[Ветхий завет.
Притчи царя Соломона, гл.6.6. ]
Совет доктората решил, что эта идея, модифицированная соответствующим
образом, может отвечать необходимым требованиям организации общества. За
основу была принята система, состоящая из четырех классов, которые
подвергались постепенной дифференциации. В результате мы теперь имеем
докторат - правящий класс, пятьдесят процентов которого составляют медики.
Затем следуют мамаши, название тут говорит само за себя. Потом идет
прислуга, многочисленный класс, состоящий, в силу психологических причин,
из женщин маленького роста. Работницы, физически сильные и мускулистые
женщины, выполняют более тяжелую работу. Все три низших класса уважают
власть доктората. Оба трудящихся класса почитают мамаш. Прислуга считает
себя удачливее работниц, так как выполняет более легкую работу, а
работницы смотрят на малорослую прислугу с легким, полудоброжелательным
презрением.
Таким образом, как вы видите, дорогая, наконец-то было достигнуто
равновесие в обществе и, хотя не все еще окончательно отработано, нет
никаких сомнений в том, что положение улучшится.
Она продолжала подробно объяснять мне устройство их общества, а до
меня постепенно доходил весь его чудовищный смысл.
- Боже мой, муравьи! - наконец не выдержала я. - Так вы что, взяли за
образец муравьиную кучу?!
Лаура несколько удивилась, то ли моему тону, то ли тому, что я так
долго не воспринимала то, что она рассказывала.
- А почему бы и нет? - возразила она. - Ведь муравейник представляет
собой одну из самых древних социальных систем, созданных природой;
конечно, она нуждается в некоторой корректировке, но...
- Так вы говорите, что только мамаши могут иметь детей? - спросила я.
- Но почему же - члены доктората тоже могут, когда захотят, - сказала
она. - Совет доктората определяет норму для каждого класса. Врачи в
клинике осматривают каждую новорожденную и относят ее по физическим и
прочим показателям к тому или иному классу общества. После этого все
зависит от назначаемой детям диеты, гормонов и соответствующего
воспитания.
- Но, - возмущенно воскликнула я, - к чему все это? Какой в этом
смысл? Что за радость жить на свете при такой системе?
- Ну, а в чем вообще смысл жизни, скажите мне, пожалуйста?
- Мы же предназначены любить и быть любимыми и рожать детей от
любимого человека!
- Вот опять в вас заговорило ваше воспитание - воспевание и
идеализация примитивного анимализма. Вы все-таки признаете, что мы стоим
на более высокой ступени развития, чем животные?
- Конечно, но...
- Вот вы говорите о любви. А что вы знаете о любви матери и дочери,
когда между ними нет мужчины, возбуждающего ревность? Или о чистой любви
молодой девушки к своим младшим сестренкам?
- Нет, вы все-таки не понимаете, что такое любовь, исходящая из
самого сердца и пронизывающая все твое существо. Как эта любовь окрашивает
все, о чем ты думаешь, все, что ты делаешь, все, что ты слышишь и к чему
прикасаешься... Она может причинять ужасную боль, но она может и озарять,
как солнце, все твое существование... В глазах возлюбленного можно увидеть
отражение всей Вселенной... О, если бы вы только могли это понять и
почувствовать! Но, к сожалению, вам этого не дано... - О, Доналд, родной,
воскликнула я про себя, как мне объяснить этой женщине то, что совершенно
недоступно ее пониманию?
За моей тирадой последовала долгая пауза. Затем Лаура сказала:
- Конечно, в вашем обществе в вас выработали такую реакцию на
отношения между полами, но вы вряд ли можете ожидать от нас, чтобы мы
пожертвовали своей свободой и вновь вызвали к жизни своих угнетателей!
- Нет, вы, наверно, никогда ничего не поймете. Ведь это только глупые
мужчины и женщины постоянно воевали друг с другом. Большинство же были
счастливыми, любящими парами, из которых и формировалось общество.
Лаура иронически улыбнулась.
- Дорогая Джейн, - сказала она, - или вы действительно очень мало
информированы о состоянии дел в обществе в ваше время, или та глупость, о
которой вы упомянули, была довольно широко распространена. Как историк и
просто как женщина, я не нахожу достаточно оснований для восстановления
прежнего порядка вещей. Миновав стадию примитивного развития, мы теперь
вступили в цивилизованный век. В прошлом женщина, сосуд жизни, имела
несчастье зависеть от мужчины для продолжения рода. Теперь, слава Богу, с
этим покончено. Наш мир устраивает нас намного больше - всех нас, за
исключением реакционеров. Вы видели нашу прислугу - эти маленькие женщины
немного робки, но разве они выглядят грустными или угнетенными? Разве они
не щебечут весело друг с другом, словно птички? А работницы - те, которых
вы называете "амазонками", - разве они не выглядят сильными, здоровыми и
довольными?
- Но вы же лишаете их всех того, что принадлежит им по праву
рождения, - воскликнула я. - Женщина должна иметь возможность любить...
Лауре, видимо, надоело слушать, и она меня прервала:
- Вы повторяете мне все пропагандистские идеи вашего века. Та любовь,
о которой вы говорите, дорогая, существовала лишь в вашем маленьком,
защищенном мирке в силу утонченных и одновременно выгодных условностей;
вам едва ли когда-нибудь приходилось видеть ее другое лицо, неприкрашенное
романтикой. Вас лично никто никогда не покупал, не продавал как скотину;
вам никогда не приходилось отдаваться первому встречному за гроши только
для того, чтобы заработать себе на жизнь, вы никогда не были в числе тех
несчастных женщин, которых во все времена насиловали захватчики чужих
городов; вы никогда не кидались в огонь, чтобы избежать этого позора; вас
никто не заставлял бросаться на тело умершего мужа, чтобы быть
кремированной вместе с ним; вы не провели всю жизнь, как пленница в
гареме; вас не везли в вонючем трюме работорговцы; вы никогда не жили
только для того, чтобы услаждать вашего мужа и господина...
Такова оборотная сторона медали под названием "любовь". У нас этого
больше нет и не будет. Так что же, вы предлагаете вернуть мужчин для того,
чтобы снова так страдать от них?
- Но ведь со всем этим было давно покончено уже в мое время, - робко
возразила я, - мир уже и так становился лучше...
- Вы в этом уверены? А как насчет женщин в городах, захваченных
противником во время Второй мировой войны? Разве это не было варварством?
- Но нельзя же избавляться от зла, одновременно лишаясь и добра. Что
же тогда останется?
- Очень и очень многое. Мужчины были нужны только как средство
продолжения рода. Вся остальная их жизнедеятельность влекла за собой лишь
одно зло. Нам сейчас живется гораздо лучше без них.
- Так вы действительно уверены в том, что исправили то, что было
задумано Природой?
- Всякая цивилизация есть улучшение и исправление Природы. Разве вы
хотели бы жить в пещере и видеть, как ваши дети умирают во младенчестве?
- Однако есть некоторые фундаментальные истины... - начала было я, но
она остановила меня, дав понять, что должна помолчать немного.
За окном сгущались сумерки, и длинные тени деревьев стелились по
земле. В вечерней тишине я услыхала хор поющих женских голосов. Мы
подождали, пока они окончили свою песню.
- Восхитительно! - сказала старая дама. - Наверно, даже ангелы не
могут так чарующе петь... И какие у них счастливые голоса! Это все наши
дети - две мои внучки тоже там. Они действительно счастливы и имеют на то
все основания - ведь их счастье не зависит от прихоти какого-то мужчины.
Только прислушайтесь к ним!
Девушки затянули новую песню, и ее ласкающие звуки доносились к нам
через открытые окна. По моему лицу невольно потекли слезы.
- Почему вы плачете, Джейн? - спросила Лаура, когда песня подошла к
концу.
- Это, конечно, очень глупо с моей стороны, особенно если принять во
внимание, что я не верю в реальность всего окружающего. Но я оплакиваю
всех вас, как если бы ваш мир существовал на самом деле. Мне так жаль вас!
Ведь там, под деревьями, должны были бы сидеть, держась за руки,
влюбленные, но у вас нет влюбленных и никогда не будет... Вы когда-нибудь
читали такие строчки из одного стихотворения: "Как часто рождается цветок,
обреченный цвести в одиночестве и испускать свой аромат в знойной
безлюдной пустыне"? Неужели вы не чувствуете всю убогость и пустоту
созданного вами мира? Неужели вы действительно ничего не понимаете?! -
воскликнула я.
Мы продолжали еще некоторое время беседу в том же духе, пока не
наступил вечер и в других домах не зажглись огни, мерцавшие сквозь густую
листву деревьев. Все мои попытки убедить Лауру в несовершенстве созданного
женщинами мира, оказались тщетны. Ее главным аргументом против моих
доводов было мое, так называемое, "воспитание", которое якобы мешало мне
видеть все в истинном свете.
Наконец вошла маленькая горничная и сказала, что за мной приехали и я
могу уйти, когда мне будет удобно. Но я не спешила. У меня остался
невыясненным один важный вопрос, и я задала его Лауре:
- Как же все-таки все это случилось? Я имею в виду исчезновение
мужчин? - спросила я.
- Это была чистая случайность, дорогая. Проводились научные
исследования, которые неожиданно дали непредвиденные побочные результаты.
- Но как? - настаивала я.
- Фамилия Перриган вам ничего не говорит?
- Нет, я никогда не слыхала ее - это, должно быть, довольно редкая
фамилия...
- Но она приобрела весьма широкую известность, - заверила меня Лаура.
- Доктор Перриган был биохимиком, он искал средство для уничтожения
крыс, особенно бурой крысы, которая наносила большой вред народному
хозяйству. И он решил найти вирус, который погубил бы этих неприятных
животных, взяв за основу вирусную инфекцию, смертельную для кроликов.
Путем мутаций, вызванных облучением радиоактивными веществами, Перригану
удалось получить штамм этого вируса, смертельный и для крыс, особенно
бурых. С этим вредным видом скоро было покончено, но где-то произошла
накладка. До сих пор остается загадкой, подвергся ли полученный вирус
новой мутации или на ранней стадии экспериментов каким-то крысам-носителям
болезни удалось убежать из лаборатории, но суть состоит в том, что
некоторые штаммы вируса оказались опасными и для человека. У женщин
обнаружился врожденный иммунитет к этой болезни, в то время как мужчины
оказались очень восприимчивы к ней. Лишь очень немногие, кто перенес ее,
остались в живых. Небольшую группу мужчин изолировали и сохраняли со
всяческими предосторожностями, но нельзя же было вечно держать их
взаперти, и, в конце концов, вирус добрался и до них.
После этого рассказа у меня, как профессионального медика, возник ряд
вопросов, но Лаура не смогла на них ответить и порекомендовала обратиться
с ними к врачам.
- Да, я теперь понимаю, - сказала я, - скорее всего, это была просто
случайность, несчастный случай, так сказать.
- Пожалуй, - согласилась Лаура, - если только не рассматривать это,
как провидение Божие.
Тут появилась моя прислуга и помогла мне подняться на ноги. Я
поблагодарила старую даму за ее доброту ко мне и долготерпение.
- Это я должна вас благодарить, дорогая, - сказала она, - ведь за эти
два часа я узнала о воспитании и поведении женщин в смешанном обществе
больше, чем за долгие годы, проведенные за чтением литературы. Я все же
надеюсь, что доктора помогут вам найти способ забыть вашу прежнюю жизнь и
жить счастливо среди нас.
Я попрощалась и пошла к двери, но на пороге остановилась и сказала:
- Лаура, многие из ваших аргументов действительно обоснованны, но в
целом вы глубоко, глубоко заблуждаетесь. Разве вы никогда не читали о
влюбленных? Разве вы никогда, будучи еще девушкой, не мечтали о
каком-нибудь Ромео, который бы вам сказал: "Это восток, а Лаура -
солнце!"?
- По-моему, нет, - ответила старая дама. - Я, конечно, читала эту
пьесу Шекспира - так, красивая идиллическая сказка... Интересно, скольким,
так называемым Джульеттам, она причинила душевную боль? Но я бы задала вам
другой вопрос, дорогая Джейн. Вы когда-нибудь видели цикл офортов Гойи,
названный "Бедствия войны"?
Я поняла, что переубедить ее невозможно.

Меня не отправили обратно в Дом для мамаш. Вместо этого розовая
перевозка доставила меня к более величественному зданию больничного типа,
где меня поместили в отдельную палату.
На следующее утро, после обильного завтрака меня посетили три
незнакомых врача. Они вели себя со мной вполне по-светски, совсем не как
медики. Очевидно, они уже знали содержание моего вчерашнего разговора с
Лаурой и были готовы отвечать на мои вопросы. Под конец нашей беседы одна
из врачей деловито сказала:
- Вы, конечно, понимаете, что ваше присутствие здесь ставит нас в
трудное положение. Мы же не можем допустить, чтобы вы продолжали заражать
мамаш вашими реакционистскими идеями - вы и так их достаточно шокировали.
К тому же, эти идеи могут распространиться дальше, что нас никоим образом
не устраивает. С другой стороны, мы не представляем, как женщина с таким
интеллектом и образованием, как у вас, может свыкнуться со спокойной,
"растительной" жизнью мамаш.
Перспектива оставаться до конца жизни розовой коровой, периодически
производящей на свет четверню дочерей, мало улыбалась мне, и я спросила:
- Так что же вы предлагаете? Можете ли вы превратить эту огромную
тушу в нормальное женское тело?
Она отрицательно покачала головой.
- Где же тогда выход из этого положения? - спросила я.
Она минутку поколебалась, затем осторожно предложила:
- Единственное, что можно сделать - это подвергнуть вас
гипнотическому внушению, чтобы вы смогли забыть ваше прошлое.
Когда смысл сказанного полностью дошел до моего сознания, меня
охватила паника. Но я взяла себя в руки, сознавая, что они пытаются найти
какое-то мало-мальски разумное решение возникшей проблемы и надо быть с
ними терпеливой. После нескольких минут молчания я сказала:
- То, что вы предлагаете, для меня равносильно самоубийству. Мой
разум держится на моих воспоминаниях - если их не будет, я умру, точно так
же, как если бы вы убили мое тело...
Они не стали спорить со мной - да и как можно было?
На свете есть только одно, что придает какой-то смысл моей жизни,
думала я, - это сознание, что ты любил меня, дорогой Доналд, любимый мой.
Теперь ты остался жить лишь в моей памяти. Если ты покинешь ее - я снова
умру, уже окончательно.
- Нет! - сказала я им решительно. - Ни в коем случае!

Дав мне сутки на размышление, те же трое медиков снова посетили меня.
- Я многое поняла за эти двадцать четыре часа, - сказала я им. - То,
что вы предлагаете мне, это полное забвение вместо неизбежного нервного
срыва, после которого все равно последует такое же забвение. И у вас нет
другого выбора...
- Да, это так, - подтвердила председатель, а две другие врачихи
кивнули головами в знак согласия.
- Ну, я согласна на ваше предложение, но с условием, что сначала вы
выполните одну мою просьбу.
Они вопросительно взглянули на меня.
- Так вот, прежде чем вы примените гипноз, я прошу вас сделать мне
укол чуинжуатина в той же дозе, в какой я получила его у нас в лаборатории
- я вам ее назову. Видите ли, если это все галлюцинация или что-то очень
похожее на нее, то она непременно связана с этим наркотиком, так как
прежде ничего подобного со мной не случалось. И вот я подумала, что, если
повторить эксперимент, то, может быть... Конечно, это выглядит очень
глупо, но все-таки, а вдруг? Если же ничего не получится, то делайте со
мной то, что решили, какая мне разница...
Все трое задумались.
- Я не вижу причины ей отказать, - наконец проговорила одна. Две
другие согласились с нею.
- Я думаю, мы сумеем получить официальное разрешение на проведение
такого эксперимента, - сказала председатель. - Раз вы этого хотите, мы не
имеем права вам отказать, но я слабо верю в успех этой попытки.
Во второй половине дня группа маленьких санитарок принялась готовить
комнату и меня к процедуре. Затем такая же маленькая медсестра вкатила
тележку, уставленную всякими бутылочками и пробирками, и поставила ее
возле моей постели.
Снова появились те же три докторицы.
1 2 3 4 5 6 7