Под Яблонной и Вавром он отличился, проявив неподдельные мужество и отвагу, завоевав на поле боя награду и повышение. «Шульц обладал большим запасом военных знаний, у него был обаятельный характер, его ценили все, кто был знаком с ним», — напишет о нем много лет спустя в своих исторических воспоминаниях канадский шотландец Дональд Мак-Леод. И хотя на корабле Шульц раздражал товарищей своими «слишком трезвыми» взглядами, путешествие обошлось как-то без особого скандала.
Когда прибыли наконец в Нью-Йорк, встреча, какую им устроили американцы, превзошла самые смелые их ожидания. Янки только что не лезли из кожи вон, чтобы угодить приезжим. Создали ряд гражданских комитетов, которые обеспечивали мужественных борцов за свободу всем: средствами, крышей над головой, вниманием и даже ушами, готовыми слушать маловразумительные рассказы. Сначала поляки должны были хорошо отдохнуть.
Отдохнули.
Затем спустя много недель американцы приступили к осуществлению дальнейших планов: предложили ветеранам приличные должности, чтобы пришельцы стали на ноги и почувствовали себя равными среди равных. Но тут изумленные янки наткнулись на непреодолимые трудности. Пришельцы отказались: они не могли работать, не хотели и не умели. Не умели включиться в практичный американский образ жизни. Настроенные патетически, они хотели — если употреблять определения, которыми в более поздние годы наделили поляков, — быть «распятой нацией»и «вдохновением народов».
В течение последующих месяцев недоразумения усиливались и дошли до предела: разочарованные и огорченные поляки сели на корабль и поплыли во Францию, чтобы окончательно слиться с основным ядром «большой эмиграции».
Лишь немногие из них остались в Америке. И в том числе Николай Шульц.
Б. Американская карьера
Чтобы как следует понять и правильно оценить невероятные события, которые разыграются в жизни Шульца четыре года спустя, надо немного познакомиться с его духовным обликом, заглянуть в его личную жизнь.
Николай Шульц был не только патриотом и доблестным солдатом и обладал не только обаятельным характером, как о том рассказывает канадский хроникер; Шульц отличался, кроме того, очень проницательным умом и открытым сердцем. Весенние веяния, которые в те годы проносились над Европой, не были чужды ему: он вдыхал их полной грудью, жил ими. Прогрессивные идеи Лелевеля находили громкий отзвук в его воззрениях. С восторгом воспринимал он также полные юношеской страсти слова товарища по оружию в битве под Остроленкой, радикала Маврикия Мохнацкого.
После косной Европы — в то время континента деспотизма и тюрем — Америка показалась Шульцу настоящим раем свободы. «Приют гуманности» — как еще во второй половине XVIII века назвал ее американский патриот Томас Пен — был и для Шульца каким-то чудесным убежищем, страной-откровением, где взгляды Лелевеля и идеалы Мохнацкого облекались, как казалось изгнаннику, в живую плоть и горячую кровь.
Нет, нельзя сказать, чтобы здесь господствовали идеальные отношения. Шульц видел и трещины в здании. Но Америка была тогда молодой страной с безлюдными пространствами и многими возможностями; а люди еще не давали себя дурачить.
На каждом шагу Шульц с восторгом наблюдал, каким метким, хоть и шаблонным, было сравнение американского общества с молодым удальцом. Удалец этот ценил свою свободу, был полон энергии — он возводил для себя просторное здание. Архитекторы были разные — хорошие и плохие, — но ни один из них не смел забывать тогда о правах, записанных в конституции. Американская Декларация независимости в те времена не была пустым звуком.
Вскоре после прибытия в Нью-Йорк Шульц начал присматриваться к стране и искать работу по специальности. Ему удалось получить второстепенную должность на соляном руднике. Тщательно знакомясь с американскими методами добычи соли, инженер Шульц не мог надивиться тому, как они примитивны и непроизводительны, насколько хуже тех, с которыми он познакомился в Величке. Тогда он принялся за разработку собственного метода улучшения производства, приспособленного к условиям американских рудников. В этой области Шульц достиг полного успеха. Начальство хвалило его, принимало у себя, назначало на более ответственные должности. Шульц не только рос как специалист, но и нажил неплохое состояние: быстро и хорошо разобравшись в нравах этой страны, он не замедлил за — патентовать свою идею.
На четвертом году жизни в Штатах он уже принадлежал к кругу зажиточных граждан Салинаса, неподалеку от города Сиракузы. Там он приобрел много преданных друзей. Владея английским языком, как истый американец, Шульц устроился отлично и всеми корнями врос в землю новообретенной родины. Был богатым и пользовался всеобщим уважением. Кроме того, он завоевал искреннюю любовь красивой и благородной женщины, на которой вскоре должен был жениться.
Лишь в одном он отличался от тысяч других эмигрантов — ирландцев, немцев, норвежцев, шведов, англичан: он не только стремился к материальному благосостоянию, но и был чувствителен к превратностям судеб своих ближних и к страданиям народов. Ведь именно за свободу дрался он на полях сражений в Польше. Таким он остался и теперь.
Даже удобства американской жизни не могли заставить его забыть, что где-то есть менее счастливые люди. Улыбка судьбы не заглушила его совести, и Шульц обостренным слухом ловил стоны угнетаемых на всем белом свете, стоны, доносившиеся и из-за моря и из-за канадской границы.
В. Революция в Канаде
В те времена в Канаде творилось недоброе. Там царил деспотизм реакции. Бывшая французская колония, завоеванная англичанами восемьдесят лет назад, спустя два десятилетия пережила большой наплыв людей из Соединенных Штатов — так называемых лоялистов, которые, будучи верны английской короне, не хотели признавать ни американскую революцию, ни демократию.
Это были крайние националистические элементы, заядлые консерваторы, фанатичные враги любой прогрессивной идеи, себялюбцы. Располагая поддержкой центральных властей в Лондоне, лоялисты хотели, чтобы их считали истинной аристократией Канады. В короткое время они захватили все доходные должности и стали смотреть на страну, как на свою вотчину. Всевластный тогда «Семейный пакт», заключенный, без сомнения, с целью дать малочисленной группе привилегированных возможность держать в ярме всю страну с ее политикой и фи — нансами, являл классический пример грубого цинизма правящего класса, не скрывающего своей хищности.
Это было также свидетельством узости политического кругозора тогдашних государственных мужей в Лондоне. Широкие круги канадской общественности в течение десятков лет добивались изменения существующего положения вещей. Всего в нескольких шагах, за пограничной линией, развивался демократический эксперимент американцев — столь заманчивый, столь соблазнительный. Англия не хотела видеть этого, закрывала глаза на неблагополучие, предпочитая верить словам герцога Веллингтона, который кричал в парламенте: «Местное самоуправление в Канаде совершенно невозможно примирить с суверенитетом Великобритании».
Поэтому в Канаде нарастало все более сильное брожение — как в английском Онтарио, так и во французском Квебеке. Недовольных французов возглавил Папино, а канадцев, говоривших на английском языке, — Лайон Макензи. Оба патриота горячо боролись за демократизацию страны, умели увлекать массы, но, хотя они добивались умеренных политических реформ, ни английскому губернатору, ни лоялистам не приходило в голову уступить хоть на йоту.
Летом 1837 года брожение дошло до предела. Осенью вспыхнуло вооруженное восстание в Торонто и в окрестностях Монреаля. Ни в людях, ни в оружии у повстанцев недостатка не было, но организация была неумелой, поэтому армия и проправительственная милиция, давно находившиеся в состоянии готовности, в течение нескольких недель подавили восстание.
Победители не жалели крови противников. Тех повстанцев, которые не пали в бою, ждала тюрьма, предводителей же публично вздергивали на виселицы. Многие спаслись бегством в соседние Штаты, куда скрылся и Лайон Макензи.
В Соединенных Штатах он и его друзья не прекратили агитацию, находя, естественно, в американском обществе живое понимание. Возмущение было таким всеобщим, что вскоре в северных штатах начали возникать тайные отряды для борьбы с канадской тиранией — так называемые стрелковые ложи, которые сильно разрослись в 1838 году. Правительство в Вашингтоне, хотя и знало, безусловно, о их существовании, пока не вмешивалось в эти дела.
В сентябре того же года в Кливленде состоялся съезд, на котором канадские эмигранты и руководители лож утвердили конституцию Канадской Республики и разработали план вооруженного вторжения в Канаду.
Все это происходило под влиянием горячих заверений Лайо-на Макензи в том, что вся Канада восстанет, как только первые отряды перейдут границу.
Разумеется, Николай Шульц не мог быть равнодушным к тому, что происходило вокруг него. Душой и сердцем он был на стороне угнетенных, искренне желая победы борцам за свободу. Он настежь распахнул перед изгнанниками двери своего дома под Сиракузами.
Долгое время гостил у него и Лайон Макензи, с которым он подружился. Между ними шли долгие беседы. Крепла уверенность Шульца в том, что речь идет о защите самых святых прав человека и о борьбе, в которой он не может оставаться пассивным. Включаясь в движение, Шульц отдал революционерам большую часть своего состояния — сто тысяч долларов. Сам организовал и экипировал на свой счет отряд из ста восьмидесяти добровольцев и, возглавив его, заявил, что готов к действиям.
Впоследствии канадские военные и историки лишили (можно только с горечью добавить: «естественно»!) этих энтузиастов чести и славы, назвав их обыкновенными пограничными бандитами, способными только на грабеж и ни на что больше.
Между тем не подлежит сомнению, что большинство добровольцев, преимущественно людей очень молодых, руководствовались благородными побуждениями. Что же касается чистых намерений Николая Шульца, то здесь не может быть двух мнений: он считал эту борьбу делом благородным и ради нее по — жертвовал состоянием, уютом богатого дома и личным счастьем — союзом с любимой женщиной, откладывавшимся на неопределенный срок.
Г. Отважные и трусливые
Со своим отрядом Шульц направился на север, где ему надлежало присоединиться к армии (если только можно было назвать армией неорганизованные отряды американских добровольцев), находившейся под командованием некоего «генерала» Бёрджа. В первых числах ноября произошла встреча. «Благородное поведение Шульца, мужественная внешность, живой ум и красноречие обеспечили ему хороший прием», — писал канадский ирландец Е. А. Теллер. Одновременно выяснилось, что, кроме указанных достоинств, Шульц превосходил этих вояк отвагой и военными знаниями.
Первая тактическая задача Бёрджа заключалась в овладении городом Прескоттом на канадском берегу пограничной реки Св. Лаврентия. Выполнить ее генерал предполагал с помощью трех отрядов: своего, Шульца и полковника Джонсона. Хорошо вооруженных карабинами добровольцев насчитывалось сначала несколько тысяч. Когда же дошло до дела, их осталось всего несколько сотен. Однако было решено, что и этого достаточно для овладения городом Прескоттом.
Началось с несколько мелодраматичной уловки, увенчавшейся, однако, неожиданным успехом. В Осуиго Бёрдж посадил своих людей, переодетых туристами, на американский пароход. Когда пароход вошел в реку Св. Лаврентия, Бёрдж упросил ничего не подозревавшего капитана парохода взять на буксир два больших парусника, закрытых брезентами. Вскоре «туристы» извлекли оружие и принудили капитана к повиновению. Из-под брезентов на парусниках показались люди из отрядов Шульца и Джонсона, а затем и несколько небольших пушек.
Во время дальнейшего пути вниз по реке между враждебным канадским берегом слева и дружественным американским справа Бёрдж созвал командиров отрядов на последнее совещание. К удивлению Шульца, «генерал» заявил, что пока не собирается брать Прескотт, а сначала остановится в американском городке Огденсбёрге, чтобы прихватить там еще добровольцев.
— Это исключено! — вскричал Шульц. — Если мы не атакуем сегодня и притом немедленно — неприятель узнает об экспедиции и мы лишимся преимущества внезапности.
— Это неважно! — невозмутимо ответил Бёрдж. — Завтра мы возьмем Прескотт.
— Завтра будет уже поздно!
Шульц выразил готовность взять на себя самую трудную часть задачи: фронтальный удар по Прескотту, тогда как отряды Бёрджа и Джонсона должны будут только обеспечить фланги. Но этот разумный план, признанный историками единственно целесообразным, натолкнулся на упорное сопротивление Бёрджа и остальных командиров.
Шульц с удивлением оглядел своих товарищей, словно впервые увидел их. Только теперь он все понял.
В конце концов Шульц настоял на своем: он и Джонсон атакуют ночью Прескотт, а Бёрдж со своим отрядом поспешит на пароходе в Огденсбёрг, возьмет там на борт новых добровольцев и тотчас же вернется с подкреплением.
Незадолго до полуночи — это было в воскресенье 11 ноября — три корабля снялись с якорей и направились каждый по своему назначению. Первый, увы! — к своей гибели, а два других — к своему позору.
Парусник с отрядом Джонсона по какой-то загадочной случайности вскоре сел на мель; а так как произошло это вблизи американского берега, то вояки пустились вплавь и рассеялись под покровом темноты. Тем временем Бёрдж на пароходе плыл дальше. В понедельник утром он благополучно причалил в Ог — денсбёрге, но, едва ступив на американскую землю, занемог. Большая часть офицеров и солдат последовала его примеру и разбрелась по домам. И этот отряд, как и отряд Джонсона, перестал существовать как боевая единица.
Один лишь Шульц поплыл на своем корабле к намеченному месту и утром был у Прескотта. Но в городе уже была поднята тревога и велась подготовка к обороне. Настал день, а Джонсона не было видно на реке, Шульц резонно отказался от атаки и, проплыв три километра вниз по течению, высадился на канадском берегу около заброшенной ветряной мельницы. Там было несколько массивных построек, словно специально возведенных как оборонительные сооружения. Шульц разместил в них своих людей и спешно начал рыть окопы, чтобы к прибытию подкреплений с американского берега подготовить плацдарм. Он верил, что помощь прибудет с минуты на минуту.
Так Николай Шульц, в прошлом майор польских войск, стал участником войны в Канаде — в авангарде сил, которые должны были освободить страну от гнета и несправедливости.
Д. Бой за мельницу
Ожидаемые подкрепления, разумеется, не прибыли. Трудно назвать подкреплениями нескольких удальцов, которые, мучимые угрызениями совести, приплыли в понедельник на лодках из Огденсбёрга. Они-то и привезли Шульцу трагическую весть о судьбе основных подразделений.
Цитированный уже Е. А. Теллер так характеризует эти события: «История знает немного примеров такой нерешительности, трусости и вероломства, какими отличился Бёрдж…»
Полученная весть была тяжелым ударом для Шульца, но ни в чем не изменила его решения выстоять, а затем перенести огонь борьбы в глубь Канады. Это решение было свидетельством героизма, а не безрассудства. Опытный солдат трезво оценил военную обстановку. Он был уверен, что его появление в угнетенном краю явится сигналом ко всеобщему восстанию, в чем все лето убеждали его и членов «Стрелковых Лож» Лай-он Макензи и другие канадские изгнанники. В нем еще теплилась вера в то, что американские товарищи по оружию все-таки опомнятся и поспешат с помощью.
Так прошел весь понедельник, и только к вечеру на реке появилась английская канонерка. Она сделала несколько выстрелов по укреплению, но, встреченная огнем с плацдарма, быстро ретировалась. Добровольцы напряженно всматривались в даль, ожидая появления канадских повстанцев. Но берег был глух и безмолвен. В течение всей ночи никто не явился.
Во вторник, на рассвете, с реки донесся шум приближающегося со стороны Огденсбёрга парохода. Когда в предрассветной мгле добровольцы разглядели на палубе фигуры солдат, их охватила безумная радость:
— Подкрепления идут, подкрепления!
Увы! Это был отряд американских правительственных войск. Соединенные Штаты не хотели дипломатических конфликтов, поэтому у Шульца был отобран парусник с частью снаряжения и продовольствия, которую не успели выгрузить. Это была чувствительная потеря. Едва американцы удалились, как подошло несколько английских канонерок. Они начали артиллерийский обстрел, на что, впрочем, получили решительный ответ.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30