только не открывать своего лица, только не
нарушать конспирации, а медленно распространять среди народа
верное понимание... Как же? Все та же тысячелетняя пастораль,
которую сто раз обгонят события ракетного века. Помнилось это
так легко: в тюрке рассуждать, рассуждения отдавать в Самиздат,
а там - само пойдет!
Да не пойдет.
В теплых светлых благоустроенных помещениях НИИ
ученые-"точники" и техники, сурово осуждая братьев-гуманитариев
за "прислуживание режиму", привыкли прощать себе свою
безобидную служебную деятельность, а она никак не менее
страшна, и не менее сурово за нее спросится историей. А ну-ка,
потеряли б мы завтра половину НИИ, самых важных и секретных, -
пресеклась Бы наука? Нет, империализм. "Создание
антитоталитарной культуры может привести и к свободе
вещественной", - уверяет Телегин, - да как же это себе
вообразить? Полный рабочий день ученые (с тех пор как наука
стала промышленностью - по сути квалифицированные промышленные
рабочие) выдают вещественную если не "культуру", то
цивилизацию (а больше - вооружение), именно вещественно
укрепляют ложь, и везде голосуют и соглашаются и повторяют, как
ведено, - и как же такая культура спасет всех нас?
За минувшие от статьи Телегина годы много было
общественных поводов, чтобы племя гигантов хоть бы
плечами повело, хоть бы дохнуло разик, - нет1 Подписывали, что
требовалось, против Дубчека, против Сахарова, против кого
прикажут, и, держа шиши в карманах, торопились в курилки
развивать "отраслевую подкультуру" и ковать "могучую
методологию".
Л может быть и психиатры института Сербского той же
"тройной моралью" живут и гордятся своею "внутренней свободой"?
И прокуроры иные, и высокие судьи? - среди них ведь есть люди
отточенного интеллекта (например Л. Н. Смирнов), никак не ниже
телегинских гигантов.
Тем и обманчива, в том и путана эта самодовольная
декларация, что она очень близко проходит от истины, и это веет
читателю на сердце, а в опасной точке круто сворачивает вбок.
"Ohne uns!" - восклицает Телегин. Верно. "Не принимать
культуру угнетателей!" - верно. Но: когда? где? и в чем не
принимать? Не в гардеробной после собрания, а на собрании - не
повторять, чего не думаешь, не голосовать против воли! И в том
кабинете - не подписывать, чего не составил по совести сам.
Какую там "культуру" отвергать? Никто и не навязывает
"культуры", навязывают ложь - и всего-то лжи нельзя принять,
но - тотчас, в тот момент и в том месте, где ее предлагают, а
не возмущаться вечером дома за чайным столом. Отвергнуть ложь
- тотчас, и не думать о последствиях для своей
зарплаты, семьи и досуга развивать "новую культуру", Отвергнут
- и не заботиться, повторят ли твой шаг другие, я не
оглядываться, как это распространится на весь народ.
И потому, что ответ так ясен, стянут к такой простоте и
прямоте, - от него всем блеском красноречия увиливает
анонимный идеолог высокомерного, мелкого и бесплодного племени
гигантов5.
А кто не способен идти на риск - избавьте нас пока в
нашей грязи, в нашей низости от ваших остроумных рассуждений,
обличений и указаний, откуда наши русские пороки.

6

И как же при этом центровая образованщина понимает свое
место в стране, по отношению к своему народу? Ошибется, кто
предположит, что она раскаивается в своей роли прислужницы.
Даже Померанц, представляющий совсем другой круг столичной
образованщины - непристроенной, неруководящей, беспартийной,
гуманитарной, не забудет восхвалить "ленинскую культурную
революцию" (разрушала старые формы производства, очень ценно!),
защитить образ правления 1917 - 22 годов ("временная диктатура
в рамках демократии"). И: "деспотического отношения со стороны
победивших революционеров обыватель, разумеется, вполне
заслуживает. Его трусость, его раболепие воспитывают деспотов".
Бго раболепие, не наше!.. А чем же центровая образованщина
ведет себя достойней так называемого "обывателя"? Даже
предположения о какой бы то ни было вине перед народом
за прошлое или за нынешнее, чем так мучилась предреволюционная
интеллигенция, не возникает ни у, кого из певцов образованщины,
ни у порицателей ее. Тут они все едины, и Алтаев: "Народу
самому неплохо было бы ощутить свою вину перед интеллигенцией."
В сравнении себя с народом центровая образованщина все
выводы делает в свою пользу. Померанц: "Интеллигенция есть мера
общественных сил - прогрессивных, реакционных.
Противопоставленный интеллигенции, весь народ сливается в
реакционную массу" (выделено мною, А. С.). "Это - та часть
образованного слоя общества, в которой совершается духовное
развитие, в которой рушатся старые ценности и возникают новые,
в которой делается очередной шаг от зверя к Богу...
Интеллигенция это и есть то, что интеллигенция искала в других
- в народе, в пролетариате и т. д.: фермент, двигающий
историю". Более того: "Любовь к народу гораздо опаснее (чем
любовь к животным); никакого порога, мешающего стать на
четвереньки, здесь нет." Да просто:
"Здесь... складывается хребет нового народа",
"новое что-то заменит народ", "люди творческого умственного
труда становятся избранным народом XX века"!!!
То же у Телегина, то же и Горский (еще один псевдоним,
Вестник No 97); "Путь к высшим ценностям лежит в стороне от
слияния с народом." На 180 градусов от того, как думали их
глупые интеллигентные предшественники.
Заберем себе и религию. Померанц: "Крестьяне не совершенны
в религии", то есть без философской высоты: "можете назвать это
Богом, Абсолютом, Пустотой... я не привязан ни к одному из этих
слов", а просто сердечная преданность вере, ее заветам и даже
обрядам, фи, - крестьяне несовершенны в вере, "так же, как и в
агрономии". (По крестьянской агрономии и хлебушек был и почва
не гибла, а по науке вот скоро мы без почвы. Да, бишь, против
почвенников и вся дискуссия Померанца, его идеал "люди воздуха,
потерявшие все корни в обыденном бытии".) Зато "нынешние
интеллигенты ищут Бога. Религия перестала быть приметой народа.
Она стала приметой элиты". То же и Горский: "Смешивать
возвращение в церковь и хождение в народ - опасный
предрассудок."
Один пишет в московском Самиздате, другие - в парижском
журнале, друг АРУ-га вероятно не знают, а какое единство! -
иголки не пробьешь. Значит, не придумка одиночек, а
направление.
А что ж порекомендуем народу? Вообще ничего. Никакого
народа нет, в этом снова все они сходятся: "Культура,
как змея, просто сбрасывает кожу, и старая кожа, народ, лежит,
потеряв свою жизнь, в пыли." "Для человечества патриархальные
добродетели безнадежно потеряны", "мужик не может возродиться
иначе, как оперный". "Мы не окружены народом. Крестьянства в
развитых странах становится слишком мало, чтобы окружить нас",
"крестьянские нации суть голодные нации, а нации, в которых
крестьянство исчезло, - это нации, в которых исчез голод".
(Это пока мы еще не уперлись в технологический тупик.)
Но если идеологи образованщины так понимают общее
положение народов, то как тогда - национальные судьбы?
Обдумано и это. Померанц: "Нации - локальные культуры и
постепенно исчезнут." А "место интеллигенции - всегда на
полдороге... Духовно все современные интеллигенты принадлежат
диаспоре. Мы всюду не совсем чужие. Мы всюду не совсем свои."
В таком интернационализме-космополитизме было воспитано
все наше поколение. И (если отвлечься - если можно отвлечься!
- от национальной практики 20-х годов) в нем есть большая
духовная высота и красота, и, может быть, когда-нибудь
человечеству уготовано на эту высоту подняться. Такой взгляд
достаточно владеет сейчас и европейским обществом. В ФРГ это
приводит к настроению не очень-то заботиться об объединении
Германии, ничего мистически необходимого в немецком
национальном единстве, мол, нет. В Великобритании, еще с
иллюзорной хваткой ее за мифическое Британское содружество и
при чутком возмущении общества против малейших расовых
утеснении, это привело к тому, что страна наводнилась азиатами
и вест-индцами, совершенно равнодушными к английской земле,
культуре, традициям в только ищущими пристроиться к уже
готовому высокому стандарту жизни. Так ли уж это хорошо? Не нам
издали судить. Но век наш вопреки прорицаниям, порицаниям и
заклинаниям оказался повсюдным сплошным веком оживления наций,
их самосознания, собирания. И чудодейственное рождение и
укрепление Израиля после двухтысячелетнего рассеяния - только
самый яркий из множества примеров.
Наши авторы как будто должны бы это знать, но в
рассуждениях о России игнорируют. Горский раздражен против
"бессознательного патриотизма", претив "инстинктивной
зависимости от природных и родовых стихий", он запрещает нам
безотчетно иррационально просто любить ту страну, где мы
родились, но требует от каждого возвыситься до "акта духовного
самоопределения" и лишь таким способом выбрать себе родину.
Среди признаков, объединяющих нацию, он не называет родного
языка! (уступая даже такому теоретику, как... Сталин),
ни - ощущения истории этой страны. Липа на подсобном месте
признает "этническую и территориальную общность", а видит
единство нации в религии (это верно, но религия может быть шире
нации) и опять - в неопределенной "культуре" (не той ли, что у
Померанца "переползает как змея"?). Настаивает, что
существование наций противоречит Пятидесятнице. (А мы-то
думали, что, сходя на апостолов языками многими, Дух Святой и
подтвердил разнообразие человечества в нациях, - как оно и
живет с тех пор.) С раздражением заклинает, что для России
"центральной творческой идеей" должно стать не "национальное
возрождение" (это им в кавычки взято и нам запрещено такое
глупое понятие), а "борьба за Свободу и духовные ценности". А
мы по невежеству и противопоставления здесь не понимаем: как же
иначе может духовно растерзанная Россия вернуть себе духовные
ценности, если не через национальное возрождение? До сих пор
вся человеческая история протекала в форме племенных и
национальных историй, и любое крупное историческое движение
начиналось в национальных рамках, а ни одно - на языке
эсперанто. Нация, как и семья, есть природная непридуманная
ассоциация людей с врожденной взаимной расположенностью членов,
- и нет оснований такие ассоциации проклинать или призывать к
исчезновению сегодня. А в дальнем будущем видно будет, не нам.
К тому ж, конечно, и Померанц. Уверяет он нас, что "с
позиции народности все кошки серы... Бороться с отечественными
порядками, стоя целиком на отечественной почве, так же просто,
как вытащить себя из болота". И опять мы по тупости не
понимаем: а с какой же почвы можно бороться с отечественными
пороками? - с интернациональной? Эту борьбу - латышскими
штыками и мадьярскими пистолетами - мы уже испытали своими
ребрами и затылками, спасибо! Надо исправлять себя именно
самим, а не кликать других мудрых себе в исправители.
Скажут: да что я прицепился к этим двум, Померанцу да
Горскому, даже полутора (аноним за половину), с Алтаевым два, с
Телегиным 1\ва с половиной?
А потому что - направление, все - теоретики и, видно,
выставятся еще не раз. Так на всякий будущий случай и поставим
эти зарубки. Летом 1972 года, когда пылали русские леса по
советскому бесхозяйству (у наших заботы были на Ближнем
Востоке, в Латинской Америке), - бодрячок, весельчак и атеист
Семен Телегин выпустил в Самиздат листовку, где впервые
поднялся в свой гигантский рост и указал: это мол тебе, Россия,
небесная кара за твои злодейства! Прорвало.
Кик на национальную проблему смотрит центровая
образованщина - для того пройдитесь по знатным образованским
семьям, кто держит породистых собак, и спросите, как они собак
кличут. Узнаете (да с повторами): Фома, Кузьма, Потап, Макар,
Тимофей... И никому уха не режет, и никому не стыдно. Ведь
мужики - только "оперные", народа не осталось, отчего ж
крестьянскими, хрестьянскими именами и не покликать?
О, как по этому ломкому хребту пройти, и в обиду по
напраслине своих не давши, и порока своего горше чужого не
спуская?..
Однако, картина народа, нарисованная Померанцем, увы, во
многом и справедлива. Подобно тому, как мы сейчас, вероятно,
смертельно огорчаем его, что интеллигенции в нашей стране не
осталось, а все расплылось в образованщине, - так и он
смертельно ранит нас утвержденьем, что и народа тоже
больше не осталось.
"Народа больше нет. Есть масса, сохраняющая смутную
память, что когда-то она была народом и несла в себе Бога, а
сейчас совершенно пустая." "Народа в смысле народа-богоносца,
источника духовных ценностей, вообще нет. Есть неврастенические
интеллигенты - в масса." "Что поют колхозники? Какие-то
остатки крестьянского наследства" да вбитое "в школе, в армии и
по радио". "Где он, этот народ? Настоящий, народный, пляшущий
народные пляски, сказывающий народные сказки, плетущий народные
кружева? В нашей стране остались только следы народа, как следы
снега весной... Народа как великой исторической силы, станового
хребта культуры, как источника вдохновения для Пушкина и Гете
- больше нет." "То, что у нас обычно называют народом, совсем
не народ, а мещанство."
Мрак и тоска. А - близко к тому.
И действительно, как было народу остаться? Накладывались в
одну сторону и погоняли друг друга два процесса. Один -
всеобщий (но в Россия еще бы долго он при-держался и, может,
могли б мы его миновать) - процесс, как модно называть,
массовизации (мерзкое слово, но и процесс яе лучше),
связанный с новой западной технологией, осточертелым ростом
городов, всеобщими стандартными средствами информации и
воспитания. Второй - наш особый, советский, направленный
стереть исконное лицо России и натереть искусственное другое,
этот действовал еще решительней и необратимей.
Как же остаться было народу? Были насильственно выкинуты
из избы иконы и послушание старшим, печка хлебов и прялки.
Потом миллионы изб, самых благоустроенных, вовсе опустошены,
развалены или взяты под дурной догляд, и 5 миллионов
трудоохотливых здравых семей вместе с грудными детьми посланы
умирать в зимней дороге или по прибытии в тундру. (И наша
интеллигенция не дрогнула, не вскрикнула, а
передовая часть ее даже и сама выгоняла. Вот тогда она и
кончила быть, интеллигенция, в 1930-м, и за тот ли миг должен
народ просить у нее прощения?) Остальные избы и дворы разорять
уже было хлопот меньше. Отняли землю, делавшую крестьянина
крестьянином, обезличили ее, как не бывало и в крепостное
право, обезинтересили все, чем мужик работал и жил, одних
погнали на Магнитогорски, других - целое поколение так и
погибших баб, заставили кормить махину государства до войны,
всю великую войну и после войны. Все внешние интернациональные
успехи нашей страны и расцвет сегодняшних тысяч НИИ был
достигнут разгромом русской деревни, русского обычая. Взамен
притянули в избы и в уродливые многоэтажные коробки городских
окраин - репродукторы, пуще того поставили их на всех
центральных столбах (по всему лику России и сегодня это бубнит
от шести утра до двенадцати ночи, высший признак
культуры, и пойди заткни - будет антисоветский акт). И
те репродукторы докончили работу: они выбили из голов все
индивидуальное и все фольклорное, натолкали штампованного,
растоптали и замусорили русский язык, нагудели бездарных пустых
песен (сочиняла их интеллигенция). Добили последние сельские
церкви, растоптали и загадили кладбища, с комсомольской
горячностью извели лошадь, изгадили, изрезали тракторами и
пятитонками вековые дороги, мягко вписанные в пейзаж. Где ж и
кому осталось плясать и плести кружева?.. Еще наслали
лакомством для сельской юности серятину глупеньких фильмов
(интеллигент: "надо выпустить, будут большие тиражные"), да то
же затолкано н в школьные учебники, да то же и в книгах
повзрослей (а кто писал их, не знаете?), - чтоб и новая
свежесть не выросла там, где вырублен старый лес. Как танками
изгладили всю историческую народную память (Александру Невскому
без креста подняться дали, но чему поближе - нет), - и как же
народу было сохраниться?
1 2 3 4 5 6