.. Будто
плакал крохотный щенок, запуганный и несчастный. Или это ветер тихонько
раскачивал обрывок проржавевшей жести на крыше?
- Что это? - Ксюшин шепот был не громче вздоха.
Олег уже натягивал сапоги.
- Я посмотрю. Не бойся, Ксеня, я быстро.
Когда фигура Олега черным силуэтом вырисовалась в мутном пятне
выхода, Ксюша заметила тусклый и мимолетный взблеск в его правой руке.
Нож. Значит, он сам боится...
Снаружи было промозгло и смутно. Мелкая влага сеялась из тонкой
пелены высоких туч, сквозь которые огромным неярким пятном просвечивала
луна. В призрачных лунных сумерках окружающее было зыбким, но видимым, и
Олег с изумлением обнаружил, что болото стало озером, а холм, приютивший
часовню - островом. Да, на славу потрудилась гроза...
А тихие жалобные звуки, выманившие его под дождь, не прекращались.
Они стали явственнее, слышнее, и все же Олег не сразу сумел заметить
издававшее их существо.
Это был щенок. Маленький серый комочек страха и холода, он копошился
в мокрой траве и хныкал, хныкал... Когда Олег склонился над ним,
протягивая руки, щенок отчаянно бросился навстречу, заплетаясь неуклюжими
лапками в жестких стеблях, вжался в ладони трясущимся невесомым тельцем,
заскулил счастливо и благодарно. Чувствуя на пальцах мягкое тепло
крохотного язычка, Олег подумал, что щенок еще совсем маленький, сосунок
еще, что сволочь какая-то придумала его топить (и наверное, не одного), но
вот - не вышло, вынесли грозовые шальные воды невесть куда, в болота, на
сухое...
Для щенка умостили кубло из Ксюшиного мохерового шарфа, и он скоро
перестал скулить и дрожать, затих, только причмокивал во сне - совсем как
ребенок. А вот к Олегу с Ксюшей сон не шел. Олег снова принялся
рассматривать темное пятно на стене, и чем дольше вглядывался, тем больше
ему казалось, что это все-таки лицо, непривычное какое-то, неуловимо
разнящееся от прочих святых ликов, едва виднеющихся на стенах. Странное
лицо. Странное уже хотя бы тем, что четче прочих различалось оно в
неверной призрачной мгле, что было чернее других, что было зыбко
изменчивым.
А Ксюша смотрела на щенка. Долго смотрела. Потом спросила:
- Слушай, а какой он породы?
Олег досадливо глянул на нее:
- Не знаю! Подожди...
А когда снова повернулся к стене, загадочное тревожное лицо оказалось
мокрым подтеком, бесформенным и скучным. Наваждение...
Он лег, заложил руки под голову. Муторно и неуютно было ему, в голову
лезли непривычные мысли; вещи, никогда до сих пор не интересовавшие,
незнакомые, ненужные, оказывались вдруг беспричинно известными и сомнению
не подлежащими. Что-то поселилось внутри, что-то не свое и поэтому
страшное. И это лицо, которое то есть, то нету его... И щенок... Чем
дальше, тем больше тревожил он Олега, этот звереныш, а собственная
недавняя вера в правдоподобность его появления тревожила еще больше.
Олег посмотрел на щенка. Тот спал, время от времени сильно вздрагивая
всем телом, коротко взвизгивая, - видно, снилась какая-нибудь щенячья
глупость. А кстати, почему он спит? Почему не скулит, есть не просит? Не
голоден? Это возможно?
Ксюша снова тихо спросила:
- А все-таки, какой он породы?
- Дворняжка, наверное, - соврал Олег. Не стоит ее пугать - она и так
уже напугана. Будем надеяться, что мамаша не отыщет своего детеныша, что
гроза начисто замыла его следы. Будем надеяться, что его родственнички в
это время года еще больше боятся людей. И на нож - тяжелый и крепкий -
тоже можно надеяться. Надеяться и не спать...
Ксюша легонько взъерошила Олеговы волосы:
- О чем задумался? Опять о мусоре в храме?
- Да так... И об этом тоже... Кто-то опоганил языческое святилище. И
не просто опоганил - обокрал предыдущую веру, использовал место, которому
люди привыкли поклоняться испокон веков, использовал, чтобы построить эту
часовню, чтобы заставить людей чтить новые святыни и забыть старые... А
теперь кто-то опоганил и ее, эту новую святыню. Знаешь, Ксень, есть такое
слово "возмездие"...
Олег замолчал. Ксюша смотрела на него так, будто впервые увидела:
- Я не понимаю... Так, по-твоему, христианство - это плохо?
По-твоему, это мерзкое язычество с его невежеством, дикостью,
человеческими жертвоприношениями - лучше? А сам, между прочим, крестик
носишь!
Олег скривился:
- Крестик... Ну, ношу я крестик. Это о бабушке память, только и
всего. Нехристь я, некрещеный то есть.
Он запнулся ненадолго, продолжил задумчиво:
- Лучше, хуже... Не можем мы судить о том, что лучше, что хуже. Не
можем, потому что ничтожно мало знаем о язычестве, а это - вина
христианства. Так ревностно искореняли скверну язычества, что изувечили
культуру дохристианской Руси, причем изувечили безвозвратно. А в
оправдание себе измыслили ложь, будто и не было ее, культуры этой, будто
до принятия православия прозябала Русь в дикости и мерзости неописуемой...
- А разве не так? - совсем растерялась Ксюша.
Олег почти вскрикнул:
- Не так! Было бы так - была бы наша христианская культура копией
византийской. А возьми, к примеру, архитектуру, иконопись. Чувствуется,
конечно, византийское влияние, порой - сильное влияние, но и не более
того. Нет, Ксеня, христианство приживили к Руси, яко ветвь ко древу, а все
прочие ветви отсекли, чтобы жила только эта, новая...
Он снова надолго замолчал. Ксюша, так и не дождавшись продолжения,
заговорила сама:
- Вот ты говоришь: "языческая культура". Какая же это культура, если
даже боги явно заимствованы у других народов? Вот Семаргл из пантеона
Владимира 980 года - это же иранское божество. Крылатая собака,
покровитель семян и ростков.
- Семаргл... - Голос Олега сочился ядовитой издевкой. - Семаргл из
пантеона Владимира... Хитер был, аки змий, князь Владимир по прозванию
Красно Солнышко, по другому прозванию - Святый... Хитро выдумал - за
десять лет до крещения Руси, готовя оное, учинить реформу язычеству.
Зачем? Вместо Рода - великого доброго бога - над прочими богами поставил
громовержца Перуна, дабы мрачностью его отворотить мир от язычества, дабы
отделить поклонение языческим богам от почитания пращуров, без коего на
Руси человек - не человек. И Семаргла, крылатого пса, мудро выдумал меж
богами поставить... - Олег говорил, а сам не сводил глаз с пятна на стене
(да нет, это все-таки не просто пятно). - Приучить хотел иноземным богам
кланяться. Благо, издревле был на Руси похожий обличием бог Переплут...
А пятно на стене все четче проступало чертами человечьего лика, будто
бы лик этот таился в глубине постепенно обретающей прозрачность стены,
будто бы близился он теперь, креп, копил в себе сумрачную черноту, и она -
чернота - изливалась из плоскости каменной кладки, обволакивала, манила
скорым пониманием доселе непостижимого, недоступного разуму... И Олег
говорил, говорил, взвинчивая себя в непонятном неистовстве:
- Не в том великая вина христиан, что веру свою утверждали, а в том,
как они утверждали ее. По местам, идеже стояша кумири бога Велеса,
поставляли церьквы святому Власию; и с иными богами тако же сотворяли,
дабы люд, молениями на привычном месте, привычным богам возносимыми,
крепил существо новой, не своей веры, чужой... А монаси, аки волци алчущи
ходящи среди людей, оных во скотьи покорныи превращали, заповедуя не
противиться злу; навий же нарекоша бранно, яко те по словеси монасей суть
козлища поганьськыи...
Его голос сорвался на злобный хрип, тело напряглось и дергалось,
словно в припадке. Ксюша с ужасом заметила проступившую на Олеговых губах
пену и не выдержала, вцепилась в него обеими руками, затрясла изо всех
сил:
- Прекрати! Прекрати немедленно!..
Она еще долго кричала что-то пронзительное и бессвязное, прежде чем
обмякли закаменевшие мышцы Олега, прежде чем неуверенная осмысленность
появилась в его потерявших блеск и глубину глазах. А потом они лежали
молча, крепко прижавшись друг к другу, и Олег гладил Ксюшу трясущейся
непослушной рукой, а сам исподтишка и с опаской поглядывал на стену. Но на
стене был лишь неприглядный грязный подтек и ничего, кроме...
Только почувствовав, что Олег немного успокоился, Ксюша осмелилась
тихонько спросить:
- Что это на тебя напало такое?
- Не знаю. Устал, наверное, - Олег вздохнул. - Ты прости меня, Ксеня.
Закатил истерику ни с того ни с сего... Козел.
Ксюша легонько укусила его за палец.
- Это за козла, - пояснила она.
Снова помолчали, и снова молчание нарушила Ксюша:
- Ты говорил что-то о существе веры. Я не поняла.
- Говорил, - Олег болезненно сморщился. - Не говорил - орал, как
взбесившийся...
Он поспешно отодвинулся от снова попытавшейся укусить Ксюши, с
неохотой продолжил:
- А существо веры... Это учение одной из первохристианских сект -
монофизитов, кажется. Они, понимаешь, считали, что некие излучения
молящихся душ (мы бы теперь это назвали психодинамической энергией) как бы
подпитывают астральное существо веры, или иначе - ее тело. Чем больше
верующих, чем истовее и согласнее их молитвы - тем сильнее существо веры,
тем могущественнее боги. И кстати, по этому учению, когда с утверждением
христианства иссякло лишенное молитв и жертвоприношений тело эллинской
языческой веры, боги эллинские зачахли и превратились в бесов и демонов,
блуждающих поблизости от своих древних храмов.
Ксюша подперла щеку кулачком, пригорюнилась (видно, жалко ей стало
красивых мраморных эллинских богов), проговорила задумчиво:
- Знаешь, а что-то в этом есть. Ну, вот с точки зрения всяких теорий
о биополях и прочем. Или вот крестный ход - он же действительно может
вызвать дождь в засуху...
- Может, - усмехнулся Олег.
Ксюша положила голову ему на грудь:
- Ну а при чем здесь?..
- А при том. Христиане ведь не просто ставили церкви в местах
поклонения языческим богам, а старались, чтобы святой, в честь которого
церковь, как можно больше походил на своего языческого предшественника.
Вместо идолов Рожаниц или, скажем, Макоши (богини животворящего начала)
ставится церковь Богородицы. Вместо идола громовержца Перуна - церковь
громовержца Ильи.
Ну, а если еще имена похожи (вот как с Велесом - Власием), так и
совсем хорошо. Вот... А как все это выглядит с точки зрения учения о
существе веры? Объяснять, или понятно?
- Это понятно, - вздохнула Ксюша. - Я вот про Навьих не очень поняла,
что ты хотел сказать.
Брови Олега надломились скорбно, как на замазанных известью ликах:
- Понимаешь, ведь христианские проповедники внушали, что все
языческие боги - мерзостные порождения сатаны. И, значит, Род-Святовит
(это не какое-то сверхъестественное существо или стихия, как прочие боги,
а собирательное воплощение предков) - тоже, и Навьи - души умерших
пращуров - тоже. Это ж до какой степени надо оскотинить народ, чтобы о
собственных предках вот так... Ладно, хватит об этом, спи!
Ксюша, закусив губу, рассматривала бледное, нервно подергивающееся
лицо Олега. Ох, неладное с ним творится, непривычно он себя ведет. И
говорит непривычно. Вот, хотя бы про Переплута... Темная ведь история,
непонятная совершенно. Имя это поминается несколько раз в источниках
христианской эпохи (сетовали священнослужители, что, дескать, по сию пору
поклоняются нечестивцы этому самому Переплуту: брагу пьют из турьих рогов,
пляшут, - одним словом, беса празднуют). А больше сведений о нем нет
никаких. Что это за бог был такой, как выглядел, - ничего не известно.
Кто-то из корифеев, правда, предположил, что Переплут и Семаргл - одно и
то же, потому что вместе они нигде не упоминаются. Но это же просто
бездоказательная догадка... А Олег так безапелляционно это утверждал,
будто и сомнений тут никаких не может быть. Не похоже на него, совсем не
похоже. И горячится он без причины, и вспышка эта нелепая... Видно,
действительно очень устал. С чего бы? Уж не от нее ли?
Страшно... Спросить бы, да только как про такое спросишь?
Она немного подумала - как, но ничего путного не придумывалось, в
голову лезли всякие неприятные и ненужные мысли, и, неожиданно для самой
себя, Ксюша вдруг заговорила совсем о другом:
- Слушай, а ведь ты мне так и не ответил вчера... Вот во всяких там
сказках, легендах - если заброшенная церковь, так в ней обязательно
заводится нечистая сила. Почему?
- Заводится? - Олег скосил на нее влажно блеснувший глаз. - Может и
заводится. Только что прикажешь считать нечистой силой? - Он отвернулся. -
Давай утром об этом поговорим, Ксеня. Плохая это тема для ночного
разговора, честное слово - плохая.
Ксюша повздыхала невесело, однако спорить не стала - завозилась,
примащиваясь поудобнее, ткнулась носом Олегу в щеку (это вместо "спокойной
ночи") и вскоре заснула.
Она спала спокойно, только время от времени сильно вздрагивала всем
телом - совсем как свернувшийся в кубле из мохерового шарфа звереныш. А
кстати, как он там?
Олег приподнялся - осторожно, чтобы не потревожить Ксюшу; вгляделся в
прозрачный сумрак. Ничего, спит звереныш, хотя шарф ему явно маловат:
передние лапы не помещаются. Странноватыми показались Олегу эти лапы,
слишком длинными для такого тельца. И вроде согнуты они как-то не так, и
толстые очень, и форма их какая-то не такая... хотя... Может быть, такие
лапы и должны быть у маленького волчонка?
Олег твердо решил не засыпать больше в эту ночь. Почему? Этого он и
сам не знал. Как не знал и того, на секунду ли сами собой прикрылись его
изнемогшие в тяжкой борьбе с сонливостью веки, или прошло несколько часов,
прежде чем удалось разлепить их вновь? Последнее, пожалуй, вернее. Потому
что в часовне снова все изменилось.
Исчез смутный вкрадчивый полумрак, исчезла сырость и затхлость, даже
комары исчезли, прекратили свое выматывающее душу нытье. Воздух был
холоден, резок; светлее не стало, но окружающее непостижимым образом было
доступно зрению - все, до мельчайших подробностей. Может, уже утро? Нет...
И что-то еще, какая-то тревожная перемена затаилась совсем близко,
вот тут... Какая? Олег понял это не сразу, а когда понял, сердце ледяным
комком оборвалось у него в груди.
Ксюши рядом не было.
Олег вскочил, взгляд его заметался, зашарил вокруг. Безрезультатно.
Нету ее в часовне, нету, нету... Господи, да где же она?! Стоп. Давай-ка
без новых истерик. С чего ты, собственно, всполошился? Мало ли зачем
человек может выйти ночью... Ночью. Среди бесконечных болот. Встать
тайком, не разбудить близкого человека, которого уже давно перестала
стесняться, встать и уйти туда, наружу, где страшно. Это Ксюша-то? Черта с
два!
Олег снова беспомощно огляделся, позвал - сначала тихонько, потом
сорвался на крик:
- Ксеня! Ксенюшка!
Не отвечает. Зато завозился в своем кубле волчонок, заскреб лапами,
поднимаясь. Да нет, какой там волчонок...
Огромная черная тварь нелепо и жутко вскинулась над полом, сверкнула
железным оскалом.
Олег медленно пятился, пока не почувствовал затылком набухшую ледяной
влагой штукатурку. Тело сотрясала омерзительная мелкая дрожь,
оглушительные удары сердца взламывали грудь и виски, между лопатками
потекло холодное, липкое. "Вот и довелось испытать настоящий ужас" -
промелькнувшая мысль поразила своей нелепостью и, как ни странно, немного
успокоила.
А это, вздыбившееся посреди часовни (и ни названия-то ему, ни имени
не подобрать!), постояло, подергивая тяжелой остроухой головой, неуклюже
шагнуло, опираясь на бесформенные, негнущиеся передние лапы... И вдруг
круто осело назад, выпростало их из-под себя, и развернулись они огромными
черными крыльями, взмахнули, погнали по часовне волны неожиданно горячего
и плотного ветра. С сиплым шипением чудище обернуло к Олегу щерящуюся
хищную пасть, полыхнуло в лицо мрачным багровым пламенем глаз, и вновь
невыносимый ужас ледяными тисками сдавил Олегово горло: он понял.
Так вот ты какой, бог Переплут, славянское подобие крылатого пса
Семаргла! И ведь уже случалось видеть на старинных орнаментах, даже среди
барельефов на стенах древних православных храмов двулапое, двукрылое
собакоголовое существо.
Но не зная наверное, что это - ты, не зная сути твоей, разве можно
было угадать, что пращуры видели в тебе не пса, что треугольнички, часто
изображаемые рядом, - это не символы нарождающихся ростков?
1 2 3 4