Он выпрямился. Тяжкий груз исчез. Башенная комната была полна света, и на него глядела высокая, прямая как стрела женщина, укутанная в серое одеяние. Темные волосы ее были убраны серебром, в точности под цвет огромных глаз.— Принц Мордред.Он склонился в поклоне.— Госпожа.— Прости, что принимаю тебя здесь. Я работала. Король приезжает часто и довольствуется тем, что застает. Присядешь?Мордред подтянул к себе табурет и сел, а потом поглядел на заваленный стол. Вопреки тому, что он ожидал увидеть, она не варила на жаровне какое-нибудь снадобье. Напротив, “работа” заключалась в стопке табличек и бумаг. В оконной нише стоял незнакомый ему инструмент, выступающим концом обращенный к далекому небу.Нимуэ опустилась в кресло и в безмолвном ожидании повернулась к Мордреду.— Мы не встречались раньше, госпожа, — напрямую заговорил он, — но я видел тебя.С мгновенье она все так же молча глядела на него, потом кивнула.— В замке в Лугуваллиуме? Я знала, что ты где-то поблизости. Ты прятался во внутреннем дворе?— Да, — подтвердил он, а потом не без иронии добавил: — Ты тогда стоила мне свободы. Я пытался сбежать.— Да. Тебе было страшно. Но теперь ты знаешь, что у тебя не было причин для страха.Он помялся. Тон ее по-прежнему оставался холоден, а взгляд враждебен.— Тогда почему ты меня остановила? Ты надеялась, что король прикажет предать меня смерти? Брови чародейки поднялись.— Почему ты спрашиваешь меня об этом?— Из-за пророчества.— Кто рассказал тебе о нем? А, понимаю, Моргауза. Нет. Я предостерегла Урбгена, чтобы он присматривал за тобой и благополучно доставил тебя в Камелот, поскольку всегда лучше держать опасность на виду, чем позволить ей исчезнуть, а потом терзаться, откуда она ударит.— Выходит, ты согласна, что я представляю опасность. Ты веришь в пророчество.— Я должна.— Значит, ты тоже это видела? В кристалле, в омуте или, — он глянул на инструмент в оконной нише, — в звездах?Впервые во взгляде ее промелькнуло нечто иное, чем враждебность. Теперь она наблюдала за ним с любопытством и толикой недоуменья.— Мерлин видел и рек пророчество, — медленно произнесла она, — и я есть Мерлин.— Тогда ты можешь объяснить мне, почему, если Мерлин верил в пророчествующие ему голоса, он вообще позволил королю оставить меня в живых? Я знаю, зачем это сделала Моргауза; она спасла меня потому, что считала, что я рожден на погибель Артуру. Она сама мне так сказала, а потом, когда я подрос, она попыталась перетянуть меня в стан его врагов. Но почему Мерлин позволил ей выносить меня и произвести на свет?С минуту она молчала. Серые глаза изучали его, словно вот-вот готовы были вытащить тайны с самого дна его души. Потом она заговорила:— Потому, что он не мог допустить, чтобы Артур запятнал себя детоубийством, ради какой бы благой цели оно ни было совершено. Потому, что он был достаточно мудр, чтобы понимать, что не в наших силах отвести промысел богов, в наших силах лишь по возможности следовать предначертанной ими для нас дорогой. Потому, что он знал, что из того, что представляется злом, может произойти великое добро, а из благих дел — погибель и смерть. Потому, что он знал, что в момент гибели Артура его слава достигнет своего зенита и что благодаря этой смерти его слава пребудет светом и зовом трубы и дыханьем жизни для тех, кто придет после нас.Когда она завершила свою речь, казалось, слабое эхо ее голоса все звенело и звенело в тихой комнате, словно отзвук струны, пока наконец не смолкло совсем.— Но ты не можешь не знать, — заговорил наконец он, — что по собственной воле я никогда не причиню зла королю. Я многим обязан ему, он являл мне одно только добро. С самого начала он знал об этом пророчестве и, веря в него, тем не менее взял меня к своему двору, более того, он принял меня как сына. Как же тогда, по-твоему, я могу добровольно причинить ему вред?— Это может случиться и без твоей воли, — мягко поправила она.— Ты хочешь сказать, что я не могу сделать ничего, чтобы отвести судьбу, о которой ты говорила?— Что будет, то будет.— И ты не можешь мне помочь?— Избежать того, что начертано в звездах? Нет.В неистовом нетерпенье Мордред вскочил на ноги. Чародейка не шелохнулась, когда он размашисто шагнул к ней, остановился, высясь над ее креслом, словно собираясь ее ударить.— Это нелепо! Звезды! Ты говоришь так, словно люди всего лишь овцы, хуже, чем овцы, что их гонит слепая судьба по воле какого-то злокозненного бога! А как же моя воля? Неужели я, невзирая на все, что хотел бы совершить, обречен принести смерть или погибель человеку, которого я почитаю, короля, которому я служу? Неужели мне суждено стать грешником, нет, хуже всех грешников — отцеубийцей? Что это за боги, что могут судить такое?Нимуэ не ответила, только запрокинула голову, глядя на него все тем же спокойным и ровным взором.— Прекрасно, — в гневе выкрикнул он. — Ты сказала, и Мерлин сказал, и Моргауза сказала, а она, как и ты, была ведьма. — Тут ее глаза вспыхнули, быть может, от раздраженья, но он испытал неистовое удовлетворенье от того, что задел ее. — Все говорят, что через меня король встретит свой гибельный конец. Ты говоришь, я не могу этого избежать. Так что же? Что, если я обнажу кинжал — вот так — и убью себя на этом самом месте? Разве это не отвратит судьбу, которая, как ты говоришь, предначертана в звездах?Даже завидев блеск клинка, она не шелохнулась, но с последними его словами встала с кресла и отошла к окну. Долгое мгновение она стояла, повернувшись к нему спиной, глядя в залитую солнцем даль. За переплетом окна качалась груша, и в ее ветвях пел черный дрозд.Наконец, все еще не поворачиваясь, она произнесла:— Принц Мордред, я не сказала, что Артур встретит свой конец от твоей руки или даже от твоих деяний. Одно твое существование означает все. Так что можешь убить себя, если хочешь, но через твою смерть его судьба, возможно, настигнет его тем скорее.— Но тогда… — в отчаянии начал он. Чародейка обернулась.— Послушай меня. Если б Артур умертвил тебя во младенчестве, могло случиться так, что народ поднялся бы против него за его жестокость, и в этом мятеже он был бы убит. Если ты убьешь себя сейчас, может статься, твои братья, виня в том его, развяжут междоусобицу и свалят его трон. Или даже что сам Артур, погоняя коня на пути сюда, в Яблоневый сад, упадет с лошади и разобьется или будет лежать увечный, пока королевство вокруг него будет рушиться. — Она воздела худые руки. — Теперь ты понимаешь? В колчане судьбы много больше одной стрелы. Боги ждут, сокрытые за облаками.— Значит, это жестокие боги!— Ты ведь и так это знал, верно?Он вспомнил тошнотворный запах пепелища в Тюленьей бухте, ощущение отмытой морем кости в своей ладони, одинокий крик чайки над полосой прибоя.Он встретил взгляд серых глаз и увидел в них состраданье.— Так что же может сделать человек? — тихо спросил он.— Все, что мы можем, это жить тем, что приносит жизнь, — отозвалась чародейка. — И умереть так, как придет смерть.— Нерадостный совет.— Нерадостный? — переспросила она. — Этого тебе знать не дано.— Что ты этим хочешь сказать?— Я хочу сказать, что тебе не дано знать, что принесет тебе жизнь. Могу сказать тебе лишь одно: в те годы жизни, что еще остались тебе и твоему отцу, будут воплощены честолюбивые мечты, и эти годы еще принесут осуществление и сладкий мед славы и тебе, и ему.На это он не нашел ответа. Она дала ему больше, чем он мог ожидать, больше, чем рисовалось ему в воображении: не только — пусть с оговоркой — надежду, но и обещанье с толком прожитой жизни.— Выходит, если я покину двор и стану держаться вдали от него, это ничего не изменит? — тихо спросил он.— Ничего.Впервые он улыбнулся.— Потому что он хочет, чтоб я был у него на глазах? Потому что стрела при свете дня лучше, чем нож в ночи? И получил проблеск улыбки в ответ.— Ты похож на него, — вот и все, что сказала чародейка, но Мордред почувствовал, что беседа их становится все светлее и легче. Суровая дама, эта Нимуэ. Что ни говори, красавица, думал он, но уж лучше он коснется испуганного сокола.— И ты ничего больше не можешь мне сказать? Хоть какую-нибудь малость?— Ничего больше мне не известно.— А Мерлин знал бы? Он бы мне сказал?— Что знал он, известно и мне, — повторила она ранее сказанные слова. — Я же говорила тебе, я Мерлин.— Да, говорила. Это что, загадка, чтобы дать мне понять, что сила его иссякла или просто что мне не дозволено обратиться к нему? — с новым нетерпением заговорил он. — Всю мою жизнь я, кажется, слышу слухи о волшебных исчезновениях и смертях, а оказывается, все они ложь. Скажи мне прямо, молю. Если я поеду в Брин Мирддин, найду я его?— Если он того пожелает, то да.— Выходит, он еще там?— Он там, где он есть и всегда был, со всеми своими чудесами огня и живого света.Пока они беседовали, солнце сместилось, и солнечные блики упали на ее лицо. Он увидел ниточки будущих морщин на гладком еще лбу, и изможденные тени под глазами, и то, какой прозрачной кажется ее кожа.— Мне жаль, если я утомил тебя, — внезапно сказал он. Не отрицая этого, она проронила только:— Я рада, что ты приехал, — а потом проводила его до двери из башни.— Благодарю тебя за терпенье, — начал он и набрал уже воздуху в грудь, чтобы произнести учтивые слова прощанья, как его вспугнул крик, раздавшийся во дворе внизу. Круто повернувшись он выглянул вниз. Нимуэ стремительно сделала шаг вперед так, чтобы оказаться вровень с ним.— Тебе лучше спуститься и поскорее! Твоя лошадь сорвалась с привязи и, похоже, поела молодые посадки. — Ее лицо осветилось озорством, стало юным и оживленным, словно у ребенка, который набедокурил во храме. — Если Варро зарубит тебя своей лопатой, что кажется мне вероятным, посмотрим, что сможет этому противопоставить судьба!Он поцеловал ей руку и бегом побежал по ступеням, чтоб забрать свою лошадь. Когда он уезжал, она провожала его взглядом, который оставался печальным, но уже не был враждебным. 7 В глубине души Мордред страшился, что король спросит его, какое дело у него было к Нимуэ, но Артур об этом не спрашивал. Он послал за своим сыном на следующий день и заговорил о предстоящей поездке к Сердику, королю саксов.— Я бы оставил тебя управляться дома, что пошло бы тебе на пользу, но еще полезнее тебе будет встретиться с Сердиком и присутствовать на переговорах, так что, как обычно, я оставляю Бедуира. Можно сказать, местоблюстителем, поскольку официально я покидаю пределы своего королевства, вступая на земли чужого государства. Ты когда-нибудь встречал саксов, Мордред?— Никогда. Они правда все как один великаны и пьют кровь младенцев?Король рассмеялся.— Сам увидишь. Что ни говори, большинство из них высоки ростом и обычаи у них диковинные. Хотя со слов тех, кто знает этих людей и говорит на их языке, знаю, что их сказители и мастера достойны уваженья. А в отношении их воинов это верно вдвойне. Тебе там будет интересно.— Сколько человек ты берешь с собой?— Учитывая перемирие, только сотню. Королевскую царскую свиту, не больше.— Ты доверяешь саксам? Уверен, что они не нарушат перемирие?— Сердику я доверяю, хотя с остальными саксами доверие всегда основано на силе да на том, чтобы поддерживать память о битве при Бадоне. Но никому этих слов не повторяй, — добавил Артур.Агравейн тоже попал в сотню избранных, но ни Гавейна, ни Гарета среди них не оказалось. Вскоре после заседания Совета они уехали на север. Гавейн говорил о том, что желает посетить Дунпельдир, а оттуда, быть может, отправится на Оркнейские острова, и хотя Артур и подозревал, что путешествие племянника имеет цель совершенно иную, он не смог изобрести причины, чтобы воспрепятствовать его отъезду. Ему оставалось только надеяться, что Ламорак уехал на запад, чтобы присоединиться к своему брату под знаменем Друстана, и послать в Думнонию гонца с предупрежденьем.Король со свитой выехал ясным и ветреным июньским утром. Путь их лежал через известковые холмы. Мелкие голубые бабочки и пятнистые рябчики порхали над пестревшей цветами травой. Пели жаворонки. Солнечный свет падал огромными яркими мазками на зреющие нивы, и крестьяне, с ног до головы белые от вздымаемой ветром меловой пыли, отрывались от своих дел, чтобы приветствовать кортеж улыбкой. Отряд ехал не спеша, солдаты и придворные смеялись, болтали друг с другом, пребывая в настроении веселом и приподнятом.По-видимому, за исключением Агравейна. Он придержал коня, чтобы поравняться с Мордредом, ехавшим в одиночестве на некотором отдалении от короля, беседовавшего с Кеем и Ворсом.— Первая наша вылазка под знаменем Верховного короля, и только погляди на это. Ярмарочный обоз, да и только, — презрительно буркнул он. — Столько разговоров о войне, о королевствах, переходящих из рук в руки, о том, чтобы собирать армии для защиты наших рубежей, и вот во что все это вылилось! Он стареет, ют в чем все дело. Надо сперва скинуть этих саксов в море, потом хватит времени и для переговоров… Но нет! И что мы делаем? Мы едем с Артуром-воителем с миссией мира. К саксам. Союз с саксами? Ба! — Он сплюнул. — Ему следовало бы отпустить меня с Гавейном.— А ты просился?— Конечно.— А он ведь тоже отправился с миссией мира, — бесцветно ответил Мордред, глядя прямо промеж ушей своей лошади. — Никаких затруднений в Дунпельдире не предвидится, лишь незначительные дипломатические переговоры с Тидвалем, а Гарета послали, чтобы он сгладил острые углы.— Не разыгрывай передо мной невинность, — рассердился Агравейн. — Ты знаешь, зачем он поехал.— Могу догадываться. Кто угодно догадается. Но если он найдет Ламорака или нападет на его след, будем надеяться, что Гарет сумеет уговорить его проявить немного здравомыслия. Зачем, по-твоему, просился с ним Гарет? — Повернувшись, Мордред взглянул в лицо Агравейну. — А если он случайно набредет на Гахериса, то и тебе следует надеяться на то же. Думаю, тебе известно, где обретается Гахерис? Что ж, если Гавейн нагонит того или другого — все равно тебе лучше ничего об этом не знать. И я ничего знать не хочу.— Ты? Ты в таком доверии и милости у короля, что, скажу по правде, я удивлен, что ты ни о чем его не предупредил.— Нужды не было. Он не хуже тебя знает, что намерен свершить Гавейн. Но он не может посадить его под замок навечно. А чего король не может предотвратить, на то он не станет терять времени. Все, что он может, это надеяться, вероятно, напрасно, что здравый смысл все же возобладает.— А если Гавейн встретится с Ламораком по чистой случайности, что, по-твоему, он предпримет?— Ламораку придется защищаться. Он вполне на это способен, — отозвался Мордред, а потом добавил: — Живи тем, что дает тебе жизнь, и умри так, какой придет к тебе смерть.— Что? — недоуменно воззрился на него Агравейн. — Это что за разговоры?— Так, кое-что, что я недавно слышал. Так что насчет Гахериса? Ты готов допустить, чтоб Гавейн на него наткнулся?— Гахериса он не найдет, — с уверенностью ответил Агравейн.— О, выходит, ты знаешь, где он?— А ты как думал? Разумеется, он прислал мне весточку. И королю о том ничего не известно, уж поверь мне. Не такой уж он всезнающий, как ты думаешь, братец. — Он искоса бросил на Мордреда хитрый взгляд и заговорщицки понизил голос: — Он много чего не видит.Мордред не ответил, но Агравейн продолжил и без его наущения:— Иначе он едва ли поскакал на пустую увеселительную прогулку вроде этой и не оставил бы Бедуира в Камелоте.— Кто-то должен был остаться— С королевой?Мордред снова повернулся посмотреть на сводного брата. Тон и взгляд Агравейна сказали ему то, что не выразили голые слова.— Я не глупец и не глухой, — со сдерживаемым гневом отозвался он. — Я слышал, о чем болтают грязные языки. Тебе бы лучше не мешаться в эту грязь, брат.— Ты мне угрожаешь?— Мне нет нужды этого делать. Достаточно королю хоть раз услышать…— Если правда то, что они любовники, ему следует это знать.— Это не может быть правдой! Да, Бедуир близок королю и королеве, но…— И говорят, муж всегда догадывается последним.На Мордреда накатила волна ярости, удивившая его самого. Он собрался было разразиться гневной отповедью, потом, глянув на спины короля и всадников по обе стороны от него, сказал тихим и сдавленным голосом:— Оставь это дело. Что б ни говорили, это пустая болтовня, а здесь к тому же тебя могут подслушать. И не заводи со мной больше таких речей. Я не желаю их слышать.— Ты вполне готов был слушать, когда сомневались в добродетели твоей собственной матери.— Сомневались! — вышел из себя Мордред. — Бог мой, я был там! Я видел их вдвоем на ложе!— И остался столь безразличен, что позволил ему уйти!— Перестань, Агравейн! Если б Гахерис убил Ламорака, да еще в монастыре, да еще в то самое время, когда Артур вел переговоры с Друстаном о том, чтоб тот покинул Думнонию и вступил в ряды Соратников…— Ты об этом думал? Об этом? Когда перед тобой была… были они двое?— Да.Глаза Агравейна метали молнии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48