ужаса или просто отвращенья.Два мальчика наблюдали за ними с берега: Гавейн с подступающей к горлу тошнотой, но увлеченно, Мордред же был бледен, и каждый мускул в его теле словно свело судорогой.— Ты туда входил? — спросил наконец Гавейн.— Разумеется. Как я мог иначе?— Ну, думаю, — Гавейн сглотнул, — думаю, теперь тебе надо вернуться со мной. Надо известить королеву. — А потом, когда Мордред не шелохнулся, добавил: — Мне очень жаль, Мордред. Случилась страшная вещь. Мне очень жаль. Но ты и сам понимаешь, что теперь ты уже ничем не можешь им помочь. Предоставь все страже. Пойдем домой, пожалуйста. У тебя больной вид.— Пустяки. Меня просто тошнило, вот и все. — Старший мальчик соскользнул с валуна, наклонился над задержавшейся в гальке лужицей и плеснул пригоршню воды себе в лицо. Он выпрямился, потирая глаза, будто пробуждался от сна. — Я уже иду. Куда подевались стражники? — Потом с губ его сорвался гневный возглас: — Они вошли внутрь? Что у них там за дело?— Это их долг, — поспешил объяснить ему Гавейн. — Разве ты не понимаешь, королева должна узнать все… Будь они… твоя родня… они ведь были не простые люди, да? — А когда Мордред непонимающим взором уставился на него, добавил: — Не забывай, кто ты теперь, а они, они ведь в своем роде тоже были слуги королевы. Она должна знать, что произошло.— Это был несчастный случай. Что еще это могло быть?— Я знаю. Но она должна получить полный отчет. А стражники должны похоронить их как подобает. Пойдем, нам нет нужды оставаться. Мы ничего тут не можем поделать, совсем ничего.— Нет, можем.Мордред указал на черный провал, на месте которого находилась раньше дверь в хижину и возле которого с блеянием топталась коза, напуганная непривычной суматохой и страшным запахом, но не знавшая, куда еще ей податься от мучительной боли в переполненном вымени.— Мы можем подоить козу. Ты когда-нибудь доил коз, Гавейн?— Нет, никогда. Это сложно? Ты сейчас собираешься ее доить? Здесь?Мордред рассмеялся, и это был легкий, хрупкий смех спадающего напряжения.— Нет. Нам придется забрать ее с собой. И кур тоже. Если ты принесешь мне вон ту сеть, что сушится на днище лодки, я попробую их поймать.Он кинулся на ближайшую курицу, схватил ее в умелый захват, а затем метнулся за другой, которая как раз выковыривала из кучки водорослей нечто съедобное. Крестьянский труд, в глазах самого Мордреда смахивающий на клоунаду, сделал свое, так что горе и шок сменились делом. Гавейн, принц и наследник трона Оркнейских островов, в нерешительности постоял пару минут, после чего сделал, как ему было сказано, и побежал срывать сеть с перевернутой кверху днищем лодки.Когда стражники наконец вышли из хижины и остановились в дверях, чтобы, склонив головы, обменяться парой фраз, они увидели, что два мальчика с трудом поднимаются по тропинке на утес. Гавейн вел на веревке козу, а Мордред нес, перебросив через плечо, наскоро свернутый из сети мешок, в котором, громко протестуя, барахтались куры.Ни один из принцев не оглянулся.У ворот дворца их встретил Габран, который в молчании выслушал историю, поспешно излитую Гавейном, после чего, мягко переговорив с Мордредом, кликнул слуг, чтобы освободить мальчиков от приведенной скотины (“Козу нужно сейчас же подоить!” — настаивал Мордред), а потом поспешно повел их прямиком во дворец.— Надо известить королеву. Я пойду к ней сейчас. Мордред, пойди переоденься и приведи себя в порядок. Королева захочет переговорить с тобой. Гавейн, ты пойдешь с ним.На том он поспешил в сторону королевиного дома. Гавейн проводил его взглядом прищуренных глаз, словно видел перед собой что-то далекое или очень яркое, а потом пробормотал себе под нос:— Настанет день, мой добрый Габран, когда ты не будешь приказывать принцам, будто своим псам. Мы-то уж знаем, чей ты пес! Кто ты такой, чтобы вместо меня сообщать важные вести моей матери? — Тут он внезапно улыбнулся Мордреду. — И все равно, сегодня пусть лучше он к ней идет! Пошли, нам лучше почиститься.Близнецы были в комнате мальчиков, с виду занятые делом, но явно с нетерпением ожидая первой встречи с новым сводным братом. Агравейн, сидя на кровати, затачивал об оселок кинжал, а Гахерис, пристроившись подле него на полу, втирал жир в кожаный пояс, чтобы размягчить его. Гарета с ними не было.Близнецы были кряжистые, хорошо сложенные мальчики с рыжеватыми волосами и румянцем во всю щеку, отличавшими сыновей, рожденных Моргаузой Лоту. В тот момент, когда Гавейн и Мордред проскользнули под пологом в опочивальню, их угрюмые лица выражали далеко не радость от этой встречи. Но судя по всему, им ясно дали понять, что с Мордредом следует обходиться по-дружески, поскольку они приветствовали его сравнительно вежливо, после чего, побросав свои дела, уставились на него во все глаза, как делают это иногда коровы, увидев, что на их пастбище забрело нечто неизвестное и, возможно, опасное.Поспешно явился слуга, который поставил на пол таз с теплой водой и полотенце, а рядом с ним положил на сундук чистые полотенца. Гавейн подбежал к сундуку у своей кровати и начал быстро швырять на постель вещи Мордреда. Потом, пока Мордред снимал с себя старую и запачканную тунику, он нырнул в сундук за собственными вещами.— С чего это ты переодеваешься? — спросил Агравейн.— Мать хочет нас видеть, — раздался в ответ приглушенный материей голос Гавейна.— Зачем? — поинтересовался Гахерис. Гавейн бросил Мордреду взгляд, ясно говоривший: “Ни слова. Пока рано”, а вслух сказал:— Это наше дело. Вы потом обо всем услышите.— И его тоже? — Агравейн ткнул пальцам в Мордреда.— Да.Агравейн умолк и стал смотреть, как Мордред натягивает одну из новых туник, а потом берет с кровати ремень из выделанной кожи с ножнами для кинжала и завязкой под рог для питья. Заколов застежку, Мордред оглянулся в поисках отделанного серебром рога, какой дала ему вчера Эйсла.— Он там, на подоконнике, — сказал Гахерис.— Она правда тебе дала именно этот? Тебе посчастливилось. Он просто находка. Я именно его себе просил, — сказал Агравейн. Слова эти не были сказаны сердито или угрюмо, если уж на то пошло, они вообще были лишены какого-либо чувства, но взгляд Мордреда метнулся к нему, потом вновь перескочил на стену, пока сам Мордред закреплял на поясе рог.— Такой был только один, — бросил через плечо Гавейн. — А вам с Гахерисом всегда нужно иметь одно и то же.— А Гарет получил золоченый, — сказал Гахерис, говорил он все тем же ровным, совсем не детским тоном. И снова Мордред глянул на него, и снова веки его опустились. Кое-что запечатлелось в этом холодном разуме и было спрятано подальше до будущих времен.Ополоснув лицо, Гавейн вытерся полотенцем, которое потом швырнул Мордреду; тот ловко поймал его.— Давай скорей, потом помоем ноги. Она всегда так дрожит над своими коврами. — Он оглянулся по сторонам: — А где вообще Гарет?— У нее, разумеется, — отозвался Гахерис.— Так ты что, ожидал полную приветственную ассамблею, брат? — спросил Агравейн.Разговаривать с близнецами, думал, вытирая ноги, Мордред, все равно что говорить с мальчиком и его отраженьем.— Успеется, — отрезал Гавейн. — Увидимся позже. Пойдем, Мордред, нам лучше не задерживаться.Мордред встал, разглаживая мягкие складки новой туники, и последовал за Гавейном к двери. Слуга, который как раз явился забрать полотенца и таз, отвел перед ними полог. Гавейн, не раздумывая, помедлил — естественный жест хозяина, предлагающего гостю пройти первым. Потом, словно вспомнив что-то, быстро прошел в дверь сам, оставляя Мордреду следовать за ним.Как и до того, у двери королевы стояла стража, но когда мальчики приблизились, перед ними сомкнулись копья.— Не ты, принц Гавейн, — сказал один из стражников. — Таков приказ. Только тот, другой.Гавейн на мгновение застыл на месте, потом с каменным лицом отступил на шаг в сторону. Когда Мордред искоса глянул на него и с его языка готовы уже были сорваться встревоженные слова о прощении, принц, не сказав ни слова, поспешно отвернулся и быстро зашагал назад по коридору. Его голос эхом отозвался от стен — повелительным, наигранно королевским тоном Гавейн звал слуг.“Все трое, — подумал про себя Мордред. — Ну, Гавейн еще великодушен в память о том, как я спас его со скалы, но остальные двое злятся. Тут нужна осторожность”.Быстрый ум за гладким лбом сложил все воедино и нашел, что полученное целое вполне ему по нраву. Выходит, они видят в нем угрозу? Почему? Потому что на деле он старший сын короля Лота? В самой глубине его души вспыхнула искорка соперничества, желания великих дел и расцвела в нечто новое — обратилась в честолюбие. Его мысли текли бессвязно, но вполне отчетливо: “Пусть незаконнорожденный, но я старший сын короля, и им это не нравится. Значит ли это, что я для них реальная угроза? Надо это разузнать. Быть может, он женился на ней… на моей матери… кем бы она ни была… Или может быть, бастард имеет право на наследство? Сам Артур был зачат вне брака. И Мерлин тоже… а ведь нашел королевский меч Британии… Законное рождение или нет, кто кому считает? Важно, что представляет собой человек…”Копья поднялись. Дверь в покои королевы открыта. Он отмел сомнения и смятенные мысли и перешел к самой сути дела. “Нужна осторожность, — думал он. — Больше чем осторожность. Нет ни одной причины, почему она должна одаривать меня милостями, но поскольку она благосклонна ко мне, я должен быть осторожен. Не только с ними. С ней. С ней больше, чем с кем-либо другим”.Мордред отодвинул полог и ступил внутрь. 6 В тоскливые часы одинокого бдения на берегу, утомительного и безмолвного возвращения во дворец, за которым последовала бодрящая перепалка с близнецами, у Мордреда было достаточно времени, чтобы вернуть себе обычное свое — на удивление взрослое — самообладание. Моргауза, внимательно всматривавшаяся в мальчика, когда тот подходил к ее креслу, об этом не догадывалась. Последствия пережитого потрясенья еще явственно читались в его лице, и ужас и отвращение от того, что увидел он на берегу, заставили кровь отхлынуть от его щек и лишили живости движенья. Мальчик, прошедший вперед и остановившийся перед королевой, был молчалив, бледен как мел и не поднимал глаз от пола, в то время как руки его, заткнутые за новый кожаный пояс, отчаянно стискивали кожу, словно пытались побороть обуревавшие его чувства.Так расценила увиденное Моргауза. Она сидела в кресле у окна, из которого лился солнечный свет, образуя на полу яркое теплое пятно. Габран снова ушел, прихватив с собой Гарета, но разговор происходил в присутствии придворных дам, занятых рукодельем в дальнем конце покоя: три склонились над вышиваньем, четвертая разбирала корзинку только что спряденной шерсти. Прялка, до блеска отполированная долгими часами работы, сиротливо лежала на полу у ее табурета. Прялка непрошено напомнила Мордреду о том, как Сула погожими летними днями пряла, сидя на пороге хижины, занятая работой, которая в последние годы доставляла все больше боли ее распухшим в суставах пальцам. Он отвел взгляд и уставился в пол у себя под ногами, всей душой надеясь, что доброта и сочувственные слова королевы не повергнут в прах его с таким трудом обретенное самообладанье.Опасенья его оказались напрасны. Оперев подбородок на изящную ручку, Моргауза молча глядела на него. В новом платье он выглядел как подобает принцу, и осанка его, в которой так много было от манеры держаться самого Артура, заставила королеву раздраженно поджать губы. Наконец она произнесла милым и легким голоском, столь же безучастным, как пение птахи:— Габран рассказал мне о случившемся. Мне очень жаль.Говорила она с полным равнодушием. Мордред поднял глаза, потом снова опустил взгляд и ничего не ответил. Действительно, какое ей до этого дело? Ей случившееся скорее на руку: не придется больше платить за его кров в Тюленьей бухте. Но для Мордреда… Несмотря на все убранство принца, он прекрасно сознавал свое положенье. Теперь, когда ему некуда податься, он остался всецело на милости королевы, у которой, за исключеньем мелкого долга за помощь ее сыну, нет причин желать ему добра. Он молчал.Моргауза тем временем продолжила описывать положенье вещей:— Но похоже, Богиня все же хранит тебя, Мордред. Не обрати она на тебя наше вниманье, не приведи она тебя к моему двору, что сталось бы с тобой теперь, когда ты лишился дома и не имеешь средств сам заработать на пропитанье? Более того, вполне возможно, ты бы погиб вместе со своими приемными родителями в пламени пожара. Даже если б тебе удалось спастись, ты остался бы ни с чем. Тебе пришлось бы наняться батраком к какому-нибудь крестьянину, которому требуются умелые руки, чтоб управляться с лодкой и сетью. Из услуженья, Мордред, вырваться так же сложно, как и из рабства.Он не шевельнулся и не поднял глаз, но королева заметила легкое подрагивание напрягшихся мышц и улыбнулась про себя.— Мордред. Посмотри на меня.Лишенные всякого выраженья глаза мальчика поднялись.— Ты пережил тяжкое потрясенье, но должен бороться за то, чтобы поскорей оставить позади его последствия. Теперь ты знаешь, что ты незаконнорожденный сын короля и что все, чем ты обязан своим приемным родителям, — это еда и кров, и то они были даны тебе по приказу короля, отданному много лет назад. Он отдал приказ и мне, и я ему подчинялась. Возможно, я никогда не приняла бы решенья забрать тебя из дома рыбаков, но случай и судьба распорядились иначе. Всего за день до того, как ты встретил на скале принца Гавейна, я видела в кристалле кое-что, что предупредило меня.Она помедлила, произнеся эту ложь. В глазах мальчика на краткий миг что-то вспыхнуло. Королева расценила это как любопытство, смешанное со страхом, какое испытывал простой люд к ее претензиям на колдовскую силу. Она была удовлетворена. Он станет орудием в ее руках, как и вся остальная челядь во дворце. Без колдовства и ужаса перед своим волшебным могуществом, который никогда не забывала вселять в окружающих королева, слабой женщине ни за что не удержать это пустынное, но полное страстей королевство, лежащее так далеко от защищающих мечей королей, чей удел хранить единство Британии.— Не пойми меня неверно, — продолжила она. — Мне не было ни виденья, ни знака о трагедии вчерашней ночи. Если б я заглянула в омут, ну, тогда… возможно. Но пути Богини никому неведомы, Мордред. Она сказала, ты придешь ко мне, и, видишь, ты пришел. А потому вдвойне разумным будет забыть обо всем, что было в прошлом, и попытаться приложить все усилья к тому, чтобы стать воином, какому всегда есть место при моем дворе. — Всмотревшись в его лицо, она уже мягче добавила: — Скажу тебе правду, тебе здесь рады. Мы позаботимся о том, чтобы тебе все были рады. Но, королевский ты бастард или нет, Мордред, ты должен заслужить свое место.— Я заслужу его, госпожа.— Тогда иди и принимайся за дело.Так Мордред был вынужден окунуться в дворцовую жизнь, в своем роде столь же суровую и полную превратностей, как и прошлые его годы среди крестьян, но далеко не такую привольную.Королевская цитадель Оркнейских островов не могла похвалиться чем-то, подобным тому, что владетель королевства на большой земле счел бы военным плацем. За стенами дворца вересковая пустошь мягко поднималась к холмам, и эта нераспаханная полоска земли была достаточно ровной, а в хорошую погоду — достаточно сухой, чтобы служить местом смотров и учений солдатам и площадкой для игр — мальчикам, когда их выпускали туда побегать. Что происходило почти ежедневно, поскольку принцам Оркнейским не приходилось терпеливо выслушивать наставления в военном искусстве, выпадавшие на долю сыновьям могущественных правителей с большой земли. Будь жив король Лот и держи он свой двор в Дунпельдире в Лотиане, его королевстве на большой земле, без сомненья, он позаботился бы о том, чтобы по меньшей мере старшие его сыновья ежедневно выезжали с мечом, копьем или даже луком, дабы своими глазами увидеть границы наследственных земель и узнать кое-что о пограничных землях соседей, о том, откуда в случае войны может прийти помощь или надвинуться угроза. Но на островах в подобной бдительности не было нужды. Всю зиму — а зима здесь тянулась с октября по апрель, а иногда и до первых недель мая — пределы королевства охраняли моря, и зачастую даже соседние острова казались всего лишь облаками на горизонте и то и дело скрывались за несшимися над морем тучами, готовыми что ни час разразиться дождем или снегом. Если уж на то пошло, мальчики любили зиму больше других времен года. В промозглые зимние дни королева Моргауза запиралась в своих покоях от беспрестанных северных ветров, проводила дни у очага, и принцы были свободны от случайных вспышек ее материнской любви.Никто не запрещал им присоединяться к охотникам, отправлявшимся на оленя или кабана — волков на островах не было и в помине, — и наслаждаться галопом, когда, вооруженные копьями, они скакали за лохматыми псами по диким пустошам в сердце острова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48