К сожалению, Фриц — единственная настоящая любовь Шейлы — подобными талантами не обладал, зато этот рыже-черный тюк лаял так громко, что его можно было услыхать за милю. Пес носился, распугивая птиц, но воды боялся ужасно, не желая даже слегка мочить лапы. Он скакал по заросшей травой тропинке, а я шел следом.
Саксы называли Фулнесс Мысом Птичьим, и птиц здесь действительно были тысячи. Я всегда любил одиночество, в особенности то, которое можно отыскать в пятидесяти милях от Лондона, и поэтому после долгих поисков набрел на это местечко. Островки, туман, волнорезы, стены, не пускавшие прилив на сушу, построенные датчанами многие века назад. Ручьи, высокая трава, меняющая цвет, словно причесываемая невидимой расческой, бульканье воды повсюду и вползающее, словно привидение в ночи, старающееся захватить беспечных врасплох, — море.
Римляне жили здесь когда-то, сакские бандиты скрывались в этих местах от норманнов, а сейчас Эллис Джексон притворялся, что он тут единственный.
На болотах осенью пурпур припорошивается солью и сливается с лавандовым морем. Чувствуется, как все вокруг гниет. Неугомонные крики птиц, с трудом поднимающихся из-за волноломов, — лето мертво, а зима пока не настала. С Северного моря налетают штормы, и ветра завывают не умолкая.
Неужели все это происходит в действительности? Неужели это все, что мне осталось? Ежедневная бутылка и Шейла Уорд для согревания постели? Чего я жду здесь, на краю вселенной?
Где-то вдалеке прозвучали выстрелы. Судя по звуку — крупный калибр. Что-то зашевелилось в глубинах сознания, и адреналин пошел в кровь — только не было в руке винтовки М-16 и вокруг не простиралась дельта Меконга. А простиралось болото, скучное болото на границе Фулнесса, в графстве Эссекс, а выстрелы раздавались с полигона Министерства обороны в Шойбернессе.
Фриц куда-то ускакал. Внезапно он появился в пятидесяти ярдах впереди, на краю рва с водой, прыгнул, переплыл на другой берег и исчез в кустах.
Я с удивлением прислушался к раздавшемуся через секунду громкому лаю — яростному, в котором я с изумлением обнаружил нотки не присущего псу страха. Раздался единственный выстрел из винтовки, и лай замолк.
С болот огромными облаками стали подниматься стаи птиц. Хлопанье крыльев заполнило воздух, а когда они улетели, то оставили после себя необычайную стылость. Неподвижность.
Я кинулся в туман, зовя собаку. Ее я обнаружил примерно через минуту — Фриц валялся поперек разбитой тропинки. Судя по всему, его пристрелили разрывной пулей, потому что от черепа практически ничего не осталось. Я ничего не понимал, потому что в этом убийстве не было ни малейшего смысла. Здесь невозможно было напороться на бандитов, людей со стороны. Министерство обороны хорошо патрулировало Фулнесс, потому что здесь находились экспериментальные полигоны. Даже местные жители, приезжая и уезжая, должны были показывать пропуска на проверочных пунктах. У меня самого был такой.
Что-то холодное коснулось моей щеки — ветерок. Послышался всплеск, и, повернувшись вправо, я увидел, как что-то задвигалось в кустах.
* * *
Регулярные армейские части Северного Вьетнама носили хаки, но вьетконговцев можно было узнать по коническим соломенным шляпам и черным пижамообразным одеждам. Большинство носило старые ружья Браунинга или винтовки М-I, которыми вооружали американские войска во второй мировой войне.
Но тот, который выступил из кустов в пятнадцати футах справа от меня, был вооружен иначе. На груди у этого вьетконговца висел новехонький АК-47, лучший из поставляемых Китаем. На мой взгляд, это лучший автомат во всем мире.
Небольшого росточка, как все они, коренастый пейзанин, вызванный сюда прямо с рисового поля. Он промок до нитки, и с полей его соломенной шляпы стекала вода. Черная куртка была простегана.
Я осторожно сделал несколько шагов назад. Крестьянин ничего не сказал, не пошевелился, просто стоял стоймя со своим «Калашниковым». И все. Сделав полоборота влево, я обнаружил его близнеца, перегораживающего пути к отступлению.
Ну, если я сошел с ума, то для этого мне потребовалось довольно много времени. Но наконец я скрючился, издал полный ужаса вой, соскочил с тропы в кусты и попал по колено в воду и туман.
Дикий лебедь встревоженно замахал крыльями в нескольких футах от меня, и я, повторно закричав, закрыл лицо руками. Но не остановился, а, выскочив из кустов поблизости к заросшей травой дамбе, побежал к морю.
Добравшись до каменной стены, я привалился к ней и стал вслушиваться, не гонятся ли за мной. Где-то позади, в болотах, птицы снимались с воды, потревоженные чьим-то появлением. Этого было достаточно: я перескочил через дамбу, упал на белый песок пляжа и рванулся что было сил, спасая свою жизнь...
* * *
Когда я ворвался в коттедж, Шейла все еще стояла перед мольбертом. Я с трудом смог дотащиться до кресла и не сел, а рухнул в него. В то же мгновение Шейла очутилась на коленях возле меня.
— Эллис! Эллис, в чем дело? Что стряслось?
Я хотел что-то сказать, но не смог, и в ее глазах появился страх. Шейла рванулась к шкафчику и вернулась со стаканом виски.
Я больше пролил, чем выпил, потому что рука моя тряслась, как при хорошей лихорадке. Дверь я не закрыл, и теперь она, скрипя, бухала под порывами налетающего ветра. Когда Шейла встала, чтобы притворить ее, послышались шаги.
Она сказала:
— Вот он, мой славный старичок, в грязище до бровей.
К креслу протопал Фриц и уткнулся носом в мою ладонь.
* * *
Всегда оставалась возможность, что это произойдет. Еще с Тай Сона. Психиатры признавали, что травма чересчур глубока. Когда Фриц принялся облизывать мою ладонь, я заплакал беспомощно, как дитя.
Шейла побледнела. Она откинула волосы мне со лба, словно я был маленьким непослушным мальчишкой, и нежно поцеловала в лоб.
— Эллис, все будет в порядке, поверь.
Телефон стоял в кухне. Я сидел, сжимая пустой стакан из-под виски, смотря в пространство, и слезы струились по сморщенному лицу. Затем услышал:
— Американское посольство? Мне бы хотелось поговорить с генералом Сен-Клером. Меня зовут Шейла Уорд. — Последовала пауза, а затем: — Макс, это ты? — И дверь закрылась.
Через две-три минуты она появилась и присела рядом с креслом.
— Макс скоро будет здесь, Эллис. Он уже выехал. Через час-полтора максимум.
Я пошел переодеться и обдумать создавшееся положение. Но в голове вертелось лишь одно: Макс скоро приедет. Черный Макс. Бригадный генерал Максуэлл Сен-Клер, награжденный медалью Славы, крестом «За боевые заслуги», Серебряной звездой, Военным орденом Анцио, за Вьетнам, герой всех мальчишек на свете. Черный Макс едет, чтобы спасти мои душу и тело, как сделал это однажды в местечке под названием Тай Сон.
Глава 2
Теплица номер один
В мозглый февральский вечер 1966 года, на второй год пребывания в Сэндхерсте, я спрыгнул с железнодорожного моста в товарняк, проезжавший внизу. Стояла мгла. Я свалился на кучу кокса, но тот приятель, что прыгнул за мной следом, оказался менее удачливым и, свалившись между двумя грузовиками, мгновенно погиб.
Конечно же, мы были пьяны, но это ничего не значило. Просто результат целой цепи глупостей, приведших к прыжку с моста. На следствии было произнесено много резких слов, и еще больше, когда меня с позором выдворяли из академии.
Мой дед, генерал-майор в отставке, тоже произнес довольно внушительную речь. Он, видите ли, всегда подозревал во мне некоего морального урода, в особенности после достопамятного события с девкой, произошедшего в четырнадцать лет, и прыжок с моста явился подтверждением его правоты.
Отец мой погиб смертью храбрых в Арнхеме во время второй мировой войны. Мать умерла двумя годами позже. Поэтому дед распоряжался мною довольно продолжительное время. Я ему не нравился, думаю, он меня даже ненавидел, поэтому, когда он вышвырнул меня из дома, я вздохнул с облегчением.
Пойти в армию было его, а не моей идеей. Семейная традиция или проклятие — смотря как и с какой стороны разглядывать данную проблему, — поэтому после двадцати лет службы (с дедом было ничуть не лучше, чем в казарме) я очутился на свободе, и не без денег, благодаря средствам, оставленным мне матерью.
Может быть, именно поэтому — выбор был сделан лично мной, и никем более, — после выдворения из академии я вылетел в Нью-Йорк и записался в армию Соединенных Штатов, в парашютно-десантные войска.
Можно, конечно, не согласиться с тем, что прыжок с железнодорожного моста доставил меня прямехонько в Тай Сон, но какая разница, в каком аду находиться?
Я прилетел в Тай Сон Нхат и приземлился в старом французском аэропорту в июле 66-го — один из двухсот новобранцев пополнения 801-й парашютной дивизии.
Через год из этих двух сотен в живых осталось всего сорок восемь человек. Остальные либо погибли, либо пропали без вести, что не слишком отличало их от мертвецов. Только тридцать три десантника полегли в одной-единственной засаде на Центральном плоскогорье, и я остался в живых вместе с двумя моими товарищами только потому, что притворился мертвым.
Тогда я понял, что означает война, — по крайней мере, война во Вьетнаме: это вовсе не бои на полях сражений, не звуки утренней трубы на свежем ветру и не барабанный бой, отдающийся в сердце. Но жесточайшие уличные бои во время наступления Тет; болота дельты Меконга, джунгли Центрального Плоскогорья, ножные язвы, как кислота разрушающие кости, пиявки, вгрызающиеся в самые интимные места, которых можно отодрать лишь с помощью тлеющего кончика сигареты.
В общем, война — это выживание, и я через некоторое время стал мастером в данной области и прошел через ад без единой царапины, пока однажды не принял участие в обходе Дин То в составе карательного отряда и по недогляду наступил на ловушку пунджи, крайне любимую вьетконговцами. Выструганная из бамбука, заточенная до игольного острия, пунджи ставится вертикально вверх среди изящной высокой травы, смазывается человеческими экскрементами и наносит жуткую рану, которая моментально начинает гноиться.
Я попал в госпиталь на две недели, а после выписки получил недельный отпуск, который привел меня прямехонько в тот роковой день, когда я шатался под дождем и пытался найти машину, подбросившую бы меня в Дин То, где я должен был примкнуть к моему боевому соединению. Наконец сердобольные летчики согласились взять меня на борт вертолета с медикаментами — хоть бы их никогда не было.
До Дин То оставалось миль пятьдесят, когда это случилось; мы летели на высоте тысячи футов над рисовыми полями и джунглями — владениями регулярной вьетнамской армии и вьетконговских соединений.
Внезапно к востоку от нас, примерно в четверти мили, небо вспыхнуло. Тут мы увидели сгоревший остов небольшого «хью», валявшегося в углу рисового поля, и фигурку человека, бешено размахивающего руками, — человек был одет в американскую униформу.
Когда до земли оставалось футов тридцать, из джунглей раздался огонь из крупнокалиберных пулеметов. С такого расстояния промахнуться было невозможно. Оба пилота носили армированные нагрудники, но погоды они не исправили. Мне показалось, что умерли они одновременно и мгновенно. Точно так же, как и помощник, — он стоял в открытом пространстве двери. Он был пристегнут ремнем безопасности, на котором и повис.
Единственный выживший член экипажа — врач — скорчился в углу кабины, прижимая к груди раздробленную руку. Рядом с ним валялась винтовка М-16. Я прыгнул к нему, но в ту же секунду вертолет дико накренился, и я выпал в проем — в грязь рисового поля.
Вертолет тут же взмыл на двадцать или тридцать футов вверх, резко накренился влево и взорвался, превратившись в огненный шар. Горящее топливо и осколки фюзеляжа разлетелись по сторонам, словно шрапнель.
Мне удалось встать — залепленный с головы до ног грязью, я смотрел на джентльмена, наставившего на меня автомат «Калашников». Мне было не до героических поступков, в особенности если учитывать сорок или пятьдесят северо-вьетнамских бойцов, высыпавших из джунглей секундой позже.
Вьетконговцы меня бы сразу же пришили, но эти ребята... Пленные были нужны им для нужд пропаганды и разведки. Меня повели в джунгли; вокруг шлепала вся кодла, с автоматами наготове.
Мы пришли в небольшой лагерь, где офицер, превосходно говорящий по-английски с французским акцентом, угостил меня сигаретой. После этого он обшарил мои карманы и проверил документы.
И тут события приняли более жуткий оборот.
Обычно, уходя в бой, мы оставляли документы в лагере, но, так как я летел из госпиталя, у меня оказались все необходимые бумаги, включая британский паспорт.
Офицер медленно проговорил:
— Так вы англичанин?
Смысла отрицать очевидное я не видел.
— Верно. Где здесь ближайшее консульство?
На что я получил кулаком прямо в зубы. Думаю, что они с удовольствием бы прикончили меня, но такой ценный пропагандистский кусок упускать не стоило.
Меня оставили в живых и через две недели передали на попечение группы, отправлявшейся на север — на перегруппировку и отдых.
Таким образом, через некоторое время я очутился в Тай Соне. Место приземления с железнодорожного моста через полтора года.
* * *
Впервые я увидел его сквозь занавес дождя: поздним вечером мы выходили из долины, и тут возникла огромная, высоченная, выкрашенная охрой стена, возвышающаяся на гребне холма над нами.
На своем веку я повидал немало буддистских монастырей, поэтому моментально узнал и этот. Только он несколько отличался от остальных. По обеим сторонам главных ворот — по сторожевой башне на сваях, в каждой из которых охранник с крупнокалиберным пулеметом. В самом лагере несколько сборных домов.
После трехдневной пытки, во время которой я мотался на конце веревки в хвосте каравана вьючных мулов, у меня оставалось всего одно желание: отыскать какую-нибудь нору, чтобы забиться в нее и помереть. Я хотел сесть, но кто-нибудь обязательно отправлял меня пинком дальше. Затем исчезли мулы, и остался всего один охранник. Я очутился перед воротами в полудреме, и дождь струился сквозь странный полусвет, который бывает только на плоскогорьях.
Перед закатом.
И тут произошло нечто экстраординарное. Я очутился за воротами, а из-за ближайшей хижины вышел человек, которого вся пресса мира считала погибшим. За ним, словно на привязи, скакали трое охранников, а он, огромный черный гигант в маскформе и высоких ботинках на толстой подошве, как корабль плыл вперед — Чака, король зулусов, живой и вновь потрясающий землю.
Бригадный генерал Джеймс Максуэлл Сен-Клер, гордость парашютно-десантных войск, один из самых замечательных людей, появившихся на армейском небосклоне со второй мировой войны. Легенда нашего времени — Черный Макс.
Его исчезновение тремя месяцами раньше вызвало настоящий фурор, затронувший Белый Дом, так как, обладатель Медали Чести, выведенный из военных действий еще с Кореи, он очутился в комиссии, инспектирующей Вьетнам и докладывающей обо всем напрямую президенту.
Говорили, что Сен-Клер инспектировал новое вертолетное вооружение, когда прозвучал сигнал тревоги. Один из вертолетов не был укомплектован полностью: не хватало стрелка на М-60 из распахнутой двери. Сен-Клер, почуяв, что наконец-то ему выпал шанс поучаствовать в бою, настоял на том, чтобы полететь с командой. Во время перестрелки его вертолет, объятый пламенем, свалился в джунгли.
Генерал так стремительно шел через лагерную зону, что охранники не поспевали и бежали следом. Мой «товарищ» выставил вперед свой «Калашников», но Сен-Клер отодвинул его тыльной стороной черной ладони.
Я встал по стойке «полусмирно». Он сказал:
— Вольно, солдат. Ты меня знаешь?
— Вы проверяли мое снаряжение в Дин То три месяца назад.
Он медленно покивал:
— Помню, помню — и тебя признаю. Полковник Дули отмечал тебя в своем рапорте. Ты ведь англичанин, так? Я не говорил с тобой на параде?
— Говорили, генерал.
Он очаровательно улыбнулся, и так я впервые подпал под его обаяние. Сен-Клер положил мне руку на плечо:
— Хреново выглядишь, сынок. Посмотрим, что можно для тебя сделать, правда, боюсь, не слишком много. Ведь это не обычный лагерь для военнопленных. Этим управляют китайцы. Теплица номер один. Командиром здесь полковник Чен-Куен, один из замечательнейших людей, кого ты можешь представить.
Кроме множества интересных особенностей, например, такая: степень доктора философии Лондонского университета. Так вот, этот прекрасный человек находится здесь с единственной целью — разобрать всех нас по частям.
Раздался гневный окрик, и на пороге одной из хижин показался молоденький офицерик. Вытащив автоматический пистолет, он направил его Сен-Клеру в голову.
Генерал никак не отреагировал.
— Держись за свою гордость, сынок, — это единственное, чего они отнять не в силах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17
Саксы называли Фулнесс Мысом Птичьим, и птиц здесь действительно были тысячи. Я всегда любил одиночество, в особенности то, которое можно отыскать в пятидесяти милях от Лондона, и поэтому после долгих поисков набрел на это местечко. Островки, туман, волнорезы, стены, не пускавшие прилив на сушу, построенные датчанами многие века назад. Ручьи, высокая трава, меняющая цвет, словно причесываемая невидимой расческой, бульканье воды повсюду и вползающее, словно привидение в ночи, старающееся захватить беспечных врасплох, — море.
Римляне жили здесь когда-то, сакские бандиты скрывались в этих местах от норманнов, а сейчас Эллис Джексон притворялся, что он тут единственный.
На болотах осенью пурпур припорошивается солью и сливается с лавандовым морем. Чувствуется, как все вокруг гниет. Неугомонные крики птиц, с трудом поднимающихся из-за волноломов, — лето мертво, а зима пока не настала. С Северного моря налетают штормы, и ветра завывают не умолкая.
Неужели все это происходит в действительности? Неужели это все, что мне осталось? Ежедневная бутылка и Шейла Уорд для согревания постели? Чего я жду здесь, на краю вселенной?
Где-то вдалеке прозвучали выстрелы. Судя по звуку — крупный калибр. Что-то зашевелилось в глубинах сознания, и адреналин пошел в кровь — только не было в руке винтовки М-16 и вокруг не простиралась дельта Меконга. А простиралось болото, скучное болото на границе Фулнесса, в графстве Эссекс, а выстрелы раздавались с полигона Министерства обороны в Шойбернессе.
Фриц куда-то ускакал. Внезапно он появился в пятидесяти ярдах впереди, на краю рва с водой, прыгнул, переплыл на другой берег и исчез в кустах.
Я с удивлением прислушался к раздавшемуся через секунду громкому лаю — яростному, в котором я с изумлением обнаружил нотки не присущего псу страха. Раздался единственный выстрел из винтовки, и лай замолк.
С болот огромными облаками стали подниматься стаи птиц. Хлопанье крыльев заполнило воздух, а когда они улетели, то оставили после себя необычайную стылость. Неподвижность.
Я кинулся в туман, зовя собаку. Ее я обнаружил примерно через минуту — Фриц валялся поперек разбитой тропинки. Судя по всему, его пристрелили разрывной пулей, потому что от черепа практически ничего не осталось. Я ничего не понимал, потому что в этом убийстве не было ни малейшего смысла. Здесь невозможно было напороться на бандитов, людей со стороны. Министерство обороны хорошо патрулировало Фулнесс, потому что здесь находились экспериментальные полигоны. Даже местные жители, приезжая и уезжая, должны были показывать пропуска на проверочных пунктах. У меня самого был такой.
Что-то холодное коснулось моей щеки — ветерок. Послышался всплеск, и, повернувшись вправо, я увидел, как что-то задвигалось в кустах.
* * *
Регулярные армейские части Северного Вьетнама носили хаки, но вьетконговцев можно было узнать по коническим соломенным шляпам и черным пижамообразным одеждам. Большинство носило старые ружья Браунинга или винтовки М-I, которыми вооружали американские войска во второй мировой войне.
Но тот, который выступил из кустов в пятнадцати футах справа от меня, был вооружен иначе. На груди у этого вьетконговца висел новехонький АК-47, лучший из поставляемых Китаем. На мой взгляд, это лучший автомат во всем мире.
Небольшого росточка, как все они, коренастый пейзанин, вызванный сюда прямо с рисового поля. Он промок до нитки, и с полей его соломенной шляпы стекала вода. Черная куртка была простегана.
Я осторожно сделал несколько шагов назад. Крестьянин ничего не сказал, не пошевелился, просто стоял стоймя со своим «Калашниковым». И все. Сделав полоборота влево, я обнаружил его близнеца, перегораживающего пути к отступлению.
Ну, если я сошел с ума, то для этого мне потребовалось довольно много времени. Но наконец я скрючился, издал полный ужаса вой, соскочил с тропы в кусты и попал по колено в воду и туман.
Дикий лебедь встревоженно замахал крыльями в нескольких футах от меня, и я, повторно закричав, закрыл лицо руками. Но не остановился, а, выскочив из кустов поблизости к заросшей травой дамбе, побежал к морю.
Добравшись до каменной стены, я привалился к ней и стал вслушиваться, не гонятся ли за мной. Где-то позади, в болотах, птицы снимались с воды, потревоженные чьим-то появлением. Этого было достаточно: я перескочил через дамбу, упал на белый песок пляжа и рванулся что было сил, спасая свою жизнь...
* * *
Когда я ворвался в коттедж, Шейла все еще стояла перед мольбертом. Я с трудом смог дотащиться до кресла и не сел, а рухнул в него. В то же мгновение Шейла очутилась на коленях возле меня.
— Эллис! Эллис, в чем дело? Что стряслось?
Я хотел что-то сказать, но не смог, и в ее глазах появился страх. Шейла рванулась к шкафчику и вернулась со стаканом виски.
Я больше пролил, чем выпил, потому что рука моя тряслась, как при хорошей лихорадке. Дверь я не закрыл, и теперь она, скрипя, бухала под порывами налетающего ветра. Когда Шейла встала, чтобы притворить ее, послышались шаги.
Она сказала:
— Вот он, мой славный старичок, в грязище до бровей.
К креслу протопал Фриц и уткнулся носом в мою ладонь.
* * *
Всегда оставалась возможность, что это произойдет. Еще с Тай Сона. Психиатры признавали, что травма чересчур глубока. Когда Фриц принялся облизывать мою ладонь, я заплакал беспомощно, как дитя.
Шейла побледнела. Она откинула волосы мне со лба, словно я был маленьким непослушным мальчишкой, и нежно поцеловала в лоб.
— Эллис, все будет в порядке, поверь.
Телефон стоял в кухне. Я сидел, сжимая пустой стакан из-под виски, смотря в пространство, и слезы струились по сморщенному лицу. Затем услышал:
— Американское посольство? Мне бы хотелось поговорить с генералом Сен-Клером. Меня зовут Шейла Уорд. — Последовала пауза, а затем: — Макс, это ты? — И дверь закрылась.
Через две-три минуты она появилась и присела рядом с креслом.
— Макс скоро будет здесь, Эллис. Он уже выехал. Через час-полтора максимум.
Я пошел переодеться и обдумать создавшееся положение. Но в голове вертелось лишь одно: Макс скоро приедет. Черный Макс. Бригадный генерал Максуэлл Сен-Клер, награжденный медалью Славы, крестом «За боевые заслуги», Серебряной звездой, Военным орденом Анцио, за Вьетнам, герой всех мальчишек на свете. Черный Макс едет, чтобы спасти мои душу и тело, как сделал это однажды в местечке под названием Тай Сон.
Глава 2
Теплица номер один
В мозглый февральский вечер 1966 года, на второй год пребывания в Сэндхерсте, я спрыгнул с железнодорожного моста в товарняк, проезжавший внизу. Стояла мгла. Я свалился на кучу кокса, но тот приятель, что прыгнул за мной следом, оказался менее удачливым и, свалившись между двумя грузовиками, мгновенно погиб.
Конечно же, мы были пьяны, но это ничего не значило. Просто результат целой цепи глупостей, приведших к прыжку с моста. На следствии было произнесено много резких слов, и еще больше, когда меня с позором выдворяли из академии.
Мой дед, генерал-майор в отставке, тоже произнес довольно внушительную речь. Он, видите ли, всегда подозревал во мне некоего морального урода, в особенности после достопамятного события с девкой, произошедшего в четырнадцать лет, и прыжок с моста явился подтверждением его правоты.
Отец мой погиб смертью храбрых в Арнхеме во время второй мировой войны. Мать умерла двумя годами позже. Поэтому дед распоряжался мною довольно продолжительное время. Я ему не нравился, думаю, он меня даже ненавидел, поэтому, когда он вышвырнул меня из дома, я вздохнул с облегчением.
Пойти в армию было его, а не моей идеей. Семейная традиция или проклятие — смотря как и с какой стороны разглядывать данную проблему, — поэтому после двадцати лет службы (с дедом было ничуть не лучше, чем в казарме) я очутился на свободе, и не без денег, благодаря средствам, оставленным мне матерью.
Может быть, именно поэтому — выбор был сделан лично мной, и никем более, — после выдворения из академии я вылетел в Нью-Йорк и записался в армию Соединенных Штатов, в парашютно-десантные войска.
Можно, конечно, не согласиться с тем, что прыжок с железнодорожного моста доставил меня прямехонько в Тай Сон, но какая разница, в каком аду находиться?
Я прилетел в Тай Сон Нхат и приземлился в старом французском аэропорту в июле 66-го — один из двухсот новобранцев пополнения 801-й парашютной дивизии.
Через год из этих двух сотен в живых осталось всего сорок восемь человек. Остальные либо погибли, либо пропали без вести, что не слишком отличало их от мертвецов. Только тридцать три десантника полегли в одной-единственной засаде на Центральном плоскогорье, и я остался в живых вместе с двумя моими товарищами только потому, что притворился мертвым.
Тогда я понял, что означает война, — по крайней мере, война во Вьетнаме: это вовсе не бои на полях сражений, не звуки утренней трубы на свежем ветру и не барабанный бой, отдающийся в сердце. Но жесточайшие уличные бои во время наступления Тет; болота дельты Меконга, джунгли Центрального Плоскогорья, ножные язвы, как кислота разрушающие кости, пиявки, вгрызающиеся в самые интимные места, которых можно отодрать лишь с помощью тлеющего кончика сигареты.
В общем, война — это выживание, и я через некоторое время стал мастером в данной области и прошел через ад без единой царапины, пока однажды не принял участие в обходе Дин То в составе карательного отряда и по недогляду наступил на ловушку пунджи, крайне любимую вьетконговцами. Выструганная из бамбука, заточенная до игольного острия, пунджи ставится вертикально вверх среди изящной высокой травы, смазывается человеческими экскрементами и наносит жуткую рану, которая моментально начинает гноиться.
Я попал в госпиталь на две недели, а после выписки получил недельный отпуск, который привел меня прямехонько в тот роковой день, когда я шатался под дождем и пытался найти машину, подбросившую бы меня в Дин То, где я должен был примкнуть к моему боевому соединению. Наконец сердобольные летчики согласились взять меня на борт вертолета с медикаментами — хоть бы их никогда не было.
До Дин То оставалось миль пятьдесят, когда это случилось; мы летели на высоте тысячи футов над рисовыми полями и джунглями — владениями регулярной вьетнамской армии и вьетконговских соединений.
Внезапно к востоку от нас, примерно в четверти мили, небо вспыхнуло. Тут мы увидели сгоревший остов небольшого «хью», валявшегося в углу рисового поля, и фигурку человека, бешено размахивающего руками, — человек был одет в американскую униформу.
Когда до земли оставалось футов тридцать, из джунглей раздался огонь из крупнокалиберных пулеметов. С такого расстояния промахнуться было невозможно. Оба пилота носили армированные нагрудники, но погоды они не исправили. Мне показалось, что умерли они одновременно и мгновенно. Точно так же, как и помощник, — он стоял в открытом пространстве двери. Он был пристегнут ремнем безопасности, на котором и повис.
Единственный выживший член экипажа — врач — скорчился в углу кабины, прижимая к груди раздробленную руку. Рядом с ним валялась винтовка М-16. Я прыгнул к нему, но в ту же секунду вертолет дико накренился, и я выпал в проем — в грязь рисового поля.
Вертолет тут же взмыл на двадцать или тридцать футов вверх, резко накренился влево и взорвался, превратившись в огненный шар. Горящее топливо и осколки фюзеляжа разлетелись по сторонам, словно шрапнель.
Мне удалось встать — залепленный с головы до ног грязью, я смотрел на джентльмена, наставившего на меня автомат «Калашников». Мне было не до героических поступков, в особенности если учитывать сорок или пятьдесят северо-вьетнамских бойцов, высыпавших из джунглей секундой позже.
Вьетконговцы меня бы сразу же пришили, но эти ребята... Пленные были нужны им для нужд пропаганды и разведки. Меня повели в джунгли; вокруг шлепала вся кодла, с автоматами наготове.
Мы пришли в небольшой лагерь, где офицер, превосходно говорящий по-английски с французским акцентом, угостил меня сигаретой. После этого он обшарил мои карманы и проверил документы.
И тут события приняли более жуткий оборот.
Обычно, уходя в бой, мы оставляли документы в лагере, но, так как я летел из госпиталя, у меня оказались все необходимые бумаги, включая британский паспорт.
Офицер медленно проговорил:
— Так вы англичанин?
Смысла отрицать очевидное я не видел.
— Верно. Где здесь ближайшее консульство?
На что я получил кулаком прямо в зубы. Думаю, что они с удовольствием бы прикончили меня, но такой ценный пропагандистский кусок упускать не стоило.
Меня оставили в живых и через две недели передали на попечение группы, отправлявшейся на север — на перегруппировку и отдых.
Таким образом, через некоторое время я очутился в Тай Соне. Место приземления с железнодорожного моста через полтора года.
* * *
Впервые я увидел его сквозь занавес дождя: поздним вечером мы выходили из долины, и тут возникла огромная, высоченная, выкрашенная охрой стена, возвышающаяся на гребне холма над нами.
На своем веку я повидал немало буддистских монастырей, поэтому моментально узнал и этот. Только он несколько отличался от остальных. По обеим сторонам главных ворот — по сторожевой башне на сваях, в каждой из которых охранник с крупнокалиберным пулеметом. В самом лагере несколько сборных домов.
После трехдневной пытки, во время которой я мотался на конце веревки в хвосте каравана вьючных мулов, у меня оставалось всего одно желание: отыскать какую-нибудь нору, чтобы забиться в нее и помереть. Я хотел сесть, но кто-нибудь обязательно отправлял меня пинком дальше. Затем исчезли мулы, и остался всего один охранник. Я очутился перед воротами в полудреме, и дождь струился сквозь странный полусвет, который бывает только на плоскогорьях.
Перед закатом.
И тут произошло нечто экстраординарное. Я очутился за воротами, а из-за ближайшей хижины вышел человек, которого вся пресса мира считала погибшим. За ним, словно на привязи, скакали трое охранников, а он, огромный черный гигант в маскформе и высоких ботинках на толстой подошве, как корабль плыл вперед — Чака, король зулусов, живой и вновь потрясающий землю.
Бригадный генерал Джеймс Максуэлл Сен-Клер, гордость парашютно-десантных войск, один из самых замечательных людей, появившихся на армейском небосклоне со второй мировой войны. Легенда нашего времени — Черный Макс.
Его исчезновение тремя месяцами раньше вызвало настоящий фурор, затронувший Белый Дом, так как, обладатель Медали Чести, выведенный из военных действий еще с Кореи, он очутился в комиссии, инспектирующей Вьетнам и докладывающей обо всем напрямую президенту.
Говорили, что Сен-Клер инспектировал новое вертолетное вооружение, когда прозвучал сигнал тревоги. Один из вертолетов не был укомплектован полностью: не хватало стрелка на М-60 из распахнутой двери. Сен-Клер, почуяв, что наконец-то ему выпал шанс поучаствовать в бою, настоял на том, чтобы полететь с командой. Во время перестрелки его вертолет, объятый пламенем, свалился в джунгли.
Генерал так стремительно шел через лагерную зону, что охранники не поспевали и бежали следом. Мой «товарищ» выставил вперед свой «Калашников», но Сен-Клер отодвинул его тыльной стороной черной ладони.
Я встал по стойке «полусмирно». Он сказал:
— Вольно, солдат. Ты меня знаешь?
— Вы проверяли мое снаряжение в Дин То три месяца назад.
Он медленно покивал:
— Помню, помню — и тебя признаю. Полковник Дули отмечал тебя в своем рапорте. Ты ведь англичанин, так? Я не говорил с тобой на параде?
— Говорили, генерал.
Он очаровательно улыбнулся, и так я впервые подпал под его обаяние. Сен-Клер положил мне руку на плечо:
— Хреново выглядишь, сынок. Посмотрим, что можно для тебя сделать, правда, боюсь, не слишком много. Ведь это не обычный лагерь для военнопленных. Этим управляют китайцы. Теплица номер один. Командиром здесь полковник Чен-Куен, один из замечательнейших людей, кого ты можешь представить.
Кроме множества интересных особенностей, например, такая: степень доктора философии Лондонского университета. Так вот, этот прекрасный человек находится здесь с единственной целью — разобрать всех нас по частям.
Раздался гневный окрик, и на пороге одной из хижин показался молоденький офицерик. Вытащив автоматический пистолет, он направил его Сен-Клеру в голову.
Генерал никак не отреагировал.
— Держись за свою гордость, сынок, — это единственное, чего они отнять не в силах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17