Через полтора часа все жители попрятались в
шатры, улеглись на низкие ложа и заснули, громко выпуская газы. Огонь в
очагах заботливо присыпали золой, чтобы жар сохранился до утра.
Амага, Ламинак и Дубхаб расселись вокруг больного ребенка.
Отдохнувший Гламуг вновь плясал, подвывая, и тряс погремушкой. Иногда он
подпрыгивал и выпрямлялся, чтобы резким движением испугать злого духа. В
этом не было ничего примечательного - шаман демонстрировал ритуал,
описанный во многих культовых справочниках, добавляя к нему, в силу своей
гениальности, некоторые импровизации. Но один раз он все же невольно
удивил ученых, сложив большой, средний и безымянный пальцы, оттопырив при
этом указательный и мизинец - перед путешественниками из 21-го века была
знакомая всем с детства "коза". Вскоре Гламуг вновь обессилел, но и на
этот раз не отправился домой, хотя жена его уже несколько раз заглядывала
в шатер Дубхаба.
Гламуг приволок откуда-то огромную бизонью шкуру, напялил ее на себя
и сел возле ребенка. Из-под шкуры выглядывала только его рука с
погремушкой.
Было очевидно, что колдун собирается просидеть так всю ночь, отгоняя
оленьим пузырем духов болезни и смерти. Когда ученые уходили, все в
стойбище уже спали. Тишина была абсолютной. Сторожа отсутствовали и даже
Гламуг храпел под шкурой.
На следующее утро они хорошо позавтракали и обсудили события
минувшего дня.
Грибердсон и Речел забрались в берлогу и поиграли с медвежатами.
Речел выглядела счастливой, и Грибердсон начал опасаться, что не возня с
детенышами тому причиной, а его присутствие.
Речел все время улыбалась, отвечала звонким смехом на каждое его
слово и не упускала возможности прикоснуться к его плечу или руке.
Англичанин подумал, что вчерашний удачный день слишком поднял его акции. И
это его не радовало: с каждым днем, с каждым часом он замечал, как трещина
между супругами ширится и превращается в пропасть. Он не верил, что
является единственной причиной разрыва, и старался делать все от него
зависящее, чтобы умалить собственную роль в семейной драме. Грибердсон
решил, что нужно будет серьезно поговорить с Речел. Пожалуй, даже с ними
обоими, вместе или по отдельности, и хотя бы пристыдить их, если не
удастся помирить.
"Но сейчас не самое удобное время - думал он. - Успеется. И потом,
кто знает, к чему может привести подобная беседа?"
Рисковать без надобности Грибердсон не хотел.
На участке, выбранном Грибердсоном для постройки лагеря, они
поставили два больших, просторных купола. На подступах к лагерю, чтобы
улучшить видимость, вырубили карликовые сосны и убрали камни. В одной
хижине поселились Силверстейны, а в другой - лингвист и Грибердсон. К
полудню они вернулись на корабль и перевезли другие строительные
материалы. На глазах у изумленных туземцев вырос большой красивый дом -
будущая лаборатория и склад образцов. Грибердсон двенадцать раз обошел
вокруг купола, делая малопонятные жесты и читая нараспев "Охоту на Снарка"
Кэррола. Он хотел успокоить туземцев, внушив им, что строительство дома -
обыкновенное волшебство, не более.
Затем он вошел в шатер Абинала и увидел, что мальчик сидит и уплетает
мясо прямо с вертела, разговаривая при этом с сестрой, но при появлении
гостя ребенок замолчал. Ламинак сказала брату несколько слов, и он
невнятно пробормотал что-то в ответ.
Грибердсон осмотрел мальчика. От его прикосновений тот пугливо
сжимался, но Ламинак старалась развеселить его и даже пыталась говорить с
ученым, хотя и знала, что тот ее не понимает. Выйдя в сопровождении
девочки из шатра, Грибердсон стал указывать ей на различные предметы и
людей, спрашивая их названия и имена.
Ламинак сразу поняла, что от нее требуется, и с энтузиазмом
включилась в игру. Несмотря на грязную и неудобную одежду из шкур, девочка
была миловидна. Ее широкое лицо с небольшим, довольно красивым носом и
полными губами, сальными, как и у всех ее подруг, обрамляли длинные
волнистые волосы каштанового цвета.
Грудь ее только-только начала оформляться.
Большие черные глаза девочки ни на секунду не переставали излучать
веселье. Ламинак была довольно сообразительна. Показывая Грибердсону
отдельные предметы, она ухитрялась объяснять их предназначение. С ее слов
он понял наконец значение слова "воташимг" - человек Медведя. Вообще же в
этом неудобном языке слова и звуки догоняли и перегоняли друг друга, как
ядра в бетатроне. Позже Грибердсон и фон Биллман вынуждены будут признать,
что язык племени Медведя имеет общие черты с языками эскимосов и шоуни.
Фон Биллман, знаток грузинского и баскского языков, будет искать и не
найдет в этом языке ничего родственного им. Таким образом он докажет, что
люди племени не являются предками иберов, заселявших эту территорию с
незапамятных времен. Ему, специалисту по кельтским и индохеттским
наречиям, не удастся встретить в среднем Мадлене ни одного диалекта,
дожившего до двадцать первого века.

2
Быстро летели дни и ночи, с каждым днем солнце грело все сильнее, и
земля расцветала. Женщины все чаще уходили на поиски трав и кореньев.
Из шкур, добытых мужчинами, они шили костяными иглами одежду. На
выделку шкур времени не жалели, и одежда получалось мягкой и теплой. В
шатрах вялили мясо, подвесив его над очагами. Трудиться людям приходилось
с рассвета до темна.
У молодой женщины по имени Грагмирри родился ребенок. Грибердсон
хотел присутствовать при родах хотя бы для того, чтобы обеспечить гигиену.
Но роды принимались в специально отведенном шатре, и мужчины в него не
допускались. Не был приглашен даже шаман. К счастью все обошлось
благополучно, мать и ребенок выглядели здоровыми. Уже на следующий день
Грагмирри включилась в работу.
Мужчины разглядывали ребенка, лежавшего на меховой подстилке, и
обсуждали его физическое сложение. Гламуг принес медвежонка, налил ему
молока, и медвежонок под рев ребенка и завывания шамана вылакал молоко.
Ученые уже достаточно поднаторели в языке, чтобы понять суть этого
нехитрого обряда.
Ребенок посвящался в члены племени Великого Медведя, и в случае его
смерти Медведь должен был взять его под свою опеку в загробном мире.
К чести ученых нужно сказать, что работали они не меньше туземцев.
Они собирали образцы, вели дневники, снимали фильмы. Речел и Драммонд
уходили на целый день - изучали геологию района, животный и растительный
мир. С наступлением теплых дней путешественники перешли на более легкую
одежду. Мужчины теперь довольствовались шортами и обувью, но довольно
скоро научились обходиться кожаным поясом и набедренной повязкой из шкур.
- Вас не отличишь от охотников племени, - сказала однажды Речел. Она
с восхищением разглядывала атлетическую фигуру Грибердсона. - Вы могли бы
сниматься в роли Тарзана, Джон.
- Где вы раздобыли такие мозоли, Грибердсон? - озабоченно спросил
Драммонд, осторожно ступая босыми ногами по колючей траве.
- Я не носил обуви, когда работал в Африке. Вы знаете, что я много
лет провел в кенийском заповеднике. Местные жители всегда ходили босиком,
и я брал с них пример. Волосы у Грибердсона отросли до плеч, и, чтобы они
не мешали, ему пришлось выстричь челку на лбу. Подобные метаморфозы во
внешности в совокупности с густым загаром, сильно отличавшим его от
здешних туземцев, у которых загорали лишь лица и руки, сделали Грибердсона
гораздо первобытнее любого дикаря.
Несколько дней назад англичанин из дерева и травы соорудил мишень и
теперь упорно тренировался в метании копья и дротиков. Он не мог
заниматься этим более получаса в день, но регулярность упражнений быстро
дала результаты. Вскоре он бросил копье на двенадцать ярдов дальше, чем
Ангрогрим, явный чемпион племени в этом состязании.
Речел, разумеется, не могла не обратить на это внимание.
- Я всегда считала, что кроманьонцы, постоянно занимавшиеся
физическими упражнениями, должны быть более сильными и спортивными, чем мы
и наши современники, - сказала она.
- Это слишком поздние кроманьонцы, - ответил фон Биллман. - Кстати,
Речел, вы заметили, что это очень рослые люди? Любой из них сильней и
выносливей, чем я и Драммонд. Даже Дубхаб, самый низкорослый из них, - с
нашей точки зрения, настоящий богатырь. В этом отношении герцог -
исключение. Он - человек огромной физической силы, и мне кажется, что это
атавизм.
Фон Биллман довольно часто без оттенка сарказма называл Грибердсона
герцогом. Лингвист уважал его и не испытывал к нему неприязни.
Они находились на дне долины, у берега реки. Фон Биллман сидел на
складном стуле и прослушивал ленту портативного диктофона. Драммонд
разбивал молотком породу. Речел перестала собирать цветочную пыльцу и
смотрела, как Грибердсон бросает копье с помощью атлатла.
- Джон сказал, что собирается принять участие в большой охоте, и он
будет пользоваться только туземным оружием, - сказала она.
- Прекрасный шанс проверить на прочность собственную шкуру, - сказал
Драммонд, подбрасывая на ладони яйцеобразный камень.
- Мне кажется, Грибердсон заходит слишком далеко. А вдруг он
погибнет? Какая польза будет науке от его смерти?
- Мне кажется, тебя ничуть не расстроила бы... - начала Речел и
замолчала.
- Ничуть не расстроила бы его смерть? - хриплым и злым голосом сказал
Драммонд. - Чего ради? За что мне его ненавидеть?
- Не будь дураком! - воскликнула Речел. Она покраснела, отошла на
несколько шагов и остановилась возле кресла фон Биллмана.
- Не знаю, что с ним случилось, - произнесла она словно про себя, но
так, чтобы слышал лингвист. - Он начал барахлить еще за несколько недель
до запуска корабля, а сейчас стал просто невыносим. Роберт, может быть, на
него так действует этот мир? Или оторванность от мира, который мы
покинули?
- Возможно, причиной является избыток или недостаток каких-то ионов в
атмосфере.
- Я уже думала об этом. Это самое первое, о чем я подумала. Не знаю,
Роберт, но мне кажется, что источник раздражения я сама или Джон.
- Не знаю, как Джон... - сказал лингвист. Он оторвался от диктофона.
- Знаете, Речел, в девятнадцатом веке открыли - или решили, что
открыли - некую силу, которую назвали "животный магнетизм". Вы меня
понимаете?
- Да, - сказала Речел, следившая за движениями Грибердсона.
- С ним происходит нечто странное, в нем просыпается что-то от дикого
зверя. - Фон Биллман проследил за ее взглядом. - Я не хочу сказать, что он
звереет или деградирует - он джентльмен до мозга костей, как говорили наши
отцы, и я, слава Богу, знаю его уже двадцать лет. Но в движениях его
определенно есть нечто жуткое и первобытное.
- Копье попало буйволу в глаз! - восхищенно воскликнула Речел. -
Роберт, вас не удивляет, что эту жердь можно метать с такой точностью?
Вечером они сидели у очага в шатре Дубхаба и жарили на деревянных
вертелах шипящие куски оленины. Сегодня они пришли с визитом, визит
вежливости семьи Дубхаба был назначен назавтра.
Чтобы не оказывать кому-либо предпочтения, ученым приходилось
пользоваться гостеприимством каждой семьи и платить в свою очередь тем же.
Подобные отношения с жителями стойбища прекрасно способствовали
изучению быта мадленского общества. К примеру, Дубхаб, невысокий волосатый
мужчина с голубыми глазами и тонкими губами, был природным торговцем и
хитрецом - он все время старался что-то выменять у них, не давая взамен
ничего или давая очень мало.
Кроме того, Дубхаб очень любил поговорить и имел собственные
категорические суждения обо всем на свете. Благодаря этому замечательному
качеству экспедиция получила огромное количество информации, причем
ценность представлял не только фольклор, но и ошибочные данные. Все эти
отдельные крупицы сведений при обобщении давали ясную картину
мировоззрения племени. Амага была того же возраста, что и ее муж, - где-то
от тридцати двух до тридцати восьми.
У нее было пять передних зубов и, возможно, несколько зубов в уголках
рта.
Лицо ее, как и у половины туземцев, было обезображено оспой.
Массивные вислые груди, никогда не прикрывавшиеся одеждой, говорили о том,
что в молодости у Амаги была довольно стройная фигура. Женой Дубхаба она
стала в то далекое время, когда за живость ума и эрудицию люди считали его
подходящей фигурой для будущего вождя. Позже Дубхаб дискредитировал себя
пустой болтовней и торгашескими замашками, и Амаге выпала сомнительная
честь стать спутницей жизни посредственного охотника, отличительной чертой
которого была способность переговорить любую женщину.
Делиться своими печалями с мужем и упрекать его в загубленной
молодости она не рисковала, тем более в присутствии посторонних, поскольку
именно в этом случае Дубхаб не стал бы тратить слова, а перешел бы к
немедленному рукоприкладству. Жена должна безоговорочно повиноваться мужу,
и Дубхаб заботился о своей репутации главы семьи. Но за стенами шатра
Амага не стеснялась в выражениях по адресу супруга. Абинал, их сын, был
вполне нормальным ребенком. В своих мечтах он часто видел себя великим
охотником, может быть, даже вождем, что и находило проявление в играх
мальчика.
Обязанностью его было изучать приемы первобытной охоты и собирать
коренья к столу. Обычно он играл в стойбище, приглядываясь заодно к работе
взрослых. В двадцать один год ему предстояло пройти обряд посвящения в
охотники, а до тех пор он должен был помогать женщинам.
Ламинак должна была заниматься вместе с матерью хозяйством и поменьше
попадаться на глаза посторонним мужчинам. Девушкам племени запрещалось
становиться женщинами, не получив на то общественного одобрения.
Когда Грибердсон был в стойбище, она ходила за ним по пятам, как
привязанная, тактично отворачиваясь, если ему нужно было с кем-нибудь
поговорить.
Англичанин на нее не сердился.
В тот вечер Дубхаб упорно выклянчивал у Грибердсона рог носорога или
бивни мамонта. К утру предстояла большая охота, и ученые - "шашимги" -
собирались принять в ней участие. Дубхаб ничуть не сомневался, что
гремящая палка Грибердсона уложит какого-нибудь крупного зверя, и жаждал
подарков. Рог носорога, висевший у входа в шатер воина, считался символом
силы, отваги и респектабельности.
Грибердсон тактично и терпеливо напоминал Дубхабу, что по обычаям
племени Медведя рог или бивни принадлежат тому, кто их добудет. В ответ
коротышка уверял, что могучий охотник Грибердсон убьет много носорогов и
мамонтов - неужели ему жалко поделиться одним рогом или парой бивней?
Наконец, Грибердсон, устав, заявил, что больше не желает об этом слышать.
Прежде всего он не намерен применять на охоте гремящую палку. Фон
Биллман будет страховать его с ружьем, но выстрелит лишь в крайнем случае.
Он, Грибердсон, будет охотиться с оружием племени.
Дубхаб выслушал и недоверчиво улыбнулся. Грибердсон - или Курик, как
его называли в племени - властелин Гремучей Смерти, и вдруг будет
охотиться с простым копьем?
- Но и тогда, - заныл Дубхаб, - он останется великим охотником, самым
могучим и самым сильным, он убьет копьем дюжину огромных зверей, так
почему бы ему не подарить один рог или одну пару...
Дубхаб успел смертельно надоесть англичанину, но оборвать поток
льстивой и алчной болтовни тот не мог, опасаясь испортить отношения с
отцом Ламинак. Все же он не выдержал, резко поднялся, пожелал хозяевам
спокойной ночи и вышел. Остальные удивились, но последовали за ним.
Вокруг костра, к которому они подошли выйдя из шатра Дубхаба, сидели
Таммаш, певец Везвим, Гламуг и Ангрогрим.
Жители стойбища каждый вечер желали вождю доброй ночи, и ученые
старались во всем следовать обычаям туземцев. Когда Грибердсон и его
спутники подошли, сидевшие встали. Гламуг поднялся последним. Причиной
тому была не гордость, а застарелый ревматизм.
Гламуг был талантливым шаманом, весьма сведущим в своей профессии. Он
хорошо танцевал и, если бы не ревматизм, делал бы это еще эффектнее.
Грибердсон в течение нескольких вечеров листал медицинские справочники,
разыскивая методику лечения ревматизма.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19