Да. Лэньер. Он ждал от нее помощи. Она была частью его команды. И Пол, и ее семья. Мертвые. Она нащупала письма в кармане, а затем потянулась к сумке, в которой лежали мультиметр, электронный блокнот и процессор. Их никто не трогал.

Сосницкий умирал. Из пяти врачей, сопровождавших батальон, двоим удалось прорваться во вторую камеру, и они не собирались скрывать от генерала правду. Один из них, лысый худой, со шрамом, пересекающим пол-лица, отвел Мирского в сторону, когда тот подошел к опушке.
– У генерала внутренние повреждения, и разрыв селезенки – самое легкое из них. У нас нет ни крови, ни плазмы и нет никаких условий для операции. Он умрет через час, может быть, через два… Он сильный человек, но он не супермен.
Сосницкий лежал на боку на ложе, сделанном из рюкзаков и веток. Каждые две-три секунды он моргал; лицо его было бледным и потным. Мирский опустился рядом с ним на колени, и Сосницкий взял его за руку. Рукопожатие генерала было все еще удивительно сильным.
– Мои кости превратились в кашу, товарищ командир, – сказал он. – Как я понимаю, ни Лев, ни Нев не добрались сюда живыми. – Генерал скривил губы в гримасе или улыбке – трудно было точно сказать, – потом закашлялся. – Я собираюсь оказать вам сомнительную честь, товарищ полковник. Нам нужен командир дивизии. Другой полковник, оставшийся в живых – Велигорский, а я не хочу, чтобы командовал политработник. Вы получаете очень большое повышение, полковник, которое, возможно, не одобрила бы Земля. Но если то, о чем мы слышали, правда, то на Земле это уже никого не волнует. У меня есть свидетели – один из них Белозерский, – и я намерен подтвердить ваше повышение по радио другим командирам батальонов, прежде чем умру. Поэтому я должен действовать быстро. С этого момента вы – генерал-лейтенант. Я передаю вам свои знаки отличия. – Он сделал это с гримасой боли на лице. – Могут возникнуть проблемы со… следующими по порядку, но таково мое желание. Я доверяю вам, генерал Мирский. Если то, что говорит командир дивизиона, верно – а это вполне возможно, – вы должны идти на переговоры. Мы, может быть, последние русские… Все остальные сгорели. В огне. – Он снова закашлялся. – Не теряйте самообладания. Впрочем, кто я такой, чтобы советовать вам, что делать? Теперь вы – генерал. Попросите Белозерского принести рацию.
Белозерский прошел мимо, бросив на него сердитый взгляд, в котором было что-то еще – что-то умоляющее. «Он еще не решил, как теперь вести себя со мной», – подумал Мирский. Генерал обратился к оставшимся в живых солдатам. Белозерский вежливо сообщил, что ретрансляторы в скважинах не действуют, но генерал, тем не менее, настоял, чтобы сообщение было передано.
– Теперь американцы знают, что у нас есть командир, – сказал он.
Через несколько минут Сосницкий впал в кому.
Мирскому потребовалось некоторое время, чтобы осознать происшедшее. Он решил, что лучше всего продолжать вести себя так же, как и прежде, так что вернулся к своим и посовещался с Гарабедяном.
Несмотря на ультиматум, Мирский ничего не предпринял к концу срока. Он знал, что это будет самоубийством. До сих пор еще была слабая надежда, что внезапно появится транспортник корабль и начнет сбрасывать подкрепление, но теперь надежда ушла, и вместе с ней исчезли все возможные цели.
Генерал-майор Сосницкий, конечно, был прав.
С самого начала это было крайне рискованное предприятие. Если сообщение противника было правдой (командир дивизиона Плетнев наверняка не стал бы лгать своим ради спасения собственной шкуры) – если все это было правдой, любая победа была просто невозможна.
Подошел Гарабедян с тюбиком еды. Мирский отмахнулся.
– Надо поесть, товарищ генерал.
Мирский хмуро посмотрел на майора.
– Зачем? Какой смысл? Они будут держать нас здесь, пока мы не подохнем с голоду или не превратимся в лис, совершающих набеги на курятники. Мы обречены.
Гарабедян пожал плечами.
– Ладно.
Мирский отвернулся от своего бывшего заместителя, но внезапно резко выбросил руку.
– Дай сюда, ублюдок. Нечего тебе жевать.
Гарабедян усмехнулся и отдал ему тюбик.
– Дрянь, – заявил Мирский, выдавливая в рот рыбный паштет. – Вкус дерьма.
– Вспомни огромные очереди за колбасой, вкус у которой был немногим лучше, – сказал Гарабедян. – Из-за чего, собственно, ты так подавлен?
– Я любил Сосницкого. А теперь он умер, сделав меня генералом.

Глава 31

Лэньер стоял в широком ярко освещенном зале библиотеки, щурясь от света. Он не сидел перед хромированной каплей уже много месяцев, однако по-прежнему не хотел этого. По своему опыту он знал, ничего страшного его не ждет, но ему казалось, что все его нынешние проблемы возникли в одном из этих кресел – том, которое было сейчас окружено отключенной аппаратурой.
Позади стояли три морских пехотинца, вооруженных «эпплами» и «узи», из-за чего он испытывал неловкость; Герхардт настоял на том, чтобы они сопровождали Лэньера – на случай, если русский спецназ уже проник сюда.
Гарри прошел между рядами, избегая, как и Патриция, кресла, загроможденного аппаратурой. Он остановился, оглядел площадку, потом сел, опустив пальцы на пульт. Перед ним поплыли вопросы. Библиотека все еще обращалась к Лэньеру на английском двадцать первого века. Возможно, она помнила его; возможно, она знала, кто они и даже почему они здесь.
– Мне нужно выучить русский язык двадцать первого века, – сказал он. – Начала двадцать первого, до Гибели. Сколько времени это займет?
– Вы желаете научиться читать, писать, разговаривать, или все вместе? – спросил библиотечный автомат.
– Мне необходимо научиться разговорному языку на бытовом уровне и как можно быстрее. Полагаю, что чтение и письмо тоже понадобятся, если это не займет слишком много времени.
– Вы можете научиться разговорному бытовому и техническому русскому языку за два часа. Дополнительный час потребуется для того, чтобы научить вас читать и переводить.
– Тогда включите всю программу.
– Очень хорошо. Пожалуйста, расслабьтесь – вы несколько напряжены. Начнем с русского алфавита…
«Я расслабляюсь», – осознал Лэньер с некоторым удивлением. По мере того, как продолжался урок, он все глубже погружался в океан знаний. «Я наслаждаюсь этим».
Никогда не имея способностей к языкам, он, тем не менее, три часа спустя говорил по-русски, как коренной москвич.

Мускулистый, лысеющий и краснолицый командир дивизиона подполковник Сергей Алексеевич Плетнев и четыре члена экипажа покинули транспортный корабль через кормовой люк и были препровождены в шлюз первого дока. По соглашению, достигнутому в результате переговоров несколько часов назад, остальные транспорты оставались на своих позициях вне скважины.
Русские сняли скафандры и в сопровождении семи вооруженных «эпплами» морских пехотинцев направились через посадочную площадку в центр связи. Киршнер приветствовал их – его слова переводил лейтенант Егер – и объяснил процедуру.
– Офицер, командующий вашими людьми внутри Камня, находится во второй камере. Согласно сообщению вашего генерал-майора Сос… Сос…
– Сосницкого, – закончил Егер.
– Сосницкий присвоил офицеру по фамилии Мирский звание генерал-лейтенанта. Мы должны договориться о проходе через первую камеру; ваши товарищи заблокировали нас здесь. Альтернатива – доставить вас по воздуху через ось, но я думаю, вряд ли кому-то понравится подобная идея.
Плетнев выслушал перевод и энергично кивнул.
– Я еще раз поговорю с ними, – заявил он. – Прямо сейчас.
– Вы не являетесь командиром. Они могут счесть вас предателем.
– Я могу лишь попытаться, – сказал Плетнев. – Может быть, я спущусь к ним один или с моей командой и попытаюсь убедить…
– Не похоже, что их можно убедить. Ваше обращение передавалось по радио, но они продолжали сражаться.
– Вот как? – возмутился Плетнев; лицо его покраснело еще больше. – Попробуем еще раз.
– Попробуем, – согласился Киршнер. – Во-первых, мы дадим вам связь с первой камерой. Скажите им все: в каком мы все положении, что вы планируете делать, что случилось на Земле.
– Конечно, я не идиот. – Он посмотрел на Киршнера и протянул ему руку. – Ну и бойню вы нам устроили.
Киршнер поколебался, потом крепко пожал руку Плетнева.
– Ваши люди храбро сражались.
– Покажите, куда идти.
Пикни пригласила его в пункт связи. Она пристегнула микрофон к лацкану его куртки и настроила аппаратуру на частоту русских.
Плетнев переговорил с подполковником Погодиным из первой камеры. Егер перевел большую часть из быстрого обмена репликами.
– …Вы не могли забыть меня, Погодин. Я был инструктором вашего класса в Новосибирске.
– Да, действительно, ваш голос похож на голос Плетнева…
– Бросьте ваши страхи! Война окончена. Мне нужно пересечь вашу территорию, чтобы поговорить с полковником Мирским – теперь генерал-лейтенантом Мирским. Можете вы разрешить… – Он бросил взгляд на Киршнера.
– Вы, один член экипажа и сопровождение из четырех морских пехотинцев, – сказал Киршнер.
– Двум нашим и четырем из них пройти?
Какое-то мгновение ответа не было.
– У меня нет связи со второй камерой или с какой-либо другой. Наш полковник Раксаков погиб. И я не командую здесь. Старший по-званию – полковник Велигорский.
– Тогда свяжитесь с Велигорским и примите решение.
Последовала минутная пауза, затем отозвался Велигорский:
– Вы можете пересечь нашу территорию без оружия. Я бы хотел поговорить с вами лично.
Плетнев вопросительно взглянул на Киршнера.
– Без оружия? Это возможно?
Киршнер кивнул.
– Тогда мы спустимся…
– На нулевом лифте в научный комплекс, – инструктировал его Киршнер, с помощью Егера. – Потребуется машина, чтобы пересечь камеру.
Плетнев передал требования. Велигорский добавил, что один из его людей будет сопровождать их во вторую камеру. После недолгого размышления Киршнер снова согласился. Затем он поговорил с Герхардтом и подтвердил решение.
– Лэньер и двое наших будут ждать на противоположной стороне моста, как только мы достигнем соглашения со старшим во второй камере, – сказал Герхардт. – Лэньер выучил русский. Мы думаем, что кто-то из русской научной группы должен пойти вместе с ним, если нет возражений.
Плетнев поджал губы и пробормотал что-то, чего немец не понял. Затем на сносном английском он спросил:
– Простите, где здесь туалет? Я неделю не снимал скафандра.

Белозерский сидел на корточках рядом с Мирским, пока по громкоговорителю из лагеря противника передавались инструкции о прекращении огня.
– Все как-то очень ненадежно, – сомневался Белозерский, качая головой. – А если это дезинформация?
Мирский не реагировал. Он внимательно слушал, затем через Гарабедяна передал приказ своему батальону выполнять инструкции.
– Плетнев будет здесь через час, – сообщил он, беря сигарету, предложенную Гарабедяном. – Мы сможем допросить его со всем пристрастием. Если то, что он говорит, действительно правда – тогда начнем переговоры.
– Не может быть и речи о каком-либо отступлении от принципов, – угрюмо подчеркнул Белозерский.
– Кто предлагает отступать? – возразил Мирский. Ему не нравился этот маленький педант с плотно сжатыми губами и нервной жестикуляцией.
– Если Плетнев говорит правду, – продолжал Белозерский, – мы должны основать здесь, на Картошке, цитадель революционной законности.
– Они называют ее Камнем, – пробормотал Гарабедян.
– Картошка, – повторил Белозерский, яростно глядя на майора.
– Никто с вами не спорит, – сказал Мирский как-то уж слишком терпеливо.
– Мы должны быть здесь равными партнерами.
– У них, в основном, женщины, – заметил Мирский. Белозерский испытующе посмотрел на него, словно тот неудачно пошутил.
– Да? Товарищ генерал, я не вижу в этом…
– Мы не можем вернуться домой, если Плетнев прав. – Чтобы претворять в жизнь революционные идеи, нужны… женщины. По-моему, это очевидно.
Белозерский не нашелся что ответить.
– Возможно, в нашей научной группе… – начал Гарабедян.
– Там почти одни мужчины, – заметил Мирский. – Помните брифинги? Очень престижное назначение – на Картошку. Только выдающиеся ученые и их ассистенты. Ну может быть, пятнадцать женщин. На семьсот солдат.
Он рассмеялся и раздавил окурок о стену.
Белозерский сидел, прислонившись к каменю, и рассматривал свои руки, лежавшие на коленях.
– Не все же уничтожено в России, – пробормотал он. – Есть укрепления, бункеры. Вы наверняка о них слышали, товарищ генерал.
– Тем, кому не положено знать, ничего не скажут, – сказал Мирский. – Слухи нельзя считать реальностью.
– Но в Подлипках – секретные ангары, вертолеты, самолеты… Наверняка Генеральный секретарь, Совет обороны…
– Может быть. – Мирский ответил скорее, для того, чтобы заставить его замолчать.
– Тогда с нами свяжутся. – Белозерский горящими глазами смотрел вверх. – У нас должен быть собственный внешний канал связи. На переговорах мы должны потребовать…
– Я об этом уже думал, – прервал его Мирский. – Теперь, пожалуйста, помолчите. Мне нужно многое продумать, прежде чем прибудет Плетнев.

Машина ехала через ряды окопов и заграждений из колючей проволоки, позаимствованной в научном комплексе. Русские в нелепом арктическом камуфляже смотрели на группу; некоторые все еще не сняли шлемов. Сами скафандры были давно выброшены – они усеивали зоны высадки в первой камере, вперемежку с парашютами и телами погибших солдат.
– Никогда не участвовал в подобной операции, – вяло сказал Плетнев. – Никогда.
Майор Анненковский – представитель русских в первой камере – угрюмо смотрел в окна машины и приглаживал свои кирпично-рыжие волосы.
– Я рад, что жив, – прошептал он.
Лейтенант Рудольф Егер тихо переводил их слова двум морским пехотинцам из сопровождения. Машина проехала через КПП мимо разрушенной будки охраны и направилась к северу.

У северного конца нулевого моста Лэньер посмотрел на часы: 14.00. Морские пехотинцы кивнули друг другу, и они пошли через мост, как договаривались.
– Я лишь надеюсь, что эти проклятые мятежники держат свое слово, – сказал молодой сержант, оглядываясь на Александрию.

С помощью телекамер у выхода из скважины первой камеры Киршнер следил за машиной – на том же экране, на котором всего лишь тридцать часов назад появились картины гибели Земли. Позади него Линк подскочила в кресле и быстро настроилась на сигнал.
– Прибывает ОТМ, – сообщил внешний пост. – Не русский. Один из наших.
Линк жестикулировала одной рукой, а другой быстро нажимала кнопки.
– Капитан Киршнер, к нам идет ОТМ с Шестнадцатой станции. Он поврежден и не может лететь к Луне… Сэр, они сообщают, что у них на борту Джудит Хоффман.
Киршнер повернулся в кресле.
– Меня это не удивляет, – лаконично заметил он. – Примите их. Мисс Пикни, где я оставил свой пиджак?

Глава 32

Мирский медленно пересекал поле – не столько из осторожности, сколько для демонстрации чувства собственного достоинства и еще – для сбора информации об их потерях. Лэньер, лейтенант Егер, майор Анненковский и Плетнев приближались быстрее, и вскоре их разделяли лишь несколько ярдов. Плетнев шагнул вперед, чтобы пожать руку Мирского, затем отступил назад и в сторону.
Мирский смотрел на тела, в беспорядке разбросанные по полю. Двое лежали, наполовину высунувшись из незаконченных окопов; несколько маленьких обожженных отверстий и клочья обгорелого мяса виднелись сквозь оплавленные дыры в форме. Пока что он насчитал двадцать восемь трупов, но их было, по крайней мере, вдвое больше. Мысли переключились со стратегических размышлений на малоприятное зрелище погибших соотечественников.
Сорока одним раненым во второй камере занимались лишь двое врачей. Сосницкий умер накануне, так и не выйдя из комы. Раненые умирали по двое, по трое и четверо за день.
Мирский повернулся к Плетневу.
– То, что они передавали – ваши слова, ваша информация, – это правда?
– Да, – подтвердил тот.
– Были какие-либо распоряжения с Земли?
– Нет.
– Насколько плохо обстоят дела?
– Очень плохо, – тихо сказал Плетнев, почесывая щеку. – Победителей не будет.
– Никаких распоряжений, ни от кого? От Совета обороны, от партии, с платформы, от оставшихся в живых командиров?
Плетнев покачал головой.
– Ничего. Возможно, мы их не интересуем.
– Вы видели бои? – напряженно спросил Мирский.
– Мы видели пылающую Россию. Вся Европа в огне.
– Кто из вас говорит по-русски? – резко спросил Мирский, оглянувшись на Лэньера и Егера.
– Мы оба, – ответил Лэньер.
– Значит, ваши страны побеждают?
– Нет.
– Мы все свиньи, – сказал Мирский.
Плетнев покачал головой.
– Мы исполнили свой долг, товарищ генерал. Мы совершили героическую…
– Сколько кораблей осталось? – прервал его Мирский.
– Четыре, – сказал Плетнев.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56