– Вы не сможете промыть мне мозги! – взревел полковник.
– Нет. Но, может быть, я смогу обучить вас. Сядьте.
Велигорский медленно опустился в ближайшее кресло, со страхом глядя на каплю.
– Вы хотите заставить меня читать? Очень глупо.
Мирский обошел кресло сзади и протянул руку, чтобы открыть крышку пульта.
– Хотите научиться говорить по-английски, по-французски, по-немецки?
Велигорский не ответил.
– Нет? Тогда, может быть, немного истории? Не с американской точки зрения – с точки зрения наших потомков. Русских, переживших Гибель.
– Меня это не интересует, – сказал Велигорский; отражение его бледного мокрого лица в капле представляло собой почти целиком один большой нос.
– Это то, что американцы скрывали от нас, – пояснил Мирский. – Разве не ваш долг – познакомиться с сокровищем, за которое мы боролись? Ваше руководство не может этого сделать. Они мертвы или скоро будут мертвы. Вся Земля будет покрыта дымом в течение многих лет. Миллионы погибнут от голода или замерзнут. К концу десятилетия в живых останется менее десяти миллионов наших соотечественников.
– Вы несете чушь. – Велигорский вытер лицо рукавом.
– Наши потомки построили этот корабль, – сказал Мирский. – Это не пропаганда. Звучит фантастично, но это правда, Велигорский, и все наши ссоры друг с другом не могут скрыть ее. Мы тренировались и прилетели сюда, и сражались, и погибали, чтобы найти эту правду. Вы будете предателем, если отвернетесь от нее.
– Вы предлагаете поделиться властью? – поинтересовался Велигорский, глядя на него.
Мирский выругался себе под нос и повернулся к аппарату.
– Он будет говорить с вами по-русски, – сказал он. – Он ответит на ваши вопросы и научит вас, как им пользоваться. Теперь спрашивайте.
Велигорский широко раскрытыми глазами смотрел на плавающий перед ним библиотечный символ.
– Спрашивайте.
– С чего я должен начать?
– Начните с нашего прошлого. С того, что учили в школе.
Символ превратился в вопросительный знак.
– Расскажите мне… – Велигорский посмотрел на Мирского.
– Продолжайте. Это не больно, но это увлекает.
– Расскажите о Николае I.
– Это неинтересно, – возразил Мирский. – Слишком далекое прошлое. Попросите его рассказать о великих стратегических планах Советской Армии с 1960 по 2005 годы. – Он улыбнулся. – Вас это никогда не интересовало?
– Расскажите мне… об этом, – попросил Велигорский.
Библиотека бесшумно вела поиск и упорядочение информации; множество разноцветных символов мелькало перед глазами. Потом начался сеанс.
Полчаса спустя Мирский повернулся к Погодину и Притыкину и приказал возвращаться в четвертую камеру. Он кивнул в сторону погруженного в транс Велигорского.
– С ним проблем не будет, я послежу.
– Когда мы сможем воспользоваться этим? – спросил Притыкин.
– В любое время, когда будете свободны. Библиотека открыта для всех.

Белозерский выдернул мускулистого Плетнева из кресла и с удивительной силой развернул его лицом к себе.
– Когда я слышу подобное, я знаю, что это лишь плод фантазии, – прорычал он.
– Это легко доказать, – заявил Плетнев, повернув голову, чтобы уклониться от кулака Белозерского, сжимающего его воротник. – Мы можем отправиться туда – товарищи Притыкин и Зиновьев рассказали все, что им известно. Седьмая камера не имеет конца. Она продолжается до бесконечности.
Белозерский отпустил его и медленно отступил назад, сжав кулаки.
– Чепуха! Притыкин и Зиновьев – интеллигенты. Почему я должен им верить?
Языков сделал знак солдатам, чтобы те взяли Плетнева за руки.
– Вы предали нас ради собственной ничтожной шкуры, – заявил он. – Вашей обязанностью было умереть здесь, а не ползти на брюхе к американцам.
– Все было кончено, – сказал Плетнев. – У нас не было выбора.
– Этот кусок скалы может стать нашим! – закричал Языков. – Где Мирский?
– Я же вам сказал. Он в четвертой камере.
– Дерьмо. Он в своей любимой библиотеке, – подытожил Белозерский.
– Вот там мы его и арестуем, – решил Языков. – Сейчас нужно найти Гарабедяна и Анненковского – это тоже люди Мирского. Товарищ Плетнев, я лично расстреляю вас у дальней стены седьмой камеры. Я размажу вашу кровь и контрреволюционные мозги по вещественному доказательству вашей виновности. – Он с отвращением махнул рукой. – Пусть сидит здесь, пока мы не найдем остальных.

Римская нес сообщение от Белозерского. Он поднялся по ступенькам к бывшему кабинету Лэньера, принадлежащему теперь Хоффман, и постучал в дверь. Ему ответила Берил Уоллес.
– Сообщение от русских, – коротко сообщил он. Лицо Римская было бледным, и выглядел он так, словно не спал несколько дней.
– Что-нибудь важное? – спросила Берил.
– Берил, не стройте из себя мелкого чиновника. Где Джудит?
– Она внизу, совещается с медиками. Не хочу показаться чересчур официальной, Джозеф, но она очень занята.
– Да, конечно, а советские очень заняты тем, что они советские, и, думаю, из-за этого могут возникнуть проблемы. – Ученый вытер глаза и подслеповато моргнул.
– Я позвоню ей. Она встретится с вами внизу у столика секретаря.
Римская что-то проворчал и тяжело спустился вниз.
Хоффман вышла из помещения, где проходило совещание, и, взяв у Римская электронный блокнот, быстро прочитала его. Она тоже выглядела усталой, хотя и не до такой степени. Глаза ее покраснели, а щеки припухли от недосыпания.
– Кто такой этот Белозерский… Его должность, звание?
– Замполит – политический офицер, – сообщил Джозеф. Руки его дрожали. – Майор. Я разговаривал с ним пару раз.
– Что вы о нем думаете?
Римская угрюмо покачал головой.
– Твердолобый, невежественный, лишенный воображения. Меня больше беспокоят двое других – Языков и Велигорский. Они умнее и потому более опасны. Если они утверждают, что отстранили Мирского и мы должны иметь дело непосредственно с ними, то, вероятно, это действительно так.
– Тогда организуйте встречу. Мы не можем прекратить переговоры из-за их внутренних ссор. И выясните у… как его?.. Зиновьева или Притыкина. Выясните, что происходит и в какой мере это касается русского гражданского персонала.
– Их нигде нет. Возможно, они арестованы или убиты.
– Думаете, все зашло далеко? – поинтересовалась Хоффман.
– Они действуют очень по-русски. – Ученый развел руками.
– Я буду занята примерно еще час. Предложите им встретиться с нами через полтора часа.
– Лучше пусть они сами назначат время, а потом немного подождут, – предложил Римская.
– Это ваше дело.
Джудит смотрела, как высокий мрачный математик выходит за дверь, а затем уставилась на голую стену над столом Энн. Секретарша ушла на ленч в кафетерий.
– Только тридцать секунд, – прошептала Хоффман, сосредотачиваясь.
Она стояла в одиночестве, размеренно дыша, слегка постукивая пальцем по краю стола, отсчитывая время по неким внутренним часам. Когда прошло полминуты, она крепко зажмурилась, затем широко открыла глаза, глубоко вздохнула и повернулась к двери конференц-зала.

Глава 40

Трубоход медленно скользнул за вторую стену. С другой стороны, начинаясь, примерно, в километре от стены, параллельно ей, на голой, бронзового цвета, поверхности располагались ряды темных структур. Каждая крепилась на квадратном основании со стороной, примерно, в двести метров, поднимаясь ступенями вверх, причем каждый уровень слегка изгибался, образуя круглую пирамиду.
– Смотрите. – Хайнеман махнул рукой вперед. Поверхность была покрыта движущимися огнями, перемещавшимися вдоль трасс, расположенных на множестве уровней, словно сверхплотная сеть автострад. – Мы не одни.
– Как далеко мы забрались? – спросила Кэрролсон.
– Семьсот семьдесят тысяч километров, плюс-минус два, – сказал Хайнеман. – Гарри, можешь немного посидеть за пультом? Мне нужно кое-что проверить.
– Мы будем продолжать двигаться вперед со скоростью девяносто или сто километров в час? – спросил Лэньер.
– Примерно так. Мне как-то немного не по себе при мысли о встрече с местными жителями, кто бы они ни были.
Хайнеман покачал головой, выбираясь из кресла. Они снова прибывали в невесомости, двигаясь с постоянной скоростью.
– Что должно нас беспокоить – я имею в виду, кроме очевидных причин? – спросила Фарли.
– Может вполне хватить и очевидных причин, но, честно говоря, меня беспокоит наше движение вдоль сингулярности. Я вдруг сообразил, что кто бы ни был там внизу, им могут не понравиться путешествующие таким образом. Может быть, у них есть свои такие же средства передвижения. Может быть, что-то еще. Так или иначе, если мы будем двигаться со скоростью восемь или девять километров в секунду и с чем-нибудь столкнемся, могут быть неприятности. Этого достаточно, чтобы обвинить нас в нарушении правил движения, верно?
– Я об этом как-то не думал, – улыбнулся Лэньер, устраиваясь в пилотском кресле.
– Да, теперь, когда у тебя в голове несколько прояснилось… – Хайнеман строго посмотрел на него, а потом хлопнул по плечу. – Девушки, давайте посмотрим, что все это значит.
Они заменили часть приборов в гнездах, расположенных вдоль всего самолета, и установили дополнительные датчики в до сих пор не занятых гнездах. Лэньер смотрел на поверхность коридора, захваченный движущимися огнями. Даже в бинокль он не мог различить какие-либо детали, кроме ярких пятен, контрастирующих с черными трассами.
Что-то большое и серое закрыло обзор, и он убрал бинокль. Диск диаметром по крайней мере в полкилометра медленно плыл на юг. Другой диск двигался тем же курсом в двадцати или тридцати градусах к западнее.
– Абсолютно никаких разборчивых радиосигналов, – сообщил Хайнеман. – Микроволновые помехи, немного рентгеновского и гамма-излучения и все. Радар показывает нечто материальное, примерно, в четверти миллиона километров впереди. Это поверхность площадью, по крайней мере, в пятнадцать квадратных километров, расположенная прямо по оси. У нее сплошной центр.
– Я вижу, – сказал Лэньер, глядя на экран. – Какие-то объекты движутся вокруг нее и по коридору.
– Не спрашивайте меня, что это такое, – сказал Хайнеман, глядя через лобовое стекло на серые диски. Он озадаченно прищурился. – И не спрашивайте меня, как долго мы сможем оставаться незамеченными.
– По крайней мере, мы маленькие. Может быть, они нас не заметят, – предположила Фарли.
– Эта большая штука впереди, чем бы она ни была, нас заметит. Десять к одному, что она тоже двигается вдоль сингулярности.
В пятистах километрах за перегородкой над паутиной трасс вырастали четыре изогнутых кирпично-красных пирамиды. Исходя из их расположения – как бы в углах квадрата, – Лэньер предположил, что они установлены над колодцами. С этого расстояния они казались размером с почтовую марку – это означало, что их реальные размеры составляют около двух километров в длину и ширину и километр в высоту. От каждого сооружения тянулись прямо на север трассы километровой ширины – настолько, насколько хватало взгляда.
– Кажется, все это становится выше нашего понимания, – пробормотал Лэньер.
Фарли положила руку ему на плечо и опустилась в кресло второго пилота.
– Уже несколько лет происходит нечто выше нашего понимания, разве не так?
– Я всегда предполагал, что коридор пуст – не знаю, почему. Возможно, не мог представить себе ничего иного.
Хайнеман проплыл между ними и схватился за скобу на приборной панели, чтобы удержаться на месте пока он составлял программу дальнейшего полета.
– Мы собираемся разогнаться до десяти тысяч километров в час, подойти как можно ближе к объекту на сингулярности – замедляясь по мере приближения, чтобы они не подумали, что мы намереваемся их протаранить, – потом развернемся и на полной скорости домой. Конечно, если ты это одобряешь. – Он вопросительно поднял бровь, глядя на Гарри.
Лэньер попытался оценить возможный риск и понял, что понятия не имеет, в чем он может заключаться.
– Если мы развернемся сейчас, то что расскажем дома? – настаивал Хайнеман. – Здесь – нечто очень важное. Но мы понятия не имеем, что это такое или что это означает для нас.
– Ты говоришь об очевидных вещах, Ларри, – сказал Лэньер. – А теперь скажи мне, останемся мы в живых или нет.
– Не знаю. Но своей жизнью распоряжаюсь я сам. Как насчет остальных?
Кэрролсон рассмеялась.
– Вы сумасшедший, – заявила она. – Сумасшедший пилот-инженер.
Хайнеман качнул головой и гордо оттопырил большими пальцами нагрудные карманы комбинезона.
– Гарри?
– Мы должны все выяснить, – заметил тот. – Значит, поехали.
Хайнеман начал вводить данные в компьютер, и трубоход устремился вдоль сингулярности.
Когда разгон завершился и трубоход пошел со скоростью десять тысяч километров в час, Хайнеман предложил ужин – сандвичи в пакетах из фольги и горячий чай. Они ели молча, Кэрролсон и Хайнеман – пристегнувшись к переборке за кабиной. Стены коридора размеренно проносились мимо.
Мелькнуло еще одно кольцо прямоугольных структур, через несколько минут – еще одно; все они были связаны четырьмя прямыми светлыми линиями и переплетениями светящихся трасс.
Лэньер освободил место для Леноры и слегка вздремнул, пока Хайнеман обучал женщин тонкостям управления трубоходом. Ему снилось, что он летит на легком самолете над джунглями и паутиной рек. Он проснулся с привкусом чая во рту и отстегнул ремни, оттолкнувшись от кресла. Карен настраивала приборы и заменяла блоки памяти, собирая и упорядочивая данные. Она бросила заполненные блоки в пластиковый контейнер и задвинула его в шкафчик для документов. Затем она взяла один из вспомогательных мультиметров, сделанных еще до Гибели, и показала дисплей Лэньеру.
– Да? – спросил он, глядя на мерцающие цифры.
– Капут, – заявила Карен. – Полнейшая чушь. Так ведет себя большинство наших приборов. Хорошо если удастся объяснить половину собранных данных.
– Причины?
Она покачала головой.
– Самые дикие догадки, и это все, что я могу сказать. Другие системы, кажется, работают – так что, возможно, мы проходим через управляемые поля, подобные избирательной тормозящей инерции на Камне. Эти поля тормозят другие эффекты… Влияние искаженной геометрии на активность ядра, изменения в постоянной Планка… Или все оборудование неожиданно вышло из строя. Гарантия заканчивается сегодня – сюрприз!
– Оборудование в полном порядке, – крикнул Хайнеман с места второго пилота. – Не обвиняйте мою технику.
– У него необыкновенно развито чувство собственника, – восхитилась Карен Фарли. – Он ворчает каждый раз, когда я ставлю под сомнение качество его техники.
– Ворчит, – поправил Лэньер.
– Неважно.
– Твоя очередь, – сказал Лэньер Хайнеману, показывая большим пальцем в сторону хвостовой части. – Иди поспи. Ты будешь нужен нам всем бодрый и с ясной головой.
Хайнеман отрегулировал крен трубохода и проплыл мимо Лэньера.
– Подождите, – сказала Кэрролсон. – Что это?
Сингулярность впереди трубохода больше не выглядела блестящей цилиндрической поверхностью. Равномерно пульсируя, она светилась оранжевым и белым сиянием, словно раскаленная стальная проволока.
– Нет отдыха нам, грешным, – простонал Хайнеман, сменяя Лэньера в кресле пилота.
Он выпустил захваты трубохода, чтобы затормозить. Аппарат внезапно встал на дыбы и резко накренился, бросив Лэньера и Фарли на переборку и прижав их к ней, пока Хайнеман не освободил захваты.
– Мы ускоряемся! – крикнул Хайнеман, перекрывая рев вибрации аппарата. – Я не могу им управлять!
Лэньер проскользнул в заднюю часть кабины, ударяясь о кресла руками и ногами в попытках за что-нибудь ухватиться. Фарли крепко вцепилась в кресло, пытаясь перевернуться и сесть в него.
Сингулярность теперь тянулась длинной непрерывной красной линией вдоль центра плазменной трубки. Лэньер пристегнулся к креслу и протянул руку, чтобы помочь Карен забраться в свое. Оборудование каталось и падало, ударяясь о решетки и переборки.
– Ты можешь развернуться? – Лэньер пытался перекричать непрекращающийся шум.
– Не могу, – ответил Хайнеман. – Если я выпущу захваты, мы начнем подниматься на дыбы. Скорость – тридцать тысяч, и продолжает расти. – Трубоход снова накренился, и Лэньер с Фарли инстинктивно заслонились от лавины обрушившихся на них блоков памяти, ящиков с оборудованием и мотков кабеля.
– Сорок, – сообщил Хайнеман несколько секунд спустя. – Пятьдесят.
Затрещало и зашипело радио, и бесполый мелодичный голос начал с середины фразы:
– …нарушает Закон Пути. Ваше транспортное средство нарушает Закон Пути. Не сопротивляйтесь, или ваше транспортное средство будет уничтожено. Вы находитесь под контролем Нексуса Гексамона и будете удалены из потока через шесть минут. Не пытайтесь ускоряться или замедляться.
Сообщение закончилось мягким всплеском белого шума.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56