Без всякого сомнения, вас передадут Пятой службе, а когда дело доходит до выбивания информации, они пользуются допотопными методами. Представьте себе – они до сих пор верят во всемогущество электричества, особенно если его подключить к тем или иным органам несчастной жертвы.
– А вы? – перебил Девиль. – Что предлагаете вы?
– Смерть, конечно, – жизнерадостно ответил Фергюсон. – Что-нибудь придумаем. Всегда хороши автомобильные аварии, особенно когда они сопровождаются пожаром.
После этого опознание трупа возможно только по уцелевшим предметам личного пользования.
– А потом?
– Мирная, спокойная жизнь в безвестности. Пластическая хирургия сейчас творит чудеса.
– А в обмен – определенная информация?
Фергюсон налил себе еще виски и присел на край стола.
– В сорок третьем году я сотрудничал с французским Сопротивлением. Меня выдали, и я оказался в лапах парижского гестапо, в их штаб-квартире на Рю де Соссе, на задворках Министерства внутренних дел. Тогда они пользовались обрезками резиновых шлангов. Чрезвычайно неприятно.
– Вы бежали?
– Из поезда на пути в концлагерь. Впрочем, это давняя история. – Бригадир снова выглянул в окно. – Тогда все казалось гораздо проще. Мы знали, кто друг, а кто враг, знали, за что боремся. Теперь же… – После долгого молчания он бросил, не оборачиваясь: – Конечно, всегда остается ампула с цианистым калием.
– Значит, вы даете мне право выбора?
– Честная игра в крови у англичан.
Фергюсон обернулся и увидел, что Девиль держит на протянутой ладони маленькую черную ампулу.
– Пожалуй, я ей не воспользуюсь.
– Замечательно. – Фергюсон с опаской взял ее. – Противная штука. – Он бросил ампулу на паркет и раздавил ногой.
– А что теперь? – спросил Девиль.
– Полагаю, немного хорошей музыки нам не повредит. Вы наверняка останетесь довольны. Я слышал, что сегодня в Алберт-Холл Джон Микали исполняет Рахманинова. Нельзя упускать такой случай.
– Без сомнения. – Девиль натянул темный плащ, снял с вешалки у дверей черную шляпу и взял трость с серебряным набалдашником.
– Еще одно, – остановил его Фергюсон. – Удовлетворите мое любопытство. КГБ или ГРУ?
– ГРУ, – ответил Девиль. – Полковник Николай Ашимов.
В его устах собственное имя прозвучало непривычно, как чужое. Фергюсон улыбнулся.
– Так я и думал. Я говорил Моргану, что для агента КГБ вы слишком изящно работали. Ну что ж, пошли?
* * *
Именно в этот момент Кэтрин Рили, медленно двигавшаяся по запруженному машинами и залитому дождем шоссе, вдруг резко свернула в боковую улочку и остановилась.
Она выключила мотор и некоторое время сидела неподвижно, слушая, как гулко бьется сердце, и крепко сжимая руль. Наконец из ее груди вырвался глубокий вздох. Во всем мире теперь осталось только одно место, где ей хотелось сейчас находиться, и называлось оно отнюдь не Кембридж.
Кэт завела двигатель, доехала до конца улицы и повернула к центру Лондона.
15
За кулисами Алберт-Холл, в „Зеленой комнате", Микали поправил перед зеркалом черный галстук-бабочку, открыл несессер, достал из-под двойного дна кобуру с „ческой", которую укрепил у пояса на спине, и только после этого облачился в элегантный черный фрак с белой гвоздикой в петлице.
На сцене оркестр исполнял заключительные аккорды гайдновской симфонии ре мажор, известной любителям музыки всего мира под названием „Часы".
Распахнув дверь, он вышел в коридор. Администратор стоял в конце наклонного прохода, ведущего к сцене. Микали сделал несколько шагов вперед, и его взору открылся Преви за дирижерским пультом, а за ним, слева от сцены, ложа, которую он оставил для Кэтрин Рили. Ни ее, ни Девиля там не было.
С чувством глубокого разочарования он вернулся в „Зеленую комнату", нашел монету и из автомата на стене позвонил в свою квартиру. Целую минуту он слушал гудки, затем повесил трубку и набрал номер еще раз, также безуспешно.
– Ну, давай же, Кэтрин, – тихо пробормотал он. – Куда ты подевалась?
Дверь открылась, в комнату заглянул администратор.
– Осталось десять минут, мистер Микали. Ну и народу сегодня, доложу я вам.
Микали широко улыбнулся.
– Я сгораю от нетерпения.
– Чашечку чая, сэр?
– Вы же знаете, Брайт, чай – моя единственная слабость.
Администратор вышел. Микали закурил и принялся расхаживать взад и вперед по комнате, яростно затягиваясь сигаретой. Затем он резко остановился, загасил сигарету, сел за старое пианино, размял пальцы и принялся разыгрывать гаммы.
Единственное, что привлекало внимание водителя полицейской машины, припаркованой напротив квартиры Моргана, к подъехавшему небольшому фургончику, так это цвет. Ярко-желтый. „Фирма „Цветочная корзина". Составление букетов. Круглосуточная доставка".
Шофер в матерчатой кепке и толстом непромокаемом плаще того же цвета, что и фургон, поднял воротник, достал из машины большой букет в подарочной упаковке, взбежал по ступеням и исчез в подъезде.
Открыв дверь, Морган увидел пышный букет, а затем человека в желтом плаще, который в мгновение ока проскользнул мимо него в квартиру. Когда он запер дверь и обернулся, то обнаружил, что незнакомец уже снял кепку, оказавшись очень привлекательной молодой девушкой.
– И кто же вы такая? – поинтересовался он, глядя, как девушка расстегивает пуговицы плаща.
– Эми Келсо, полковник. Со времени нашей последней встречи я немного подросла, но сейчас у нас нет времени на разговоры. Пожалуйста, надевайте плащ и кепку. У входа стоит желтый фургончик. Садитесь в него и езжайте на Парк-стрит. Там вас ждет отец в белом „форде-кортина".
– А как же ты? – спросил Морган, натягивая плащ.
– Оставьте фургон на Парк-стрит. Через пять минут я его заберу. Ну, скорее же, полковник!
После небольшого колебания Морган надел кепку, взял сумку и шагнул к двери.
– Поднимите воротник.
Дверь за ним захлопнулась. Под толстым плащом на девушке был легкий нарядный плащик. Распустив заколотые на голове волосы, она расчесала густые рассыпавшиеся по плечам пряди.
Через пару минут после того, как фургончик уехал, из подъезда вышла Эми Келсо. Несколько секунд она в задумчивости смотрела на дождь, затем спустилась по ступенькам и, быстрым шагом завернув за угол, скрылась из виду.
Водитель полицейской машины с нескрываемым восхищением проводил ее глазами. Его восхищение было бы гораздо меньшим, если бы он мог видеть, как на Парк-стрит она села за руль желтого фургончика и включила мотор.
Когда запыхавшаяся Кэтрин Рили вбежала в фойе Алберт-Холл, первым ей бросился в глаза Гарри Бейкер. Он тоже увидел девушку, прервал разговор с двумя полицейскими и в несколько шагов догнал ее перед окошками кассы.
– Что случилось, доктор?
– Для меня отложен билет.
Детектив покачал головой, подхватил Кэтрин под локоть и решительно вывел на улицу. На небольшой стоянке для служебных машин притулился неприметный фургон, в котором расположился штаб операции. Рядом припарковалась машина Фергюсона. На заднем ее сиденье сидел сам бригадир в обществе Девиля.
Увидев Бейкера и Кэтрин Рили, Фергюсон вышел наружу.
– Вы же хотели ехать в Кембридж.
– Передумала, – ответила девушка. – Мне захотелось еще раз послушать игру.
– И только? Никаких дурацких намерений?..
– Каких намерений, бригадир? Предупредить его? И куда он, интересно, денется?
– Тоже верно, – кивнул тот.
Кэтрин глянула поверх его плеча на француза.
– И вы тоже, мсье Девиль?
– Похоже, что так, мадемуазель. Кэтрин снова обернулась к Фергюсону:
– Могу я теперь идти?
– Да, конечно. Уж кто-кто, а вы точно заслужили право присутствовать на последнем акте пьесы. – Когда доктор Рили скрылась за дверьми концертного зала, Фергюсон склонился над окошком машины. – Он вот-вот начнется. Хотите пойти послушать, мэтр?
– Не особенно, бригадир, – покачал головой Девиль. – Видите ли, как ни странно это может показаться в сложившихся обстоятельствах, но фортепиано никогда не относилось к числу моих любимых инструментов.
В „Зеленой комнате" Микали поправлял галстук перед зеркалом. Преви дожидался его у двери. В комнату вновь заглянул администратор.
– Пора, джентльмены.
Преви улыбнулся и протянул Микали руку.
– Удачи, Джон.
Тот широко развел руки в стороны.
– Удача – пустое слово. Для великого Микали нет ничего невозможного.
Алберт-Холл ломился от публики. Помимо лож и балконов, около полутора тысяч зрителей толпились на галерке и на пространстве перед сценой. Большинство из них составляла молодежь, одетая, по старой традиции заключительного дня фестиваля, в самое лучшее.
Когда Преви, а за ним Микали вышли на сцену, их встретил рев такой оглушительной силы, какого Микали еще никогда в жизни не слышал. Кровь быстрее побежала у него по жилам. Возбуждение стало нестерпимым.
Он беспрестанно раскланивался. Преви смеялся и тоже аплодировал. Микали перевел взгляд на ложу рядом со сценой и увидел Кэтрин Рили. Он проложил себе путь через оркестр, вынул из петлицы гвоздику и бросил ей.
Кэт поймала цветок на лету и, не выпуская его из рук, ответила музыканту долгим задумчивым взглядом. Потом поцеловала гвоздику и кинула ее назад. Микали снова укрепил цветок в петлице и послал девушке воздушный поцелуй. Публика взревела от восторга, когда он вернулся к роялю и положил руки на клавиши.
В зале воцарилась мертвая тишина. Преви, верный своей привычке, встал совсем близко от рояля. Он полуобернулся к Микали, став вдруг очень серьезным. Повинуясь взмаху палочки, оркестр взял первые ноты. Из-под пальцев Микали полилась божественная музыка.
Келсо свернул на Принс-Консорт-роуд и притормозил у бордюра. Не выключая двигателя, он повернулся к Моргану.
– Что еще я могу для вас сделать, полковник?
– Лучшее для тебя – забыть, что ты вообще меня когда-нибудь видел.
– Договорились.
Морган, одетый в привезенные старшим сержантом старую шинель и твидовую кепку, вышел из машины и склонился над окном.
– Спасибо, Джок. А теперь убирайся, и подальше.
„Кортина" уехала. Морган поднял воротник шинели и направился к служебному входу. У статуи принца-консорта он остановился и огляделся вокруг. У крыльца стояли три полицейских в форме. У остальных дверей также расположилось по меньшей мере по одному полисмену. Всюду, куда ни падал его взгляд, он видел блестевшие под дождем форменные шлемы.
Вдруг из-за угла появился грузовик и затормозил у служебного входа. На его борту красовалась фамилия одного из лучших в Лондоне пивоваров. Три или четыре грузчика в плащах и капюшонах начали доставать из машины ящики с пивом под бдительным оком полицейских.
Морган метнулся через дорогу и замер в тени, отбрасываемой грузовиком, дожидаясь подходящего момента. Два молодых полисмена со смехом повернулись друг к другу. Грузчик с ящиком скрылся за поворотом. Не колеблясь ни секунды, Морган обогнул грузовик, подхватил следующий ящик и, водрузив его на плечо, устремился к двери.
Полицейские громко рассмеялись чему-то, но они уже остались позади. Оставив слева будочку вахтера, Морган свернул в коридор, следуя за впереди идущим грузчиком, который явно направлялся в один из баров концертного зала.
Приоткрытая дверь справа выходила на лестницу. Морган скользнул в нее, поставил ящик в темном уголке и оказался в одном из характерных для Алберт-Холл длинных извилистых коридоров. На противоположной двери виднелась табличка с надписью „Выход". Он открыл ее, переступил порог и оказался в начале прохода, упиравшегося в сцену. И его глазам наконец предстал Джон Микали.
Близился финал. Микали разминал пальцы в ожидании, пока оркестр исполнял главную тему. Он всей грудью втягивал воздух, готовясь к тому огромному физическому напряжению, которого требует от музыканта заключительная часть концерта.
Он, не отрываясь, смотрел на дирижера, дожидаясь сигнала, и вдруг за плечом Преви увидел, как в дальнем конце зала приоткрылась дверь и в проеме возникла фигура Моргана.
Потрясение было настолько велико, что на миг он замер, словно обратись в камень. Кэтрин Рили, не сводившая с него внимательных глаз, проследила направление его взгляда, но к тому моменту Морган уже шагнул назад и прикрыл за собой дверь.
„Боже, – подумал Микали. – Он жив. Ухитрился выжить, скотина, и вот теперь пришел за мной". В голове его промелькнула строчка из японского стихотворения: „Никто так не одинок, как самурай. Возможно, только тигр в гуще джунглей".
Он не испугался, напротив – преисполнился злобной радости и какого-то странного восторга. Преви резко кивнул, и Микали, как солдат в атаку, бросился в финал концерта, который, при всем богатстве своего репертуара, любил больше всего. Никогда в жизни он не играл так великолепно.
Когда отзвучали последние аккорды, зал сотрясся от аплодисментов такой силы, каких ему ни разу еще не доводилось слышать за всю карьеру музыканта. Рукоплескали все. Оркестр, Преви, публика. Зрители с протянутыми руками устремились к сцене.
Он глянул в ложу. Кэтрин Рили стояла, вцепившись в перила и не отводя от него потрясенного взгляда. И тут Преви подхватил Джона под локоть и увлек за кулисы.
У порога „Зеленой комнаты" стоял администратор с двумя бокалами шампанского в руках.
– В жизни не слышал ничего подобного, – объявил он, в то время как зрители принялись скандировать имя пианиста.
Микали отпил шампанского и с легкой усмешкой спросил:
– Я хорошо играл, маэстро, или только местами?
Преви, сам немало взволнованный, поднял бокал.
– Друг мой, в жизни время от времени случаются великие мгновения. Сегодня, бесспорно, был один из них. Примите мою глубочайшую признательность.
Микали улыбнулся, отпил шампанского и бросил взгляд через плечо туда, где смыкались два коридора. Где-то там в лабиринте огромного здания, скрывался Морган. Возможно даже, он притаился вон в том темном углу.
Тогда, на вилле, он сказал, что хочет рассчитаться с Микали лично. Не было оснований полагать, что он изменил свое намерение. В конце концов с тех пор ничего не изменилось.
Зал шумел все требовательнее.
– Пошли, Джон, – сказал Преви. – Если мы не вернемся, они полезут на сцену.
Когда они снова возникли в свете юпитеров, зрители принялись выкрикивать имя пианиста и на сцену обрушился поток цветов, студенческих шарфов и шляп. Зал аплодировал стоя, преисполненный благодарности за соучастие в великом событии.
Джон с улыбкой раскланялся, помахал публике, послал Кэтрин Рили воздушный поцелуй. Но его ни на миг не покидала одна-единственная мысль: уйти со сцены можно только через коридор, в конце которого ждет Морган – наверняка ждет.
И вдруг его осенило. Он повернулся, пожал руку первой скрипке и, сделав несколько шагов, оказался на краю сцены. Под ним, на глубине четырех метров, шел проход между креслами, ведущий в главное фойе.
Микали наклонился вперед и, обращаясь к ближайшим к нему зрителям, воскликнул: – Вы прекрасны! Никакие слова не в силах описать моих чувств. Я больше не в силах справляться с волнением.
Он поставил ногу на край сцены и – провалился. В зале раздались вскрики, тут же сменившиеся громовым хохотом. Микали удачно приземлился. Хлопнула дверь, и он исчез.
Теперь хохотали и аплодировали все, даже оркестранты, ибо за всю историю Королевского Алберт-Холла никогда еще ведущий исполнитель не покидал сцену столь необычным образом.
В фойе никого не было, но с минуты на минуту в него хлынет народ, направляясь в буфеты в перерыве между отделениями. Он свернул в третью по счету дверь и выбежал на лестницу, ведущую к запасному выходу. У ее подножья Гарри Бейкер разговаривал с двумя полицейскими. Микали сразу же узнал его и, развернувшись, взбежал вверх по ступенькам.
Неужели он ошибся, и Морган все-таки поступил разумно? Микали помчался по все еще пустому коридору в направлении служебного входа. У последнего поворота он притормозил и осторожно выглянул из-за угла. Под дождем стояли двое полицейских – никогда за все время его выступлений в Алберт-Холл он не был свидетелем ничего подобного.
Увиденного оказалось достаточно. То самое шестое чувство, что так долго оберегало Микали, подсказало ему, что опасность чрезмерно велика. Он повернулся и поспешно зашагал назад – элегантный человек в черном фраке и белой бабочке, странно выглядевший в пустынном коридоре. Внезапно из-за угла возник Андре Преви и сопровождении толпы разодетых в пух и прах людей, моментально окруживших пианиста.
– Чего вы добивались? Хотели сломать себе шею? – спросил Преви, пробившись сквозь восторженных почитателей. – Неслыханный способ прощания с публикой – даже для последнего дня фестиваля.
– Я только надеялся внести свой скромный вклад в формирование новых традиций, – отшутился Микали.
– Ну, хорошо. Вас, между прочим, уже давно ждут в приемной принца-консорта. Герцогиня Кентская, посол Греции, премьер-министр.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23
– А вы? – перебил Девиль. – Что предлагаете вы?
– Смерть, конечно, – жизнерадостно ответил Фергюсон. – Что-нибудь придумаем. Всегда хороши автомобильные аварии, особенно когда они сопровождаются пожаром.
После этого опознание трупа возможно только по уцелевшим предметам личного пользования.
– А потом?
– Мирная, спокойная жизнь в безвестности. Пластическая хирургия сейчас творит чудеса.
– А в обмен – определенная информация?
Фергюсон налил себе еще виски и присел на край стола.
– В сорок третьем году я сотрудничал с французским Сопротивлением. Меня выдали, и я оказался в лапах парижского гестапо, в их штаб-квартире на Рю де Соссе, на задворках Министерства внутренних дел. Тогда они пользовались обрезками резиновых шлангов. Чрезвычайно неприятно.
– Вы бежали?
– Из поезда на пути в концлагерь. Впрочем, это давняя история. – Бригадир снова выглянул в окно. – Тогда все казалось гораздо проще. Мы знали, кто друг, а кто враг, знали, за что боремся. Теперь же… – После долгого молчания он бросил, не оборачиваясь: – Конечно, всегда остается ампула с цианистым калием.
– Значит, вы даете мне право выбора?
– Честная игра в крови у англичан.
Фергюсон обернулся и увидел, что Девиль держит на протянутой ладони маленькую черную ампулу.
– Пожалуй, я ей не воспользуюсь.
– Замечательно. – Фергюсон с опаской взял ее. – Противная штука. – Он бросил ампулу на паркет и раздавил ногой.
– А что теперь? – спросил Девиль.
– Полагаю, немного хорошей музыки нам не повредит. Вы наверняка останетесь довольны. Я слышал, что сегодня в Алберт-Холл Джон Микали исполняет Рахманинова. Нельзя упускать такой случай.
– Без сомнения. – Девиль натянул темный плащ, снял с вешалки у дверей черную шляпу и взял трость с серебряным набалдашником.
– Еще одно, – остановил его Фергюсон. – Удовлетворите мое любопытство. КГБ или ГРУ?
– ГРУ, – ответил Девиль. – Полковник Николай Ашимов.
В его устах собственное имя прозвучало непривычно, как чужое. Фергюсон улыбнулся.
– Так я и думал. Я говорил Моргану, что для агента КГБ вы слишком изящно работали. Ну что ж, пошли?
* * *
Именно в этот момент Кэтрин Рили, медленно двигавшаяся по запруженному машинами и залитому дождем шоссе, вдруг резко свернула в боковую улочку и остановилась.
Она выключила мотор и некоторое время сидела неподвижно, слушая, как гулко бьется сердце, и крепко сжимая руль. Наконец из ее груди вырвался глубокий вздох. Во всем мире теперь осталось только одно место, где ей хотелось сейчас находиться, и называлось оно отнюдь не Кембридж.
Кэт завела двигатель, доехала до конца улицы и повернула к центру Лондона.
15
За кулисами Алберт-Холл, в „Зеленой комнате", Микали поправил перед зеркалом черный галстук-бабочку, открыл несессер, достал из-под двойного дна кобуру с „ческой", которую укрепил у пояса на спине, и только после этого облачился в элегантный черный фрак с белой гвоздикой в петлице.
На сцене оркестр исполнял заключительные аккорды гайдновской симфонии ре мажор, известной любителям музыки всего мира под названием „Часы".
Распахнув дверь, он вышел в коридор. Администратор стоял в конце наклонного прохода, ведущего к сцене. Микали сделал несколько шагов вперед, и его взору открылся Преви за дирижерским пультом, а за ним, слева от сцены, ложа, которую он оставил для Кэтрин Рили. Ни ее, ни Девиля там не было.
С чувством глубокого разочарования он вернулся в „Зеленую комнату", нашел монету и из автомата на стене позвонил в свою квартиру. Целую минуту он слушал гудки, затем повесил трубку и набрал номер еще раз, также безуспешно.
– Ну, давай же, Кэтрин, – тихо пробормотал он. – Куда ты подевалась?
Дверь открылась, в комнату заглянул администратор.
– Осталось десять минут, мистер Микали. Ну и народу сегодня, доложу я вам.
Микали широко улыбнулся.
– Я сгораю от нетерпения.
– Чашечку чая, сэр?
– Вы же знаете, Брайт, чай – моя единственная слабость.
Администратор вышел. Микали закурил и принялся расхаживать взад и вперед по комнате, яростно затягиваясь сигаретой. Затем он резко остановился, загасил сигарету, сел за старое пианино, размял пальцы и принялся разыгрывать гаммы.
Единственное, что привлекало внимание водителя полицейской машины, припаркованой напротив квартиры Моргана, к подъехавшему небольшому фургончику, так это цвет. Ярко-желтый. „Фирма „Цветочная корзина". Составление букетов. Круглосуточная доставка".
Шофер в матерчатой кепке и толстом непромокаемом плаще того же цвета, что и фургон, поднял воротник, достал из машины большой букет в подарочной упаковке, взбежал по ступеням и исчез в подъезде.
Открыв дверь, Морган увидел пышный букет, а затем человека в желтом плаще, который в мгновение ока проскользнул мимо него в квартиру. Когда он запер дверь и обернулся, то обнаружил, что незнакомец уже снял кепку, оказавшись очень привлекательной молодой девушкой.
– И кто же вы такая? – поинтересовался он, глядя, как девушка расстегивает пуговицы плаща.
– Эми Келсо, полковник. Со времени нашей последней встречи я немного подросла, но сейчас у нас нет времени на разговоры. Пожалуйста, надевайте плащ и кепку. У входа стоит желтый фургончик. Садитесь в него и езжайте на Парк-стрит. Там вас ждет отец в белом „форде-кортина".
– А как же ты? – спросил Морган, натягивая плащ.
– Оставьте фургон на Парк-стрит. Через пять минут я его заберу. Ну, скорее же, полковник!
После небольшого колебания Морган надел кепку, взял сумку и шагнул к двери.
– Поднимите воротник.
Дверь за ним захлопнулась. Под толстым плащом на девушке был легкий нарядный плащик. Распустив заколотые на голове волосы, она расчесала густые рассыпавшиеся по плечам пряди.
Через пару минут после того, как фургончик уехал, из подъезда вышла Эми Келсо. Несколько секунд она в задумчивости смотрела на дождь, затем спустилась по ступенькам и, быстрым шагом завернув за угол, скрылась из виду.
Водитель полицейской машины с нескрываемым восхищением проводил ее глазами. Его восхищение было бы гораздо меньшим, если бы он мог видеть, как на Парк-стрит она села за руль желтого фургончика и включила мотор.
Когда запыхавшаяся Кэтрин Рили вбежала в фойе Алберт-Холл, первым ей бросился в глаза Гарри Бейкер. Он тоже увидел девушку, прервал разговор с двумя полицейскими и в несколько шагов догнал ее перед окошками кассы.
– Что случилось, доктор?
– Для меня отложен билет.
Детектив покачал головой, подхватил Кэтрин под локоть и решительно вывел на улицу. На небольшой стоянке для служебных машин притулился неприметный фургон, в котором расположился штаб операции. Рядом припарковалась машина Фергюсона. На заднем ее сиденье сидел сам бригадир в обществе Девиля.
Увидев Бейкера и Кэтрин Рили, Фергюсон вышел наружу.
– Вы же хотели ехать в Кембридж.
– Передумала, – ответила девушка. – Мне захотелось еще раз послушать игру.
– И только? Никаких дурацких намерений?..
– Каких намерений, бригадир? Предупредить его? И куда он, интересно, денется?
– Тоже верно, – кивнул тот.
Кэтрин глянула поверх его плеча на француза.
– И вы тоже, мсье Девиль?
– Похоже, что так, мадемуазель. Кэтрин снова обернулась к Фергюсону:
– Могу я теперь идти?
– Да, конечно. Уж кто-кто, а вы точно заслужили право присутствовать на последнем акте пьесы. – Когда доктор Рили скрылась за дверьми концертного зала, Фергюсон склонился над окошком машины. – Он вот-вот начнется. Хотите пойти послушать, мэтр?
– Не особенно, бригадир, – покачал головой Девиль. – Видите ли, как ни странно это может показаться в сложившихся обстоятельствах, но фортепиано никогда не относилось к числу моих любимых инструментов.
В „Зеленой комнате" Микали поправлял галстук перед зеркалом. Преви дожидался его у двери. В комнату вновь заглянул администратор.
– Пора, джентльмены.
Преви улыбнулся и протянул Микали руку.
– Удачи, Джон.
Тот широко развел руки в стороны.
– Удача – пустое слово. Для великого Микали нет ничего невозможного.
Алберт-Холл ломился от публики. Помимо лож и балконов, около полутора тысяч зрителей толпились на галерке и на пространстве перед сценой. Большинство из них составляла молодежь, одетая, по старой традиции заключительного дня фестиваля, в самое лучшее.
Когда Преви, а за ним Микали вышли на сцену, их встретил рев такой оглушительной силы, какого Микали еще никогда в жизни не слышал. Кровь быстрее побежала у него по жилам. Возбуждение стало нестерпимым.
Он беспрестанно раскланивался. Преви смеялся и тоже аплодировал. Микали перевел взгляд на ложу рядом со сценой и увидел Кэтрин Рили. Он проложил себе путь через оркестр, вынул из петлицы гвоздику и бросил ей.
Кэт поймала цветок на лету и, не выпуская его из рук, ответила музыканту долгим задумчивым взглядом. Потом поцеловала гвоздику и кинула ее назад. Микали снова укрепил цветок в петлице и послал девушке воздушный поцелуй. Публика взревела от восторга, когда он вернулся к роялю и положил руки на клавиши.
В зале воцарилась мертвая тишина. Преви, верный своей привычке, встал совсем близко от рояля. Он полуобернулся к Микали, став вдруг очень серьезным. Повинуясь взмаху палочки, оркестр взял первые ноты. Из-под пальцев Микали полилась божественная музыка.
Келсо свернул на Принс-Консорт-роуд и притормозил у бордюра. Не выключая двигателя, он повернулся к Моргану.
– Что еще я могу для вас сделать, полковник?
– Лучшее для тебя – забыть, что ты вообще меня когда-нибудь видел.
– Договорились.
Морган, одетый в привезенные старшим сержантом старую шинель и твидовую кепку, вышел из машины и склонился над окном.
– Спасибо, Джок. А теперь убирайся, и подальше.
„Кортина" уехала. Морган поднял воротник шинели и направился к служебному входу. У статуи принца-консорта он остановился и огляделся вокруг. У крыльца стояли три полицейских в форме. У остальных дверей также расположилось по меньшей мере по одному полисмену. Всюду, куда ни падал его взгляд, он видел блестевшие под дождем форменные шлемы.
Вдруг из-за угла появился грузовик и затормозил у служебного входа. На его борту красовалась фамилия одного из лучших в Лондоне пивоваров. Три или четыре грузчика в плащах и капюшонах начали доставать из машины ящики с пивом под бдительным оком полицейских.
Морган метнулся через дорогу и замер в тени, отбрасываемой грузовиком, дожидаясь подходящего момента. Два молодых полисмена со смехом повернулись друг к другу. Грузчик с ящиком скрылся за поворотом. Не колеблясь ни секунды, Морган обогнул грузовик, подхватил следующий ящик и, водрузив его на плечо, устремился к двери.
Полицейские громко рассмеялись чему-то, но они уже остались позади. Оставив слева будочку вахтера, Морган свернул в коридор, следуя за впереди идущим грузчиком, который явно направлялся в один из баров концертного зала.
Приоткрытая дверь справа выходила на лестницу. Морган скользнул в нее, поставил ящик в темном уголке и оказался в одном из характерных для Алберт-Холл длинных извилистых коридоров. На противоположной двери виднелась табличка с надписью „Выход". Он открыл ее, переступил порог и оказался в начале прохода, упиравшегося в сцену. И его глазам наконец предстал Джон Микали.
Близился финал. Микали разминал пальцы в ожидании, пока оркестр исполнял главную тему. Он всей грудью втягивал воздух, готовясь к тому огромному физическому напряжению, которого требует от музыканта заключительная часть концерта.
Он, не отрываясь, смотрел на дирижера, дожидаясь сигнала, и вдруг за плечом Преви увидел, как в дальнем конце зала приоткрылась дверь и в проеме возникла фигура Моргана.
Потрясение было настолько велико, что на миг он замер, словно обратись в камень. Кэтрин Рили, не сводившая с него внимательных глаз, проследила направление его взгляда, но к тому моменту Морган уже шагнул назад и прикрыл за собой дверь.
„Боже, – подумал Микали. – Он жив. Ухитрился выжить, скотина, и вот теперь пришел за мной". В голове его промелькнула строчка из японского стихотворения: „Никто так не одинок, как самурай. Возможно, только тигр в гуще джунглей".
Он не испугался, напротив – преисполнился злобной радости и какого-то странного восторга. Преви резко кивнул, и Микали, как солдат в атаку, бросился в финал концерта, который, при всем богатстве своего репертуара, любил больше всего. Никогда в жизни он не играл так великолепно.
Когда отзвучали последние аккорды, зал сотрясся от аплодисментов такой силы, каких ему ни разу еще не доводилось слышать за всю карьеру музыканта. Рукоплескали все. Оркестр, Преви, публика. Зрители с протянутыми руками устремились к сцене.
Он глянул в ложу. Кэтрин Рили стояла, вцепившись в перила и не отводя от него потрясенного взгляда. И тут Преви подхватил Джона под локоть и увлек за кулисы.
У порога „Зеленой комнаты" стоял администратор с двумя бокалами шампанского в руках.
– В жизни не слышал ничего подобного, – объявил он, в то время как зрители принялись скандировать имя пианиста.
Микали отпил шампанского и с легкой усмешкой спросил:
– Я хорошо играл, маэстро, или только местами?
Преви, сам немало взволнованный, поднял бокал.
– Друг мой, в жизни время от времени случаются великие мгновения. Сегодня, бесспорно, был один из них. Примите мою глубочайшую признательность.
Микали улыбнулся, отпил шампанского и бросил взгляд через плечо туда, где смыкались два коридора. Где-то там в лабиринте огромного здания, скрывался Морган. Возможно даже, он притаился вон в том темном углу.
Тогда, на вилле, он сказал, что хочет рассчитаться с Микали лично. Не было оснований полагать, что он изменил свое намерение. В конце концов с тех пор ничего не изменилось.
Зал шумел все требовательнее.
– Пошли, Джон, – сказал Преви. – Если мы не вернемся, они полезут на сцену.
Когда они снова возникли в свете юпитеров, зрители принялись выкрикивать имя пианиста и на сцену обрушился поток цветов, студенческих шарфов и шляп. Зал аплодировал стоя, преисполненный благодарности за соучастие в великом событии.
Джон с улыбкой раскланялся, помахал публике, послал Кэтрин Рили воздушный поцелуй. Но его ни на миг не покидала одна-единственная мысль: уйти со сцены можно только через коридор, в конце которого ждет Морган – наверняка ждет.
И вдруг его осенило. Он повернулся, пожал руку первой скрипке и, сделав несколько шагов, оказался на краю сцены. Под ним, на глубине четырех метров, шел проход между креслами, ведущий в главное фойе.
Микали наклонился вперед и, обращаясь к ближайшим к нему зрителям, воскликнул: – Вы прекрасны! Никакие слова не в силах описать моих чувств. Я больше не в силах справляться с волнением.
Он поставил ногу на край сцены и – провалился. В зале раздались вскрики, тут же сменившиеся громовым хохотом. Микали удачно приземлился. Хлопнула дверь, и он исчез.
Теперь хохотали и аплодировали все, даже оркестранты, ибо за всю историю Королевского Алберт-Холла никогда еще ведущий исполнитель не покидал сцену столь необычным образом.
В фойе никого не было, но с минуты на минуту в него хлынет народ, направляясь в буфеты в перерыве между отделениями. Он свернул в третью по счету дверь и выбежал на лестницу, ведущую к запасному выходу. У ее подножья Гарри Бейкер разговаривал с двумя полицейскими. Микали сразу же узнал его и, развернувшись, взбежал вверх по ступенькам.
Неужели он ошибся, и Морган все-таки поступил разумно? Микали помчался по все еще пустому коридору в направлении служебного входа. У последнего поворота он притормозил и осторожно выглянул из-за угла. Под дождем стояли двое полицейских – никогда за все время его выступлений в Алберт-Холл он не был свидетелем ничего подобного.
Увиденного оказалось достаточно. То самое шестое чувство, что так долго оберегало Микали, подсказало ему, что опасность чрезмерно велика. Он повернулся и поспешно зашагал назад – элегантный человек в черном фраке и белой бабочке, странно выглядевший в пустынном коридоре. Внезапно из-за угла возник Андре Преви и сопровождении толпы разодетых в пух и прах людей, моментально окруживших пианиста.
– Чего вы добивались? Хотели сломать себе шею? – спросил Преви, пробившись сквозь восторженных почитателей. – Неслыханный способ прощания с публикой – даже для последнего дня фестиваля.
– Я только надеялся внести свой скромный вклад в формирование новых традиций, – отшутился Микали.
– Ну, хорошо. Вас, между прочим, уже давно ждут в приемной принца-консорта. Герцогиня Кентская, посол Греции, премьер-министр.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23