Вы ничего об этом не можете знать.
– Вы хорошо действовали на Эмиля?
– Ну что мне сделать, чтобы вы мне поверили? Вы же не можете меня выбросить из поезда. Вы утверждаете, что хотите изменений, хотите, чтобы мир стал другим. Ну вот я и правда странная. И я такая, какая есть.
Поль думал над ее словами, постукивая кончиками пальцев по краю стола.
– Позвольте мне сделать вам анализ крови, – предложил он.
– Ладно. Конечно. – Она закатала рукав своего свитера.
Он поднялся, снял с верхней полки рюкзак, открыл его, порылся и достал определитель крови с тонкой иглой, а затем приложил маленький прибор к ее локтю. Аппарат забулькал, задрожал и выкинул тонкий, словно волосок, игольчатый клюв. Она не почувствовала боли. Может быть, едва ощутимый укол.
Поль забрал определитель крови. Прибор опять дрогнул и раскрыл свои крылья, образовав экран дисплея шириной в два пальца. Поль наклонился поближе и всмотрелся.
– Итак, – наконец сказал он, – если вы желаете сохранить свою тайну, то больше не позволяйте никому делать вам анализ крови.
– Хорошо.
– У вас анемия. В сущности, ваша жидкость – это даже не кровь.
– Да, это, должно быть, клеточные очистители и катализированные носители кислорода.
– Понимаю. Но здесь более чем достаточно ДНК для удостоверения вашей личности. Тогда вас можно будет отправить в службу социальной помощи. Если это когда-нибудь станет необходимо.
– Знаете, Поль, вам незачем стараться и искать мои медицинские документы. Мы уже слишком далеко зашли, и я даже скажу вам, кто я.
Поль поймал «москита» полоской от хроматографа и аккуратно сложил запачканную бумагу.
– Нет, – ответил он, – в этом нет необходимости. В сущности, я даже считаю, что это не слишком умно. Я не хочу знать, кто вы такая. Я за это не отвечаю. И уж точно мне нужно от вас совсем другое.
– Что же вам от меня нужно?
Он посмотрел ей прямо в глаза.
– Докажите мне, что вы не человек и в то же время художник. Вот чего я хочу.
Штутгарт был большим шумным городом. Большим, шумным, жарким, зеленым. Городом тяжелых воздыханий, ворчаний, журчаний, хрипов и прочих сложных естественных звуков. В Штутгарте люди привыкли громко и оживленно разговаривать друг с другом на улице. Они выходили из сфинктеров дверей и переходов, образуя хаотичные пешеходные потоки.
Знаменитые башни были просто циклопическими постройками, но ритмичное дыхание превращало их в слабое подобие океана, а не в нагромождение горных вершин. Майа улавливала дыхание этих чудовищных башен, похожее на хрип больного. Это дыхание ураганом проносилось над меховыми улицами, в воздухе парило и пахло лимонами.
– Моя семья участвовала в строительстве этого города, – сообщил Поль, осторожно обойдя большую, влажную, непонятную мешанину, с виду напоминающую мюсли. – Мои родители были минерами и взрывали свалки.
– Были?
– Они перестали этим заниматься. А мусорные кучи ничем не отличаются от отходов любой добывающей промышленности. Лучшие и богатейшие свалки успели быстро разобрать. И теперь право разрабатывать свалки в основном предоставляют нефтяникам, газовикам, временным рабочим. Удач в этом деле уже не предвидится, на мусоре много не заработаешь.
– Я понимаю.
– Не стоит сожалеть, моя мама сделала отличную карьеру. И я, так сказать, дитя удачи. – Поль весело засмеялся. Он уже не был таким официальным, был рад возвращению домой.
– Ваши родители французы?
– Да, мы родом из Авиньона. Половину населения Штутгарта составляют французы.
– А почему так получилось?
– Потому что Париж превратился в музей.
Освещение на улице изменилось. С башни слетела огромная ребристая мембрана и закрыла собой окрестности. Под ней закружилась стая белых журавлей. Они спланировали на землю, похожие на паломников в белоснежных одеяниях. Птицы начали клевать на дороге мусор, но им было трудно расклевывать этот жесткий хлам.
– Лучше остатки мусора, – пояснил Поль. – Железо, алюминий, медь и все в этом роде – их рыночная цена резко упала после изобретения современных материалов. Конечно, дешевые алмазы побили все цены на свете. Но обогащенное стекло, оптические волокна, защитные средства и аэрогели... – Он жестом показал на окружавший их городской ландшафт. Маленький, предприимчивый, заинтересованный человек среди огромных небоскребов. – Материалы на углеродной основе вытеснили с рынка металлические конструкции. В Штутгарте живут прогрессивные люди, презирающие всякое старье.
– Этот город очень похож на Индианаполис.
– Нисколько! Ничего подобного! – запротестовал Поль. – Индианаполис – это политический акт, причуда азиатских реваншистов. А Штутгарт – серьезный город. Единственный по-настоящему современный город в Европе! Единственный город, строители которого верили в будущее, а не в бесконечное повторение прошлого.
– Я не уверена, что буду счастлива, если будущее станет так выглядеть.
– Оно будет выглядеть не так. Ведь весь мир не стал похож на Нью-Йорк сто лет тому назад. Для определенного периода было вполне достаточно, что мир захотел выглядеть, как Нью-Йорк. Штутгарт – такой же урбанистический центр притяжения. Он единственный город на свете, где современному обществу позволили говорить современным архитектурным языком.
– Я заметила, что вы употребили прошедшее время.
– Других Штутгартов и быть не могло. У геронтократического общества нет энергии и воли к радикальному обновлению. Ну если только большой город переживет катастрофу, как Штутгарт, и у выживших не останется выбора. – Поль пожал плечами. – Перспектива не из приятных! Может быть, какие-нибудь фанатики считают катастрофы приемлемой ценой перемен, но я изучал историю катастроф и знаю, что это зло. Перемены, которые мы наблюдаем, неизбежны. Мы можем много говорить о выживании. Достаточно прожить долгий срок, и реальность начнет уходить у вас из-под ног, навсегда исчезать. – Он сделал паузу и задумался. – Мне очень нравится Прага. Этот город способен преподать миру отличный урок, и Прага, как ни странно, близка Штутгарту. Прага продлила свой век, стала великолепным раритетом, сохранила очарование прошлого. Прага нашла новый шанс, обрела второе дыхание. Теперь Прага – драгоценное яйцо постчеловечества.
Они продолжали прогулку. В небе над Штутгартом самолеты выписывали затейливые воздушные дорожки, словно мотыльки, прилипшие к дальнему краю города, затем снова осторожно описывали окружность с другой стороны. По этим кружащимся трассам летали небольшого объема скользящие капсулы. Они гротескно напоминали пешеходные потоки внизу.
С Полем они прошли вниз по многоступенчатой лестнице, потом под тяжелой каменной аркой, украшенной архитектурными капельками по фронтону. Небо исчезло. Воздух стал теплее. Они очутились под грубой, покрытой мхом складчатой крышей, но, очевидно, выполненной из тяжелых бетонных глыб. Стены из продолговатых, сверкающих, как бриллианты, оптических волокон были губчатыми и монолитными. В этой каменной теплице было душно и сыро. В воздухе пахло ванилью и бананами.
– Это мой любимый городской квартал, – сказал Поль. – Я жил здесь за несколько лет до того, как начал преподавать. Квартал спланировали и выстроили теоретики съедобных городских грибов.
– Теоретики чего?
– Стены сплошь обжиты грибами. Вы можете есть город сырым. И эти стены вполне питательны.
Сама идея и возможность есть грибы со стен ей не понравилась. Кое-где стены были украшены разными граффити с добавкой из полезных гербицидов. Буквы вроде пятен размытого желтого цвета. «Под пляжем – мостовая» . Кудри арабской вязи. Задорная мальчишеская рожица с копной буйных волос.
Они обогнули сиявший яркими огнями многоэтажный дом. Открытые этажи были помечены нумерованными прорезями. Люди лежали в углублениях нумерованных площадок под палящими лучами искусственного солнца. На них были наглазники, с головы до ног они были укрыты слоем серо-зеленых оптических волокон.
– Что это за место? Морг?
– Общественная баня.
– А где тут вода?
– В этой бане нет воды, здесь органическая чистка листьями. Вы окунаетесь в гелевый раствор и лежите под потоками света. Вас опыляют спорами, и их частички срастаются с вашей кожей. Когда споры перестают размножаться, аппарат очищает вашу кожу. Корка слетает, как тонкий лист. Так тело очищается от грязи и кожного эпителия. Это очень тонизирует.
– То есть баня из живой плесени?
– Да, это точное определение. Как видите, есть возможность использовать малую толику виртуальности вот в такой камере. Прекрасная общественная услуга для жителей съедобного квартала. А после ваше тело покрывают местной смесью человеческих микробов.
– Да, но эта плесень...
– Очень приятная и прирученная плесень. Никакого вреда от нее нет. – Он помедлил. – Надеюсь, вас не шокируют обнаженные тела. Они безобидны. И в Штутгарте это обычное дело.
– Разумеется, меня не шокирует нагота, но вот плесень!
– Вы провинциалка, – с легкой улыбкой произнес Поль. Он явно презирал ее. – Штутгарт проектировался как самый дружелюбный город в Европе. И дело не в том, что его жители как нигде более открыты и приветливы, нет, они ничем не лучше обитателей других больших городов. Скорее сама структура города на редкость расположена к своим пользователям. – Поль указал жестом на улицу, где в воздухе кружились басовито жужжащие насекомые. – Если вам повезет и вы снимете номер в этом дорогом отеле, знайте, что в нем все сделано из особого кристаллического сплава дерева и металла. Вы можете питаться стенами. Можете очищать организм, где только пожелаете. А когда ляжете спать, то в любом месте номера перед вами предстанет уютная кровать из мха и заботливо вас укроет. Там всегда тепло и тихо. Покровы слегка ощутимы, безопасны, чувствительны. Короче, в высшей степени цивилизованное ложе. Там приручены все микробы. Жизнь развивается по своим циклам, но отвратительного посмертного гниения не происходит. Это все позади, как дурной сон.
– Гмм. – Она осмотрела стену отеля – ворсистый влажный каскад разноцветных мхов. – Когда вы об этом говорите, все звучит совсем не страшно.
Они входили в дверь, когда мимо проехал грузовик, окутавший их густым желтым газом.
– Это был фантастический план. Город, освободивший своих пользователей от материальных, биологических оков. Источник питания, вдохновения и, конечно, надежное убежище от ужасных эпидемий. Возможно, конечный результат не входил в намерения строителей, но город оказался столь щедр, что уничтожил экономику. Для того чтобы в нем долго жить, нужно быть особым человеком, лишенным собственнических инстинктов. Бунтарем, мечтателем, философом... Вот для кого этот город. А еще он стал популярен среди умственно отсталых. Им удобно в нем существовать... А сейчас, через много лет, этот квартал просто кишит мистиками...
– Кающимися?
– Да, всевозможными католическими фанатиками, также множеством мелких миссионеров. Экстатическими миссионерами, харизматическими миссионерами, мусульманами. К сожалению, экстатики и харизматики ненавидят друг друга и постоянно соперничают.
– А разве так не было раньше? – Она отступила в сторону, когда мимо них на велосипедах проехали три обнаженные женщины, их толстые ляжки энергично колыхались.
– Фанатики всегда ненавидят и боятся еретиков и диссидентов куда сильнее, чем презренную буржуазию. Их можно отличить именно по этому признаку... Нетерпимость вредит фанатикам. Здесь, в Штутгарте, не обошлось без насилия и уличных потасовок. Было даже несколько убийств... Вы когда-нибудь пользовались психоделиками, Майа?
– Нет, никогда.
– А я пользуюсь. У меня есть с собой.
Она огляделась по сторонам. Ворсистые стены, зелень, жаркий сумрачный свет, урбанистическая вселенная маленьких ползучих существ.
– А что случилось?
– Я видел Бога. Бог был очень душевным, заботливым, мудрым. Я почувствовал к Нему огромную благодарность и любовь. Точно такую реальность некогда описал Платон – то сильнейшее впечатление от света, идущего из космоса. Это была реальность, увиденная Богом, а не фрагментарная, статичная рациональность человеческого разума. Это было мистическое озарение вопреки всяким доводам рассудка. Я оказался рядом с моим Создателем и мог лицезреть Его во плоти и крови.
– Как это случилось? Ваши родители религиозны?
– Нет, вовсе нет. Я пришел к этому, потому что наблюдал, как религия захватывает других людей. И хотел увидеть, хватит ли у меня сил пройти через это испытание и остаться в стороне.
– И что же?
– Да, у меня хватило сил. – Взгляд Поля стал каким-то отстраненным, рассеянным. – Вот и моя капсула. Скоро у меня должна начаться лекция. Простите, но я должен вас покинуть.
– Неужели? О господи!
Поль подошел к маленькой машине в виде капсулы, набрал на клавиатуре код. Сводчатая дверь распахнулась. Он швырнул свой рюкзак в обитую чем-то мягким капсулу.
– Я расстаюсь с вами, потому что должен идти, – спокойно сказал он. – Но оставляю вас в очаровательном Штутгарте. Надеюсь, что вы с пользой проведете здесь время. – Поль нажал на клавишу еще раз, забрался внутрь и обхватил колени руками. – До встречи в Праге, Майа.
– Au revoir, Поль! – Она помахала ему, и дверь закрылась с жестким пневматическим хлопком.
Капсула исчезла, ее место тут же заняла другая.
Майа провела в Штутгарте три мучительных дня, бродя, точно призрак, по его площадям, похожим на пчелиные соты, заходя в непривычно либеральные городские аптеки. Она возвращалась в Прагу вечерним поездом, погрузилась в спальное кресло и ехала в полной тишине и уединении. Как приятно было вновь почувствовать себя в знакомой обстановке мчащегося поезда. Ее била дрожь от внутреннего возбуждения и пережитого культурного шока. Она даже не могла как следует поесть. С каждым часом ее все глубже затягивала новая реальность, для которой обычные телесные понятия, такие как «голод» или «усталость», с трудом поддавались описанию.
Она задремала, но переводчик, по-прежнему находившийся у нее в ухе, стал ей что-то напевать. Сначала очень тихо и нежно, словно мелодия летела издалека. Но потом звучание усилилось. Майа не знала, как действует испорченный аппарат, и не удивилась, когда он издал четкий кашляющий звук и обратился к ней:
– Привет, пользователь Майа.
– Привет, – удивленно откликнулась она.
– Это интерактивное послание для вас от Энтерпрайзерс из Базеля. Мы изобретатели и производители этой трансляционной сети. Вы нас поняли? Ответьте, пожалуйста, и скажите: «Да, я вас поняла» – на вашем родном языке.
– Да, я вас поняла, – ответила Майа по-английски.
Она оглядела вагон. Она громко говорила с пустотой, но, кажется, никто не удивлялся. Пассажиры догадались, что она пользуется мобильным аппаратом Сети.
– Пользователь Майа, это ожерелье на цепочке находится в вашем распоряжении уже две недели. Вы ознакомились с ее функциональным устройством на честине, английском, итальянском, немецком и французском языках. Мы надеемся, что вы считаете все трансляционные услуги точными и оперативными.
– Да, это так.
– Вы обратили внимание на ювелирную отделку вашего ожерелья? Было бы так просто нанизать дешевые бусины из меди и силикона, но мы предпочли классический стиль и выбрали настоящие драгоценные камни. Мы в Энтерпрайзерс гордимся нашим традиционным европейским качеством. Вы пользуетесь нашим изделием, и это доказывает, что вы утонченная женщина с хорошим вкусом. В наши дни любая компания-однодневка способна снабдить туриста автоматическим переводчиком. Мы в Энтерпрайзерс создали библиотеку современных европейских языков и включили туда часто употребляемые лексиконы современного сленга и арго. Мы постоянно предоставляем пользователям материалы нашего фонда. Уровень наших лингвистических услуг чрезвычайно высок.
– И я так думаю.
– Если вы согласны с тем, что наше ожерелье соответствует вашим личным запросам, то мы рассчитываем на вознаграждение наших усилий. Мы даже настаиваем на этом. Не кажется ли вам, что это честно и справедливо, пользователь Майа?
– Я не вполне понимаю, чего вы хотите от меня?
– Если вы отправите нам семьсот марок, мы снабдим вас новейшими словарными материалами. Мы также зарегистрируем вас в нашей компании, предоставим дополнительные услуги и ответим на все ваши вопросы.
– Конечно, как только у меня появится столь крупная сумма, я непременно вышлю вам деньги.
– Мы чувствуем, что назначили достойную цену и вправе получить от вас указанную сумму, пользователь Майа. Наш бизнес основан на взаимном доверии. Мы знаем, что вы нам доверяете. Доверяете вашему прибору в вашем правом ухе, этой очень тонкой мембране для личного пользования. Мы уверены, что взаимное уважение станет залогом длительных отношений. Наш сетевой адрес действителен в любой точке земного шара, мы принимаем наличность.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
– Вы хорошо действовали на Эмиля?
– Ну что мне сделать, чтобы вы мне поверили? Вы же не можете меня выбросить из поезда. Вы утверждаете, что хотите изменений, хотите, чтобы мир стал другим. Ну вот я и правда странная. И я такая, какая есть.
Поль думал над ее словами, постукивая кончиками пальцев по краю стола.
– Позвольте мне сделать вам анализ крови, – предложил он.
– Ладно. Конечно. – Она закатала рукав своего свитера.
Он поднялся, снял с верхней полки рюкзак, открыл его, порылся и достал определитель крови с тонкой иглой, а затем приложил маленький прибор к ее локтю. Аппарат забулькал, задрожал и выкинул тонкий, словно волосок, игольчатый клюв. Она не почувствовала боли. Может быть, едва ощутимый укол.
Поль забрал определитель крови. Прибор опять дрогнул и раскрыл свои крылья, образовав экран дисплея шириной в два пальца. Поль наклонился поближе и всмотрелся.
– Итак, – наконец сказал он, – если вы желаете сохранить свою тайну, то больше не позволяйте никому делать вам анализ крови.
– Хорошо.
– У вас анемия. В сущности, ваша жидкость – это даже не кровь.
– Да, это, должно быть, клеточные очистители и катализированные носители кислорода.
– Понимаю. Но здесь более чем достаточно ДНК для удостоверения вашей личности. Тогда вас можно будет отправить в службу социальной помощи. Если это когда-нибудь станет необходимо.
– Знаете, Поль, вам незачем стараться и искать мои медицинские документы. Мы уже слишком далеко зашли, и я даже скажу вам, кто я.
Поль поймал «москита» полоской от хроматографа и аккуратно сложил запачканную бумагу.
– Нет, – ответил он, – в этом нет необходимости. В сущности, я даже считаю, что это не слишком умно. Я не хочу знать, кто вы такая. Я за это не отвечаю. И уж точно мне нужно от вас совсем другое.
– Что же вам от меня нужно?
Он посмотрел ей прямо в глаза.
– Докажите мне, что вы не человек и в то же время художник. Вот чего я хочу.
Штутгарт был большим шумным городом. Большим, шумным, жарким, зеленым. Городом тяжелых воздыханий, ворчаний, журчаний, хрипов и прочих сложных естественных звуков. В Штутгарте люди привыкли громко и оживленно разговаривать друг с другом на улице. Они выходили из сфинктеров дверей и переходов, образуя хаотичные пешеходные потоки.
Знаменитые башни были просто циклопическими постройками, но ритмичное дыхание превращало их в слабое подобие океана, а не в нагромождение горных вершин. Майа улавливала дыхание этих чудовищных башен, похожее на хрип больного. Это дыхание ураганом проносилось над меховыми улицами, в воздухе парило и пахло лимонами.
– Моя семья участвовала в строительстве этого города, – сообщил Поль, осторожно обойдя большую, влажную, непонятную мешанину, с виду напоминающую мюсли. – Мои родители были минерами и взрывали свалки.
– Были?
– Они перестали этим заниматься. А мусорные кучи ничем не отличаются от отходов любой добывающей промышленности. Лучшие и богатейшие свалки успели быстро разобрать. И теперь право разрабатывать свалки в основном предоставляют нефтяникам, газовикам, временным рабочим. Удач в этом деле уже не предвидится, на мусоре много не заработаешь.
– Я понимаю.
– Не стоит сожалеть, моя мама сделала отличную карьеру. И я, так сказать, дитя удачи. – Поль весело засмеялся. Он уже не был таким официальным, был рад возвращению домой.
– Ваши родители французы?
– Да, мы родом из Авиньона. Половину населения Штутгарта составляют французы.
– А почему так получилось?
– Потому что Париж превратился в музей.
Освещение на улице изменилось. С башни слетела огромная ребристая мембрана и закрыла собой окрестности. Под ней закружилась стая белых журавлей. Они спланировали на землю, похожие на паломников в белоснежных одеяниях. Птицы начали клевать на дороге мусор, но им было трудно расклевывать этот жесткий хлам.
– Лучше остатки мусора, – пояснил Поль. – Железо, алюминий, медь и все в этом роде – их рыночная цена резко упала после изобретения современных материалов. Конечно, дешевые алмазы побили все цены на свете. Но обогащенное стекло, оптические волокна, защитные средства и аэрогели... – Он жестом показал на окружавший их городской ландшафт. Маленький, предприимчивый, заинтересованный человек среди огромных небоскребов. – Материалы на углеродной основе вытеснили с рынка металлические конструкции. В Штутгарте живут прогрессивные люди, презирающие всякое старье.
– Этот город очень похож на Индианаполис.
– Нисколько! Ничего подобного! – запротестовал Поль. – Индианаполис – это политический акт, причуда азиатских реваншистов. А Штутгарт – серьезный город. Единственный по-настоящему современный город в Европе! Единственный город, строители которого верили в будущее, а не в бесконечное повторение прошлого.
– Я не уверена, что буду счастлива, если будущее станет так выглядеть.
– Оно будет выглядеть не так. Ведь весь мир не стал похож на Нью-Йорк сто лет тому назад. Для определенного периода было вполне достаточно, что мир захотел выглядеть, как Нью-Йорк. Штутгарт – такой же урбанистический центр притяжения. Он единственный город на свете, где современному обществу позволили говорить современным архитектурным языком.
– Я заметила, что вы употребили прошедшее время.
– Других Штутгартов и быть не могло. У геронтократического общества нет энергии и воли к радикальному обновлению. Ну если только большой город переживет катастрофу, как Штутгарт, и у выживших не останется выбора. – Поль пожал плечами. – Перспектива не из приятных! Может быть, какие-нибудь фанатики считают катастрофы приемлемой ценой перемен, но я изучал историю катастроф и знаю, что это зло. Перемены, которые мы наблюдаем, неизбежны. Мы можем много говорить о выживании. Достаточно прожить долгий срок, и реальность начнет уходить у вас из-под ног, навсегда исчезать. – Он сделал паузу и задумался. – Мне очень нравится Прага. Этот город способен преподать миру отличный урок, и Прага, как ни странно, близка Штутгарту. Прага продлила свой век, стала великолепным раритетом, сохранила очарование прошлого. Прага нашла новый шанс, обрела второе дыхание. Теперь Прага – драгоценное яйцо постчеловечества.
Они продолжали прогулку. В небе над Штутгартом самолеты выписывали затейливые воздушные дорожки, словно мотыльки, прилипшие к дальнему краю города, затем снова осторожно описывали окружность с другой стороны. По этим кружащимся трассам летали небольшого объема скользящие капсулы. Они гротескно напоминали пешеходные потоки внизу.
С Полем они прошли вниз по многоступенчатой лестнице, потом под тяжелой каменной аркой, украшенной архитектурными капельками по фронтону. Небо исчезло. Воздух стал теплее. Они очутились под грубой, покрытой мхом складчатой крышей, но, очевидно, выполненной из тяжелых бетонных глыб. Стены из продолговатых, сверкающих, как бриллианты, оптических волокон были губчатыми и монолитными. В этой каменной теплице было душно и сыро. В воздухе пахло ванилью и бананами.
– Это мой любимый городской квартал, – сказал Поль. – Я жил здесь за несколько лет до того, как начал преподавать. Квартал спланировали и выстроили теоретики съедобных городских грибов.
– Теоретики чего?
– Стены сплошь обжиты грибами. Вы можете есть город сырым. И эти стены вполне питательны.
Сама идея и возможность есть грибы со стен ей не понравилась. Кое-где стены были украшены разными граффити с добавкой из полезных гербицидов. Буквы вроде пятен размытого желтого цвета. «Под пляжем – мостовая» . Кудри арабской вязи. Задорная мальчишеская рожица с копной буйных волос.
Они обогнули сиявший яркими огнями многоэтажный дом. Открытые этажи были помечены нумерованными прорезями. Люди лежали в углублениях нумерованных площадок под палящими лучами искусственного солнца. На них были наглазники, с головы до ног они были укрыты слоем серо-зеленых оптических волокон.
– Что это за место? Морг?
– Общественная баня.
– А где тут вода?
– В этой бане нет воды, здесь органическая чистка листьями. Вы окунаетесь в гелевый раствор и лежите под потоками света. Вас опыляют спорами, и их частички срастаются с вашей кожей. Когда споры перестают размножаться, аппарат очищает вашу кожу. Корка слетает, как тонкий лист. Так тело очищается от грязи и кожного эпителия. Это очень тонизирует.
– То есть баня из живой плесени?
– Да, это точное определение. Как видите, есть возможность использовать малую толику виртуальности вот в такой камере. Прекрасная общественная услуга для жителей съедобного квартала. А после ваше тело покрывают местной смесью человеческих микробов.
– Да, но эта плесень...
– Очень приятная и прирученная плесень. Никакого вреда от нее нет. – Он помедлил. – Надеюсь, вас не шокируют обнаженные тела. Они безобидны. И в Штутгарте это обычное дело.
– Разумеется, меня не шокирует нагота, но вот плесень!
– Вы провинциалка, – с легкой улыбкой произнес Поль. Он явно презирал ее. – Штутгарт проектировался как самый дружелюбный город в Европе. И дело не в том, что его жители как нигде более открыты и приветливы, нет, они ничем не лучше обитателей других больших городов. Скорее сама структура города на редкость расположена к своим пользователям. – Поль указал жестом на улицу, где в воздухе кружились басовито жужжащие насекомые. – Если вам повезет и вы снимете номер в этом дорогом отеле, знайте, что в нем все сделано из особого кристаллического сплава дерева и металла. Вы можете питаться стенами. Можете очищать организм, где только пожелаете. А когда ляжете спать, то в любом месте номера перед вами предстанет уютная кровать из мха и заботливо вас укроет. Там всегда тепло и тихо. Покровы слегка ощутимы, безопасны, чувствительны. Короче, в высшей степени цивилизованное ложе. Там приручены все микробы. Жизнь развивается по своим циклам, но отвратительного посмертного гниения не происходит. Это все позади, как дурной сон.
– Гмм. – Она осмотрела стену отеля – ворсистый влажный каскад разноцветных мхов. – Когда вы об этом говорите, все звучит совсем не страшно.
Они входили в дверь, когда мимо проехал грузовик, окутавший их густым желтым газом.
– Это был фантастический план. Город, освободивший своих пользователей от материальных, биологических оков. Источник питания, вдохновения и, конечно, надежное убежище от ужасных эпидемий. Возможно, конечный результат не входил в намерения строителей, но город оказался столь щедр, что уничтожил экономику. Для того чтобы в нем долго жить, нужно быть особым человеком, лишенным собственнических инстинктов. Бунтарем, мечтателем, философом... Вот для кого этот город. А еще он стал популярен среди умственно отсталых. Им удобно в нем существовать... А сейчас, через много лет, этот квартал просто кишит мистиками...
– Кающимися?
– Да, всевозможными католическими фанатиками, также множеством мелких миссионеров. Экстатическими миссионерами, харизматическими миссионерами, мусульманами. К сожалению, экстатики и харизматики ненавидят друг друга и постоянно соперничают.
– А разве так не было раньше? – Она отступила в сторону, когда мимо них на велосипедах проехали три обнаженные женщины, их толстые ляжки энергично колыхались.
– Фанатики всегда ненавидят и боятся еретиков и диссидентов куда сильнее, чем презренную буржуазию. Их можно отличить именно по этому признаку... Нетерпимость вредит фанатикам. Здесь, в Штутгарте, не обошлось без насилия и уличных потасовок. Было даже несколько убийств... Вы когда-нибудь пользовались психоделиками, Майа?
– Нет, никогда.
– А я пользуюсь. У меня есть с собой.
Она огляделась по сторонам. Ворсистые стены, зелень, жаркий сумрачный свет, урбанистическая вселенная маленьких ползучих существ.
– А что случилось?
– Я видел Бога. Бог был очень душевным, заботливым, мудрым. Я почувствовал к Нему огромную благодарность и любовь. Точно такую реальность некогда описал Платон – то сильнейшее впечатление от света, идущего из космоса. Это была реальность, увиденная Богом, а не фрагментарная, статичная рациональность человеческого разума. Это было мистическое озарение вопреки всяким доводам рассудка. Я оказался рядом с моим Создателем и мог лицезреть Его во плоти и крови.
– Как это случилось? Ваши родители религиозны?
– Нет, вовсе нет. Я пришел к этому, потому что наблюдал, как религия захватывает других людей. И хотел увидеть, хватит ли у меня сил пройти через это испытание и остаться в стороне.
– И что же?
– Да, у меня хватило сил. – Взгляд Поля стал каким-то отстраненным, рассеянным. – Вот и моя капсула. Скоро у меня должна начаться лекция. Простите, но я должен вас покинуть.
– Неужели? О господи!
Поль подошел к маленькой машине в виде капсулы, набрал на клавиатуре код. Сводчатая дверь распахнулась. Он швырнул свой рюкзак в обитую чем-то мягким капсулу.
– Я расстаюсь с вами, потому что должен идти, – спокойно сказал он. – Но оставляю вас в очаровательном Штутгарте. Надеюсь, что вы с пользой проведете здесь время. – Поль нажал на клавишу еще раз, забрался внутрь и обхватил колени руками. – До встречи в Праге, Майа.
– Au revoir, Поль! – Она помахала ему, и дверь закрылась с жестким пневматическим хлопком.
Капсула исчезла, ее место тут же заняла другая.
Майа провела в Штутгарте три мучительных дня, бродя, точно призрак, по его площадям, похожим на пчелиные соты, заходя в непривычно либеральные городские аптеки. Она возвращалась в Прагу вечерним поездом, погрузилась в спальное кресло и ехала в полной тишине и уединении. Как приятно было вновь почувствовать себя в знакомой обстановке мчащегося поезда. Ее била дрожь от внутреннего возбуждения и пережитого культурного шока. Она даже не могла как следует поесть. С каждым часом ее все глубже затягивала новая реальность, для которой обычные телесные понятия, такие как «голод» или «усталость», с трудом поддавались описанию.
Она задремала, но переводчик, по-прежнему находившийся у нее в ухе, стал ей что-то напевать. Сначала очень тихо и нежно, словно мелодия летела издалека. Но потом звучание усилилось. Майа не знала, как действует испорченный аппарат, и не удивилась, когда он издал четкий кашляющий звук и обратился к ней:
– Привет, пользователь Майа.
– Привет, – удивленно откликнулась она.
– Это интерактивное послание для вас от Энтерпрайзерс из Базеля. Мы изобретатели и производители этой трансляционной сети. Вы нас поняли? Ответьте, пожалуйста, и скажите: «Да, я вас поняла» – на вашем родном языке.
– Да, я вас поняла, – ответила Майа по-английски.
Она оглядела вагон. Она громко говорила с пустотой, но, кажется, никто не удивлялся. Пассажиры догадались, что она пользуется мобильным аппаратом Сети.
– Пользователь Майа, это ожерелье на цепочке находится в вашем распоряжении уже две недели. Вы ознакомились с ее функциональным устройством на честине, английском, итальянском, немецком и французском языках. Мы надеемся, что вы считаете все трансляционные услуги точными и оперативными.
– Да, это так.
– Вы обратили внимание на ювелирную отделку вашего ожерелья? Было бы так просто нанизать дешевые бусины из меди и силикона, но мы предпочли классический стиль и выбрали настоящие драгоценные камни. Мы в Энтерпрайзерс гордимся нашим традиционным европейским качеством. Вы пользуетесь нашим изделием, и это доказывает, что вы утонченная женщина с хорошим вкусом. В наши дни любая компания-однодневка способна снабдить туриста автоматическим переводчиком. Мы в Энтерпрайзерс создали библиотеку современных европейских языков и включили туда часто употребляемые лексиконы современного сленга и арго. Мы постоянно предоставляем пользователям материалы нашего фонда. Уровень наших лингвистических услуг чрезвычайно высок.
– И я так думаю.
– Если вы согласны с тем, что наше ожерелье соответствует вашим личным запросам, то мы рассчитываем на вознаграждение наших усилий. Мы даже настаиваем на этом. Не кажется ли вам, что это честно и справедливо, пользователь Майа?
– Я не вполне понимаю, чего вы хотите от меня?
– Если вы отправите нам семьсот марок, мы снабдим вас новейшими словарными материалами. Мы также зарегистрируем вас в нашей компании, предоставим дополнительные услуги и ответим на все ваши вопросы.
– Конечно, как только у меня появится столь крупная сумма, я непременно вышлю вам деньги.
– Мы чувствуем, что назначили достойную цену и вправе получить от вас указанную сумму, пользователь Майа. Наш бизнес основан на взаимном доверии. Мы знаем, что вы нам доверяете. Доверяете вашему прибору в вашем правом ухе, этой очень тонкой мембране для личного пользования. Мы уверены, что взаимное уважение станет залогом длительных отношений. Наш сетевой адрес действителен в любой точке земного шара, мы принимаем наличность.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40