Наверно, от радости, что шапку
приличную завела. Давай теперь ты выкладывай: кто такой и зачем пришел?
Бирюков показал удостоверение. Кудряшкина, заглянув в него, опешила.
Поблекшее лицо Лели зарозовело. Она зябко повела плечами и криво
усмехнулась:
- С тобой не затоскуешь... А вообще-то терять мне нечего. С
протоколом будешь допрашивать или на слово поверишь?
- Поверю на слово, - сказал Антон.
- Хоть за это спасибо. О ком рассказывать?
- О Зоркальцеве и Анжелике.
- Оклеветала красномордая Генку. Тот, дурачок, скрылся, но все равно
ведь поймают. А вообще Генка - мировой мужик. Хочешь знать, это он устроил
меня ученицей на свой завод. Деньги, понятно, любит зашибать. А кто теперь
задарма вкалывает?.. Всем красиво жить хочется. Знаешь, например, как
Зоркальцев "Жигули" купил? Сам мне рассказывал. Сначала собрал из утиля
небольшой мотоцикл и продал его на законном основании. За полученный
"навар" купил подержанный "Урал" с коляской. Своими руками довел его до
ума и выручил полную стоимость "Урала", Потом за пустяковую цену взял
разбитый в аварии "Москвич", отремонтировал лучше, чем на заводе. Таким
способом и наскреб кругленькую сумму на новенькие "Жигули". Ну какое здесь
преступление?
- Зоркальцева в этом и не обвиняют. Что у него с Анжеликой
получилось?
- Ничего! С Милосердовым Анжелика доигралась до бэби, а когда Людмила
Егоровна - вот по ком тюрьма плачет! - подняла пыль до потолка, девочка
поджала хвост и на своего репетитора бочку покатила. Честно, Зоркальцев не
пакостник. Среди его знакомых есть настоящие красавицы. Он с ними
обаятелен, вежлив - и только. Неужели на гундосую Анжелику такой
представительный мужчина, как Генка, позарился бы? Ни в жизнь!..
- Что сама Анжелика говорит?
- Сказать ей нечего. Гундосит, что мама буром в прокуратуру поперла,
а теперь, когда одумалась, не знает, как затормозить.
- Милосердов действительно не прочь жениться на Анжелике?
- За деньги "карлсон" - так баба Зина его называет - на обезьянке
женится.
- Чего он к тебе похаживал?
- Мишка наказал ему за квартирой приглядывать, чтобы я не вздумала
этой квартиркой с кем-нибудь махнуться. Друзья они были. Тут "карлсон" и
приспособился с "королевой" встречаться, когда она объявила, что в
приданое будет новенькая "Волга", трехкомнатная квартира с венгерским
гарнитуром и дачка в два этажа..
На плите задребезжал крышкой вскипевший чайник. Кудряшкина, протянув
руку, щелкнула выключателем и опять повернулась к Бирюкову.
- Ставь пряники на стол, - сказал Антон.
- В самом деле будешь?
- Почему бы нет? Ты ведь есть хотела.
- Уже расхотелось.
- Перестань...
За чаем с черствыми пряниками Бирюкову удалось выяснить, каким
образом среди знакомых Зоркальцева распространился слух о поджоге дачи
Фарфоровым. Оказывается, Кудряшкина, услышав на заводе разговор о пожаре,
опрометчиво брякнула: "Это, наверно, геолог Фарфоров красного петуха
пустил в отместку за то, что его бывшая женушка ездила на зоркальцевскую
дачку". Ктото передал эти слова жене Геннадия Митрофановича, Тане. Она
приходила к Кудряшкиной на работу "разбираться", и, когда Зоркальцев
бесследно пропал, о Фарфорове заговорили еще больше. В возникшую таким
образом "версию" Кудряшкина сама не верила. Больше того, Леля даже
проговорилась Антону, что почти на сто процентов знает, кто действительный
виновник пожара, но назвать его категорически отказалась: "Не скажу ни в
жизнь! Может, еще один человек, как Вадька Фарфоров, пострадает от
сплеен".

ГЛАВА VII
- Так и не дождался я вчера твоего звонка, - не отрываясь от чтения
протокола допроса, сказал Шахматов, едва Бирюков переступил порог
кабинета. - Поздно пришел в гостиницу?
- Во втором часу. Есть новости?
- Савелий Вожегов нашелся... - Шахматов подал Бирюкову протокол
допроса. - Прочитай, очень интересные показания.
Антон присел к столу и сосредоточенно углубился в чтение показаний
Савелия Кузьмича Вожегова, записанных на нескольких страницах
оперуполномоченным Минского ОУР. Анкетные данные и общие сведения о
Вожегове, указанные в протоколе, совпадали с теми, которые Бирюков уже
знал. Новое для Антона началось с третьей страницы:
"...О потайном складе немецкого оружия я солгал ребятам в колонии для
"авторитета", не думая о последствиях. Следующим вечером после этого ко
мне подошел один на один осужденный Жора Коробченко, по прозвищу Дизайнер,
и предложил бесплатно выколоть мне на груди "Трех богатырей". Я посмотрел
рисунок татуировки на бумаге и согласился. Наколку делали тайно в
библиотеке, где Коробченко числился библиотекарем-художником. В последний
вечер, заканчивая татуировку, Коробченко, как бы между прочим, намекнул,
что давно мечтает приобрести пистолет c патронами. Опять же не думая о
последствиях, я сказал: "Как освободишься из колонии, приезжай в Минск.
Будет хоть сто пистолетов". Коробченко спросил мой домашний адрес и
телефон. И то, и другое я ему солгал. Больше на эту тему мы в колонии не
говорили. Отбыв наказание, я вернулся к родителям в Минск и позабыл о том
разговоре. 30 мая утром мне на квартиру неожиданно позвонил Коробченко.
Сказал, что находится на железнодорожном вокзале в Минске и хочет меня
увидеть и потолковать о чем договаривались. Встретились мы у входа в
вокзал. Первым делом Жора упрекнул меня за то, что я в колонии соврал ему
адрес, "Ты, Савка, в дальнейшем шуточки такие брось. Горсправка работает
четко", - сказал он. Я стал было сочинять, мол, родители поменяли
квартиру, но Коробченко махнул рукой: "Не наводи тень на ясный лень. Когда
надо, найду тебя хоть под землей". У меня имелось пять рублей. Чтобы
задобрить Жоржа - это его настоящее имя, я предложил пообедать. Зашли в
вокзальный ресторан. За обедом Коробченко спросил: "Как насчет немецкого
"Вальтера" с патрончиками?" Пришлось опять лгать: "Понимаешь, пока я
находился в колонии, солдаты с миноискателями обнаружили склад, и теперь
там ничего не осталось". Жорж обозвал меня нехорошими словами и сказал,
что моя брехня добром не кончится. Чтобы задобрить его, я пообещал
раздобыть денег. Под предлогом купить новую импортную куртку в этот же
день выпросил у мамы сто рублей.
Куртку купил в магазине отечественную за сорок рублей. Остальные
деньги отдал Коробченко, думая, что он сразу уедет из Минска. Однако 31
мая Жорж снова позвонил мне. Потребовал еще полсотни, чтобы купить в
дорогу что-нибудь из одежды. По его голосу чувствовалось, что он сильно
выпивши. Я понял: вымогагельству теперь не будет конца, и честно рассказал
обо всем родителям. Папа хотел немедленно заявить в милицию, но мама
сказала, что никуда заявлять не надо, а лучше мне уехать от уголовных
дружков в деревню Ханевичи Гродненской области, где живет мамин отец, то
есть мой дедушка. Утром 1 июня мама проводила меня на поезд. Коробченко
больше я не видел. Какого числа и, куда Жора уехал из Минска, а также где
он находится в настоящее время, не знаю. С моих слов записано правильно и
мною прочитано", - ниже стояла, разборчивая подпись Вожегова.
В сопроводительном письме оперуполномоченный Минского ОУР сообщал,
что безвыездное нахождение Вожегова С. К. в деревне Ханевичи со 2 июня с/г
до настоящего времени подтверждается свидетельскими показаниями.
- Вот наконец стало ясно, что ничего не ясно, - проговорил Бирюков,
возвращая протокол Шахматову.
- Голубев вчера вечером звонил... - Шахматов помолчал. - Самое
удивительное, Тюленькин "опознал" на фото Вожегова, но подписать протокол
опознания категорически отказался и начинает даже поговаривать, будто
никакого нападения на него не было, а "Ладу" угнали, когда он купался в
реке.
- Старик боится мести, - сказал Антон. - Не могу понять, откуда он
узнал о "Трех богатырях". Это ж, можно сказать, уникальная татуировка. И
еще, Шурик Ахмеров сразу навел на след Вожегова. Что это, какой-то расчет
или чистая случайность?
- Говорят, случайность - одна из форм проявления необходимости,
- О Зоркальцеве какое мнение сложилось?
- Пока - смутное. В погоне за длинным рублем Геннадий Митрофанович,
кажется, говоря языком футболистов, забил гол в свои ворота.
Шахматов посмотрел на часы:
- Мне, Антон Игнатьевич, пора на совещание. Вечером встретимся.
К старинному многоэтажному зданию геологического треста Бирюков
подъехал на маршрутном автобусе в самом начале рабочего дня. Разговор с
женой Зоркальцева состоялся в кабинете начальника отдела кадров,
предусмотрительно вышедшего по "неотложному" делу. Убитая горем Татьяна
Петровна - по-девичьи хрупкая, с тонкими чертами лица и аккуратно
уложенными в волнистую прическу каштановыми волосами - казалась
осунувшейся, постаревшей. Одета она была в хорошо сшитый серый костюм,
ворот которого прикрывал отложной воротничок синей в белую горошину
блузки.
Беседа долго не клеилась. Тихим, срывающимся голосом Татьяна Петровна
отвечала на вопросы очень лаконично, а большей частью вообще пожимала
худенькими плечами. Все, касающееся пожара и исчезновения мужа, для нее
было "совершенно не объяснимым". Ничего не могла сказать она и о прошлом
Зоркальцева, ссылаясь на провалы в памяти от переживаемого несчастья. На
вопрос Бирюкова: был ли у Геннадия Митрофановича серебряный перстень с
бирюзой? - по инерции сказала "не знаю", но вдруг задумалась:
- Простите, Гена носил на пальце такой перстень.
- Одиннадцатого июня он не оставил его дома?
- Нет, не оставил.
- Почему ваш муж уволился с завода?
- Гена расстраивался из-за какого-то конфликта на почве репетиторства
и не хотел, чтобы об этом узнали в заводском коллективе.
- Конкретно не говорил, что за конфликт?
- Нет, но... незадолго до пожара на даче Гене звонила очень
рассерженная грубая женщина и, угрожая большими неприятностями, требовала
вернуть деньги за репетиторство. Кажется, Гена называл ее Людмилой
Егоровной...
- Не Харочкина?
- Фамилии он не упоминал. После я спросила Гену, чем это вызвано?
Гена усмехнулся; "Такая задубелая тупица попалась, что легче медведя
научить четырем действиям арифметики".
- Отдал Геннадий Митрофанович деньги?
- Собирался отдать, на самом деле - не знаю.
- Часто муж отлучался на машине из дома?
- Ежедневно ездил к ученикам.
- Обычно ученики ходят к репетиторам.
- Гена не хотел, чтобы у нас в квартире постоянно толклись недоросли.
Сам ездил к ним, - Зоркальцева внезапно заплакала и сквозь слезы еле
слышно прошептала: - Это я во всем виновата, только я...
- В чем именно ваша вина?
- Не знаю... Я ничего не знаю...
Большего, сколько Бирюков ни старался, он так и не узнал. Когда
вернувшийся в кабинет начальник отдела кадров принялся успокаивать
плачущую Зоркальцеву, Антон попрощался. В коридоре ему неожиданно
встретился вышедший из бухгалтерии бородатый Фарфоров. Вадим Алексеевич
смущенно поздоровался и, как будто оправдываясь, показал заполненный бланк
командировочного удостоверения:
- Опять улетаю. В Нижневартовск, на неделю. Вы ко мне?..
- Вадим Алексеевич, - сказал Антон, - Леля Кудряшкина заявляет, что
никакого перстня вам не показывала.
Фарфоров нервно дернул плечом:
- У меня, разумеется, нет свидетелей, но, если хотите, могу повторить
при Кудряшкиной то, что говорил относительно перстня.
- Понятно. О Зоркальцеве нового не слышали?
- Как вам сказать... Разное болтают.
- Что именно?
- Например, будто Зоркальцев безбожно зарабатывал па своих "Жигулях",
- Фарфоров тяжело вздохнул. - По соображениям этики не назову фамилии моей
сотрудницы, которую Геннадий однажды довез от кинотеатра "Победа" до
аэропорта Толмачево и без зазрения совести сорвал с нее десять рублей.
Почти в два раза дороже, чем на такси.
- Не постеснялся взять такие деньги даже со знакомой?
- Знакомство было односторонним. Геннадий не знал сотрудницу, а она
много раз видела его у нашего треста, когда он подъезжал в "Жигулях" за
женой, за Таней. Произошла эта поездка по чистой случайности. Сотрудница
торопилась в аэропорт, но будто назло - ни одного такси. Решила
"голосовать" частникам. Одна из машин остановилась. За рулем оказался
Зоркальцев. Узнав, в чем дело, Геннадий, не моргнув, заявил: "Десять
рублей. Дешевле в Толмачево не поеду". Чтобы не опоздать на самолет,
сотруднице пришлось раскошелиться... Другой случай был со мною. Нынче в
мае я прилетел в Толмачево из Красноярска. Вышел с рюкзаком за плечами из
аэровокзала - такси на стоянке нет. Смотрю, подъезжает Зоркальцев в
"Жигулях". Я - к нему. Геннадий охотно повез меня, но в пути, сославшись
на кончающийся бензин и отсутствие денег, попросил заправить машину. Таким
образом, поездка обошлась мне тоже в десять рублей. Тогда я не придал
этому значения. Теперь, когда узнал от сотрудницы о ее поездке с
Геннадием, думаю, что такой приработок для Зоркальцева был закономерным.
- Не слышали, в районные центры Зоркальцев ездил? - спросил Бирюков
Фарфоропа. - Хорошо ли он знал проселочные дороги?
- Рассказывал Геннадий, что объездил все близлежащие от Новосибирска
районы. Зоркальцев - заядлый грибник. Обычно в августе, когда в вузах
начинаются приемные экзамены, Геннадий заканчивал репетиторство и позволял
себе отдохнуть в лесу... - Фарфоров виновато посмотрел на Бирюкова. -
Простите, спешу на самолет...
Антон протянул руку;
- Всего доброго.
Из геологического треста Бирюков отправился в противоположный конец
города, чтобы на овощной базе встретиться с завхозом Евгением Евгеньевичем
Харочкиным. Тот оказался лысым худощавым человеком неопределенного
возраста. В черном сатиновом халате с оттопыренными лацканами, Евгений
Евгеньевич сидел в похожем на тесную кладовую кабинетике и, прикусив
кончик языка, увлеченно перебирал накладные. Антон присел на расшатанный
стул. Поздоровался. Харочкин молча кивнул в ответ, спрятал накладные в
ящик стола и только после этого посмотрел на Бирюкова воспаленными
глазами:
- Вы от Генриетты Николаевны по поводу болгарских помидорчиков?..
- Нет, я от Натальи Михайловны по поводу вашей дочери, - в тон ему
ответил Бирюков.
На бледном лице Харочкина появилась растерянность:
- Извините... Э-э-это кто - Наталья Михайловна?
- Маковкина - следователь прокуратуры. Я пришел по ее поручению.
Харочкин смущенно зарозовел:
- С прокуратурой не хочу иметь никаких отношений. По всем вопросам,
связанным с Анжеликой, обращайтесь к ее мамаше. Она затеяла этот
скандальный балаган.
- Мне хотелось бы прежде переговорить с вами.
- Не могу! Не могу! Извините, не мужское дело - ввязываться в
гинекологические проблемы.
- Анжелика - ваша дочь... - начал было Антон, но Евгений Евгеньевич
испуганно замахал руками:
- Не моя она дочь! Не моя!..
- Чья же?
- Спросите у Людмилы Егоровны! Вы знаете мою супругу, Людмилу
Егоровну? Не женщина - тигр! Выбросила фонтан дурости. Ославила в
прокуратуре свое чадо ненаглядное, теперь волчицей воет. Нет, нет!
Пожалуйста, избавьте меня от греха, решайте вопрос по Анжелике с Людмилой
Егоровной. Только с ней! Я маме с дочкой сказал: "Если дело примет широкую
огласку, брошу все к чертовой бабушке и уйду, уйду из дома"...
Бирюков с трудом остановил бурное словоизлияние Харочкина.
Мало-помалу они разговорились, и Евгений Евгеньевич чуть не со слезами
поведал Антону о своей горькой жизни. Началась эта жизнь семнадцать лет
назад, когда директор городского рынка, где в ту пору Харочкин работал
кассиром, уговорил его, деревенского несмышленого паренька, жениться на
несовершеннолетней тихоне - дочери Людочке, Как выяснилось вскоре после
пышной свадьбы, "невеста", несмотря на несовершеннолетие, оказалась в
"интересном положении", а крутым нравом - похлеще родимого папы, Егора
Исаевича, перед которым трепетали не только служащие рынка, но и нахальные
клиенты из южных мест. С годами несдержанная Людочка превратилась в
неуправляемую Людмилу. Егоровну. Она окончательно подмяла робкого мужа под
каблук.
- Семнадцать лет страдаю за один необдуманный шаг молодости, -
жалобно проговорил Харочкин, заканчивая невеселое повествование.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14