Девочка подняла голову, и он увидел, что ей, должно быть, семь или восемь лет. Ее всхлипывания вскоре прекратились, но она все еще шмыгала носом, рассматривая его большими карими глазами и еще крепче прижимая к груди свою куклу.
– Ну, что случилось? Ты потеряла свою маму... мамочку?
Она ответила не сразу. Потом кивнула головой и едва слышно сказала:
– Мамочку...
«Глупышка, – подумал он, – ходит-бродит тут одна. Господи, да она, должно быть, совсем замерзла в этом тоненьком платьице». Он огляделся вокруг в надежде, что увидит спешащую к ним взволнованную мать, но наполе никого, кроме них двоих, не было.
– Где... где ты потеряла свою мамочку? – в отчаянии спросил он, и когда она снова принялась плакать, подошел ближе.
– Эй, а как зовут твою куклу? – с глупым видом спросил он, потянув куклу за ногу.
Девочка еще крепче прижала куклу к себе, но мальчик успел заметить на пластмассовой щечке куклы какой-то изъян.
– Твоя кукла ушибла головку, дай-ка я посмотрю. Вдруг девочка попятилась от него, пряча куклу за спину.
– Я хочу к мамочке, – наконец выговорила ока и заплакала еще громче.
– Ну хорошо, хорошо, – нервно сказал он. – Мы найдем ее. Где ты видела ее в последний раз?
Девочка нерешительно оглянулась вокруг. Потом показала дрожащим пальчиком в сторону дороги между Итоном и Виком. Мальчик проследил за направлением ее руки.
– Тогда пойдем. Покажи мне место, где ты видела ее в последний раз. Она заколебалась, и ему показалось, что на ее печальном лице промелькнула едва заметная тень улыбки. Затем, слегка подпрыгнув, она устремилась туда, куда показывала своим пальчиком. Он пошел за ней более спокойным шагом. Девочка летела впереди него, время от времени останавливаясь и оглядываясь назад, как бы желая убедиться, что он идет следом. Иногда она останавливалась и ждала, пока он почти поравняется с ней, и затем снова убегала вперед. Они вышли на небольшую тропинку; он уже запыхался, стараясь не отставать от бегущей вприпрыжку девчушки. Она прошмыгнула в узкую калитку и он последовал за ней, не задумываясь, куда она ведет. И вдруг остановился как вкопанный, увидев надгробия.
Кладбище. Должно быть, мать с девочкой пришли к кому-то на могилу, а потом девочка отошла и заблудилась. Скорее всего, у нее здесь похоронен кто-нибудь из родственников, может, даже отец. Да, но куда же она меня привела? Вокруг больше никого не было видно – должно быть, мать уже отправилась на ее поиски. Затем он заметил, что бледно-голубое платьице мелькнуло между старыми серыми надгробиями. Девочка остановилась и обернулась к нему, оставаясь совершенно неподвижной, как бы дожидаясь, когда он приблизится. Увидев, что он стоит на месте, она махнула ему рукой, приглашая следовать за ней. Вздохнув, мальчик нехотя поплелся вперед, обходя могилы.
– Подожди, – окликнул он ее. – Я не думаю, что твоя мама здесь.
Но девочка уже снова побежала.
Он увидел обширную, недавно вскопанную площадку и удивился. На ней виднелось, наверное, более двух сотен холмиков черной земли, несомненно это были совсем свежие могилы. И тут он сообразил – это же общее захоронение жертв авиакатастрофы! «Да, кошмар, – подумал он. – У бедняжки, наверное, кто-то погиб в катастрофе». В центре площадки Колин заметил свободное место, где планировалось поставить большой надгробный камень с именами всех погибших. Ребята в его общежитии пугали друг друга страшными рассказами о том, как тела погибших хоронили вперемежку, потому что никто не мог поручиться, что в могиле рядом с изувеченным телом лежат принадлежащие именно этому телу голова или руки. От этих воспоминаний Колина даже передернуло, и все тело покрылось мурашками.
Он хотел было окликнуть девочку и позвать ее обратно на дорогу, прочь от этой могильной тишины, когда увидел ее снова. Она стояла среди холмиков взрыхленной земли – крохотная, одинокая фигурка, – прижимая к себе куклу и глядя на одну из могил. Мальчику показалось неудобным громко кричать на кладбище, как будто звук его голоса мог нарушить мирный покой мертвых; поэтому, осторожно обходя могилы, он двинулся к ней.
Она стояла к нему спиной и, казалось, не слышала, как он подошел. Он увидел, что она стоит между двух могил, расположенных чуть-чуть особняком. Одна могила была нормального размера, а другая – гораздо меньше. Как для ребенка.
Она все еще стояла к нему спиной, и он подумал, что она плачет из-за потери куда большей, чем кратковременная разлука с матерью. И вдруг его осенило: а может, это и есть могила ее матери? Может, ее мать была одной их жертв авиакатастрофы? Его сердце наполнилось жалостью к ней. Он хорошо знал, что такое одиночество.
Медленно он приподнял руку, намереваясь обнять ребенка за плечи; впервые в своей юной жизни он почувствовал сострадание. Но его поднятая рука почему-то так и замерла на полпути. У него было такое ощущение, будто его пальцы прикоснулись к чему-то холодному. Как будто погрузились в некую ледяную субстанцию. Он испуганно отдернул руку, но, как ни странно, ощущение холода потянулось за ней, как будто потянув за невидимые нити, он подтащил к себе огромную массу холода. Эта масса, казалось, окутала его всего с ног до головы, сначала коснувшись лица, затем опустившись на плечи и, наконец, заключив в свои холодные объятия все его грузное тело.
Заметив краем глаза какое-то движение на земле, он, наконец, оторвал свой взгляд от опущенной головы девочки. Он посмотрел вниз и вдруг почувствовал, как окутавший его холод ледяной рукой сжал его тело, вызывая ощущение паралича. Глаза его от ужаса готовы были выскочить из орбит.
Земля у ног девочки начала шевелиться, как будто кто-то внизу выталкивал ее вверх! Она маленьким ручейками ссыпалась вниз по сторонам возникшего бугорка. Мальчик почувствовал, что нечто, выбирающееся снизу, вот-вот покажется наружу, но не мог даже пошевелиться! Казалось, его пригвоздил к земле собственный же вес.
Внезапно кукла, которую держала девочка, упала на землю, и это отвлекло его на минуту от зрелища шевелившейся почвы. Протяжный стон сорвался с его губ, когда он увидел лицо куклы. Половина его была обуглена, покрыта шрамами и волдырями, местам и оплавлена, как будто ее опалил страшный жар. Но глаза куклы были живыми! Темные, ищущие, они смотрели прямо на него. Ее губы, казалось, кривились в улыбке.
Он сделал шаг назад, споткнулся и тяжело упал; его полнота несколько смягчила его падение, но это движение освободило его от ледяного объятия, сковавшего его. Земля все еще шевелилась, и он увидел, как на поверхность вылезло нечто, напоминающее белого червяка, за ним еще один, и еще! И тут он сообразил, что это из-под земли пробивается рука. Девочка шагнула в сторону и закрыла от него происходящее, потом медленно повернулась к нему. Волосы спадали ей на лицо. Потом она подняла голову и он услышал низкий хриплый смех, но этот смех никак не мог принадлежать ребенку. Это был смех грубого и мерзкого старика.
Она повернула к нему лицо, но он не в силах был взглянуть на него. Он не хотел видеть ее лица, потому что инстинктивно чувствовал, что может не пережить ожидающего его там ужаса. Он начал уползать прочь, сначала медленно, поскуливая и стараясь не поднимать глаз от каменистой посыпанной гравием дорожки. Чем дальше он отползал, тем, казалось, быстрее к нему возвращались силы. Он уже передвигался на четвереньках, смешная, неуклюжая в своей полноте фигура, быстро-быстро уползающая прочь. Он только на миг оглянулся, и страх с удвоенной силой погнал его вперед. Ему казалось, что рядом с девочкой появилась вторая фигура, фигура, выбравшаяся из могилы у ее ног.
Он закричал, вскочил на ноги, снова споткнулся и упал под тяжестью собственного веса, ободрав колени о гравий. Но он почти не почувствовал боли, лежал, жадно ловя ртом воздух, и вдруг уловил еще какое-то движение вокруг себя. Он увидел, что земля начала шевелиться.
Он снова вскочил на ноги, на этот раз устояв, и бросился бежать, но движения его были замедлены, как будто он пробирался сквозь воду, как будто какая-то сила тянула его назад. Он, как мог, сопротивлялся этой силе, и только охвативший его ужас помогал ему преодолеть чувство беспомощности. Пробираясь от надгробия к надгробию, он продвигался к узкой калитке. Наконец, он добрался до нее и, проскочив наружу, в панике бросился бежать в ту сторону, откуда пришел, в поле. Он почувствовал себя увереннее, и его толстые ноги тяжело топали сначала по каменистой дорожке, а затем, когда он добежал до поля, по мягкой траве. Здесь, обессиленный вконец, он повалился на землю и остался лежать, давая возможность легким насытить кислородом его измученное тело. На какое-то мгновение ему показалось, что ему удалось благополучно избежать опасности, но тут он услышал тихий шепот, шепот, исходивший, казалось, из его собственной головы. Он обернулся через плечо и заметил маленькую фигурку, одиноко стоящую на краю поля. Он с трудом поднялся на ноги и снова бросился бежать, и вслед ему несся хриплый смех, раздававшийся, казалось, за самой его спиной. Он снова закричал долгим высоким криком, более похожим на девчачий визг.
Поле пошло круто вверх и, чтобы продолжать двигаться дальше, ему приходилось хвататься руками за пучки травы. Раз он сорвался и заскользил вниз, но ему удалось нащупать ногой опору до того, как он съехал до самого низа. Одежда на нем промокла от пота, а штаны спереди от чего-то еще похуже, но, наконец, он добрался до вершины подъема и оказался на железнодорожной насыпи.
Он переполз через отливающие серебром рельсы, полагая, что, оказавшись за насыпью, будет в безопасности. Но когда он достиг ее противоположного края и посмотрел вниз, он увидел там маленькую фигурку, которая смотрела вверх, явно поджидая его. Ее платье уже не было больше бледно-голубого цвета, оно висело опаленными лохмотьями, а ее белые короткие носочки были порваны и покрыты копотью. Туфелек на ногах не было вообще.
Мучительный крик вырвался у него из груди, когда он увидел, что у девочки нет лица; там, где должны были быть рот, нос и глаза, зияла одна огромная обожженная рана.
Он зацепился за блестящий рельс и неловко упал на спину, ударившись головой о параллельный рельс, и в тот же миг свет померк в его глазах. Он лежал оглушенный, неспособный даже пошевелиться, его сознание почти не воспринимало нарастающую вибрацию рельсов, хотя все его чувства говорили ему, что этот гул, который становился все громче и громче, несет с собой смерть. Но какая-то малая часть его сознания с вожделением ждала этого момента. В конечном итоге, ну что такого замечательного было в этой жизни?
Машинист слишком поздно заметил мальчика, так неловко лежащего поперек рельсов. Он мгновенно отключил двигатели и применил экстренное торможение, но локомотив уже переехал тучное тело мальчишки.

Глава 11

Это был маленький стандартный дом, ничем не отличавшийся от других домов, выстроившихся по обе стороны длинной и узкой улицы. Коричневая краска на двери потрескалась и облупилась, обнажив нижний слой темно – зеленого цвета, в который она была окрашена много лет тому назад. Келлер уже в третий раз нетерпеливо нажал на кнопку дверного звонка, затем на всякий случай погремел почтовым ящиком, пытаясь привлечь внимание обитателей дома. Он уже готов был уйти, решив, что Хоббс вышел и в доме никого нет, когда из глубины дома до него долетел слабый звук. Где-то хлопнула дверь, и по длинному коридору зашаркали приближающиеся шаги. Глухой голос спросил:
– Кто там?
– Келлер, – ответил он, наклонившись к двери.
За дверью ненадолго воцарилась тишина, и затем он услышал звук отпираемого изнутри замка. Дверь приоткрылась на несколько сантиметров, и он снова увидел эти светло-серые глаза, разглядывающие его в образовавшуюся щелочку. В следующий момент дверь широко распахнулась, и на пороге перед ним возник Хоббс, лицо его не выражало никаких эмоций.
– Я знал, что рано или поздно, вы придете, – сказал он, отступив в сторону, жестом приглашая второго пилота войти. Хоббс закрыл на ним дверь, и коридор сразу погрузился в полумрак.
– Сюда, пожалуйста, – сказал он, открывая дверь слева.
Келлер вошел в комнату и невольно поморщился от слегка затхлого запаха давно не проветриваемого помещения, запаха одиночества и старости. Несомненно, эта комната не знала света. Хоббс бочком протиснулся мимо него и раздвинул тяжелые шторы; и все-таки оказавшиеся за ними кружевные занавески заметно приглушили яркость хлынувшего в окна света.
Попросив подождать, медиум скрылся за дверью и через пару секунд появился снова с наполовину опорожненной бутылкой джина и двумя стаканами.
– Присоединитесь ко мне? – спросил он, наливая солидную порцию в один из стаканов.
Келлер отрицательно покачал головой.
– Нет, спасибо.
– Если хотите, у меня есть виски.
Келлер снова отрицательно покачал головой.
Хоббс пожал плечами и быстро отпил из своего стакана. Второму пилоту стало ясно, что это уже не первый его стакан за сегодняшний день.
– Присаживайтесь, мистер Келлер.
Келлер опустился в стоящее в углу выцветшее, но удобное кресло, а медиум вытащил для себя стул из-за круглого покрытого тяжелой скатертью стола, стоящего посередине комнаты, и поставил его напротив кресла Келлера.
– Итак, вы все же поверили мне, – сказал он. – Что заставило вас изменить свое мнение?
– Я не уверен, что оно изменилось.
Хоббс молчал, ожидая продолжения.
– Дело... дело в самом городе, – неуверенно начал Келлер. – В Итоне стали происходить странные вещи. Все дело как раз в них и ни в чем ином.
– Странные вещи?
– Трое людей сегодня умерли один за другим, а еще двое, похоже, были напуганы до умопомрачения.
Хоббс прикончил свой джин; его серые пронзительные глаза неотрывно смотрели на Келлера.
– Эти... происшествия... как-нибудь связаны между собой?
– Ну, все они произошли неподалеку от места катастрофы. И мне кажется отнюдь не случайным, что все они произошли один за другим с разрывом в несколько часов и очень близко друг от друга.
– А как умерли эти трое?
– У одного случился инфаркт на реке, двое других выпали из окна.
– Что-то еще, мистер Келлер? Что-то, имеющее касательство лично к вам?
– Да, так, кое-какие ощущения.
– Да?
– Это очень неопределенно – я не знаю, что это такое. Ощущение дискомфорта? Может, вины.
– Почему вины?
Келлер сделал глубокий вдох и медленно выдохнул.
– Вы знаете, капитан Роган и я, мы повздорили перед полетом. Ссора могла продолжаться и после взлета. Это могло повлиять на его или мои действия.
– Понимаю. Ссора произошла из-за его жены, не так ли?
– Да.
Молчание.
– И вы не можете вспомнить, повторилась ли она снова на борту?
Келлер покачал головой.
– Все, что удается мне вспомнить, так это лишь отдельные фрагменты, но стоит мне только сосредоточиться, как все тут же исчезает.
– Возможно, ваше подсознание пытается защитить вас от сознания вины.
– Я уже думал об этом. Но лучше знать правду, чем жить все время в таком состоянии.
– И вы думаете, я смогу вам помочь?
– Вы сказали, что слышали голоса. Вы слышали голос капитана Рогана?
– Так, значит, вы все-таки мне верите.
– Я не знаю. Просто столько всего произошло, что я уже ни в чем не уверен. Если вы действительно слышали голос командира, может, вы попытаетесь сделать это еще раз. И может, вы спросите об этом У НЕГО САМОГО.
– Странно, как легко люди начинают верить, когда им требуется помощь. Как тот безбожник, что, умирая, вдруг поверил в Господа Бога.
– Я не сказал, что поверил. Вы сами пришли ко мне, помните?
– Извините меня, мистер Келлер, я был не прав. Я прекрасно понимаю, что вы решились прийти ко мне только от безысходности. Мы привыкли к циничному подходу к нашей деятельности, но иногда мы устаем от этого. Но это ни в коей мере не оправдывает моего поведения.
– Не вините себя. Я был очень груб с вами в прошлый раз.
– Вы находитесь под сильным стрессом. Я думаю, гораздо более сильным, чем вы думаете.
Келлера озадачили эти слова, но по выражению лица Хоббса было невозможно понять, что он имел в виду.
– Вы можете мне помочь? – спросил он осторожно.
– Я не уверен. Не уверен, что мне этого хочется.
Келлер с удивлением посмотрел на него.
– Но в прошлый раз...
– В прошлый раз я думал о НИХ. А после встречи с вами у меня появилась возможность обдумать все еще раз. К тому же вам может не понравиться то, что мы, возможно, узнаем.
– Я готов рискнуть.
– Но есть еще и другие обстоятельства.
Озадаченное лицо Келлера выражало полное недоумение.
– Я говорил вам прошлой ночью, – сказал Хоббс, – что бросил заниматься этим делом; что некие силы становятся слишком уж могущественными. Я попробую объяснить вам, что со мной иногда происходит, когда я впадаю в состояние транса. Мое духовное тело покидает свою физическую оболочку, и я общаюсь с существами другого мира, которые как-то связаны с моими клиентами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29