В своей нескончаемой темноте он может случайно по ошибке принять вас за прекрасную египтянку. И таким образом вы, любящая его как сумасшедшая, я это точно знаю, смогли бы заполучить Олафа.
И после такой отвратительной насмешки она ушла с конвоем.
– Мне кажется, что я сошел с ума! – воскликнул император, едва за ней захлопнулась дверь. – Я должен был убить эту змею, пока в моих руках есть палка. Признаюсь вам, я опасаюсь ее острых зубов, таких ядовитых. И если бы она могла, она поступила бы со мной так же, как с этим беднягой, или даже прирезала бы меня. Но что поделаешь: она моя мать, я ей обязан всем. И хватит об этом… А теперь скажите нам, Олаф, не тот ли вы капитан, что вырвал однажды отравленную фигу из моего рта? Фигу, которая готова была попасть ко мне в рот и которую моя матушка спокойно разрешала мне съесть, когда я был здорово выпивши. И затем вы сами хотели проглотить этот плод, чтобы спасти меня от собственной глупости.
– Я тот самый человек, Августус.
– Значит, вы один из тех, о ком твердит сейчас весь город. Они говорят, что ваша фантазия оказалась настолько бедной, что вы повернулись спиной к благосклонности императрицы из-за какой-то девушки, которую отважились полюбить. Они говорят, что императрица за это отплатила кинжалом, пронзившим ваши глаза, а когда-то была готова посадить вас на мое место.
– У сплетен много языков, Августус, – ответил я. – По крайней мере, я сбит с ног этой благосклонностью императрицы, наградившей меня тем, что я, по ее мнению, заслужил.
– Да, это так. О, Христос! Как ужасен этот обрыв над скалами и морем! Это еще один ее подарок вам? Не отвечайте только «нет», ибо я слышал эту историю. Что ж, Олаф, вы спасли мою жизнь, и ваши норманны посадили меня на трон, так как без них мы вряд ли овладели бы дворцом. Так какой же вы бы хотели за это награды?
– Отпустите меня отсюда, Августус, – произнес я.
– Небольшое благо, которое вы могли бы получить и не спрашивая, если бы только нашли собаку-поводыря, подобно другим несчастным слепцам. Ну, а вы, капитан Джодд, и ваши люди, что вы хотите?
– Того, что вам будет угодно нам дать, Августус, а после этого разрешить нам следовать за нашим генералом Олафом, поскольку теперь он на нашем попечении. Здесь у нас теперь столько врагов, что мы ночью не сможем спокойно заснуть, опасаясь, что больше никогда не проснемся.
– Повелительница Мира свергнута с трона, – задумчиво проговорил Константин. – И даже ее фрейлина не последовала за нею в тюрьму. А у слепого генерала находится полк, чтобы сопровождать его с любовью и почестями, как будто он новокоронованный король. Настоящая шутница эта Фортуна! И если судьба когда-нибудь лишит меня глаз, когда мне больше нечего будет дать людям, хотел бы я знать, последуют ли за мной три сотни верных мечей на гибель и изгнание?
Такими были его мысли вслух. Затем он, Джодд и кто-то еще – среди них была и Мартина – отошли в сторону, оставив меня сидящим на скамье. Вскоре они вернулись, и Константин сказал:
– Только что прибыли посланцы с Лесбоса, которых мы встретили за оградой дворца. Кажется, у них умер губернатор, а эти проклятые мусульмане угрожают взять приступом остров и присоединить его к своей империи. Наши христиане умоляют меня назначить новым губернатором человека, сведущего в воинском искусстве, и чтобы с ним были посланы войска, которые смогли бы отразить натиск последователей Пророка, которые из-за отсутствия достаточного количества кораблей не смогут атаковать остров большими силами. И вот капитан Джодд считает, что эта задача вполне по плечу норманнам, и, хотя вы и слепы, я уверен, что будете хорошо служить мне в качестве губернатора Лесбоса. Угодно ли вам принять это предложение?
– Да. И с благодарностью, Августус, – согласился я. – Только после поражения мусульман, если это будет угодно Богу, я прошу разрешения отсутствовать некоторое время, ибо должен разыскать одного человека.
– Это я вам разрешаю и назначаю капитана Джодда вашим заместителем. И еще одно. На Лесбосе у моей матери большие виноградники и поместья. Чтобы хоть как-то загладить ее вину перед вами, они отныне передаются вам. Нет, благодарности не надо, это я обязан благодарить вас. Каковы бы ни были недостатки у Константина, его нельзя назвать неблагодарным. А теперь не будем больше тратить время на это дело. Что вы сказали, офицер? Что Стаурациус надежно заперт, а армяне уже выстроены? Отлично! Я иду, чтобы принять над ними командование. А оттуда – в цирк, на провозглашение!
КНИГА ТРЕТЬЯ. Египет
Глава I. Известия из Египта
Снова завеса забвения без каких-либо щелей или прорех опускается на мое прошлое. Она падает, так уж получилось, за последней сценой в том ужасном помещении с обрывом над бездной, чтобы подняться еще раз вдали от Византии.
Я слепой, я ничего не вижу. Сила, что дает мне возможность выкапывать похороненное под тяжестью стольких прошедших веков, не может поведать больше того, что я однажды чувствовал сам. Чего я не слышал тогда, не слышу и теперь, чего не видел, не вижу и теперь. И поэтому все касающееся самого Лесбоса: очертания его гор, цвет омывающего остров моря, – я не могу припомнить иначе, как только по рассказам других, и не больше того, что узнал, так как мой взгляд не задерживался на них никогда ни в какой из жизней, которые я только в состоянии припомнить.
Был вечер. Жара с заходом солнца спала, и легкий бриз ласково продувал широкую прохладную комнату, в которой сидели мы с Мартиной. Мартину мои солдаты в присущей им грубоватой манере называли «смуглой собачкой Олафа». Смуглой – из-за ее загара, второй же части прозвища она удостоилась оттого, что переводила меня с одного места на другое, подобно тому, как это делают специально выдрессированные собаки-поводыри. Но о ней самой даже заядлый грубиян не мог сказать ни одного дурного слова, не из страха, а просто потому, что ничего подобного о ней сказано быть не могло.
Мартина говорила – она всегда любила поговорить если не об одном, так о другом.
– Мой крестный сын, – сказала она однажды. – Хоть вы и великий ворчун, я вам скажу, что вы, по-моему, были рождены под счастливой звездой или святой, называйте, как хотите. Например, когда вы вышагивали по этому Коридору Преисподней во дворце Константинополя, что часто видится мне в кошмарных снах, когда я поужинаю слишком поздно…
– И ваша душа, или ваш двойник, как еще это можно назвать, – благополучно провела меня возле самого края смертельной ловушки… – перебил я ее.
– …и моя душа, или двойник, пригодилась на этот раз, сделав то, о чем вы только что сказали… Кто бы мог подумать, что вскоре вы станете любимым губернатором богатого и процветающего острова Лесбос, уважаемым всеми командирами войска, состоящего, в большинстве своем, из ваших земляков. И хотя вы и слепой, вы генерал империи, нанесший магометанам самое тяжелое поражение за последнее время.
– Это сделали Джодд и остальные, – ответил я. – Я же только сидел здесь и разрабатывал планы.
– Джодд! – воскликнула она с презрением. – Голова Джодда приспособлена для таких планов не более, чем дверной косяк! Хотя, – добавила она, смягчив голос, – он и впрямь хороший человек, на которого всегда можно положиться в беде, и очень страшный в бою. Он один из тех, кто может оставаться хладнокровным и сохранять рассудок, данный ему Богом, спокойным в тяжелые минуты, в чем Ирина убедилась достаточно хорошо. Все же это вы, Олаф, не я, а вы вспомнили, что норманны – прирожденные моряки. И вы превратили торговые суда в галеры с несколькими из ваших людей во главе каждой из них и спрятали их в небольших бухтах. Это вы позволили пропустить в бухту Митилены мусульманский флот, считающий, что единственная защита острова заключается в войсках на берегу. И затем, после того как мусульмане бросили якоря и стали высаживать свои войска, это вы на рассвете напали на их флот, топили и убивали их, пока не осталось никого, кроме сухопутных войск, которые вы взяли в плен и теперь держите для выкупа. Да, и вы лично командовали нашими судами! А кто ночью может командовать лучше слепого? О! Все у вас обстоит хорошо, очень хорошо! Вы богаты, получили земли Ирины и сидите здесь в комфорте, окруженный уважением, с прекрасным здоровьем, если не считать вашей слепоты. И я повторяю, что вы родились под счастливой звездой.
– Это не совсем так, Мартина! – проговорил я со вздохом.
– А! – возразила она. – Человек никогда не бывает довольным. Как всегда, вы думаете о своей египтянке. Что ж, это понятно, что вы думаете о ней; верно и то, что мы о ней давненько уже не слышали, хотя это и не означает, что не услышим впредь. Возможно, Джодду удалось узнать что-то от этих пленных. Да вот и он!
Пока она говорила, я услышал приветствия охраны снаружи и твердую поступь Джодда у дверей помещения.
– Приветствую вас, генерал! – сказал он, входя. – Я принес добрые вести. Послы к халифу Харуну вернулись с выкупом. Кроме того, этот халиф прислал письмо, подписанное им самим и его министрами, в котором он клянется Богом и его Пророком, что, принимая во внимание нашу готовность возвратить пленных, среди которых, как оказалось, есть важные лица, ни он, ни его сподвижники не будут предпринимать никаких атак против Лесбоса в течение тридцати лет. Переводчик прочтет вам это письмо завтра, и вы сможете послать свой ответ с пленными.
– Учитывая, что этих язычников так много, а у нас совсем мало людей, мы вряд ли могли бы рассчитывать на лучшие условия. И я надеюсь, что так же думают в Константинополе. А пленных надо отправить, как только все будет готово. Вы расспрашивали их о епископе Бернабасе, египетском принце Могасе и его дочери?
– Да, генерал, только сегодня. Я узнал, что среди пленных были три человека, служивших в Египте и оставивших эту страну не более трех месяцев назад. Один из этих троих, раненный в бою, сообщил кое-какие новости.
– Какие же, Джодд?
– Не очень хорошие, генерал. Епископ, по его словам, был убит мусульманами некоторое время назад.
– Упокой, Господь, его душу! Но об остальных, что он сообщил об остальных?
– А вот что. Кажется, этот Копт, как они его называли, то есть Могас, вернулся из длительного путешествия, о котором мы знаем, и поднял восстание где-то в Южном Египте, в самых верховьях Нила. Против него была послана экспедиция под командованием Мустафы, эмира Египта. И там были тяжелые бои, в которых принимал участие и наш пленник. Все закончилось тем, что копты, боровшиеся вместе с Могасом, были разгромлены, сам же Могас – убит, так как отказался спастись бегством. Его дочь Хелиодора захвачена в плен вместе с другими коптскими женщинами.
– А дальше? – с трудом выговорил я.
– Дальше, генерал, ее привели к эмиру Мустафе, который заметил ее красоту и решил сделать ее своей наложницей. Однако в ответ на ее мольбы, будучи, по словам пленного, милосердным человеком, он дал ей неделю на оплакивание павшего отца, прежде чем она войдет в его гарем. Но самого худшего, – добавил он поспешно, – не произошло. Так что Не прошло и недели, в течение которой пленники двигались вниз, вдоль Нила, как она заколола евнуха, сторожившего ее, и сбежала.
– Благодарение Богу! – сказал я. – Но почему, Джодд, этот человек уверен, что это была именно Хелиодора?
– А вот почему! Все знали ее как дочь Могаса, одного из тех, кого почитали египтяне. Кроме того, среди мусульманских солдат ее называли «госпожой с раковинами» из-за некоего ожерелья, которое она носила и которое вы должны помнить.
– Дальше что? – спросил я.
– Только то, что Мустафа был страшно рассержен тем, что потерял ее, и по этой причине целую роту солдат били палками по пяткам. Кроме того, он остановил свою армию и предложил за поимку беглянки награду. В течение двух дней они охотились за нею, но не нашли никого, кроме мертвецов в обысканных могилах. Затем эмир вернулся в низовья Нила. На этом рассказ закончился.
– Пошлите сейчас же ко мне этого пленного, Джодд, вместе с переводчиком. Я хочу сам поговорить с ним.
– Боюсь, что он не в состоянии прийти, генерал.
– В таком случае я сам пойду к нему. Ведите меня, Мартина.
– Тогда вам придется идти далеко, генерал, так как час назад он умер. Его товарищи сейчас готовят его к похоронам.
– Джодд, – сердито проговорил я. – Эти люди находятся в наших руках уже несколько недель. Как могло случиться, что вы всего этого не узнали раньше? Вы же получили мои приказания по этому поводу!
– Потому, генерал, что пока они не узнали, что их освободят, ни один из пленных не говорил нам ни слова. Как ни строго допрашивали их, они все твердили, что не станут нарушать свою присягу, что они предпочитают смерть. Один раз я уже спрашивал этого самого человека о Египте, и он отвечал мне, что никогда там не бывал.
– Успокойтесь, Олаф, – вмешалась Мартина, – так как вряд ли он мог вам сообщить что-нибудь новое.
– Вероятно, вы правы, – ответил я. – Но все же я мог бы выиграть несколько дней. Зная обо всем этом, я бы уже отправился в Египет на поиски Хелиодоры.
– Успокойтесь, говорю вам, – продолжала Мартина. – Все равно вы не смогли бы сделать этого до тех пор, пока не был подписан мир. Вы не смогли бы поступить вопреки вашей присяге и вашим обязанностям.
– Это так, – согласился я со вздохом.
– Олаф! – обратилась ко мне Мартина вечером того же дня, после того как Джодд оставил нас. – Вы сказали, что отправляетесь в Египет. Как вы это сделаете? Будучи слепым генералом империи, недавно разгромившим войска могучего халифа Востока, как вы можете рассчитывать на теплый прием в Египте? Кроме того, хорошо ли вас примет эмир Мустафа, правящий там, когда узнает, что вы прибыли на поиски женщины, сбежавшей недавно из его гарема? Да он просто в тот же день предложит вам выбор между смертью и Кораном! Олаф, ваше намерение – безумство!
– Может быть, Мартина. Но я все равно отправлюсь на поиски Хелиодоры.
– Если Хелиодора еще жива, своей смертью вы ей не поможете, а если мертва, то время для нее уже ничего не значит, и она может еще немного подождать вас.
– Я все равно отправлюсь, Мартина.
– Вы, слепой, отправитесь в Египет искать ту, которую все тамошние власти напрасно ищут месяцами? Пусть будет так. Но каким образом вы туда попадете? Откровенно, открыто, в качестве врага этого сделать нельзя, так как в подобном случае вы бы нуждались во флоте и – десятках тысяч мечей в качестве поддержки, которых у вас нет. Если вы возьмете с собой нескольких храбрых людей, но они не будут мусульманами, – а тех вы для такой цели не найдете, – то их не ждет ничего, кроме мучительней смерти. Как же вы сможете отправиться туда, Олаф?
– Еще не знаю, Мартина. Ваш ум более гибок, чем мой. Думайте, думайте и подскажите мне.
Я услышал, как Мартина поднялась и заходила по комнате из одного конца в другой. Наконец она вернулась и снова села рядом со мной.
– Олаф, – сказала она, – вы же всегда имели склонность к музицированию. И рассказывали мне, что, будучи мальчиком, часто играли на музыкальных инструментах и пели песни собственного сочинения. Да и сейчас, когда вы стали слепым, вы опять возвратились к этому искусству, в котором уже стали настоящим мастером. Кроме того, у вас хороший голос. Пожалуй, и у меня он хорош, это мой единственный дар. Именно мой голос однажды привлек внимание Ирины ко мне, дочери бедного греческого дворянина, бывшего когда-то другом ее отца и получившего поэтому незначительный пост при дворе. Позднее мы вместе с вами пели много песен, разве это не так? И некоторые из них были на языке Севера, не правда ли? Ведь вы меня ему учили!
– Да, Мартина. Ну и что же?
– Вы тугодум, Олаф. Я слышала, что восточные люди любят музыку, особенно если исполняют что-то им неизвестное. Почему бы тогда слепому мужчине и его дочери… нет, племяннице-сироте не зарабатывать себе на пропитание честным трудом, путешествуя по Египту в качестве бродячих музыкантов? У этих последователей Пророка, как мне рассказывали, считается тяжким грехом обидеть калеку… Бедного торговца янтарем, например, который был ограблен ворами-христианами. Будучи слепым, он не мог свидетельствовать против них перед судом, и вот теперь они с дочерью сестры зарабатывают себе на пропитание, как только смогут. Подобно вам, Олаф, я искусна в языках, и даже достаточно хорошо владею арабским, чтобы быть в состоянии просить милостыню. Моя мать – сирийка, она обучала меня своему родному языку, когда я была еще ребенком. А с тех пор как я попала сюда, я все время занималась этим языком. Что вы на это скажете?
– Я скажу, что подобным образом мы можем путешествовать в большей безопасности, нежели в каком-либо другом случае. Но вес же, Мартина, разве могу я просить вас взвалить подобную ношу себе на плечи?
– О, меня и нужды нет просить, Олаф. С тех пор как Судьба взвалила ее на меня, сделав меня вашей… крестной матерью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
И после такой отвратительной насмешки она ушла с конвоем.
– Мне кажется, что я сошел с ума! – воскликнул император, едва за ней захлопнулась дверь. – Я должен был убить эту змею, пока в моих руках есть палка. Признаюсь вам, я опасаюсь ее острых зубов, таких ядовитых. И если бы она могла, она поступила бы со мной так же, как с этим беднягой, или даже прирезала бы меня. Но что поделаешь: она моя мать, я ей обязан всем. И хватит об этом… А теперь скажите нам, Олаф, не тот ли вы капитан, что вырвал однажды отравленную фигу из моего рта? Фигу, которая готова была попасть ко мне в рот и которую моя матушка спокойно разрешала мне съесть, когда я был здорово выпивши. И затем вы сами хотели проглотить этот плод, чтобы спасти меня от собственной глупости.
– Я тот самый человек, Августус.
– Значит, вы один из тех, о ком твердит сейчас весь город. Они говорят, что ваша фантазия оказалась настолько бедной, что вы повернулись спиной к благосклонности императрицы из-за какой-то девушки, которую отважились полюбить. Они говорят, что императрица за это отплатила кинжалом, пронзившим ваши глаза, а когда-то была готова посадить вас на мое место.
– У сплетен много языков, Августус, – ответил я. – По крайней мере, я сбит с ног этой благосклонностью императрицы, наградившей меня тем, что я, по ее мнению, заслужил.
– Да, это так. О, Христос! Как ужасен этот обрыв над скалами и морем! Это еще один ее подарок вам? Не отвечайте только «нет», ибо я слышал эту историю. Что ж, Олаф, вы спасли мою жизнь, и ваши норманны посадили меня на трон, так как без них мы вряд ли овладели бы дворцом. Так какой же вы бы хотели за это награды?
– Отпустите меня отсюда, Августус, – произнес я.
– Небольшое благо, которое вы могли бы получить и не спрашивая, если бы только нашли собаку-поводыря, подобно другим несчастным слепцам. Ну, а вы, капитан Джодд, и ваши люди, что вы хотите?
– Того, что вам будет угодно нам дать, Августус, а после этого разрешить нам следовать за нашим генералом Олафом, поскольку теперь он на нашем попечении. Здесь у нас теперь столько врагов, что мы ночью не сможем спокойно заснуть, опасаясь, что больше никогда не проснемся.
– Повелительница Мира свергнута с трона, – задумчиво проговорил Константин. – И даже ее фрейлина не последовала за нею в тюрьму. А у слепого генерала находится полк, чтобы сопровождать его с любовью и почестями, как будто он новокоронованный король. Настоящая шутница эта Фортуна! И если судьба когда-нибудь лишит меня глаз, когда мне больше нечего будет дать людям, хотел бы я знать, последуют ли за мной три сотни верных мечей на гибель и изгнание?
Такими были его мысли вслух. Затем он, Джодд и кто-то еще – среди них была и Мартина – отошли в сторону, оставив меня сидящим на скамье. Вскоре они вернулись, и Константин сказал:
– Только что прибыли посланцы с Лесбоса, которых мы встретили за оградой дворца. Кажется, у них умер губернатор, а эти проклятые мусульмане угрожают взять приступом остров и присоединить его к своей империи. Наши христиане умоляют меня назначить новым губернатором человека, сведущего в воинском искусстве, и чтобы с ним были посланы войска, которые смогли бы отразить натиск последователей Пророка, которые из-за отсутствия достаточного количества кораблей не смогут атаковать остров большими силами. И вот капитан Джодд считает, что эта задача вполне по плечу норманнам, и, хотя вы и слепы, я уверен, что будете хорошо служить мне в качестве губернатора Лесбоса. Угодно ли вам принять это предложение?
– Да. И с благодарностью, Августус, – согласился я. – Только после поражения мусульман, если это будет угодно Богу, я прошу разрешения отсутствовать некоторое время, ибо должен разыскать одного человека.
– Это я вам разрешаю и назначаю капитана Джодда вашим заместителем. И еще одно. На Лесбосе у моей матери большие виноградники и поместья. Чтобы хоть как-то загладить ее вину перед вами, они отныне передаются вам. Нет, благодарности не надо, это я обязан благодарить вас. Каковы бы ни были недостатки у Константина, его нельзя назвать неблагодарным. А теперь не будем больше тратить время на это дело. Что вы сказали, офицер? Что Стаурациус надежно заперт, а армяне уже выстроены? Отлично! Я иду, чтобы принять над ними командование. А оттуда – в цирк, на провозглашение!
КНИГА ТРЕТЬЯ. Египет
Глава I. Известия из Египта
Снова завеса забвения без каких-либо щелей или прорех опускается на мое прошлое. Она падает, так уж получилось, за последней сценой в том ужасном помещении с обрывом над бездной, чтобы подняться еще раз вдали от Византии.
Я слепой, я ничего не вижу. Сила, что дает мне возможность выкапывать похороненное под тяжестью стольких прошедших веков, не может поведать больше того, что я однажды чувствовал сам. Чего я не слышал тогда, не слышу и теперь, чего не видел, не вижу и теперь. И поэтому все касающееся самого Лесбоса: очертания его гор, цвет омывающего остров моря, – я не могу припомнить иначе, как только по рассказам других, и не больше того, что узнал, так как мой взгляд не задерживался на них никогда ни в какой из жизней, которые я только в состоянии припомнить.
Был вечер. Жара с заходом солнца спала, и легкий бриз ласково продувал широкую прохладную комнату, в которой сидели мы с Мартиной. Мартину мои солдаты в присущей им грубоватой манере называли «смуглой собачкой Олафа». Смуглой – из-за ее загара, второй же части прозвища она удостоилась оттого, что переводила меня с одного места на другое, подобно тому, как это делают специально выдрессированные собаки-поводыри. Но о ней самой даже заядлый грубиян не мог сказать ни одного дурного слова, не из страха, а просто потому, что ничего подобного о ней сказано быть не могло.
Мартина говорила – она всегда любила поговорить если не об одном, так о другом.
– Мой крестный сын, – сказала она однажды. – Хоть вы и великий ворчун, я вам скажу, что вы, по-моему, были рождены под счастливой звездой или святой, называйте, как хотите. Например, когда вы вышагивали по этому Коридору Преисподней во дворце Константинополя, что часто видится мне в кошмарных снах, когда я поужинаю слишком поздно…
– И ваша душа, или ваш двойник, как еще это можно назвать, – благополучно провела меня возле самого края смертельной ловушки… – перебил я ее.
– …и моя душа, или двойник, пригодилась на этот раз, сделав то, о чем вы только что сказали… Кто бы мог подумать, что вскоре вы станете любимым губернатором богатого и процветающего острова Лесбос, уважаемым всеми командирами войска, состоящего, в большинстве своем, из ваших земляков. И хотя вы и слепой, вы генерал империи, нанесший магометанам самое тяжелое поражение за последнее время.
– Это сделали Джодд и остальные, – ответил я. – Я же только сидел здесь и разрабатывал планы.
– Джодд! – воскликнула она с презрением. – Голова Джодда приспособлена для таких планов не более, чем дверной косяк! Хотя, – добавила она, смягчив голос, – он и впрямь хороший человек, на которого всегда можно положиться в беде, и очень страшный в бою. Он один из тех, кто может оставаться хладнокровным и сохранять рассудок, данный ему Богом, спокойным в тяжелые минуты, в чем Ирина убедилась достаточно хорошо. Все же это вы, Олаф, не я, а вы вспомнили, что норманны – прирожденные моряки. И вы превратили торговые суда в галеры с несколькими из ваших людей во главе каждой из них и спрятали их в небольших бухтах. Это вы позволили пропустить в бухту Митилены мусульманский флот, считающий, что единственная защита острова заключается в войсках на берегу. И затем, после того как мусульмане бросили якоря и стали высаживать свои войска, это вы на рассвете напали на их флот, топили и убивали их, пока не осталось никого, кроме сухопутных войск, которые вы взяли в плен и теперь держите для выкупа. Да, и вы лично командовали нашими судами! А кто ночью может командовать лучше слепого? О! Все у вас обстоит хорошо, очень хорошо! Вы богаты, получили земли Ирины и сидите здесь в комфорте, окруженный уважением, с прекрасным здоровьем, если не считать вашей слепоты. И я повторяю, что вы родились под счастливой звездой.
– Это не совсем так, Мартина! – проговорил я со вздохом.
– А! – возразила она. – Человек никогда не бывает довольным. Как всегда, вы думаете о своей египтянке. Что ж, это понятно, что вы думаете о ней; верно и то, что мы о ней давненько уже не слышали, хотя это и не означает, что не услышим впредь. Возможно, Джодду удалось узнать что-то от этих пленных. Да вот и он!
Пока она говорила, я услышал приветствия охраны снаружи и твердую поступь Джодда у дверей помещения.
– Приветствую вас, генерал! – сказал он, входя. – Я принес добрые вести. Послы к халифу Харуну вернулись с выкупом. Кроме того, этот халиф прислал письмо, подписанное им самим и его министрами, в котором он клянется Богом и его Пророком, что, принимая во внимание нашу готовность возвратить пленных, среди которых, как оказалось, есть важные лица, ни он, ни его сподвижники не будут предпринимать никаких атак против Лесбоса в течение тридцати лет. Переводчик прочтет вам это письмо завтра, и вы сможете послать свой ответ с пленными.
– Учитывая, что этих язычников так много, а у нас совсем мало людей, мы вряд ли могли бы рассчитывать на лучшие условия. И я надеюсь, что так же думают в Константинополе. А пленных надо отправить, как только все будет готово. Вы расспрашивали их о епископе Бернабасе, египетском принце Могасе и его дочери?
– Да, генерал, только сегодня. Я узнал, что среди пленных были три человека, служивших в Египте и оставивших эту страну не более трех месяцев назад. Один из этих троих, раненный в бою, сообщил кое-какие новости.
– Какие же, Джодд?
– Не очень хорошие, генерал. Епископ, по его словам, был убит мусульманами некоторое время назад.
– Упокой, Господь, его душу! Но об остальных, что он сообщил об остальных?
– А вот что. Кажется, этот Копт, как они его называли, то есть Могас, вернулся из длительного путешествия, о котором мы знаем, и поднял восстание где-то в Южном Египте, в самых верховьях Нила. Против него была послана экспедиция под командованием Мустафы, эмира Египта. И там были тяжелые бои, в которых принимал участие и наш пленник. Все закончилось тем, что копты, боровшиеся вместе с Могасом, были разгромлены, сам же Могас – убит, так как отказался спастись бегством. Его дочь Хелиодора захвачена в плен вместе с другими коптскими женщинами.
– А дальше? – с трудом выговорил я.
– Дальше, генерал, ее привели к эмиру Мустафе, который заметил ее красоту и решил сделать ее своей наложницей. Однако в ответ на ее мольбы, будучи, по словам пленного, милосердным человеком, он дал ей неделю на оплакивание павшего отца, прежде чем она войдет в его гарем. Но самого худшего, – добавил он поспешно, – не произошло. Так что Не прошло и недели, в течение которой пленники двигались вниз, вдоль Нила, как она заколола евнуха, сторожившего ее, и сбежала.
– Благодарение Богу! – сказал я. – Но почему, Джодд, этот человек уверен, что это была именно Хелиодора?
– А вот почему! Все знали ее как дочь Могаса, одного из тех, кого почитали египтяне. Кроме того, среди мусульманских солдат ее называли «госпожой с раковинами» из-за некоего ожерелья, которое она носила и которое вы должны помнить.
– Дальше что? – спросил я.
– Только то, что Мустафа был страшно рассержен тем, что потерял ее, и по этой причине целую роту солдат били палками по пяткам. Кроме того, он остановил свою армию и предложил за поимку беглянки награду. В течение двух дней они охотились за нею, но не нашли никого, кроме мертвецов в обысканных могилах. Затем эмир вернулся в низовья Нила. На этом рассказ закончился.
– Пошлите сейчас же ко мне этого пленного, Джодд, вместе с переводчиком. Я хочу сам поговорить с ним.
– Боюсь, что он не в состоянии прийти, генерал.
– В таком случае я сам пойду к нему. Ведите меня, Мартина.
– Тогда вам придется идти далеко, генерал, так как час назад он умер. Его товарищи сейчас готовят его к похоронам.
– Джодд, – сердито проговорил я. – Эти люди находятся в наших руках уже несколько недель. Как могло случиться, что вы всего этого не узнали раньше? Вы же получили мои приказания по этому поводу!
– Потому, генерал, что пока они не узнали, что их освободят, ни один из пленных не говорил нам ни слова. Как ни строго допрашивали их, они все твердили, что не станут нарушать свою присягу, что они предпочитают смерть. Один раз я уже спрашивал этого самого человека о Египте, и он отвечал мне, что никогда там не бывал.
– Успокойтесь, Олаф, – вмешалась Мартина, – так как вряд ли он мог вам сообщить что-нибудь новое.
– Вероятно, вы правы, – ответил я. – Но все же я мог бы выиграть несколько дней. Зная обо всем этом, я бы уже отправился в Египет на поиски Хелиодоры.
– Успокойтесь, говорю вам, – продолжала Мартина. – Все равно вы не смогли бы сделать этого до тех пор, пока не был подписан мир. Вы не смогли бы поступить вопреки вашей присяге и вашим обязанностям.
– Это так, – согласился я со вздохом.
– Олаф! – обратилась ко мне Мартина вечером того же дня, после того как Джодд оставил нас. – Вы сказали, что отправляетесь в Египет. Как вы это сделаете? Будучи слепым генералом империи, недавно разгромившим войска могучего халифа Востока, как вы можете рассчитывать на теплый прием в Египте? Кроме того, хорошо ли вас примет эмир Мустафа, правящий там, когда узнает, что вы прибыли на поиски женщины, сбежавшей недавно из его гарема? Да он просто в тот же день предложит вам выбор между смертью и Кораном! Олаф, ваше намерение – безумство!
– Может быть, Мартина. Но я все равно отправлюсь на поиски Хелиодоры.
– Если Хелиодора еще жива, своей смертью вы ей не поможете, а если мертва, то время для нее уже ничего не значит, и она может еще немного подождать вас.
– Я все равно отправлюсь, Мартина.
– Вы, слепой, отправитесь в Египет искать ту, которую все тамошние власти напрасно ищут месяцами? Пусть будет так. Но каким образом вы туда попадете? Откровенно, открыто, в качестве врага этого сделать нельзя, так как в подобном случае вы бы нуждались во флоте и – десятках тысяч мечей в качестве поддержки, которых у вас нет. Если вы возьмете с собой нескольких храбрых людей, но они не будут мусульманами, – а тех вы для такой цели не найдете, – то их не ждет ничего, кроме мучительней смерти. Как же вы сможете отправиться туда, Олаф?
– Еще не знаю, Мартина. Ваш ум более гибок, чем мой. Думайте, думайте и подскажите мне.
Я услышал, как Мартина поднялась и заходила по комнате из одного конца в другой. Наконец она вернулась и снова села рядом со мной.
– Олаф, – сказала она, – вы же всегда имели склонность к музицированию. И рассказывали мне, что, будучи мальчиком, часто играли на музыкальных инструментах и пели песни собственного сочинения. Да и сейчас, когда вы стали слепым, вы опять возвратились к этому искусству, в котором уже стали настоящим мастером. Кроме того, у вас хороший голос. Пожалуй, и у меня он хорош, это мой единственный дар. Именно мой голос однажды привлек внимание Ирины ко мне, дочери бедного греческого дворянина, бывшего когда-то другом ее отца и получившего поэтому незначительный пост при дворе. Позднее мы вместе с вами пели много песен, разве это не так? И некоторые из них были на языке Севера, не правда ли? Ведь вы меня ему учили!
– Да, Мартина. Ну и что же?
– Вы тугодум, Олаф. Я слышала, что восточные люди любят музыку, особенно если исполняют что-то им неизвестное. Почему бы тогда слепому мужчине и его дочери… нет, племяннице-сироте не зарабатывать себе на пропитание честным трудом, путешествуя по Египту в качестве бродячих музыкантов? У этих последователей Пророка, как мне рассказывали, считается тяжким грехом обидеть калеку… Бедного торговца янтарем, например, который был ограблен ворами-христианами. Будучи слепым, он не мог свидетельствовать против них перед судом, и вот теперь они с дочерью сестры зарабатывают себе на пропитание, как только смогут. Подобно вам, Олаф, я искусна в языках, и даже достаточно хорошо владею арабским, чтобы быть в состоянии просить милостыню. Моя мать – сирийка, она обучала меня своему родному языку, когда я была еще ребенком. А с тех пор как я попала сюда, я все время занималась этим языком. Что вы на это скажете?
– Я скажу, что подобным образом мы можем путешествовать в большей безопасности, нежели в каком-либо другом случае. Но вес же, Мартина, разве могу я просить вас взвалить подобную ношу себе на плечи?
– О, меня и нужды нет просить, Олаф. С тех пор как Судьба взвалила ее на меня, сделав меня вашей… крестной матерью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32