Толя поблагодарил их за консультацию и побрел блуждать дальше. Но все эти действия не могли остановить время, приближался конец рабочего дня, и в Толином мозгу все громче и громче звучал голос Богданова: "Ровно в шесть".
Посвящение
Ровно в шесть Толя обреченно позвонил в квартиру соседки инженера Богданова. Еще никогда в жизни Ермолаев не производил такого сильного впечатления на окружающих. Эффект был безусловный. В широко раскрытых глазах хозяйки наряду с глуповатым извиняющимся Толиным лицом, обрамленным неяркими контурами лестничной клетки, отразилось самое что ни на есть неподдельное восхищение.
- Вы пришли? - вскрикнула Елена и зажала рукой рот.
Толя виновато пожал плечами.
- Вот это фрукт! - все-таки не выдержала Елена, приглашая гостя войти. - Ну, идите же. - Его слегка подтолкнули, и он деревянной походкой протопал в комнату. - Эй, постойте же, - его окликнула хозяйка, - может, разденетесь все-таки? Ну какой же вы смешной!
Толя опять вернулся в прихожую, позволил с себя снять пальто, разулся и влез в вовремя подставленные тапочки.
- Пойдемте, - Елена взяла его за руку, отвела в гостиную и усадила в мягкое кресло.
- А где... - начал Толя, оглядываясь по сторонам.
По сторонам было по-семейному уютно.
- Мой муж? - докончила Елена. - Коля все перепутал, муж придет в семь, а не в шесть. Но вы-то какой? Не ожидала, честно скажу, не думала, что придете. - Елена поправила серебрянную стрекозу наскоро заколотую в пышных волосах. - Ох, молодец, Анатолий, ведь вас Анатолием зовут? - Толя мотнул головой. - Боже, какая прелесть, какой экземпляр, а стеснительный какой! Прелесть, прелесть, прелесть. Нет, не думайте, я не каждому такое говорю, не каждый ведь так сподобится. Ой, что за слова у меня лезут, - она положила руку на грудь. - Вы ведь мне не понравились вчера. Ох, думаю, крысенок научный, такой, думаю, бумажный червячок. А вы вот какой, пришли совершенно незнакомому человеку помочь, будете теперь меня охранять. Нет, все-таки Коля удивительно чувствует людей. Говорит мне: придет, обязательно придет. Я даже с ним поспорила, коньяк проиграла. Французский, Разгледяев из Парижа привез летом. Вам проиграла. Мы так и договорились: если придете, то я вас коньяком угощать буду. А что, и буду, - Елена достала из бара нераспечатанную бутылку роскошного "Наполеона" и хрустальные рюмки. Потом она умело раскрыла бутылку, принесла лимон, разлила и подала гостю.
- Ну что, за вас? Давайте выпьем.
Они чокнулись и Толя залпом опустошил рюмку. Елена, заметив это, сказала:
- Браво, к чему эти западные штучки, - и последовала Толиному примеру.
Рюмка коньяка пришлась гостю весьма кстати. Но для полной кристаллизации хорошо было бы еще одну. Словно угадав его мысли, Елена налила еще. И со словами "есть все-таки польза от Разгледяева" они чокнулись и повторили ритуал.
- Разгледяев - это кто? - вдруг спросил Толя.
- Муж.
Толя поперхнулся лимонной долькой. Елена, смеясь, принялась стучать ему по спине.
- Ну, муж, ну что же, не пропадать же продукту, - объяснила она сквозь смех.
"Бред какой-то", - подумал Толя и, расслабляясь, откинулся на спинку кресла.
- Коньяк отличный, душу согревает, почти как водка. Правда? - спросила Елена. На ее щеках появился легкий румянец. - Ну, что вы, защитник мой, молчите? Не волнуйтесь, мой муж очень интеллигентный человек, все будет в лучшем виде. Драться вам не придется, может, так, слегка постреляете друг дружку да и разойдетесь. Вон у меня и ружье есть, охотничье, так что не волнуйтесь.
- Двустволка? - спросил Толя.
- Что? А, ружье. Да, два таких огромных жерла, - она развела ладони, показывая размеры стволов. - Ой, опять я вас пугаю. А следовало бы честно признаться: ваш приход - это выдумка Коли. Он все переживает за меня, а я совершенно спокойна, только Разгледяева видеть не хочу. Не знаю, как я докатилась до такой жизни... Вы уж не уходите теперь, - попросила хозяйка, - может быть, так лучше будет. Я его послушаю и даже ничего говорить не буду, и спорить не буду. Давайте еще коньячку, а, для храбрости?
- Нет, спасибо, - отказался Толя, - пока не хочу.
- Ну ладно, выпьем еще. Анатолий, сколько вам лет?
- Двадцать четыре.
- Да-а, - удивленно протянула она, - так вы старше меня, а с виду просто студент, второкурсник. Все равно еще очень молодой. А я вот уже развожусь. Но, знаете, Анатолий, жить только начинаю сейчас, только понимать стала, что значит - жить, и от этого себя уидела. Боже, что я была! Отвратительная девчонка, как я могла с ним столько лет?! Я теперь себя ненавижу, но счастлива ужасно, что все наконец кончается. Ведь я существо конкретное, но об этом долго не знала, то есть думала, что знала. Думаете, вот бездельница какая-нибудь? О нет, я очень деловая женщина, я столько уже успела добрых дел осуществить, - Елена усмехнулась. Боже, сколько я бегала, уговаривала, заставляла, направляла. Сколько пара пускала, сколько бумаги извела. - Елена вдруг встала и, потрясая рукой, зверски завопила: - Даешь высокие показатели в труде и учебе!
Толя рефлекторно напрягся.
- Хороша кукла? И это в наше просвещенное тысячелетие! Не понимаете вы меня, Анатолий.
- Не понимаю, - честно согласился Ермолаев.
- Да уж, меня понять трудно. А все получилось совершенно неожиданно.Ведь в сущности у меня с Разгледяевым было все совершенно в норме. Я не говорю о том, что мне, глупой девчонке, сразу все досталось: по углам мы не мыкались, как многие, деньги не считали, хотя я в институте училась. Не в этом дело. Не с жиру я взбесилась, все сложнее. Просто все стало терять свой блеск, то есть блеску как раз было больше чем достаточно, и на работе, и дома - всегда шумно, весело, я же выдумщица, гостей страшно люблю. Ах, сколько их было - маститых, заслуженных, ответственных, всегда придут - руки целуют, вокруг меня вертятся, обхаживают, намекают. В общем, чего еще желать, казалось бы? Не жизнь, а сплошной хоровод с песнями под оркестр духовой, и музыка веселая такая, зажигательная, и все громче и громче, и казалось, вот-вот наступит полный апофеоз, полное счастье красивой женщины. Ан нет, внутри что-то заедать стало, как в пластинке, которую ставят по десять раз на дню, зашуршало что-то, захрипело. Но портиться все стало как-то хитро, не целиком, не разом, будто в хоре все поют чисто, в лад, а один сорвался и потянул куда-то в сторону, сначала потихоньку, еле-еле, его и не слышно было вначале. Я даже подумала: ну, попоет себе, попоет, да и утихомирится, мало ли кто срывается, хор ведь не перекричишь. Но нет, он продолжает все громче, натужнее, и вот орет уже во все горло, хрипло так, с надрывом, будто зовет за собой куда-то. Ну, думаю, кричи, кричи, меня не спутаешь, я видала крикунов, балагуров, бездельников. Хор не собьешь с правильной ноты, не может ведь один сотню заглушить. Нет, смог, чуток подбавил и воспарил так, что в галерке все рты открыли, и я рот как дурочка открыла да так и хожу теперь с открытым ртом. Сломался стройный хор, не стала я его слышать, как ни старалась. И знаю даже, почему все так, почему хор сконфузился. Меня вдруг осенило. Как это так точно все поют, нигде не сфальшивят, ведь в хоре сотня человек, такая пропасть народу, и не один не ошибется - ведь это же не естественно? И закралось у меня сомнение: может быть, они все разом врут-то, вместе с дирижером?
Толя сидел ошарашенный и подавленный. "Да она талант", - думал он.
- Заглянула я в себя, туда, где заныло, и потеряла свою ниточку. Тут Богданов и возник. Я раньше встречу его в парадном случайно, или в булочной, поздороваемся вежливо, соседи все-таки, да и забуду тут же. Будто и нету этого серенького человека. Но и то сказать, одевался он всегда как-то уныло, да и вроде возраст почтенный. А тут стала я к нему присматриваться, задумываться, чем вот это серое существо живет. На меня все мужчины обращают внимание, а этот абсолютно равнодушен. Что же у него там внутри, ведь что-то должно быть особенное, раз он не как все? И вправду - лицо умное, и глаза такие, будто он вот сию минуту придумал что-то. А то наоборот - печальный ходит некстати. Да еще все время песню какую-нибудь мычит. Именно, - Елена будто догадалась в этот момент, - я никогда не видела, чтоб человек ходил и песни мычал: грустные, если грустно, веселые, если весело. Забавно, правда?
В этот момент раздался звонок. Толя посмотрел на часы - было ровно семь.
Елена встала и решительно пошла открывать. Из прихожей послышался мужской голос: "Добрый вечер, Лена." Вместо приветствия хозяйка коротко сказала: "Проходи, если ненадолго, у меня гости". Мужской голос спросил: "Он?" Ответа не последовало.
На пороге появился высокий широкоплечий мужчина со здоровым цветом лица. На нем было зимнее пальто, в руках пыжиковая шапка, на ногах ярко-красные носки. Вслед за ним появилась Елена.
- Познакомься, это Анатолий, мой старинный друг.
Толя с достоинством кивнул головой. Мужчина пронзительно посмотрел на старинного друга и повернулся к хозяйке:
- Но я бы хотел без посторонних, может быть, пойдем в спальню или на кухню, наконец?
- Нет, Разгледяев, я буду разговаривать здесь, при нем.
- Но...
Елена махнула рукой и села в кресло с таким видом, словно никакая сила не заставит ее сдвинуться с месита.
Хорошо, Елена, ты взовлнована и... - взгляд Разгледяева упал на бутылку нокьяка, - не в себе, но я готов говорить даже в таких условиях, он кивнул в сторону Толи.
- Это очень благородно. Так ближе к делу, - поторопила Елена.
- Елена, все, что происходит - ужасная, трагическая ошибка. Я не обвиняю тебя, может быть, мы оба виноваты, наверное даже. Но я не понимаю, в чем моя вина, что я сделал не так. Объясни мне, и я обязательно найду какой-нибудь выход, и ты простишь меня, как и я простил тебя.
Елена, как показалось Толе, была совершенно спокойна.
- Но только не говори так, как раньше. Я не понимаю такого разговора. Ты говоришь о том, чего нет и никогда не было в действительности, а лишь в больном воображении этого, - Разгледяев подбирал слово, заметив, как сильно Елена сжала ручки кресел, - безответственного человека. Вот ты опять нервничаешь, но я же не прошу прямо сейчас все вернуть на прежние рельсы, я прошу просто подождать хоть полгода, хоть месяц. Поживем отдельно, подумаем, а потом решим. Но завтра... завтра ни в коем случае не нужно ничего решать. Скажи же свое слово.
- Ничего нового я тебе не скажу и, наверное, ничего нового от тебя не услышу. Вот ты назвал его безответственным человеком, а известно ли тебе, Разгледяев, что это оскорбительно мне слышать, и не только потому, что слово плохое, а потому неприятно мне тебя слушать, что ты дорогого мне человека одним словом обозначить хочешь. А известно ли тебе, слышал ли ты когда-нибудь, или читал в своих схоластических книгах о том, что нельзя человека одним словом обозначать. Нет, не слыхал ты этого, и нет этого в твоих книгах, ведь они все насквозь - солянка сборная из ярлыков. С твоими умными мозгами можно счастливо жить, но понимать жизнь нельзя, а любить и подавно...
- Но почему, зачем ты придираешься к словам? - Разгледяев завертел головой. - Ну, пусть ответственный Богданов, пусть я ошибаюсь, но давай посмотрим под другим углом зрения, - ему стало жарко, он расстегнул пальто и ослабил галстук. - Чем плохо мы жили? Вспомни, ты училась, я работал, возможно, я был не очень внимателен, ну, ты же знаешь, сколько разных обязанностей у меня. Да и книга - кстати, на прошлой неделе сдал в издательство. Это не только для меня событие. Но и ты, твой труд... Так сказать, вдохновляющее начало, оно тоже... Частичка тебя в ней...
- А вот этого вообще не надо. Только не надо, пожалуйста, меня к твоей книге примешивать. Даже если бы ты ее сжег, я бы все равно не смогла тебя уважать, потому что я думаю, что по большому счету ты сам понимаешь, какую вредную галиматью ты написал. И спешил ты ее написать, потому что знал, что найдется (или уже нашелся) другой прохвост, который учуял протухший ветер перемен и уже строчит, убирая из предыдущих изданий глаголы и существительные и подновляя прилагательные. Но я сыта по горло всем этим, и не мешай свою дряную книжку сюда. Я не хочу говорить о том, чего нельзя проверять практически, за что, по крайней мере сейчас, розог не назначат, да и никогда не назначат, потому что понять невозможно, о чем вы там пишите. Видишь, какая я стала, зачем я тебе такая зрячая, Разгледяев? Найди себе умную и играй с ней в свои игры, только учти, рога она тебе наставит, вы же все там рогатые поголовно и взаимообразно, как ты любишь выражаться. Вот, Анатолий, посмотрите на него, довел все-таки до дискуссий. - Она выпила еще рюмку коньяка не предлагая никому. - Я вам расскажу Анатолий, какой широкой души этот человек, - она зло усмехнулась. - Я и на суде завтра так и скажу: не могу я с ним жить, потому что равзвратная я девка. Запомни, - она опять повернулась к Разгледяеву, - все расскажу, если против развода будешь настаивать. Скажу, с соседом спуталась и конретно все опишу. Да, как пришла сама первая к нему ночью. - она теперь совсем отвернулась от Разгледяева, - Как-то мы с Разгледяевым разругались. Ха: разругались - это только так называется, а ругалась я одна, потомучто товарищ Разгледяев удивительно спокойный человек и никогда из себя не выходит, этакая скала гранитная, утес силы воли над безбрежной равниной моей разнузданной слабости. Его же ничего смутить не может. Вот ушел он жить к родителям, разъехались, а на следующий день - звонок в дверь. Открываю, ба -стоит на пороге. Думаю что ли мириться пришел, да рано вроде мириться. А он стоит на пороге, смотрит своими честными глазами и выдает: "извини, я по-привычке перепутал, забыл понимаешь. До свидания!" и был таков. Он забыл! Он все забыл. Ну да я напомню, как к соседу ночью ушла, я даже его прямо предупредила - сейчас вот пойду к Богданову и останусь с ним до утра. А он: "Ты это никогда не сделаешь, потому что так не делают". Что же, не делают, так я сделаю. И пошла, и позвонила в дверь, Коля открыл, смешной такой, - Елена как будто видела все это перед глазами, - смотрит на меня, ничего понять не может. А ему с места в карьер и говорю - пришла к тебе жить. Он и не понял ничего, только целовал меня, да так часто, как мальчишка...
- Елена! - едва сдерживаясь взмолился Разгледяев, - При посторонних!
- Никак заволновался? Философ ты наш, схоласт, а то что посторонние в тапочках твоих сидят и коньяк твой пьют, - это ничего?!
Толе совсем стало не посебе - сечас бы он не отказался от рюмки коньяку. А Елена продожала, все больше и больше превращаясь в хищницу.
- Да, целовал, всю меня, здесь, здесь и здесь, - она показала, где именно.
- Елена, прекрати! - сорвался Разгледяев.
- О! Не нравится тебе? Я знаю, тебе не нравится восе не то, что я тебе с кем-то изменила и при посторонних говорю. Нет, не то. Тебе именно не нравится, что я от тебя, такого умного, такого преуспевающего, к ушла к этому чудаку-неудачнику, к - смешно сказать - инженеру. Вот что тебя злит, и не строй тут из себя отчаянного ревнивца. Да если бы я ушла к твоему начальнику, ты бы немного, конечно, поскучал, но потом сказал бы: все-таки она умная женщина, все же я толк в женщинах знаю. И еще бы в гости к нам приходил и дефицитные подарки к празднику презентовал. Да, мои любимые духи Le Lilas приносил бы. А?!
Ты сошла с ума, - Разгледяев взмок и от жары и от неприятного разговора. - Вы помешались со своим инженером, я таким языком говорить не могу.
- Чем же он тебе не угоден? Я еще и в подробностях могу описать, чьобы никаких сомнений не осатлось на этот счет. А на вашем языке я больше говорить не хочу, не могу и не буду. Вы же все там пачкуны, прихлебатели, зубрилы; выдумали себе игру, так и играйте сами и не заставляйте нормальных людей всем этим восторгаться. Что вы их тянете, дергаете? О, вам скучно друг другу в ваши сытые рожи постоянно глядеть, вам изредка хочется чего-нибудь свеженького, да покрасивее, поостроумнее, дабы возвысить вашу серость над серостью, мол, глядите, безумцы, и истина с нами, потому что даже истина похожа на продажную девку. Но нет с вами любви и не будет, хорошие женщины вас не любят, пусть даже хоть и спят с вами.
- Мы, конечно, серость, - усмехнулся Разгледяев, - а вы гении, особенно твой инженер.
- Да, ты прав, не гений он, - теперь уже спокойно говорила Елена, но не потому, что не достоин, а потому, что гениев нет вообще. Не усмехайся, Разгледяев, гении, вожди, творцы - это ваши изобретения; вот и все, что вы смогли изобрести своими паршивыми мозгами и своей нечистой совестью. Вы для того придумали гениев, чтоб себя за людей выдать! Иначе всем откроется ваше скудоумие. Запомни, Разгледяев, нет гениев, но есть нормальные люди, и они меж собою не стремятся возвыситься или возвысить, но, впрочем, тебе этого уже не понять. - Елена приумолкла на секеунду, а после, словно спохватившись, воскликнула: - А ведь я поняла, почему ты пришел! Я догадалась зачем с разводом тянешь. Я сейчас скажу почему, и если это правда, то сейчас же ты уйдешь, немедленно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15
Посвящение
Ровно в шесть Толя обреченно позвонил в квартиру соседки инженера Богданова. Еще никогда в жизни Ермолаев не производил такого сильного впечатления на окружающих. Эффект был безусловный. В широко раскрытых глазах хозяйки наряду с глуповатым извиняющимся Толиным лицом, обрамленным неяркими контурами лестничной клетки, отразилось самое что ни на есть неподдельное восхищение.
- Вы пришли? - вскрикнула Елена и зажала рукой рот.
Толя виновато пожал плечами.
- Вот это фрукт! - все-таки не выдержала Елена, приглашая гостя войти. - Ну, идите же. - Его слегка подтолкнули, и он деревянной походкой протопал в комнату. - Эй, постойте же, - его окликнула хозяйка, - может, разденетесь все-таки? Ну какой же вы смешной!
Толя опять вернулся в прихожую, позволил с себя снять пальто, разулся и влез в вовремя подставленные тапочки.
- Пойдемте, - Елена взяла его за руку, отвела в гостиную и усадила в мягкое кресло.
- А где... - начал Толя, оглядываясь по сторонам.
По сторонам было по-семейному уютно.
- Мой муж? - докончила Елена. - Коля все перепутал, муж придет в семь, а не в шесть. Но вы-то какой? Не ожидала, честно скажу, не думала, что придете. - Елена поправила серебрянную стрекозу наскоро заколотую в пышных волосах. - Ох, молодец, Анатолий, ведь вас Анатолием зовут? - Толя мотнул головой. - Боже, какая прелесть, какой экземпляр, а стеснительный какой! Прелесть, прелесть, прелесть. Нет, не думайте, я не каждому такое говорю, не каждый ведь так сподобится. Ой, что за слова у меня лезут, - она положила руку на грудь. - Вы ведь мне не понравились вчера. Ох, думаю, крысенок научный, такой, думаю, бумажный червячок. А вы вот какой, пришли совершенно незнакомому человеку помочь, будете теперь меня охранять. Нет, все-таки Коля удивительно чувствует людей. Говорит мне: придет, обязательно придет. Я даже с ним поспорила, коньяк проиграла. Французский, Разгледяев из Парижа привез летом. Вам проиграла. Мы так и договорились: если придете, то я вас коньяком угощать буду. А что, и буду, - Елена достала из бара нераспечатанную бутылку роскошного "Наполеона" и хрустальные рюмки. Потом она умело раскрыла бутылку, принесла лимон, разлила и подала гостю.
- Ну что, за вас? Давайте выпьем.
Они чокнулись и Толя залпом опустошил рюмку. Елена, заметив это, сказала:
- Браво, к чему эти западные штучки, - и последовала Толиному примеру.
Рюмка коньяка пришлась гостю весьма кстати. Но для полной кристаллизации хорошо было бы еще одну. Словно угадав его мысли, Елена налила еще. И со словами "есть все-таки польза от Разгледяева" они чокнулись и повторили ритуал.
- Разгледяев - это кто? - вдруг спросил Толя.
- Муж.
Толя поперхнулся лимонной долькой. Елена, смеясь, принялась стучать ему по спине.
- Ну, муж, ну что же, не пропадать же продукту, - объяснила она сквозь смех.
"Бред какой-то", - подумал Толя и, расслабляясь, откинулся на спинку кресла.
- Коньяк отличный, душу согревает, почти как водка. Правда? - спросила Елена. На ее щеках появился легкий румянец. - Ну, что вы, защитник мой, молчите? Не волнуйтесь, мой муж очень интеллигентный человек, все будет в лучшем виде. Драться вам не придется, может, так, слегка постреляете друг дружку да и разойдетесь. Вон у меня и ружье есть, охотничье, так что не волнуйтесь.
- Двустволка? - спросил Толя.
- Что? А, ружье. Да, два таких огромных жерла, - она развела ладони, показывая размеры стволов. - Ой, опять я вас пугаю. А следовало бы честно признаться: ваш приход - это выдумка Коли. Он все переживает за меня, а я совершенно спокойна, только Разгледяева видеть не хочу. Не знаю, как я докатилась до такой жизни... Вы уж не уходите теперь, - попросила хозяйка, - может быть, так лучше будет. Я его послушаю и даже ничего говорить не буду, и спорить не буду. Давайте еще коньячку, а, для храбрости?
- Нет, спасибо, - отказался Толя, - пока не хочу.
- Ну ладно, выпьем еще. Анатолий, сколько вам лет?
- Двадцать четыре.
- Да-а, - удивленно протянула она, - так вы старше меня, а с виду просто студент, второкурсник. Все равно еще очень молодой. А я вот уже развожусь. Но, знаете, Анатолий, жить только начинаю сейчас, только понимать стала, что значит - жить, и от этого себя уидела. Боже, что я была! Отвратительная девчонка, как я могла с ним столько лет?! Я теперь себя ненавижу, но счастлива ужасно, что все наконец кончается. Ведь я существо конкретное, но об этом долго не знала, то есть думала, что знала. Думаете, вот бездельница какая-нибудь? О нет, я очень деловая женщина, я столько уже успела добрых дел осуществить, - Елена усмехнулась. Боже, сколько я бегала, уговаривала, заставляла, направляла. Сколько пара пускала, сколько бумаги извела. - Елена вдруг встала и, потрясая рукой, зверски завопила: - Даешь высокие показатели в труде и учебе!
Толя рефлекторно напрягся.
- Хороша кукла? И это в наше просвещенное тысячелетие! Не понимаете вы меня, Анатолий.
- Не понимаю, - честно согласился Ермолаев.
- Да уж, меня понять трудно. А все получилось совершенно неожиданно.Ведь в сущности у меня с Разгледяевым было все совершенно в норме. Я не говорю о том, что мне, глупой девчонке, сразу все досталось: по углам мы не мыкались, как многие, деньги не считали, хотя я в институте училась. Не в этом дело. Не с жиру я взбесилась, все сложнее. Просто все стало терять свой блеск, то есть блеску как раз было больше чем достаточно, и на работе, и дома - всегда шумно, весело, я же выдумщица, гостей страшно люблю. Ах, сколько их было - маститых, заслуженных, ответственных, всегда придут - руки целуют, вокруг меня вертятся, обхаживают, намекают. В общем, чего еще желать, казалось бы? Не жизнь, а сплошной хоровод с песнями под оркестр духовой, и музыка веселая такая, зажигательная, и все громче и громче, и казалось, вот-вот наступит полный апофеоз, полное счастье красивой женщины. Ан нет, внутри что-то заедать стало, как в пластинке, которую ставят по десять раз на дню, зашуршало что-то, захрипело. Но портиться все стало как-то хитро, не целиком, не разом, будто в хоре все поют чисто, в лад, а один сорвался и потянул куда-то в сторону, сначала потихоньку, еле-еле, его и не слышно было вначале. Я даже подумала: ну, попоет себе, попоет, да и утихомирится, мало ли кто срывается, хор ведь не перекричишь. Но нет, он продолжает все громче, натужнее, и вот орет уже во все горло, хрипло так, с надрывом, будто зовет за собой куда-то. Ну, думаю, кричи, кричи, меня не спутаешь, я видала крикунов, балагуров, бездельников. Хор не собьешь с правильной ноты, не может ведь один сотню заглушить. Нет, смог, чуток подбавил и воспарил так, что в галерке все рты открыли, и я рот как дурочка открыла да так и хожу теперь с открытым ртом. Сломался стройный хор, не стала я его слышать, как ни старалась. И знаю даже, почему все так, почему хор сконфузился. Меня вдруг осенило. Как это так точно все поют, нигде не сфальшивят, ведь в хоре сотня человек, такая пропасть народу, и не один не ошибется - ведь это же не естественно? И закралось у меня сомнение: может быть, они все разом врут-то, вместе с дирижером?
Толя сидел ошарашенный и подавленный. "Да она талант", - думал он.
- Заглянула я в себя, туда, где заныло, и потеряла свою ниточку. Тут Богданов и возник. Я раньше встречу его в парадном случайно, или в булочной, поздороваемся вежливо, соседи все-таки, да и забуду тут же. Будто и нету этого серенького человека. Но и то сказать, одевался он всегда как-то уныло, да и вроде возраст почтенный. А тут стала я к нему присматриваться, задумываться, чем вот это серое существо живет. На меня все мужчины обращают внимание, а этот абсолютно равнодушен. Что же у него там внутри, ведь что-то должно быть особенное, раз он не как все? И вправду - лицо умное, и глаза такие, будто он вот сию минуту придумал что-то. А то наоборот - печальный ходит некстати. Да еще все время песню какую-нибудь мычит. Именно, - Елена будто догадалась в этот момент, - я никогда не видела, чтоб человек ходил и песни мычал: грустные, если грустно, веселые, если весело. Забавно, правда?
В этот момент раздался звонок. Толя посмотрел на часы - было ровно семь.
Елена встала и решительно пошла открывать. Из прихожей послышался мужской голос: "Добрый вечер, Лена." Вместо приветствия хозяйка коротко сказала: "Проходи, если ненадолго, у меня гости". Мужской голос спросил: "Он?" Ответа не последовало.
На пороге появился высокий широкоплечий мужчина со здоровым цветом лица. На нем было зимнее пальто, в руках пыжиковая шапка, на ногах ярко-красные носки. Вслед за ним появилась Елена.
- Познакомься, это Анатолий, мой старинный друг.
Толя с достоинством кивнул головой. Мужчина пронзительно посмотрел на старинного друга и повернулся к хозяйке:
- Но я бы хотел без посторонних, может быть, пойдем в спальню или на кухню, наконец?
- Нет, Разгледяев, я буду разговаривать здесь, при нем.
- Но...
Елена махнула рукой и села в кресло с таким видом, словно никакая сила не заставит ее сдвинуться с месита.
Хорошо, Елена, ты взовлнована и... - взгляд Разгледяева упал на бутылку нокьяка, - не в себе, но я готов говорить даже в таких условиях, он кивнул в сторону Толи.
- Это очень благородно. Так ближе к делу, - поторопила Елена.
- Елена, все, что происходит - ужасная, трагическая ошибка. Я не обвиняю тебя, может быть, мы оба виноваты, наверное даже. Но я не понимаю, в чем моя вина, что я сделал не так. Объясни мне, и я обязательно найду какой-нибудь выход, и ты простишь меня, как и я простил тебя.
Елена, как показалось Толе, была совершенно спокойна.
- Но только не говори так, как раньше. Я не понимаю такого разговора. Ты говоришь о том, чего нет и никогда не было в действительности, а лишь в больном воображении этого, - Разгледяев подбирал слово, заметив, как сильно Елена сжала ручки кресел, - безответственного человека. Вот ты опять нервничаешь, но я же не прошу прямо сейчас все вернуть на прежние рельсы, я прошу просто подождать хоть полгода, хоть месяц. Поживем отдельно, подумаем, а потом решим. Но завтра... завтра ни в коем случае не нужно ничего решать. Скажи же свое слово.
- Ничего нового я тебе не скажу и, наверное, ничего нового от тебя не услышу. Вот ты назвал его безответственным человеком, а известно ли тебе, Разгледяев, что это оскорбительно мне слышать, и не только потому, что слово плохое, а потому неприятно мне тебя слушать, что ты дорогого мне человека одним словом обозначить хочешь. А известно ли тебе, слышал ли ты когда-нибудь, или читал в своих схоластических книгах о том, что нельзя человека одним словом обозначать. Нет, не слыхал ты этого, и нет этого в твоих книгах, ведь они все насквозь - солянка сборная из ярлыков. С твоими умными мозгами можно счастливо жить, но понимать жизнь нельзя, а любить и подавно...
- Но почему, зачем ты придираешься к словам? - Разгледяев завертел головой. - Ну, пусть ответственный Богданов, пусть я ошибаюсь, но давай посмотрим под другим углом зрения, - ему стало жарко, он расстегнул пальто и ослабил галстук. - Чем плохо мы жили? Вспомни, ты училась, я работал, возможно, я был не очень внимателен, ну, ты же знаешь, сколько разных обязанностей у меня. Да и книга - кстати, на прошлой неделе сдал в издательство. Это не только для меня событие. Но и ты, твой труд... Так сказать, вдохновляющее начало, оно тоже... Частичка тебя в ней...
- А вот этого вообще не надо. Только не надо, пожалуйста, меня к твоей книге примешивать. Даже если бы ты ее сжег, я бы все равно не смогла тебя уважать, потому что я думаю, что по большому счету ты сам понимаешь, какую вредную галиматью ты написал. И спешил ты ее написать, потому что знал, что найдется (или уже нашелся) другой прохвост, который учуял протухший ветер перемен и уже строчит, убирая из предыдущих изданий глаголы и существительные и подновляя прилагательные. Но я сыта по горло всем этим, и не мешай свою дряную книжку сюда. Я не хочу говорить о том, чего нельзя проверять практически, за что, по крайней мере сейчас, розог не назначат, да и никогда не назначат, потому что понять невозможно, о чем вы там пишите. Видишь, какая я стала, зачем я тебе такая зрячая, Разгледяев? Найди себе умную и играй с ней в свои игры, только учти, рога она тебе наставит, вы же все там рогатые поголовно и взаимообразно, как ты любишь выражаться. Вот, Анатолий, посмотрите на него, довел все-таки до дискуссий. - Она выпила еще рюмку коньяка не предлагая никому. - Я вам расскажу Анатолий, какой широкой души этот человек, - она зло усмехнулась. - Я и на суде завтра так и скажу: не могу я с ним жить, потому что равзвратная я девка. Запомни, - она опять повернулась к Разгледяеву, - все расскажу, если против развода будешь настаивать. Скажу, с соседом спуталась и конретно все опишу. Да, как пришла сама первая к нему ночью. - она теперь совсем отвернулась от Разгледяева, - Как-то мы с Разгледяевым разругались. Ха: разругались - это только так называется, а ругалась я одна, потомучто товарищ Разгледяев удивительно спокойный человек и никогда из себя не выходит, этакая скала гранитная, утес силы воли над безбрежной равниной моей разнузданной слабости. Его же ничего смутить не может. Вот ушел он жить к родителям, разъехались, а на следующий день - звонок в дверь. Открываю, ба -стоит на пороге. Думаю что ли мириться пришел, да рано вроде мириться. А он стоит на пороге, смотрит своими честными глазами и выдает: "извини, я по-привычке перепутал, забыл понимаешь. До свидания!" и был таков. Он забыл! Он все забыл. Ну да я напомню, как к соседу ночью ушла, я даже его прямо предупредила - сейчас вот пойду к Богданову и останусь с ним до утра. А он: "Ты это никогда не сделаешь, потому что так не делают". Что же, не делают, так я сделаю. И пошла, и позвонила в дверь, Коля открыл, смешной такой, - Елена как будто видела все это перед глазами, - смотрит на меня, ничего понять не может. А ему с места в карьер и говорю - пришла к тебе жить. Он и не понял ничего, только целовал меня, да так часто, как мальчишка...
- Елена! - едва сдерживаясь взмолился Разгледяев, - При посторонних!
- Никак заволновался? Философ ты наш, схоласт, а то что посторонние в тапочках твоих сидят и коньяк твой пьют, - это ничего?!
Толе совсем стало не посебе - сечас бы он не отказался от рюмки коньяку. А Елена продожала, все больше и больше превращаясь в хищницу.
- Да, целовал, всю меня, здесь, здесь и здесь, - она показала, где именно.
- Елена, прекрати! - сорвался Разгледяев.
- О! Не нравится тебе? Я знаю, тебе не нравится восе не то, что я тебе с кем-то изменила и при посторонних говорю. Нет, не то. Тебе именно не нравится, что я от тебя, такого умного, такого преуспевающего, к ушла к этому чудаку-неудачнику, к - смешно сказать - инженеру. Вот что тебя злит, и не строй тут из себя отчаянного ревнивца. Да если бы я ушла к твоему начальнику, ты бы немного, конечно, поскучал, но потом сказал бы: все-таки она умная женщина, все же я толк в женщинах знаю. И еще бы в гости к нам приходил и дефицитные подарки к празднику презентовал. Да, мои любимые духи Le Lilas приносил бы. А?!
Ты сошла с ума, - Разгледяев взмок и от жары и от неприятного разговора. - Вы помешались со своим инженером, я таким языком говорить не могу.
- Чем же он тебе не угоден? Я еще и в подробностях могу описать, чьобы никаких сомнений не осатлось на этот счет. А на вашем языке я больше говорить не хочу, не могу и не буду. Вы же все там пачкуны, прихлебатели, зубрилы; выдумали себе игру, так и играйте сами и не заставляйте нормальных людей всем этим восторгаться. Что вы их тянете, дергаете? О, вам скучно друг другу в ваши сытые рожи постоянно глядеть, вам изредка хочется чего-нибудь свеженького, да покрасивее, поостроумнее, дабы возвысить вашу серость над серостью, мол, глядите, безумцы, и истина с нами, потому что даже истина похожа на продажную девку. Но нет с вами любви и не будет, хорошие женщины вас не любят, пусть даже хоть и спят с вами.
- Мы, конечно, серость, - усмехнулся Разгледяев, - а вы гении, особенно твой инженер.
- Да, ты прав, не гений он, - теперь уже спокойно говорила Елена, но не потому, что не достоин, а потому, что гениев нет вообще. Не усмехайся, Разгледяев, гении, вожди, творцы - это ваши изобретения; вот и все, что вы смогли изобрести своими паршивыми мозгами и своей нечистой совестью. Вы для того придумали гениев, чтоб себя за людей выдать! Иначе всем откроется ваше скудоумие. Запомни, Разгледяев, нет гениев, но есть нормальные люди, и они меж собою не стремятся возвыситься или возвысить, но, впрочем, тебе этого уже не понять. - Елена приумолкла на секеунду, а после, словно спохватившись, воскликнула: - А ведь я поняла, почему ты пришел! Я догадалась зачем с разводом тянешь. Я сейчас скажу почему, и если это правда, то сейчас же ты уйдешь, немедленно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15