Хлумов Владимир
Графоманы
Хлумов В.
ГРАФОМАНЫ
Но вспять безумцев не поворотитьОни уже согласны заплатить Любой ценой, и жизнью бы рискнули, Чтобы не дать порвать, чтоб сохранить Волшебную невидимую нить, Которую меж ними протянули.
В.С.Высоцкий
Последние попытки
По воскресеньям Михаил Федорович Мозговой не любил отдыхать, но наоборот, плодотворно работал. Он мог просидеть целый день, не выходя из своей небольшой холостяцкой квартиры. Здесь был его кабинет, здесь он был главным администратором, здесь он был свободным человеком.
В принципе Мозговой являл собой идеал суровягинского сотрудника. В нем разумно сочетались страсть к науному исследованию и здоровое профессиональное честолюбие. Такая холодная характеристика могла унизить кого угодно, но не Михаила Федоровича. Ведь его современный статус был не следствием врожденного цинизма, а результатом многолетней мучительной борьбы.
Сознательную жизнь он начал с глубоким убеждением, что талант и работа с неизбежностью должны быть вознаграждены. Собственно, ни о каком примитивном вознаграждении не могло быть и речи. Мозговой понимал под ним, в первую очередь, самые чистые свидетельства успеха - уважение и любовь со стороны окружающих. С такими представлениями вначале докатился до несчастной неразделенной любви, а позже - до жесточайшего, унизительнейшего конфликта с университетским начальством. И тогда он одержал первую убедительную победу над собой. В один чудесный день, из вечно недовольного, замкнутого космополита, Мозговой превратился в делового и открытого члена коллектива. Зачем притворяться и строить из себя несчастного мученника, решил Миша Мозговой, если время требует людей оптимистичных, деятельных и счастливых. Единственное , о чем он теперь сожалел, так это о том, что так поздно сделал открытие, которое другие, более умные люди совершают в более ранние молодые годы.
Воспоминания о том дне перерождения часто посещали Мозгового. Так удачливый актер вспоминает первую премьеру, и сопутсвующий ей страх провала, ужас холодного равнодушия первых рядов. Аплодисментов не было, не было и цветов. Потому что спектакль поставили в новейшом духе, когда зрители и актеры творили действие совместно. Особенно запомнилось одно лицо, неприятным понимающим взглядом с кривой стандартной ухмылкой, будто намекающей: не подставляй шею, но подставляй зад. И он переминался и конфузился на ковре, еще не умея посмотреть прямо в глаза членам ответсвенной комиссии. И выйдя, он поклялся, что никогда впредь такой позор больше не повторится. Все изменилось после того дня. Жизнь стала значительно интереснее. Он, вдруг, обнаружил, как из сухих асбстрактных формул вырастает надежное земное благополучие. Ну, а что в этом плохого?
Но в последние год-два стала беспокить некая затянувшаяся пауза в его достижениях. Защитив с блеском, как говорили коллеги, диссертацию, он вдруг обнаружил явную диспрпорцию в распределении благ между сотрудниками профессора Суровягина. С какой это стати он, наиболее квалифицированный и умелый работник, находится на третьих ролях? Взять хотя бы Калябина - тугодум, зануда, десять лет обсасывает чужую идею, а получает чуть ли не в два раза больше Мозгового. Его любит профессор, а почему его не любить? Туп, исполнителен, безопасен.
- Ничего, я вас взбодрю, голубчики, - громко, так, чтобы было слышно во всех уголках комнаты, пригрозил Михаил Федорович.
Тем врменем к нему в лифте поднимался Марк Васильевич Разгледяев, человек определенных занятий, весьма строгих принципов и в то же время, как и все мы, не лишенный способности ко всякого рода стихийным душевным порывам и необдуманным поступкам. Не справедливо винить его одного в собственных бедах. Иначе, как бедой, и не назовешь то незавидное положение в котором он очутился. Поверьте, роль покинутого мужа вовсе не шла ему. Конечно, разводы - вещь распространенная в наше просвещенное время. Зная об этом, Марк Васильевич построил семейную жизнь с правильным, в целом, убеждением, что настоящий крепкий брак покоится на естественных любовных отношениях. В этом смысле образцом чистоты чувств, является любовь молодой особы в возрасте семнадцати лет. Встретив Елену в столь удачный момент, Марк Васильевич воспылал. Он тяготел к метафизике, но в то же время очень материалистично был настроен по части женской красоты. Да и в наше время, женское сердце весьма подвержено витьеватым словесным приемам. Искреннее восхищение молоденькой девчушки, незамедлило перерасти в нечто большее и началась их совместная жизнь, прервавшаяся недавно таким нелепым образом. Больше всего Разгледяева поразила та быстрота, с которой вся воспитательная работа, произведенная в течение шести лет, соврешенно пошла на смарку. Отсюда - и та нервозность в попытках восстановить попранную справедливость.
Мозговой встретил Разгледяева как старого знакомого:
- Добрый день, Марк Васильевич. Что же не предупредили, я бы приготовился...
- Ладно, без церемоний обойдемся.
- Конечно, конечно, посидим, как говорится, по-холостяцки, - немедленно согласился хозяин.
Разгледяев неласково посмотрел на Михаила Федоровича и уверенно прошел в комнату.
- Кому поручено рецезировать рукопись?
- Понимаете, все получилось не совсем так, как хотелось, ну да не важно, я вас уверяю, Калябин - просто зверь...
- Калябин? - переспросил морщась Разгледяев, - Кто такой?
- О, не извольте беспокится, апологет, профессионал! Он так и говорит, что их с профессором теория двух девяток не приемлет десятых спутников и всяких там физическмх полей.
- Плевать. Как он насчет инженера настроен?
- Стопроцентно, не сомневайтесь. Кроме того, профессор лично взъярен и не допустит, так что будьте спокойны - живого места не оставим.
- Да уж, постарайтесь, - начальственно попросил Марк Васильевич. - А кто у вас там, такой молодой из ранних?
- Ермолаев?
- Чего он под ногами путается? Может у вас мнение не сложилось?
- О, не обращайте внимания, безопасен, даже, я бы сказал, наоборот полезен. Он, знаете, мне много понарассказал, - Мозговой заметив легкую тень на лице гостя, тут же уточнил. - Нет, конечно, не в смысле выших приватных дел, в смысле облика инженера. Теперь ясно - сплошное дилетанство.
Этот интересный разговор внезапно прервался телефонным звонком Толи Ермолаева. Нервно и сумбурно он просил о встрече. Мозговой предложил поговорить завтра, но Толя отказался трагическим - завтра будет поздно. Тогда, Михаил Федорович стал говорить о вечере, но Толя, оказывается, был уже у дома и только из приличия предупреждал хозяина.
Важная встреча была скомкана. В спешке Разгледяев дал некоторые руководящие указания и, особенно, просил сразу после ученого совета, доложить о результатах. Разумеется, не могло быть и речи о каком-либо административном руководстве, просто слова Разгледяева и особенно тон, отражали крайнюю заинтересованность Марка Васильевича.
Едва исчез первый, как на квартире Мозгового появился второй посетитель.
- Как проходит операция Сирень? - с преувеличенной веселостью спросил Михаил Федорович, разглядывая взлохмаченного гостя. Толя даже не улыбнулся.
- Нужно что-то предпринимать.
- В смысле?
- Надо отменить совет.
- Каким образом да и что за нужда такая срочная? - Мозговой сделал на лице простоватое удивление.
- Нужно что-то придумать...
- Стойте, - перебил хозяин, - Давайте спокойно разберемся. Что за непридвиденые обстоятельства, расскажите по-порядку.
- По-порядку, по-порядку, - Толя досадно махнул рукой. - Тут все переплелось! Не нужен ему сейчас доклад, здесь столько поставленно... Я звонил Калябину, но он ничего не хочет знать. Они с профессором намерены сравнять инженера с землей. А если он завтра провалится, то полная катастрофа.
- Да, постойте же, вы раньше не догадывались, что он графоман? Вы что ли сомневаетесь еще?
- Не знаю, - отмахнулся Толя и после секундного колебания выложил все о вчерашней вечеринке.
Мозговой с нескрываемым интересом слушал Толин рассказ, и даже поссмеялся над дирижаблями.
- Равнодействие? Ха. - смеялся Михаил Федорович, - А звать Гоголем-Моголем? Нда, компания веселая.
Он еще посмеялся и когда Толя окончил всю историю, с каким-то ностальгическим выражением выдал:
- Если откровенно, то я где-то, по большому счету, во всей коллизии больше сочувствую инженеру. Я даже грешным делом надеюсь... - Мозговой прервался. - Я читал рукопись инженера и знаете, не все там просто, есть и мысли и формулы... Какой Калябин, там и сам профессор, я извиняюсь, вряд ли разберется. Вы мне скажите, что он, инженер - боец?
- Боец? - в недоумении переспросил Анатолий.
- Я имею виду - защищаться он сможет?
- Что проку теперь?
- Зря, зря, не все потеряно. В конце концов - что нам эгоистические интересы института, нам истина дороже, Анатолий. И не нам одним. Завтра бедет представитель из президиума, высокие интстанции!
- Из призидиума? - переспросил Анатолий, не понимая куда клонит Мозговой.
- Из самого, так что инженер еще может вполне и выкарабкаться.
- Вы думаете?
- Да я просто уверен, вы только подскажите инженеру, посмелее надо быть. В конце концов проошло время волевых решений, да я почти уверен, мы еще звание кандидата наук вашему инженеру присудим. Да-с, возможно, в нашем же институте, по следам так сказать выступления. Может быть, сам профессор руку жать будет. Извиняюсь, будет говорить, ошибались дорогой товарищ инженер, на ваш счет, извольте к нам в научные сотрудники-с, на оклад-с...
Толя подозрительно посмотрел на Мозгового.
- Вы шутите?
- Ничуть, - заверил Мозговой, изучая Толину реакцию.
Лицо Ермолаева являлось точной копией внутреннего состояния молодого человека, а Михаил Федорович привык совсем к другим лицам. То были лица в основном серьезные, внутренне дисциплинированные, знающие себе цену. Всегда спокойные, они не дергались по пустякам, при разговоре, глядели прямо в глаза, не стесняясь собеседника. Разговоры, правда, могли показаться скучными, однообразными. Но - ох, как можно было ошибиться поверхностному наблюдателю. И ошибались, кстати, в основном люди незрелые, неопытные. Мозговой с легкой внутренней улыбкой вспомнил свои более молодые годы. Ему сейчас стало стыдно за многие легкомысленные поступки из тех лет. Ведь все они в сущности были продиктованы необоснованным стремлением выделиться из общей серой, как он считал тогда, массы. Однажды, он не пожелал словно "попугай" повторять вслед за всеми "тарабарские" слова. Поразительно, но факт - слова, взятые в кавычки, были действительно его, Михаила Федоровича, словами. Он не пожелал принимать больше участия ни в каких "навязанных сверху" мероприятиях, назвал их, представьте, "формальными" и "для галочки". Он взбунтовался, но то был бунт с потупленным взором. Странно, но воспоминание о нем, посетившее Михаила Федоровича утром, нахлынуло теперь в разговоре с Ермолаевым.
Тем временем Мозговой продолжал уговаривать Толю.
- Более того, здесь не то что кандидатской, тут, может быть, государственной премией попахивает. Есть за что бороться вашему инженеру!
Мозговой улыбнулся.
- А вы уже и не обижаетесь, когда я инженера вашим называю. Я как в воду глядел, знал, придется вам инженер по душе. Так что не все потеряно, просто за истину, даже научную, приходится бороться.
- Может быть, - нерешительно сказал Толя и собрался уходить.
- С анонимкой-то разобрались? - напоследок поинтересовался хозяин.
- Черт, я и забыл про нее.
- Ну-ну, не огорчайтесь, - Мозговой не стал больше задерживать гостя. - Все выяснится рано или поздно, как говорит наш дорогой Петр Семенович, все происходит в свое время или немного позже.
Мытарства научной истины
В понедельник, в десять утра инженер Богданов вошел в институт. Катерина Ивановна, предупрежденная заранее, сочувственно встретила докладчика. Она поинтересовалась здоровьем, обратив внимание на болезненный вид и отметила спутницу, назвав ее "доченькой".
В большом интститутском конференц-зале уже собрался народ. Здесь были люди, специально приглашенные Виталием Витильевичем Калябиным по суровягинскому списку, были люди, пришедшие и по своим причинам, например, представитель из академии, были и люди просто праздные, обычные научные сотрудники, охочие до разных скандалов, зрелищ и диспутов.
Когда вослед за инженером появилась Елена по залу пронесся гулкий восхищеный ропот. Сам инженер принес черный тубус и, словно иллюзионист, принялся извлекать из него множество листов ватмана испещренных графиками, таблицами и формулами.
Покончив с плакатами, Богданов повернулся к залу и не зная, что делать дальше, застыл в напреженной позе. Наконец появился профессор в сопровождении ближайших помошников: Калябина, Лидии Ураловой, Мозгового. Прооцессию заключал Толя Ермолаев, который вдруг отстал и уселся позади. Он кивком головы ответил на приветствие Елены и принялся разглядывать инженера, пытаясь предугадать развязку мероприятия. Инженер, впрочем, совсем успокоился и готов был приступить.
На сцену вышла Лидия Уралова и объявила повестку. Первым номером стояло выступление инженера. Богданов слегка побледнел и начал было говорить прямо с того места где стоял, но профессор Суровягин, пригласил докладчика на трибуну. Инженер извинился, и повторил снова:
- Уважаемые товарищи!
Толя затаил дыхание, напрягся, весь внутри скукожился, будто не инженер, а он, сам делал доклад. Через некоторое время он обнаружил, что смотрит уже на Елену. Хранитильница тайного списка вся была поглощена инженером. Господи, что она может понимать, думал Анатолий.
Когда инженер приступил к обоснованию своей теории по залу пополз насмешливый шумок.
- Эка хватил, - донеслось из первых рядов. Да и Толя был в недоумении. Богданова понесло. Рухнул порядок вещей, весь зал вослед за докладчиком, казалось, попал в зоопарк, где все перепуталось: хишники и травоядные сидели в перемежку. Возникала идиотская модель природы, в которой, нессомненно, все это существует, но не в таком же беспринципном виде. Инженер все более и более горячился. Он, покинул трибуну, метался туда и обратно по сцене, размахивая указкой, словно шпагой. Он призывал слушателей посмотреть на старые факты под новым углом, взывал к физической интуиции, наконец обратился к здравому смыслу, на что публика ответила гробовым молчанием. Шушуканье прекратилось, все затаились ожидая финального аккорда и он незамедлительно последовал предсказанием десятого спутника Сатурна. Инженер замолк, глядя в зал с сознанием честно выполненного долга. Елена облегченно вздохнула и посмотрела на Толю, мол, знай наших.
Следую демократическому обычаю, профессор Суровягин предложил задавать вопросы. Но вопросов никто не задавал, и пришлось объявить свободную дискуссию. Для затравки выступил Виталий Витальевич Калябин. В пространной манере он дал суровую отповедь попытке инженера навести тень на ясную и правдивую картину мироздания, а само выступление назвал вредным и лженаучным. Он привел многочисленные примеры, опровергающие ошибочные посылки и изначальные мотивы, а в заключение зачитал длинный список опечаток и грамматических несоответсвий, найденных при тщательном изучении рукописи.
Елена возмущенно качала головой, будто внутри у нее все кипело и бурлило. Толя, облокотился на спинку переднего кресла, бессильно положил голову и закрыл глаза. Ему было стыдно. Потом последовало еще пару, порицающих инженера, отзывов, и наконец на сцену вышел сам профессор Суровягин. "Мы, - говорил он, - научная общественность, должны всячески приветствовать в нашем народе стремление к решению самых сложных фундаментальных проблем". Он похвалил инженера за энтузиазм и упорство и сказал, что "отсутвие должного уровня профессионализма не может служить укором нашим Кулибиным, Кибальчичам и Яблочковым. Это их беда, а не вина, а вина - наша" и призвал зал нести знания в народ. В зале зашумели, мол, хватит тянуть кота за хвост, пора кончать, и т.д. Елена же подошла к Толе:
- Что же ты? Скажи хоть что-нибудь путное. Ведь это же заговор!
- Я ничего не могу сказать, - Ермолаев потупил глаза.
- Ты, ты... - она унизительно махнула рукой и отвернулась.
Потом предоставили слово для ответа докладчику, но тот не брал слова. Зрители стали приставать, пытаясь разглядеть, что же там происходит. Особенно заволновался Мозговой. Он подбежал к инженеру, подергал за плечо. Тот резко встал, повернулся к залу и Толя вспомнил их первую встречу на вахте.
- Извините, - виновато улыбнулся докладчик и как слепой вышел из зала. За ним, со слезами на глазах выбежала Елена.
На выходе Толю нагнал Мозговой.
- Хлюпик ваш инженер, хлюпик! Он, наверно, думал - оркестр духовой пришлют и цветами забросают, а потом еще на руках вынесут?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15