Дети вместе со мной рассматривали книгу. Приходили и взрослые; они с моими родителями обсуждали каждую деталь рисунков. Раскатистый Гром мог объяснить многое из изображенного в книге и этим немало помог нам. Пришел даже вождь Шествующая Душа. Он внимательно пересмотрел страницу за страницей; а еще внимательнее глядел шаман Кинасы. Все говорили о книжке и обо мне, словно я был каким-то героем.Книжка навела всех, кто умел думать, на разговоры об американцах. Длинные Ножи становились на пути нашей прежней свободной жизни. Мы уже знали, что в недалеком будущем американцы совсем покорят нас. И всех мучила мысль: каков он, этот народ? Ведь невозможно же, чтобы все американцы были такими же, как торговцы из форта Бентон или комендант Железный Кулак. И еще: какими в действительности окажутся они и встретимся ли мы когда-нибудь с более справедливыми американцами?Вечером к нам пришли несколько старых воинов. Они очень серьезно беседовали с отцом об американцах.Это были чудесные минуты моего детства. Прикорнув в углу вигвама на теплой бизоньей шкуре, я прислушивался к речам опытных воинов.Беседа затянулась до поздней ночи. Когда гости уходили, я уже спал. Сквозь сон я почувствовал, как мать заботливо подложила мне под голову подаренную Фредом книжку. Так всю ночь я и проспал на английском букваре. ДВА ЗАРЯДА РАСКАТИСТОГО ГРОМА Будучи честным и услужливым человеком, мой дядя Раскатистый Гром немало потрудился в эти дни для пользы нашего лагеря. Труднее стало жуликам-торговцам из форта Бентон обманывать наших людей. Все знали, что это заслуга дяди. Знали это и сами торговцы и не раз посылали ему вдогонку самые отвратительные ругательства. Но Раскатистый Гром не обижался: наоборот, он держался с торговцами свободно и где мог подсмеивался над ними. Чем больше они злились, тем веселее было ему. Они неоднократно пытались подкупить его, задаром всучивали разные товары, но дядя не поддавался — взятку он считал позором. Наконец, торговцы пронюхали о слабости Раскатистого Грома к выпивке и стали потчевать дядю водкой. Они хотели обмануть его бдительность. Дядя не отказывался, но пил украдкой, тайком от своих земляков, и каждый раз заводил с торговцом серьезные разговоры:— Скажи, бледнолицый брат, почему ты угощаешь меня? — начинал дядя.— Потому, что ты страшная шельма! — обычно отвечал торговец. — Но, несмотря на это, я люблю тебя.— Значит, ты угощаешь меня по дружбе?— А как же иначе? Только ради нее.— И не будешь вмешивать в это дело свои нечистые дела?— Goddam you Проклятье! (англ.)
, где уж там!.. Я никого не обманываю. Впрочем, дружба дружбой, а бизнес бизнесом.— Я пью только при этом условии, не иначе.— Пей!Дядя опрокидывал один, самое большее — два маленьких стаканчика, но от дальнейших отказывался категорически. Затем принималсяя еще более ревностно защищать соплеменников от жульничества торговцев. Как ни угощали дядю торговцы, но пользы никакой не извлекли. Они все ломали голову: как поймать Раскатистого Грома в свои сети?Однажды с дядей произошло событие, которое разнеслось по всем северо-западным прериям. Слава Раскатистого Грома дошла до самых отдаленных вигвамов различных племен, не говоря уже о черноногих, и долгое время дядю называли не иначе, как Два Заряда. История эта повсюду вызывала веселый смех. Вот она.Джон Смит принадлежал к богатейшим из здешних торговцев и слыл самым последним прохвостом. Он-то особенно и взъелся на дядю и все прикидывал, как бы его обезвредить. Раскатистый Гром знал об этом намерении, но, словно бросая вызов опасности, особенно часто заходил в лавку Смита и подолгу просиживал там. В магазине стояли удобные скамьи для покупателей, там можно было вдоволь наслушаться интересных рассказов бывалых людей. Под маской грубовато-веселой, добродушной беседы между Смитом и Раскатистым Громом шла упорнейшая борьба, но дядя, с его осмотрительностью индейца, все время был настороже.Как уже сказано, наш лагерь расположился километром ниже форта Бентон, на самом берегу Миссури. Тропа к поселку проходила как раз над берегом. Здесь очень часто попадались дикие утки и другая водоплавающая дичь. Поэтому дядя всегда носил с собой ружье, заранее зарядив его дробью. То была шомпольная, заряжавшаяся с дула рухлядь, но, несмотря на свой преклонный возраст, била неплохо.В тот памятный день Раскатистый Гром взял с собой несколько шкурок, но продавать их не торопился. Он заходил в разные лавки, приценивался и, наконец, заглянул к своему «дружку» Смиту. Связку шкурок дядя бросил на прилавке, ружье, как обычно, поставил в уголок, а сам сел на скамью.— Хелло, Раскатистый Гром! — весело приветствовал его Смит. — Как живешь, краснокожий шпион? Уже явился ловить нас за руку, а?— Уэлл! Суди как хочешь, брат надувала… — спокойно парировал дядя.— Принес шкурки? Ну-ка, покажи, что там хорошего!— Принес, принес, только для честного торговца.— Сколько хочешь за них?— Я сказал тебе ясно: этот товар только для честного торговца.Нисколько не обескураженный этой колкостью, Смит осмотрел шкурки.— Даю тебе сорок долларов.— Тех, фальшивых, или настоящих? — язвил дядя.— Ладно, пусть прогадаю на этом, но дам тебе пятьдесят. Идет?Несмотря на ранний час, в лавке уже было несколько покупателей. Они с большим интересом прислушивались к не совсем обычному разговору торговца с Раскатистым Громом. Их разбирало любопытство: поддастся индеец соблазну или нет. Но дядя, заметив усмешки американцев, уперся и не отдавал шкурки, хотя пятьдесят долларов — совсем немалая цена.— Не продам! — заявил он. — Время еще терпит.— Как хочешь… Кстати, я только что получил партию первоклассного рома. Не отведаешь немного?— Дай, но не более полстаканчика.Торговец налил порцию, а дядя, всячески стараясь держаться с достоинством, бросил на прилавок серебряный полудолларовик.— Этого слишком много! — с добродушным видом заметил Смит.— Остальное оставь на будущее.— Олл райт!Лавка Смита была, пожалуй, самой большой в форте Бентон: в ней размещались десятка два покупателей на скамейках и столько же — стоя. Большинство посетителей составляли ковбои и белые трапперы — охотники за пушным зверем.У Смита был помощник. В магазин приходило так много покупателей, что даже двое едва успевали обслуживать всех. Если Смит старался сохранять добродушное выражение лица и только в хитрых глазках светился хищный огонек, то на физиономии его помощника, американца лет двадцати пяти, была написана откровенная и самая грубая алчность. Раскатистый Гром любил наблюдать, как хозяин и приказчик не раз готовы были вцепиться друг в друга, давая волю своей волчьей натуре. Это очень развлекало егоНе успел Раскатистый Гром выпить первую стопку, как Смит снова шагнул к нему с бутылкой:— Налить еще?Дядя кивнул головой.— А не слишком ли много будет? — притворно забеспокоился торговец. — Это крепкий напиток.— Не бойся, наливай!Раскатистый Гром выпил вторую. Шум в магазине все больше веселил его. В лавке Смита были две широкие двери: одна вела на улицу, вторая — на задний двор. На дворе в загородке разгуливало десятка полтора домашних гусей. Они хорошо были видны дяде с его места, и шумный гогот гусей был ему сейчас приятен. Настроение его все поднималось.Пришло, однако, время возвращаться домой. Дядя встал, забрал шкурки, повесил за плечо ружье и уже собрался выходить из магазина.— Hallo, old boy! Эй, старина! (англ.)
Смотри, будь осторожен! — крикнул ему Смит и, когда дядя вопросительно посмотрел на него, добавил: — Это очень крепкий ром. Ты нетвердо держишься на ногах. Не упади в реку!— Следи лучше за собственным носом, как бы он не отвалился!— У меня-то не отвалится — я не пью, да водка и не вредит мне так, как тебе. Вон у тебя уже глаза посоловели… Если увидишь диких уток, не стреляй в них, очень тебя прошу!— Почему не стрелять?— Жалко заряда: наверняка промажешь!Этот разговор привлек к себе общее внимание. Чтобы поддержать шутку, американцы начали внимательно и недоверчиво присматриваться к индейцу, словно он и в самом деле был мертвецки пьян. Дядя чувствовал себя немножко навеселе, но не пьяным, и приставание американцев раздражало его.— Я еще ни разу не промазал! — самоуверенно заявил он.— Ну, так сегодня промажешь, даю голову на отсечение! — решительным, не терпящим возражения тоном заявил Смит и снова пристально посмотрел на дядю. — Что верно, то верно, краснокожий брат мой: глаза у тебя мутные и ты не заметишь утку даже за двадцать шагов. Советую тебе, не стреляй сегодня.— Глупости плетешь, чепуху! Ты хочешь меня разозлить, но это тебе не удастся.Смит обратился к собравшимся трапперам, как бы призывая их в свидетели:— Я готов биться об заклад, что его пьяные глаза не различат даже моих гусей!Люди разразились смехом, а дядя окинул Смита холодным взглядом. Торговец зол на него за то, что он, Раскатистый Гром, не позволил обжуливать Черных Стоп, и вот белый высмеивает индейца перед всеми…— Я вижу твоих гусей, друг Смит! — спокойно сказал дядя. — Что же ты хочешь сказать дальше?— Кто тебе поверит! Да если ты и выстрелишь в них, то сам увидишь, как позорно промажешь.— Могу стрельнуть, если позволишь.— А я уверен, что ты не попадешь в этих гусей. Бьюсь об заклад!— Хау! Давай биться об заклад! — упрямо возразил дядя и стал снимать с плеча ружье.У Смита в глазах зажегся довольный огонек, но все отнесли это за счет пробудившегося азарта. Некоторые решили, что торговец заврался и легкомысленно рискует своими гусями.— А на что будем спорить? — спросил Смит. — Я предлагаю так: ты поставишь свои шкурки, а я поставлю пятьдесят долларов. Промажешь — шкурки будут мои. Убьешь наповал хоть одного гуся — твои пятьдесят долларов! А сверх того заберешь всех гусей, которых подранишь. Ясно?— Ясно! — подтвердил дядя свое согласие.Гуси бегали на расстоянии не дальше тридцати шагов. Ружье было заряжено крупной дробью: меткий выстрел должен был произвести среди гусей настоящее опустошение. Дядя взвел курок и не торопясь стал наводить. Он прицеливался добрую минуту. Глаза видели хорошо, руки не дрожали, гуси были как на ладони. Почему же этот глупый Смит поставил заклад? Ведь он должен знать, что проиграет. Дядю вдруг охватило подозрение: он опустил ружье и сказал Смиту:— Клади рядом со шкурками свои пятьдесят долларов!— Олл райт, олл райт! — Торговец пожал плечами и, отсчитав бумажки, положил их на прилавок.Но и это не удовлетворило дядю. Он обернулся к присутствующим в магазине:— Все ли здесь слышали условия заклада и могут подтвердить их?— Можем!.. Конечно!.. Слышали!.. Давай!.. — закричали со всех сторон.И только тогда дядя выстрелил. Он метил точно, в самую середину гусиной стаи. При звуке выстрела гуси испуганно заметались и громко загоготали. Медленно разошелся дым. Несколько пар глаз напряженно впилось в цель. Никто не пошевелился — все словно онемели. Гуси были напуганы, но целы: ни один не упал, ни на одном не было следов крови.— Ага, ты проиграл заклад! — захохотал Смит и уверенным движением сгреб с прилавка шкурки и деньги.До Раскатистого Грома его голос доносился как сквозь вату. С опущенным ружьем, из дула которого еще струился дымок, дядя стоял как пораженный громом. Глаза его едва не вылезли из орбит.В лавке раздавались насмешки, издевательские окрики. Эти люди радовались его неудаче.— Пьяница!.. Пьяная морда!.. Краснокожий алкоголик! — неслись отовсюду язвительные слова.Раскатистый Гром опомнился только тогда, когда к нему с видом крайнего сожаления подошел Смит, неся стопку рома в руках:— На, держи! Выпей, — это осушает слезы! — произнес торговец с плохо скрытой иронией.Дядя растерянно покачал головой и отвернулся. Совершенно разбитый, он, не говоря ни слова, вышел из магазина, провожаемый злорадным смехом собравшихся.Как дядя дошел до лагеря, он не помнил. Уже в вигваме он повалился на бизонью шкуру и долго лежал с открытыми глазами. В этот день он не говорил ни с кем, да никто и не обращался к нему.Вскоре весь лагерь уже знал о несчастном закладе и проигрыше. Некоторые соболезнующе качали головой, другие исподтишка насмехались над дядей. Уважение, которое снискал к себе Раскатистый Гром за последние дни, развеялось как дым. Под вечер дядя ушел далеко за лагерь и уселся на высоком берегу Миссури. Вид его выражал печальную подавленность. Много часов просидел он так, потупившись, глядя в землю. Только поздно ночью он вернулся в вигвам, никем не замеченный.На следующее утро дядя поднялся повеселевший. В глазах его светилась решимость. Он привел в порядок ружье и велел жене приготовить на продажу новую связку шкурок.— Ты опять идешь в поселок? — забеспокоилась жена.— Иду, — проворчал дядя. — Не заботься обо мне. Ничего плохого не случится.— Не заходи к этому дьяволу Смиту.— Как раз к нему и иду!— Не пей сегодня!— Буду пить! Не голоси!Дядя ушел. Все шло почти так же, как и накануне. Раскатистый Гром заглядывал то в одну, то в другую лавку, неторопливо торговался, но так и не продал шкурки и в конце концов явился к Смиту. Как и вчера, он бросил на прилавок всю связку, а ружье приставил в углу к стене.— Хелло, дорогой оборванец! — обрадовался Смит при виде Раскатистого Грома. — Может, опять побьемся об заклад, а?— Goddam you, не подбивай меня! — скрипнул зубами дядя и тяжело опустился на скамью.— Ты здорово устал, Раскатистый Гром! — с явно наигранным сочувствием заметил торговец.— Устал, это правда.— Наверно, баба уши тебе прожужжала упреками, а? Но против твоей усталости есть хорошее средство — стаканчик рома. Хотя я искренне советую тебе — не пей!— Как раз на зло тебе выпью! Налей! — потребовал Раскатистый Гром.Смит смиренно поднял глаза к небу и воскликнул:— Бог свидетель и вы, джентльмены, что я уговаривал его не пить! Но он требует рома…В магазине толпились белые трапперы. Торговец налил стаканчик и поставил его перед дядей. На этот раз тот выложил долларовую бумажку:— Сдачи не надо. Оставь ее на будущее.— Как прикажешь.Смит осмотрел шкурки и как ни в чем не бывало спросил:— Сколько хочешь?— Тебе не продам.— Даю пятьдесят.— Нет!— Олл раит, олл райт! — И Смит отошел с преувеличенно-покровительственной миной, какая бывает у взрослых, когда они имеют дело с расшалившимися детьми.Магазин наполнился новыми посетителями; люди приходили за покупками, либо просто выпить стопку виски, поболтать, услышать новости. Многие были здесь и вчера. Узнав дядю, они приветствовали его насмешливым: «Хелло, мазила!» Дядя, как всегда, с удовольствием наблюдал оживленную сутолоку в лавке. После второго стаканчика рома он расположился полулежа на скамье и с ничего не выражающей улыбкой на лице продолжал смотреть и слушать. Про свои шкурки и ружье он, казалось, совершенно забыл.— Ну как, лучше чувствуешь себя? — окликнул Смит. — Много лучше… — признался Раскатистый Гром стаким искренним вздохом, что все засмеялись.— Может быть, хочешь еще стаканчик? Я не настаиваю, но тебе еще причитается сдача с доллара…— Тогда налей! — как бы не в силах устоять против соблазна, ответил дядя.В магазин вошли несколько человек из нашего лагеря; они старались уговорить дядю не пить больше. Похоже было на то, что у него уже шумело в голове — таким неуверенным голосом он успокаивал их. Потом, подмигнув, дядя попросил наших побыть подольше в лавке. Они решили остаться и последить за Раскатистым Громом, чтобы не произошло скандала.Дядя осушил третий стаканчик. В это время Смит завел с трапперами разговор о пьянстве индейцев. Каждый стал рассказывать какой-нибудь случай из своей жизни, в котором обязательно фигурировал спившийся и учинявший дикие скандалы индеец. То и дело вставляя язвительные словечки, Смит старался еще более разжечь презрение белых к индейцам. Время от времени он бросал на Раскатистого Грома выразительный взгляд, полный насмешки и злобы, понятный всем, в том числе и дяде. Торговец явно издевался, всячески стараясь унизить индейца и разозлить его.Раскатистый Гром стал собираться домой. Смит подошел к нему и поддразнил:— Берегись реки, брат, она глубока! И сегодня оставь в покое диких уток.— Я вовсе не пьян, не дури! — заплетающимся языком, но упрямо, возразил дядя. — Посмотри мне в глаза. Что видишь?— Они мутные, Раскатистый Гром. Мутные, как никогда…— Нет, я вижу хорошо!— Так кажется любому пьянице, это известно… Если бы я не жалел тебя, то готов был бы поспорить опять.— Мне твоя жалость не нужна. Могу снова биться об заклад…— И снова проиграть, бедняга?— Прицелюсь получше. Во что стрелять?— Как и вчера, в гусей. Бей по ним!— А на что спорим?— Ты поставишь шкурки, которые принес сегодня, а я — те, что ты проиграл вчера. А сверх того я прибавлю пятьдесят долларов. Хочу доказать тебе, насколько я уверен в выигрыше… А сколько подстрелишь гусей — все твои.Смит принес вчерашние шкурки и выложил их на прилавок, а рядом — пачку долларов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24
, где уж там!.. Я никого не обманываю. Впрочем, дружба дружбой, а бизнес бизнесом.— Я пью только при этом условии, не иначе.— Пей!Дядя опрокидывал один, самое большее — два маленьких стаканчика, но от дальнейших отказывался категорически. Затем принималсяя еще более ревностно защищать соплеменников от жульничества торговцев. Как ни угощали дядю торговцы, но пользы никакой не извлекли. Они все ломали голову: как поймать Раскатистого Грома в свои сети?Однажды с дядей произошло событие, которое разнеслось по всем северо-западным прериям. Слава Раскатистого Грома дошла до самых отдаленных вигвамов различных племен, не говоря уже о черноногих, и долгое время дядю называли не иначе, как Два Заряда. История эта повсюду вызывала веселый смех. Вот она.Джон Смит принадлежал к богатейшим из здешних торговцев и слыл самым последним прохвостом. Он-то особенно и взъелся на дядю и все прикидывал, как бы его обезвредить. Раскатистый Гром знал об этом намерении, но, словно бросая вызов опасности, особенно часто заходил в лавку Смита и подолгу просиживал там. В магазине стояли удобные скамьи для покупателей, там можно было вдоволь наслушаться интересных рассказов бывалых людей. Под маской грубовато-веселой, добродушной беседы между Смитом и Раскатистым Громом шла упорнейшая борьба, но дядя, с его осмотрительностью индейца, все время был настороже.Как уже сказано, наш лагерь расположился километром ниже форта Бентон, на самом берегу Миссури. Тропа к поселку проходила как раз над берегом. Здесь очень часто попадались дикие утки и другая водоплавающая дичь. Поэтому дядя всегда носил с собой ружье, заранее зарядив его дробью. То была шомпольная, заряжавшаяся с дула рухлядь, но, несмотря на свой преклонный возраст, била неплохо.В тот памятный день Раскатистый Гром взял с собой несколько шкурок, но продавать их не торопился. Он заходил в разные лавки, приценивался и, наконец, заглянул к своему «дружку» Смиту. Связку шкурок дядя бросил на прилавке, ружье, как обычно, поставил в уголок, а сам сел на скамью.— Хелло, Раскатистый Гром! — весело приветствовал его Смит. — Как живешь, краснокожий шпион? Уже явился ловить нас за руку, а?— Уэлл! Суди как хочешь, брат надувала… — спокойно парировал дядя.— Принес шкурки? Ну-ка, покажи, что там хорошего!— Принес, принес, только для честного торговца.— Сколько хочешь за них?— Я сказал тебе ясно: этот товар только для честного торговца.Нисколько не обескураженный этой колкостью, Смит осмотрел шкурки.— Даю тебе сорок долларов.— Тех, фальшивых, или настоящих? — язвил дядя.— Ладно, пусть прогадаю на этом, но дам тебе пятьдесят. Идет?Несмотря на ранний час, в лавке уже было несколько покупателей. Они с большим интересом прислушивались к не совсем обычному разговору торговца с Раскатистым Громом. Их разбирало любопытство: поддастся индеец соблазну или нет. Но дядя, заметив усмешки американцев, уперся и не отдавал шкурки, хотя пятьдесят долларов — совсем немалая цена.— Не продам! — заявил он. — Время еще терпит.— Как хочешь… Кстати, я только что получил партию первоклассного рома. Не отведаешь немного?— Дай, но не более полстаканчика.Торговец налил порцию, а дядя, всячески стараясь держаться с достоинством, бросил на прилавок серебряный полудолларовик.— Этого слишком много! — с добродушным видом заметил Смит.— Остальное оставь на будущее.— Олл райт!Лавка Смита была, пожалуй, самой большой в форте Бентон: в ней размещались десятка два покупателей на скамейках и столько же — стоя. Большинство посетителей составляли ковбои и белые трапперы — охотники за пушным зверем.У Смита был помощник. В магазин приходило так много покупателей, что даже двое едва успевали обслуживать всех. Если Смит старался сохранять добродушное выражение лица и только в хитрых глазках светился хищный огонек, то на физиономии его помощника, американца лет двадцати пяти, была написана откровенная и самая грубая алчность. Раскатистый Гром любил наблюдать, как хозяин и приказчик не раз готовы были вцепиться друг в друга, давая волю своей волчьей натуре. Это очень развлекало егоНе успел Раскатистый Гром выпить первую стопку, как Смит снова шагнул к нему с бутылкой:— Налить еще?Дядя кивнул головой.— А не слишком ли много будет? — притворно забеспокоился торговец. — Это крепкий напиток.— Не бойся, наливай!Раскатистый Гром выпил вторую. Шум в магазине все больше веселил его. В лавке Смита были две широкие двери: одна вела на улицу, вторая — на задний двор. На дворе в загородке разгуливало десятка полтора домашних гусей. Они хорошо были видны дяде с его места, и шумный гогот гусей был ему сейчас приятен. Настроение его все поднималось.Пришло, однако, время возвращаться домой. Дядя встал, забрал шкурки, повесил за плечо ружье и уже собрался выходить из магазина.— Hallo, old boy! Эй, старина! (англ.)
Смотри, будь осторожен! — крикнул ему Смит и, когда дядя вопросительно посмотрел на него, добавил: — Это очень крепкий ром. Ты нетвердо держишься на ногах. Не упади в реку!— Следи лучше за собственным носом, как бы он не отвалился!— У меня-то не отвалится — я не пью, да водка и не вредит мне так, как тебе. Вон у тебя уже глаза посоловели… Если увидишь диких уток, не стреляй в них, очень тебя прошу!— Почему не стрелять?— Жалко заряда: наверняка промажешь!Этот разговор привлек к себе общее внимание. Чтобы поддержать шутку, американцы начали внимательно и недоверчиво присматриваться к индейцу, словно он и в самом деле был мертвецки пьян. Дядя чувствовал себя немножко навеселе, но не пьяным, и приставание американцев раздражало его.— Я еще ни разу не промазал! — самоуверенно заявил он.— Ну, так сегодня промажешь, даю голову на отсечение! — решительным, не терпящим возражения тоном заявил Смит и снова пристально посмотрел на дядю. — Что верно, то верно, краснокожий брат мой: глаза у тебя мутные и ты не заметишь утку даже за двадцать шагов. Советую тебе, не стреляй сегодня.— Глупости плетешь, чепуху! Ты хочешь меня разозлить, но это тебе не удастся.Смит обратился к собравшимся трапперам, как бы призывая их в свидетели:— Я готов биться об заклад, что его пьяные глаза не различат даже моих гусей!Люди разразились смехом, а дядя окинул Смита холодным взглядом. Торговец зол на него за то, что он, Раскатистый Гром, не позволил обжуливать Черных Стоп, и вот белый высмеивает индейца перед всеми…— Я вижу твоих гусей, друг Смит! — спокойно сказал дядя. — Что же ты хочешь сказать дальше?— Кто тебе поверит! Да если ты и выстрелишь в них, то сам увидишь, как позорно промажешь.— Могу стрельнуть, если позволишь.— А я уверен, что ты не попадешь в этих гусей. Бьюсь об заклад!— Хау! Давай биться об заклад! — упрямо возразил дядя и стал снимать с плеча ружье.У Смита в глазах зажегся довольный огонек, но все отнесли это за счет пробудившегося азарта. Некоторые решили, что торговец заврался и легкомысленно рискует своими гусями.— А на что будем спорить? — спросил Смит. — Я предлагаю так: ты поставишь свои шкурки, а я поставлю пятьдесят долларов. Промажешь — шкурки будут мои. Убьешь наповал хоть одного гуся — твои пятьдесят долларов! А сверх того заберешь всех гусей, которых подранишь. Ясно?— Ясно! — подтвердил дядя свое согласие.Гуси бегали на расстоянии не дальше тридцати шагов. Ружье было заряжено крупной дробью: меткий выстрел должен был произвести среди гусей настоящее опустошение. Дядя взвел курок и не торопясь стал наводить. Он прицеливался добрую минуту. Глаза видели хорошо, руки не дрожали, гуси были как на ладони. Почему же этот глупый Смит поставил заклад? Ведь он должен знать, что проиграет. Дядю вдруг охватило подозрение: он опустил ружье и сказал Смиту:— Клади рядом со шкурками свои пятьдесят долларов!— Олл райт, олл райт! — Торговец пожал плечами и, отсчитав бумажки, положил их на прилавок.Но и это не удовлетворило дядю. Он обернулся к присутствующим в магазине:— Все ли здесь слышали условия заклада и могут подтвердить их?— Можем!.. Конечно!.. Слышали!.. Давай!.. — закричали со всех сторон.И только тогда дядя выстрелил. Он метил точно, в самую середину гусиной стаи. При звуке выстрела гуси испуганно заметались и громко загоготали. Медленно разошелся дым. Несколько пар глаз напряженно впилось в цель. Никто не пошевелился — все словно онемели. Гуси были напуганы, но целы: ни один не упал, ни на одном не было следов крови.— Ага, ты проиграл заклад! — захохотал Смит и уверенным движением сгреб с прилавка шкурки и деньги.До Раскатистого Грома его голос доносился как сквозь вату. С опущенным ружьем, из дула которого еще струился дымок, дядя стоял как пораженный громом. Глаза его едва не вылезли из орбит.В лавке раздавались насмешки, издевательские окрики. Эти люди радовались его неудаче.— Пьяница!.. Пьяная морда!.. Краснокожий алкоголик! — неслись отовсюду язвительные слова.Раскатистый Гром опомнился только тогда, когда к нему с видом крайнего сожаления подошел Смит, неся стопку рома в руках:— На, держи! Выпей, — это осушает слезы! — произнес торговец с плохо скрытой иронией.Дядя растерянно покачал головой и отвернулся. Совершенно разбитый, он, не говоря ни слова, вышел из магазина, провожаемый злорадным смехом собравшихся.Как дядя дошел до лагеря, он не помнил. Уже в вигваме он повалился на бизонью шкуру и долго лежал с открытыми глазами. В этот день он не говорил ни с кем, да никто и не обращался к нему.Вскоре весь лагерь уже знал о несчастном закладе и проигрыше. Некоторые соболезнующе качали головой, другие исподтишка насмехались над дядей. Уважение, которое снискал к себе Раскатистый Гром за последние дни, развеялось как дым. Под вечер дядя ушел далеко за лагерь и уселся на высоком берегу Миссури. Вид его выражал печальную подавленность. Много часов просидел он так, потупившись, глядя в землю. Только поздно ночью он вернулся в вигвам, никем не замеченный.На следующее утро дядя поднялся повеселевший. В глазах его светилась решимость. Он привел в порядок ружье и велел жене приготовить на продажу новую связку шкурок.— Ты опять идешь в поселок? — забеспокоилась жена.— Иду, — проворчал дядя. — Не заботься обо мне. Ничего плохого не случится.— Не заходи к этому дьяволу Смиту.— Как раз к нему и иду!— Не пей сегодня!— Буду пить! Не голоси!Дядя ушел. Все шло почти так же, как и накануне. Раскатистый Гром заглядывал то в одну, то в другую лавку, неторопливо торговался, но так и не продал шкурки и в конце концов явился к Смиту. Как и вчера, он бросил на прилавок всю связку, а ружье приставил в углу к стене.— Хелло, дорогой оборванец! — обрадовался Смит при виде Раскатистого Грома. — Может, опять побьемся об заклад, а?— Goddam you, не подбивай меня! — скрипнул зубами дядя и тяжело опустился на скамью.— Ты здорово устал, Раскатистый Гром! — с явно наигранным сочувствием заметил торговец.— Устал, это правда.— Наверно, баба уши тебе прожужжала упреками, а? Но против твоей усталости есть хорошее средство — стаканчик рома. Хотя я искренне советую тебе — не пей!— Как раз на зло тебе выпью! Налей! — потребовал Раскатистый Гром.Смит смиренно поднял глаза к небу и воскликнул:— Бог свидетель и вы, джентльмены, что я уговаривал его не пить! Но он требует рома…В магазине толпились белые трапперы. Торговец налил стаканчик и поставил его перед дядей. На этот раз тот выложил долларовую бумажку:— Сдачи не надо. Оставь ее на будущее.— Как прикажешь.Смит осмотрел шкурки и как ни в чем не бывало спросил:— Сколько хочешь?— Тебе не продам.— Даю пятьдесят.— Нет!— Олл раит, олл райт! — И Смит отошел с преувеличенно-покровительственной миной, какая бывает у взрослых, когда они имеют дело с расшалившимися детьми.Магазин наполнился новыми посетителями; люди приходили за покупками, либо просто выпить стопку виски, поболтать, услышать новости. Многие были здесь и вчера. Узнав дядю, они приветствовали его насмешливым: «Хелло, мазила!» Дядя, как всегда, с удовольствием наблюдал оживленную сутолоку в лавке. После второго стаканчика рома он расположился полулежа на скамье и с ничего не выражающей улыбкой на лице продолжал смотреть и слушать. Про свои шкурки и ружье он, казалось, совершенно забыл.— Ну как, лучше чувствуешь себя? — окликнул Смит. — Много лучше… — признался Раскатистый Гром стаким искренним вздохом, что все засмеялись.— Может быть, хочешь еще стаканчик? Я не настаиваю, но тебе еще причитается сдача с доллара…— Тогда налей! — как бы не в силах устоять против соблазна, ответил дядя.В магазин вошли несколько человек из нашего лагеря; они старались уговорить дядю не пить больше. Похоже было на то, что у него уже шумело в голове — таким неуверенным голосом он успокаивал их. Потом, подмигнув, дядя попросил наших побыть подольше в лавке. Они решили остаться и последить за Раскатистым Громом, чтобы не произошло скандала.Дядя осушил третий стаканчик. В это время Смит завел с трапперами разговор о пьянстве индейцев. Каждый стал рассказывать какой-нибудь случай из своей жизни, в котором обязательно фигурировал спившийся и учинявший дикие скандалы индеец. То и дело вставляя язвительные словечки, Смит старался еще более разжечь презрение белых к индейцам. Время от времени он бросал на Раскатистого Грома выразительный взгляд, полный насмешки и злобы, понятный всем, в том числе и дяде. Торговец явно издевался, всячески стараясь унизить индейца и разозлить его.Раскатистый Гром стал собираться домой. Смит подошел к нему и поддразнил:— Берегись реки, брат, она глубока! И сегодня оставь в покое диких уток.— Я вовсе не пьян, не дури! — заплетающимся языком, но упрямо, возразил дядя. — Посмотри мне в глаза. Что видишь?— Они мутные, Раскатистый Гром. Мутные, как никогда…— Нет, я вижу хорошо!— Так кажется любому пьянице, это известно… Если бы я не жалел тебя, то готов был бы поспорить опять.— Мне твоя жалость не нужна. Могу снова биться об заклад…— И снова проиграть, бедняга?— Прицелюсь получше. Во что стрелять?— Как и вчера, в гусей. Бей по ним!— А на что спорим?— Ты поставишь шкурки, которые принес сегодня, а я — те, что ты проиграл вчера. А сверх того я прибавлю пятьдесят долларов. Хочу доказать тебе, насколько я уверен в выигрыше… А сколько подстрелишь гусей — все твои.Смит принес вчерашние шкурки и выложил их на прилавок, а рядом — пачку долларов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24