Так вот, на этом пепелище, сидя в золе, разберемся.
Народа - нет? И тогда, верно: уже не может быть
национального возрождения??.. И что ж за надрыв! - ведь как
раз замаячило: от краха всеобщего технического прогресса, по
смыслу перехода к стабильной экономике, будет повсюду
восстанавливаться первичная связь большинства жителей с землею,
простейшими материалами, инструментами и физическим трудом (как
инстинктивно ищут для себя уже сегодня многие пресыщенные
горожане). Так неизбежно восстановится во всех, и передовых,
странах некий наследник многочисленного крестьянства,
наполнитель народного пространства, сельско-хозяйственный и
ремесленный (разумеется с новой, но рассредоточенной техникой)
класс. А у нас - мужик "оперный" и уже не вернется?..
Но интеллигенции - тоже нет? Образованщина - древо
мертвое для развития?
Подменены все классы - и как же развиваться?
Однако - кто-то же есть? И как людям запретить будущее?
Разве людям можно не жить дальше? Мы слышим их устало-теплые
голоса, иногда и лиц не разглядев, где-нибудь в полутьме пройдя
мимо, слышим их естественные заботы, выраженные русской речью,
иногда еще очень свежей, видим их живые готояиые лица и улыбки
их, испытываем на себе их добрые поступки, иногда для нас
внезапные, наблюдаем самоотверженные летные семьи,
претерпевающие все ущербы, только бы душу ие погубить, - и как
же им всем запретить будущее?
Поспешен вывод, что больше нет народа. Да, разбежалась
деревня, а оставшаяся приглушена, да, на городских окраинах -
стук домино (достижение всеобщей грамотности) и разбитые
бутылки, ни нарядов, ни хороводов, и язык испорчен, а уж тем
белее искажены и ложно направлены мысля и старания, - не
почему даже от этих раэ-
битых бутылок, даже от бумажного мусора, перевеваемого
ветром по городским дворам, не охватывает такое отчаяние, как
от служебного лицемерия образованщины? Потому что народ
в массе своей не участвует в казенной лжи, и это сегодня -
главный признак его, позволяющий надеяться, что он не
совершенно пуст от Бога, как упрекают его. Или, во всяком
случае, сохранил невыжженное, невытоптанное в сердце место.
Поспешен и вывод, что нет интеллигенции. Каждый из нас
лично знает хотя бы несколько людей, твердо поднявшихся и над
этой ложью и над хлопотливой суетой о6разованщины. И я вполне
согласен с теми, кто хочет видеть, верить, что уже видит некое
интеллигентное ядро - нашу надежду на духовное
обновление. Только по другим бы признакам я узнавал и
отграничивал это ядро: не по достигнутым научным званиям, яе по
числу выпущенных книг, не по высоте образованности "привыкших и
любящих думать, а не пахать землю", не по научности
методологии, легко создающей "отраслевые подкультуры", не по
отчужденности от государства и от народа, не по принадлежности
к духовной диаспоре ("всюду не совсем свои"). Но - по чистоте
устремлений, по душевной самоотверженности - во имя правды и
прежде всего - для этой страны, где живешь. Ядро, воспитанное
не столько в библиотеках, сколько в душевных испытаниях. Не то
ядро, которое желает считаться ядром, не поступясь удобствами
жизни центровой образованщины. Мечтал Достоевский в 1887 году,
чтобы появилась в России "молодежь скромная и доблестная". Но
тогда появлялись "бесы" - и мы видим, куда мы пришли. Однако
свидетельствую, что сам я в последние годы своими глазами
видел, своими ушами слышал эту скромную и доблестную молодежь,
- она и держала меня как невидимая пленка над кажущейся
пустотой, в воздухе, не давая упасть. Не все они сегодня
остаются на свободе, не все сохранят ей завтра. И далеко не все
известны нашему глазу и уху: как ручейки весенние, где-то
сочатся под толстым серым плотным снегом.
Это порочность метода: вести рассуждение в "социальных
слоях", никак иначе. В социальных слоях получается
безнадежность (как у Амальрика и получилось).
Интеллигенция-образованщина как огромный социальный слой
закончила свое развитие в теплом болоте и уже не может стать
воздухоплавательной. Но это и в прежние, лучшие времена
интеллигенции было неверно: зачислять в интеллигенцию целыми
семьями, родами, кружками, слоями. В частности могли быть и
сплошь интеллигентная семья, в род, и кружок, в слой, а все же
по смыслу слова интеллигентом человек становится индивидуально.
Если это и был слой, то - психический, а нс социальный, и
значит вход и выход всегда оставались в пределах
индивидуального поведения, а не рода работы и социального
положения.
И слой, и народ, и масса, в образованщина - состоят из
людей, а для людей никак не может быть закрыто будущее: люди
определяют свое будущее сами, и на любой точке искривленного и
ниспадшего пути не бывает поздно повернуть к доброму и лучшему.
Будущее - неистребимо, и оно в наших руках. Если мы будем
делать правильные выборы.
Вот и в сочинениях Померанца среди многих противоречивых
высказываний выныривают то там, то сям поразительно верные, а
если сплотить их, увидим, что и с разных сторон можно подойти к
сходному решению. "Нынешняя масса - это аморфное состояние
между двумя кристаллическими структурами... Она может
оструктуриться, если появится стержень, веточка, пусть хрупкая,
вокруг которой начнут нарастать кристаллы." С этим - не
поспоришь.
Однако, упорно преданный интеллигентским идеалам, Померанц
отводит эту роль стержня-веточки - только интеллигенции. По
трудной доступности Самиздата надо цитировать обширно: "Масса
может заново кристаллизоваться в нечто народоподобное только
вокруг новой интеллигенции." "Рассчитываю на интеллигенцию
вовсе не потому, что она хороша... Умственное развитие само по
себе только увеличивает способность ко злу... Мой избранный
народ плох, я это знаю... но остальные еще хуже." Правда,
"прежде, чем посолить, надо снова стать солью", а интеллигенция
перестала быть ею. Ах, "если бы у нас хватило характера отдать
все свои лавровые венки, все степени и звания... Не предавать,
не подвывать... Предпочесть чистую совесть чистому подъезду и
приготовиться обходиться честным куском хлеба без икры." Но: "Я
просто верю, что интеллигенция может иэмениться и потянуть за
собою других"...
Здесь мы ясно слышим, что интеллигенцию Померанц выделяет
и отграничивает по умственному развитию, лишь желает ей -
иметь и нравственные качества.
Да не в том ли заложена наша старая потеря, погубившая
всех нас, - что интеллигенция отвергла религиозную
нравственность, избрав себе атеистический гуманизм, легко
оправдавший и торопливые ревтрибуналы и бессудные подвалы ЧК?
Не в том ли и начиналось возрождение "интеллигентного ядра" в
10-е годы, что оно искало вернуться в религиозную
нравственность - да застукали пулеметы? И то ядро, которое
сегодня мы уже, кажется, начинаем различать, - оно не
повторяет ли прерванного революцией, оно не есть ли по сути
"младовеховское"? Нравственное учение о личности считает оно
ключом к общественным проблемам. По такому ядру тосковал и
Бердяев: "Церковная интеллигенция, которая соединяла бы
подлинное христианство с просвещенным и ясным пониманием
культурных и исторических задач страны." И С. Булгаков:
"Образованный класс с русской душой, просвещенным разумом,
твердой волею."
Это ядро не только не уплотнено, как надо быть ядру, оно
даже не собрано, оно рассеяно, взаимонеузнано: его частицы
многие не видели, не знают, не предполагают друг о Друге. И не
интеллигентность их роднит - но жажда правды, но жажда
очиститься душою и такое же очищенное светлое место содержать
вокруг себя каждого. Потому и "неграмотные сектанты" и
какая-нибудь неведомая нам колхозная доярка тоже состоят в этом
ядре добра, объединяемые общим направлением к чистой жизни. А
какой-нибудь просвещенный академик или художник вектором
стяжательства в жизненного благоразумия направлен как раз
наоборот - назад, в привычную багровую тьму этого полувека.
Сколько это - "стержень-веточка" для "кристаллизации"
целого народа? Это - десятки тысяч людей. Это опять-таки
потенциальный слой - но не перелиться ему в будущее просторной
беспрепятственной волною. Так безопасно и весело, как обещают
нам, не бросая НИИ, по уик-эндам в на досуге, не составить
"хребта нового народа". Нет - это придется совершать в будни,
на главном направлении вашего бытия, на самом опасном участке,
да еще и каждому в леденящем одиночестве.
Обществу столь порочному, столь загрязненному, в стольких
преступлениях полувека соучастному - ложью, холопством
радостным или изневольным, ретивой помощью или трусливой
скованностью, - такому обществу нельзя оздоровиться, нельзя
очиститься иначе, как пройдя через душевный фильтр. А фильтр
этот - ужасный, частый, мелкий, имеет дырочки, как игольные
ушки, - на одного. Проход в духовное будущее открыт только
поодиночно, через продавливание.
Через сознательную добровольную жертву.
Меняются времена - меняются масштабы. 100 лет назад у
русских интеллигентов считалось жертвой пойти на смертную
казнь. Сейчас представляется жертвой - рискнуть получить
административное взыскание. И по приниженности запуганных
характеров это не легче, действительно.
Даже при 'самых благоприятных обстоятельствах
(одновременная множественность жертвенного порыва) придется
потерять не музейную икру, как предупреждает Померанц, но -
апельсины, но - сливочное масло, торговля которыми так
налажена в научных центрах. Ликовали злорадные критики, что в
"Круге первом" я обнажил "низкий уровень любви в народе"
пословицею "для щей люди женятся, для мяса замуж идут", а мы,
мол, любим и женимся только на уровне Ромео! Но пословиц
русских много, для разных оттенков и ситуаций. Есть и такая:
Хлеб да вода - молодецкая еда.
Вот на этакой еде предстоит нам показать уровень своей
любви к этой стране и ее белым березкам. А любить их глазами -
мало. Понадобится осваивать жестокий Северо-Восток - и
придется ехать вашим излюбленным образованским детям, а не
ждать, чтобы мещанство ехало вперед. И все умные советы
анонимных авторов - конспирация, конспирация, "только не
вылазки в одиночку", тысячелетнее просвещение да развитие
тайком культуры - вздор. Из нашей нынешней презренной
аморфности никакого прохода в будущее не оставлено нам, кроме
открытой личной и преимущественно публичной (пример показать)
жертвы. "Вновь открывать святыни и ценности культуры" придется
не эрудицией, не научным профилем, а образом душевного
поведения, кладя свое благополучие, а в худых оборотах - и
жизнь. И когда окажется, что образовательный ценз и число
печатных научных работ тут совсем ни к чему, - с удивлением мы
почувствуем рядом с собою так презираемых "полуграмотных
проповедников религии".
Слово "интеллигенция", давно извращенное и расплывшееся,
лучше признаем пока умершим. Без замены интеллигенции Россия,
конечно, не обойдется, но не от "понимать, знать", а от чего-то
духовного будет образовано то новое слово. Первое малое
меньшинство, которое пойдет продавливаться через сжимающий
фильтр, само и найдет себе новое определение - еще в фильтре
или уже по другую сторону его, узнавая себя и друг друга. Там
узнается, родится в ходе их действия. Или оставшееся
большинство назовет их без выдумок просто праведниками (в
отличие от "правдистов"). Не ошибемся, назвав их пока
жертвенною элитой. Тут слово "элита" не вызовет зависти ничьей,
уж очень беззавистный в нее отбор, никто не обжалует, почему
его не включили: включайся, ради Бога! Иди, продавливайся!
Из прошедших (и в пути погибших) одиночек составится эта
элита, кристаллизующая народ.
Станет фильтр для каждой следующей частицы все просторней
и легче - и все больше частиц пойдет через него, чтобы по ту
сторону из достойных одиночек сложился бы, воссоздался бы и
достойный народ (это свое понимание народа я уж высказывал).
Чтобы построилось общество, первой характеристикой которого
будет не коэффициент товарного производства, не уровень
изобилия, но чистота общественных отношений.
А другого пути я решительно не вижу для России.
И остается описать только устройство и действие фильтра.

8

Со стороны над нами посмеются: какой робкий и какой
скромный шаг воспринимается нами как жертва. По всему
миру студенты захватывают университеты, выходят на улицы, даже
свергают правительства, а смирнее наших студентов в мире нет:
сказано - политучеба, пальто с вешалки не выдавать, и никто не
уйдет. В 1962 весь Новочеркасск бушевал, но в общежитии
Политехнического института заперли дверь на замок - и никто не
выпрыгнул из окна! Или: голодные индусы освободились из-под
Англии безнасильным непротивлением, гражданским неповиновением,
- но и на такую отчаянную смелость мы не способны - ни
рабочий класс, ни образованщина, мы Сталиным-батюшкой напуганы
на три поколенья вперед: как же можно не выполнить
какого-нибудь распоряжения власти? то уж - самогубительство
последнее.
И если написать крупными буквами, в чем состоит наш
экзамен на человека:
НЕ ЛГАТЬ! НЕ УЧАСТВОВАТЬ ВО ЛЖИ!
НЕ ПОДДЕРЖИВАТЬ ЛОЖЬ!
- то будут смеяться над нами не то что европейцы, но
арабские студенты, но цейлонские рикши: всего-то столько от
русских требуется? И это - жертва, смелый шаг? а не просто
признак честного человека, не жулика?
Но пусть смеются грибы другого кузова, а кто в нашем
давится, тот знает: это действительно очень смелый шаг. Потому
что каждодневная ложь у нас - не прихоть развратных натур, а
форма существования, условие повседневного благополучия всякого
человека. Ложь у нас включена в государственную систему как
важнейшая сцепка ее, миллиарды скрепляющихся крючочков, на
каждого приходится десяток не один.
Именно поэтому нам так гнетуще жить. Но именно поэтому нам
так естественно и распрямиться! Когда давят безо лжи - для
освобождения нужны меры политические. Когда же запустили в нас
когти лжи - это уже не политика! это - вторжение в
нравственный мир человека, и распрямленье наше - отказаться
лгать - тоже не есть политика, но возврат своего человеческого
достоинства.
Что есть жертва? - годами отказываться от истинного
дыхания, заглатывать смрад? Или - начать дышать, как и
отпущено земному человеку? Какой циник возьмется вслух
возразить против такой линии поведения: неучастие во лжи?
О, возразят конечно тут же, и находчиво: а что есть ложь?
А кто это установят точно, где кончается ложь, где начинается
правда? А в какой исторически-конкретной диалектической
обстановке и т. д.=как уже и изворачиваются лгуны полвека. А
ответ самый простой: как видишь ты сам. как говорят тебе
твоя совесть. И надолго будет довольно этого. В зависимости от
кругозора,- жизненного опыта, образования, каждый видит,
понимает границу общественно-государственной лжи по-своему:
один - еще очень далеко от себя, другой - веревкой, уже
перетирающей шею. И там, где, по честности, видишь эту границу
ты, - там и не подчиняйся лжи. От той части лжи отстранись,
которую видишь несомненно, явно. А если искренне не видишь лжи
нигде - и продолжай спокойно жить, как прежде.
Что значит - не лгать? Это еще не значит - вслух и
громко проповедывать правду (страшно!). Это не значит даже -
вполголоса бормотать то, что думаешь. Это значит только; не
говорить того, чего не думаешь, но уж: ни шепотом, ни голосом,
ни поднятием руки, ни опусканием шара, ни поддельной улыбкой,
ни присутствием, ни вставанием, ни аплодисментами.
Области работы, области жизни - разные у всех. Работникам
гуманитарных областей и всем учащимся лгать и участвовать во
лжи приходится гуще и невылазнее, ложь наставлена заборами и
заборами. В науках технических ее можно ловчей сторониться, но
все равно: каждый день не миновать такой двери, такого
собрания, такой подписки, такого обязательства, которое есть
трусливое подчинение лжи. Ложь окружает нас и на работе, и в
пути, и на досуге, во всем, что видим мы, слышим и читаем.
1 2 3 4 5 6