак презрительно: «вы, они»... А вы не забыли, что вы тоже человек?
Он глянул в лицо нечеловека и понял: все, кончено. На узких бескровных губах змеилась улыбка — красноречивая, не оставляющая надежд. Да, это конец. Козырь не сыграл — он оказался из другой колоды. Да и надеяться было глупо, потому что не Уланов смотрит на них этими изморозными глазами; потому что нет разума под этим великолепным лбом, а есть там только недоступное пониманию единение мышления проклятых упырей, извращенно чуждых всему человеческому... Ну что ж, все возможное сделано и можно расслабиться. Можно сказать ему... нет, им... высказать все, что им стоит узнать о себе. Кажется, на востоке верят в страшную силу проклятия осужденного на смерть. Дай бог...
— Вы помните норвежскую сагу из папки Глеба? — Виктор говорил тихо, устало, поглядывал в лицо нечеловека из-под полуприкрытых век. — Помните? Я приводил ее в пример, когда мы с Толиком спорили о том, имеет ли наш мир право на существование — дескать, это наши боги и герои, и только уже поэтому мы должны сражаться за них... Но я неправильно трактовал ее, эту сагу. Она ведь не про нас. Про вас она. Это вы — боги-породители и герои-ублюдки (полулюди, полуупыри) — создали себе Утгарду здесь, на Земле. И рано или поздно она настанет, ваша Рагнаради, последняя битва, в которой погибнут все боги и все герои... Может быть, это будет сейчас, может быть — через тысячи лет, но это будет. Порукой тому ваша беспросветная спесь.
Нечеловек едва заметно шевельнулся. Сейчас он повернется, уйдет и начнется страшное... Но он не успел уйти. Потому что не выдержала Галочка, зашлась в пронзительном истерическом хохоте, задыхаясь, давясь слезами... Нечеловек глянул в ее сторону, морщась досадливо и гадливо, и вдруг замер, напрягся. И в ту же секунду Галочка смолкла, будто ей с маху заткнули рот.
Ничего не понимая, Виктор следил, как серая муть заволакивает пронзительные глаза нечеловека, как он медленно обмякает, клонится вперед, как лиловеет и наливается кровью его лицо. А стены вдруг заструились мутным жарким маревом, и странно изменился полнящий комнату свет...
Виктор еще успел заметить, как рухнул нечеловек — вперед, всем телом, плашмя — и тут же потерял его из виду, потому что тоже упал. Очень неудобно упал, как будто внезапно выдернули из-под него обнимающее тело кресло. Упал и больно ушибся о шершавый плотный песок.
А вокруг громоздились рыжие хребты глинистых насыпей, чадной вонью исходили тлеющие груды паленого мяса и обугленных костей, оставшиеся от собак, угодивших под струю огнемета, и в мутном небе оплывало раскаленной медью предвечернее солнце...
Они сбились в тесную кучку, опасливо глядя на зарывшегося лицом в пыльный песок неподвижного нечеловека, пытаясь понять и боясь поверить. Потом Толик тронул Галочку за плечо:
— Ты как? В норме?
Та кивнула.
— Я и была в норме. Просто мне нужно было, чтобы он на меня посмотрел...
— Зачем?
Галочка не ответила, она безуспешно пыталась поправить прическу. До Толика постепенно доходило:
— Подожди, Галя... Так ты что, гипнотизер?!
— Ну конечно... Потому я и нарколог...
— И ты его... Да?
— Да, — она вымучено улыбнулась, снова занялась волосами.
— И что ты ему приказала?
— Я не могла придумать ничего конкретного. Просто я очень захотела, чтобы он прервал работу Центра. И, кажется, получилось. Только я не понимаю, как я это смогла. И как смог он...
— Он?! — Толик смотрел на нее открыв рот и выпучив глаза, а потом вдруг захохотал — безудержно, радостно, до слез. — Галочка, милая моя, да ты просто не соображаешь, что натворила! Он! Ой, не могу...
Галочка нахмурилась:
— Не он? А кто? Породитель, который им управлял?
Толик внезапно оборвал смех, заговорил почти спокойно:
— Нет, Галина, ты просто прелесть. Он же сам говорил о всеобщем единении мышления. Ты не одного породителя загипнотизировала, понимаешь? Всех, сразу — вот! Всех, сколько их есть на свете, или где они там... Поэтому и подействовало так быстро. А благодарить за это они сами себя должны, идиоты. Поставили нас в равные с собой вероятностные условия, вот и получили. Почувствовали, наконец, на своей поганой шкуре, что это такое — невезение...
— Тут, все-таки, что-то не так, — Галочка в сомнении покусала губу. — Такой могучий разум, да еще коллективный, да еще и этот с ними, — она кивнула в сторону лежащего, дернула плечом. — Я же по сравнению с ними козявка. Как же я смогла?
Толик ласково щелкнул ее по носу, передразнил:
— Козявка! Эх, ты... Да ты же им ни малейшего шанса не оставила. Давно, как только родилась. Потому, что ты живешь раз в десять быстрее их. Потому, что их подсознание, рефлексы, реакция, восприятие окружающего, даже мысли — все на порядок медленнее, чем у тебя. А этот — кукла, манекен. Что он мог сам, без своих породителей? Да ни черта он не мог, вот. Так что, ты их — как щенков, одной левой. Ты гений, Галька!
— Что гений — это точно, — буркнул Антон. — Только вот упыри очухаются от этого вашего гипноза, и тогда... Боюсь, что тогда нам мало не покажется.
Он хотел еще что-то сказать, но Наташа вдруг дернула его за рукав, шепнула:
— Тихо! Смотрите...
Тяжело, неуклюже заворочался на скрипучем песке нечеловек, оперся на неловкие руки, приподнялся...
Нечеловек? Нет.
— Здравствуй, Странный, — тихонько сказала Наташа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24