- ...в долю... процент согласуем... можно наобещать...
- Неплохо придумано!
- ...ни в коем случае не выпускать. Стеречь как зеницу ока до
прибытия шефа...
- ...наш единственный шанс - вытянуть из нее до этого...
- ...если не забыла...
И опять неразборчивый шум, перекрытый властным голосом, видимо,
старшего в компании:
- Ясное дело, потом ликвидировать. Но бесследно! Не так халтурно, как
обычно ты работаешь, а действительно никаких следов. Мы не можем
рисковать.
- А на проснулась ли она? - вдруг с тревогой спросил другой голос.
Одним кенгуриным прыжком я оказалась на своем диване, но не легла, решив,
что сидеть имею право, а изобразить на лице состояние полной прострации
мне не составит ни малейшего труда. Дверь, однако, оставалась закрытой,
как видно, они не торопились проверить, в каком состоянии я нахожусь.
"Что же все это значит, черт побери? - думала я, сидя на диване с
совершенно естественным идиотским выражением на лице. - Что такое я должна
им сказать? О какой ошибке они говорили? Сказать?.. А, так, значит,
покойник... Дал маху, что и говорить. Действительно, ошибочка..."
Услышанное произвело на меня столь сильное впечатление, что я
полностью пришла в себя и начала сосредоточенно обдумывать создавшееся
положение. Значит, меня обременили какой-то потрясающе важной тайной.
Минуточку, что он там говорил? "Все сложено сто сорок восемь от семи,
тысяча двести два от "Б", как Бернард, два с половиной метра до центра".
Так, что еще? Ага, "вход закрыт взрывом". Нет, что-то еще было. О рыбаке,
кажется. Нет, не о рыбаке. "Связь торговец рыбой Диего" и еще что-то. Что
же? А, вот: "па дри". И не закончил. Интересно, что бы это все значило?
"Перетрясти всю Европу..." Видимо, они что-то где-то спрятали и
зашифровали место, а этот блаженной памяти придурок доверил мне шифр.
Действительно, нашел кому... А теперь эти негодяи за стеной хотят, чтобы я
сообщила его им, если помню. Помню, а как же! Только сохрани меня бог
проронить хотя бы слово. Ясно, что потом меня сразу пристукнут - и поминай
как звали. Сами так сказали. Могут и сейчас это сделать, чего проще -
вытолкнуть из самолета, вон сколько кругом воды! А кстати, что это за
вода? И куда мы, собственно, летим?
Я взглянула на часы. Они еще шли и показывали 12 часов 15 минут. Я
машинально их завела и принялась размышлять. Вода и вода, куда ни глянь, а
летим мы на очень большой высоте. Столько воды - это наверняка
какой-нибудь океан, на море не похоже, его не хватило бы, нечего и
говорить.
Я вытащила из сумки свой драгоценный атлас, от одного прикосновения к
которому испытала величайшее счастье, слегка, правда, омраченное
создавшейся неприятной ситуацией. В моем распоряжении было два океана -
Атлантический и Тихий. Самолет наверняка поднялся из Копенгагена, это
отправная точка. Так, дальше. Я не могла проспать двое суток, иначе бы
часы остановились. К Атлантике - налево, к Тихому океану - направо. Если
бы это был Тихий океан, нам пришлось бы пролететь всю Европу и Азию. Нет,
слишком далеко. Ага, вот еще много воды к югу от Индии, между Африкой и
Австралией, но и здесь пришлось бы лететь через всю Европу. Из Копенгагена
до Сицилии самолет летит пять с половиной часов, я знаю. А сколько времени
я была без сознания?
Подумав, я пришла к выводу, что от десяти до одиннадцати часов.
События в игорном доме развернулись около полуночи, может, в полпервого.
Значит, прошло около одиннадцати часов. Как бы ни спешили мои похитители и
какими бы средствами ни располагали, они никак не сумели бы вылететь
раньше, чем через 2 часа. Ведь на Конгенс Нюторв нет аэродрома, до него им
пришлось добираться, да еще тащить меня в виде бесчувственной колоды, что
отнюдь не ускоряло передвижения. А тащили меня, по всей видимости,
осторожно, не волокли же, парик вон на голове остался... А раз говорят об
ошибке, значит, меня они не предвидели, я для них неожиданность, это
обстоятельство должно было задержать их. Так что и три часа можно
накинуть...
Атласа мне уже было мало; я вытащила из сумки маленький календарик
польского Дома книги, который уже не раз помогал мне в разных житейских
перипетиях. Несколько минут сложных расчетов и многократные выглядывания в
окно с целью установить положение солнца утвердили меня в мысли, что я
лечу над Атлантикой, что в том месте, где я нахожусь, должно быть десять
часов или девять тридцать и что мы летим в юго-западном направлении.
Точнее, более в южном, чем в западном. И если вскоре под нами покажется
суша, то это должна быть Бразилия.
Правда, мои рассуждения были чисто теоретическими, и тем не менее мне
стало плохо при одной мысли о том, что я могу оказаться в Бразилии в своем
зимнем пальто, в сапогах на меху, в теплых рейтузах и платиновом парике.
Спрятав календарик и атлас, я сидела неподвижно, глядя бездумно на
солнечные блики за окном, и пыталась как-то упорядочить свои мысли.
Тут открылась дверь, и вошел незнакомый мне человек. И надо признать,
что этот момент был для меня наиболее подходящим, ведь я собиралась при
появлении моих преследователей принять самый глупый вид. У человека,
увидевшего мня сейчас, не могло создаться двух мнений на мой счет.
Пожалуй, в нем могли зародиться лишь сомнения, способна ли я вообще
соображать.
Он остановился в дверях и одним быстрым взглядом окинул и меня, и все
помещение. Странное впечатление производил этот человек. На первый взгляд
я его приняла за худенького юношу, и только при более внимательном
рассмотрении обнаружилось, что ему никак не меньше 35 лет. У него было
невинное розовощекое личико младенца, вытаращенные голубые глазки и
торчащие в разные стороны светло-желтые патлы - не очень длинные, но зато
курчавые. Они шевелились у него на голове, как живые, каждая прядь сама по
себе, и ничего удивительного, что я как зачарованная уставилась на них, не
в силах произнести ни слова.
Были все основания считать его блондином. А надо сказать, что
когда-то гадалка предсказала мне, что в моей жизни роковую роль сыграет
блондин. Я охотно поверила ей, так как блондины всегда мне нравились. Но
почему-то так получалось, что жизнь упорно подсовывала мне брюнетов,
одного чернее другого, а я все высматривала, не появятся ли блондин... С
годами у меня уже выработался рефлекс: блондин - значит, надо быть начеку.
И вот теперь появляется этот бандит...
- Бонжур, мадемуазель, - вежливо поздоровался он.
Услышав это, я тут же пришла в себя. Если ко мне, матери подрастающих
сыновей, обращаются "мадемуазель", значит, решили вести мирные переговоры.
Следовательно, пока мне ничего не грозит, убивать в ближайшее время меня
не собираются, я я могу покапризничать.
- Бонжур, месье, - ответила я далеко не столь вежливым тоном и
продолжала без всякого перехода: - Значит, так: минеральной воды, крепкого
чаю с лимоном, где туалет и мне надо умыться. Немедленно! А потом
поговорим!
Это прозвучало довольно зловеще. Чтобы усилить эффект, я обвела
помещение по возможности безумным взглядом и, обессиленно склонив голову,
издала слабый стон. По-моему, получилось неплохо.
- Ах, конечно, конечно, как пожелаете, - засуетился этот несуразный
тип.
Он помог мне слезть с дивана, хотя я и сама прекрасно могла это
сделать, взял меня под руку и заботливо провел куда требовалось, по дороге
продолжая оказывать мне всяческие знаки внимания. Открыв какой-то шкафчик,
он достал из него минеральную воду, и я наконец напилась. Потом я
осмотрела соседнее помещение, которое незадолго до этого доставило мне
столько акустических эмоций. Оно представляло собой нечто среднее между
салоном и рабочим кабинетом и было обставлено роскошной мебелью. Там
находились еще три типа, для которых мое появление было явно неожиданным.
Они наверняка думали, что я еще сплю и что неизбежный контакт со мной
будет хоть на какое-то время отсрочен.
Я не обращала на них никакого внимания, сейчас главным для меня было
умыться и сбросить с себя как можно больше теплой одежды, учитывая
маячащую передо мной Бразилию. Мне уже заранее было жарко.
Через полчаса я сидела в упомянутом выше салоне-кабинете уже совсем
другим человеком. В соответствии с пожеланием передо мной стоял стакан чаю
с лимоном. Я решила играть роль сладкой идиотки и держаться с видом
оскорбленного достоинства.
Мои новые знакомые ничем особенным не отличались, по крайней мере
внешне. Один из них даже производил неплохое впечатление, и его можно было
бы назвать красивым, если бы он не был таким толстым. Второй сразу вызвал
антипатию, так как у него были близко посаженные глаза навыкате, чего я не
выношу. Третий был ростом с сидящую собаку, а так ничего. Одеты
обыкновенно, как одеваются состоятельные люди, - костюмы, галстуки, белые
рубашки. Возраст их я определила как средний между тридцатью пятью и
сорока пятью. В этом почтенном обществе я чувствовала себя немного
неловко, так как по-прежнему была босиком.
Поначалу все молчали. Они явно выжидали, что я скажу, а я решила
ждать, что они скажут, но, подумав, отказалась от этой мысли. Сладкая
идиотка просто не имеет права на такую сообразительность, ей обязательно
надо с чем-нибудь выскочить.
- Куда мы летим, и вообще, что все это значит? - обиженно спросила я,
отпив полстакана.
- Не хотите ли поесть? - вместо ответа заботливо спросил толстяк.
- Нет, - подумав, ответила я. - Пока не хочу. Но через полчаса
захочу.
- Как вам будет угодно, мадемуазель. Вы получите все, что захотите.
"Увиливают от ответа, - подумала я. - Хотят узнать, что я за штучка".
И, закурив, произнесла ледяным тоном:
- Я жду объяснений.
Вздрогнув, патлатый тоже закурил и начал:
- Видите ли, произошла неприятная история. Вы помните, наверное. Мы
развлекались в игорном доме, как вдруг явилась полиция... - Изображая
печаль, он горестно поник своей всклокоченной головой, но превозмог себя и
продолжал: - Это было ужасно. Вы себя почувствовали плохо. Ничего
удивительного, столько волнений! К тому же там было так накурено. Не могли
же мы бросить вас на произвол судьбы!
Улыбка на его голубоглазом невинном личике младенца была такой
искренней, что я поверила бы ему, если бы не подслушала их разговор.
Раскрыв как можно шире глаза, я постаралась изобразить понимание и
признательность.
- Надо было в темпе смываться, - продолжал патлатый. - Мы вас не
знали, у нас не было вашего адреса, вот мы и забрали вас с собой.
Присутствующие улыбками и кивками подтверждали правдивость каждого
его слова. Я бы могла поклясться, что ни одного из них не было в игорном
доме, не говоря уже о том, что если кто и чувствовал себя там плохо, то
никак не я.
- Весьма вам признательна, - сдержанно поблагодарила я, - боюсь
только, не слишком ли далеко вы меня завезли?
Джентльмены разразились разнокалиберным хохотом в знак доказательства
того, что они оценили мой тонкий юмор. Так мы ломали комедию друг перед
другом еще какое-то время, а потом я с доверчивым любопытством повторила
свой вопрос:
- Так куда же мы летим?
- А не взволнует ли это вас? - забеспокоился патлатый. - Ваше
здоровье... Не скажется ли на нем это известие?
- В конце концов, земной шар так мал, - успокоительно заметил
толстяк.
- Пустяки, - добродушно заметила я. - Я обожаю путешествия. Итак?
- А в один небольшой городок на побережье Бразилии, - выдавил из себя
наконец патлатый с таким пренебрежительным жестом, как будто прилететь в
Бразилию все равно, что проехаться от Груйца до Тарчина. Небрежным жестом
он как бы перечеркнул все эти тысячи километров.
Я не сразу отреагировала - надо было показать, что просто потрясена
этим известием. А я действительно была потрясена тем, что так правильно
угадала. Потом позволила себе встревожиться.
- Но ведь у меня нет визы! - И добавила: - К тому же я не взяла с
собой никаких вещей, а там, должно быть, жарко. В чем я буду ходить? И
вообще, мне надо вернуться. Я надеюсь, что вы, господа... - И я захлопала
глазами. Хотелось надеяться, что это вышло у меня достаточно глупо и
беспомощно. Боюсь, что я достигла вершины в своем умении изображать
дурочку и долго на этой вершине но продержусь. О такой мелочи, что мой
паспорт был действителен только на европейские страны, я и не заикнулась.
Господа, внимательно следившие за каждым моим словом, принялись в
четыре голоса уверять меня, что, разумеется, они будут обо мне заботиться
и впредь, что я получу все, чего бы ни пожелала, и что вернуться я смогу в
любую минуту.
Это меня успокоило, и я позволила уговорить себя позавтракать с ними.
Обслуживал нас официант в белом, все было на наивысшем уровне.
Пробный шар был пущен во время завтрака.
- Наверняка вас потрясла смерть того человека, - соболезнующе
произнес толстяк. - Ничего удивительного, что вам стало плохо, ведь он
испустил дух буквально у вас на руках.
При этом он тяжело вздохнул и поднял глаза кверху, как бы вознося
молитву о душе усопшего. Я решила, что мне следует вести себя
соответственно, отложила вилку в сторону и тоже испустила тяжелый вздох.
- О да, это было ужасно! Я до сих пор не могу прийти в себя, -
произнесла я, содрогаясь от одного воспоминания и на всякий случай теряя
аппетит, тем более что уже наелась.
- Для нас это особенно тяжко, - вздохнул патлатый. - Ведь он был
нашим знакомым, особенно вот его. - И он ткнул в маленького бандита.
Тот, быстро проглотив кусок, поспешно закивал головой и попытался
придать своему лицу горестное выражение.
- Это был мой друг, - подтвердил он. По-французски он говорил намного
хуже остальных. - Мой очень хороший друг. Как бы я хотел быть рядом с ним
вместо вас в последние минуты его жизни!
Салон наполнили тяжкие вздохи. Все по очереди возводили очи горе.
Немного справившись со своей скорбью, друг покойного продолжал:
- Его последний вздох... Его последние слова... Как бы я хотел
слышать их! Он говорил с вами, мадемуазель. Заклинаю вас, повторите
последние слова моего друга!
"Прекрасно! - мысленно одобрила я. - Еще немного поднапрячься, и эта
скорбь будет так естественна..."
- Увы, не могу, - произнесла я, издав уже совершенно раздирающий душу
вздох. - Я их не поняла.
- Как это? - на выдержал бандит с глазами навыкате, но патлатый
укротил его одним взглядом и сочувственно поинтересовался:
- Он что, бредил?
- Похоже на то, - с грустью подтвердила я. - Какие-то отдельные,
бессвязные слова, к тому же едва слышным голосом...
- Прошу вас, повторите эти слова! - взмолился друг покойного. - Пусть
они бессмысленны, но ведь это последние слова моего незабвенного друга! Я
навечно сохраню их в памяти.
Тут я поняла, что избранная мною роль сладкой идиотки имеет свои
недостатки. Сладкая идиотка просто обязана иметь доброе сердце, и в данном
случае просто не может не мобилизовать все свои жалкие умственные
способности на то, чтобы припомнить эти чертовы последние слова. Как выйти
из положения?
- Не помню, - пролепетала я чуть ли не со слезами на глазах. - Но я
понимаю вашу боль и постараюсь припомнить. Там был такой шум, такая суета,
я хотела ему помочь, а он уже чуть дышал...
Четыре бандита тоже чуть дышали, слушая меня. Видимо, слова покойника
были для них вопросом жизни и смерти. Притворяясь, что я напряженно
вспоминаю, и время от времени издавая тяжелые вздохи, я в то же время
лихорадочно обдумывала линию своего поведения. Убедить их, что я ничего не
слышала или ничего не помню? Вряд ли разумно, тогда у них не будет причин
сохранить мне жизнь. А в моих углах отчетливо звучали малоприятные слова
"ликвидировать бесследно". Я понятия не имела, кто они такие, но, как
видно, мне стало известно что-то такое, что для них было чрезвычайно
важно. И в то же время для них опасно было это мое знание, так что им
ничего не стоит лишить меня жизни. Нет, пожалуй, лучше помнить. Могу же я
помнить только часть, а остальное постепенно вспоминать?
- Мне кажется... - неуверенно начала я. - Если не ошибаюсь, он мне
сказал "слушай". Да, именно "слушай".
- "Слушай", - как зачарованный, повторял за мной толстяк.
- Что "слушай"? - опять не выдержал лупоглазый, и, похоже, патлатый
пнул его под столом.
- А я ему сказала:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34