Проглотив
несколько ложек чая, я посмотрел вокруг прояснившимися глазами. Рядом
стояла мулатка, подносившая мне ложечку ко рту. Это было блаженство! Я
ощущал, как с каждой ложкой в меня вливается жизнь и ее теплые токи
разбегаются по всему телу. Мулатка заахала и заохала.
- Ах, бедный молодой человек! - визгливо причитала она. - Это же
надо! Через час будем кушать суп, маса!
- Суп? Зачем еще суп? - заворчал из угла Джонни.
- Я варю суп.
- Тебе же будет хуже, Джонни, если она не сварит! - рявкнул Боб.
Джонни что-то пробормотал, а меня охватила легкая дремота.
Через какое-то время - для меня это были считанные минуты - мулатка
принесла суп. И если чай поддержал, то суп укрепил мои угасающие силы. Я
мог уже есть, сидя. Покончив с супом, я стал наблюдать, как Боб уминает
свой бифштекс. Такого здоровенного ломтя хватило бы на шестерых. Боб
отхватывал от него кусок величиной с кулак и отправлял в рот, закусывая
неочищенным бататом. Я и не знал, что человек может быть так прожорлив.
При этом Боб выпивал стакан за стаканом. Виски явно смывало тревогу с его
души. Он разговаривал уже не столько с собутыльником, сколько с самим
собой. Но вспомнить кое-что из прошлого, видимо, было приятно обоим. Он
много смеялся и, довольный, кивал головой. Он терпеливо втолковывал
Джонни, что тот - трусливая кошачья морда, пройдоха и висельник, что он,
Боб, тоже, конечно, висельник, но Джонни!..
Хозяин пытался зажать ему рот, за что получил оплеуху, отбросившую
его к двери. Через эту дверь ему и пришлось убраться. Я было снова начал
впадать в дремоту. Но тут мой спаситель поднялся, приложив к губам палец,
подкрался к двери, к чему-то прислушиваясь, а потом подошел к кровати.
- Мистер! - сказал он громким шепотом. - Мистер, вы можете не
бояться!
- Чего мне бояться?
- Того.
- Чего же все-таки?
- Наши плантаторы частенько ловят бизонов, откармливают и режут.
Лицо его неожиданно омрачилось. Вероятно, он спохватился.
- Картами или костями не балуетесь?
- Даже не пробовал.
- Не вздумайте пробовать здесь! Понятно? Не вздумайте!
Он повернул голову к двери, замер, потом неслышно подошел к столу,
чтобы еще раз приложиться. Бутыль была пуста.
- Джонни! - крикнул он, бросив на стол доллар. - У нас пересохло!
Джонни просунул в дверь голову.
- Хватит с вас.
- Ты хочешь сказать, с меня хватит? - заорал Боб, вытаскивая нож.
Джонни исчез. Мулатка принесла полную бутыль. Что было дальше, я не
слышал, не в силах противиться сну.
Меня разбудил голод. Открыв глаза, я увидел мулатку, сидевшую у меня
в ногах и отгонявшую москитов. Она принесла остатки супа и обещала
бифштекс через два часа, прямо со сковородки. А мне посоветовала спать. Не
прошло и двух часов, как я снова проснулся. На бифштекс набросился с
неописуемым восторгом. Мулатка, которой уже не раз приходилось выхаживать
оголодавших, приготовила не очень большой кусок. Затем принесла стакан,
полный кипящего пунша. На мой вопрос, где она раздобыла рому и сахару, не
говоря уж о лимонах, она ответила, что сама торгует этим товаром. А
единственная заслуга Джонни в том, что он сколотил дом, к тому же
неважный. Это ее капитал пущен в дело. Кроме того, она приторговывает кофе
и кое-чем из шитья. А лимоны получены даром от сквайра, здешнего судьи,
или, как его еще тут называют, алькальда. Их прислали целый мешок как
средство от лихорадки.
Женщина разговорилась. Она начала жаловаться на Джонни, который
оказался картежником проклятым, а может, и кем похуже. Шли ему в руки
немалые деньги, но он все продувал. Она познакомилась с ним в низовьях
Натчеза, откуда в одну ненастную ночь ему пришлось уносить ноги. Боб тоже
не лучше, наоборот, - мулатка полоснула рукой по горлу, - от него совсем
нет жизни. Вот он напился, сшиб с ног Джонни и вообще набезобразничал.
Теперь дрыхнет на дворе, а Джонни спрятался.
- Но вам бояться нечего, - добавила она.
- Бояться? А что мне угрожает?
Она посмотрела на меня, задумалась и пояснила, что если бы я знал то,
что знает она, я бы, конечно, понял, чего надо бояться. А с нее довольно,
она не собирается торчать здесь вечно, с этим проклятым Джонни, она
вот-вот начнет искать себе другого партнера.
Мулатка спросила, нет ли у меня кого-нибудь не примете? И при этом
внимательно посмотрела на меня. В ее взгляде и во всем существе было
что-то очень неприятное, просвечивало нутро старой грешницы. Но мне было
не до моральных нюансов. Я принялся горячо уверять ее в своей безмерной
благодарности за помощь. А это она, действительно, заслужила.
Она говорила еще что-то, но я уже не слышал ее. Меня снова сморило, и
на этот раз дремота перешла в глубокий, крепкий сон.
Проспал я, должно быть, часов шесть или семь. Меня разбудил Боб.
После ночных похождений у него даже как-то исказилось лицо. Это был
человек, объятый таким лихорадочным беспокойством, будто он только что
совершил страшное злодеяние.
Я невольно отпрянул.
- Боже! Что с вами? Вам плохо? Да у вас же лихорадка!
- Лихорадка! - простонал он, и градины холодного пота выступили у
него на лбу. - Лихорадка, да не та, что вы думаете. Не дай вам бог,
молодой человек, подхватить такую лихорадку! - Его трясло. - Ну почему ты
не отпускаешь меня? Дай хоть передохнуть! Неужто нет никакого средства?
Никакого! Разрази тебя бог! Тьфу ты, господи!
- Не надо так страшно ругаться. Я не святоша, но такое кощунство
просто отвратительно.
- Да, да, верно... Скверная привычка... Но скажите ради бога, что я
должен говорить?
- Вы должны рассказать мне о своей лихорадке.
- Нет, уж пусть это останется при мне. Не вы ее накликали. Я и до вас
был как угорелый, целых восемь дней... Меня носило как неприкаянного,
будто я родного брата порешил. Водило вокруг патриарха. Вокруг
патриарха... - бормотал он себе под нос. - И ведь что интересно, я не
первого порешил, а так скверно никогда не было. Я и вовсе не брал в
голову, ни один волос у меня не поседел. А тут навалились будто все разом,
всем скопом. Вот меня и закрутило! Хуже всего в открытой прерии. Там он
виден в упор! Доконает меня этот призрак! А я не дамся! Не дамся! Черт
побери!
Я молчал.
- Что вы сказали о призраке? - это был уже вопрос ко мне.
- Я ничего не говорил. Успокойтесь.
Взгляд его блуждал, кулаки сжимались.
- Ни слова больше! Хочу покоя! Покоя! Вы должны сделать для меня одно
доброе дело.
- Все, что в моих силах. Я обязан вам жизнью.
- Вы джентльмен. У вас получится. - Он перевел дух. - Надо съездить
со мной к алькальду.
- Зачем?
- Кое-что сказать... Чего не должна знать ни одна душа.
- Почему бы вам не взять с собой Джонни?
- Джонни? Да он в десять раз хуже меня. Я всем злодеям злодей, клейма
ставить негде. Но я честный, открытый, я привык лоб в лоб... И в тот раз
так же. А Джонни - трусливый пес, он хватает исподтишка.
- Но мне-то зачем к сквайру?
- Он судья. Судья в Техасе. Американец, как я и вы. Он судит по
справедливости.
- Когда ехать?
- Как можно скорее. Мне больше не выдержать. Мука адская! Ни минуты
покоя! Так и тащит к патриарху! Даже ночью не усидел на месте!
- Ночью вы опять были у дерева?
- Не мог превозмочь. Восемь дней назад я сказал себе: надо ехать в
Сан-Фелипе... во что бы то ни стало... Я уже думал, подъезжаю к цели,
смотрю: а это патриарх.
- Бедняга!
- Собрался в Анауа. Проскакал целый день. И что же? Где, вы думаете,
очутился вечером? У патриарха!
- Я готов ехать с вами к алькальду, - сказал я, поднимаясь с постели,
- в любую минуту.
- Вы не двинетесь с места, пока не расплатитесь, - прохрипел невесть
откуда взявшийся Джонни.
- Джонни! - гаркнул Боб, подняв его как ребенка и с такой силой
усадив на стул, что у того затрещали кости. - Джонни, этот джентльмен -
мой гость. Ясно? Вот тебе расчет!
- Что вы задумали?
- Не твое дело! Убирайся!
Джонни шмыгнул в угол как побитая собака. Мулатка же и не думала
робеть. Уперев руки в пышные бока, она вразвалочку прохаживалась по
комнате.
- Его не надо брать, этого джентльмена, - зазвенел ее резкий голос. -
Не надо! Он еще слаб. На ногах-то еле стоит, какая уж тут езда!
Она была недалека от истины. Лежа в постели, я переоценил свои силы,
ноги плохо держали меня. Боб на мгновение заколебался, но лишь на
мгновение. Он сграбастал грузную мулатку и поступил с ней точно так же,
как и с ее сожителем, только место ей определил за порогом.
Завтрак, состоявший из чая и бататовых лепешек с маслом, заметно
подкрепил меня, и я смог забраться на коня. На мне не было живого места,
но мы ехали медленно, утро выдалось прекрасным, воздух приятно бодрил,
из-под копыт то и дело взлетала и улепетывала всевозможная дичь. Но Боб,
казалось, ничего не замечал вокруг. Он без конца что-то бубнил себе под
нос. Я мог уловить смысл некоторых его признаний, которые, по правде
говоря, предпочел бы не слышать. Но это не всегда удавалось. Порой он
вопил, как бесноватый, а когда вдруг замолкал, то это означало, что его
снова морочит какой-то призрак. Он впивался своим безумным взглядом в одну
точку, вздрагивал и стонал от ужаса. И когда мы, наконец, увидели
огороженную плантацию, принадлежавшую судье, у меня камень с души
свалился.
Большой дом каркасной постройки выказывал приметы не только полного
достатка, но и некоторой роскоши. Он стоял в прохладной тени хинных
деревьев. Слева простиралось поле хлопчатника акров на двести, справа
крутой излучиной изгибался Хасинто. Над всем этим царила столь
торжественная тишина, что Боб, кажется, немного оробел. Он остановился у
ограды, нерешительно поглядывая в сторону дома, и производил впечатление
человека, оказавшегося у опасной черты.
Его замешательство длилось минут пять. Я не раскрывал рта, боясь
прервать внушения его внутреннего голоса. Наконец, одним рывком, как бы
приняв окончательное решение, он распахнул ворота. Мы въехали в большой
сад, за штакетником по обе стороны от нас тянулись ряды апельсиновых,
банановых и лимонных деревьев. Они подходили к наружному двору, здесь были
вторые ворота - с колоколом. Когда Боб ударил в него, из дверей дома
появился чернокожий слуга. Он кивнул Бобу, как старому знакомому и сказал,
что тот очень нужен судье и судья как раз справлялся о нем. Мне было
предложено спешиться и сказано, что завтрак скоро будет готов, а за конями
присмотрят. Я ответил, что не собираюсь испытывать гостеприимство хозяев.
У меня был отнюдь не визитный вид. Грязь и дыры на одежде не позволяли
набиваться в гости к техасскому гранду.
Чернокожий нетерпеливо замотал головой.
- Маса, пожалуйста, слезьте с коня, завтрак готов, за лошадьми
присмотрят.
Мы вошли в хорошо обставленную - по техасским меркам - комнату и в
облаке сигарного дыма увидели хозяина. Он только что кончил завтракать, со
стола еще не успели убрать посуду. Судя по всему, хозяин не любил
церемоний. "Доброе утро" он выдавил через силу. С первого взгляда мне
стало ясно, что родом он из Западной Виргинии или из Теннеси. Только в тех
краях вырастают такие великаны. К тому же крупные черты лица, массивные
плечи, зоркие серые глаза - первые признаки мужской красоты для жителей
лесной глухомани. Боб стоял перед ним, опустив голову в запятнанной кровью
повязке.
- Давненько ты не показывался, Боб! А в последние дни для тебя
нашлось бы дело, если ты вообще способен на доброе дело. Ты мог бы стать
просто находкой для общества, если бы бросил кое-какие художества. На днях
приехала моя приемная дочь. Мы вынуждены были послать за Джоулем, чтобы
подстрелить оленя и пару дюжин вальдшнепов.
Боб не отвечал.
- Ступайте на кухню, там вас накормят.
Боб не двинулся с места.
- Идите на кухню и поешьте. Птоли, - алькальд повернулся к
чернокожему, - скажи Вени, пусть принесет ему пинту рома.
- Я не хочу пить, - пробормотал Боб.
- Допускаю. Похоже, ты уже изрядно набрался! Вид у тебя такой, будто
ты дикую кошку за хвост ловил.
Боб заскрипел зубами, но судья оставил это без внимания.
- А вы что стоите? - обратился он ко мне. - Птоли! Разве ты не
видишь, человеку надо позавтракать? Где же кофе? Или вы любите чай?
- Благодарю вас, алькальд. Я недавно позавтракал.
- Этого, глядя на вас, не скажешь. Здоровы ли вы? Как оказались в
наших краях? Как свели знакомство с Бобом?
Он перевел свой испытующий взгляд на Боба.
- Я вам все объясню, - поспешил я завладеть его вниманием. - Бобу я
обязан очень многим, я обязан ему жизнью.
- Бобу?.. Жизнью?..
- Я был на волоске от гибели, когда он подобрал меня. Вчера Боб
вытащил меня из Хасинто.
- Вот как? Боб спас вам жизнь? Ты радуешь меня, Боб! Радуешь! Если б
ты еще с Джонни порвал! С ним ты плохо кончишь! Забудь его!
Алькальд говорил неторопливо и веско, не забывая прикладываться к
стакану и попыхивать сигарой.
- Ну как, Боб? Сможешь расплеваться с Джонни?
- Слишком поздно.
- Никогда не поздно сойти с грешной, порочной стези. Никогда!
- Уже не сойти.
- Вот как? Почему же?
- Я уж пытался. Ничего не выходит. Может, петля меня спасет.
Судья взял новую сигару и, задымив ею, спокойно сказал:
- По совести говоря, тебя давно бы следовало повесить. Если верить
газетам Джорджии, Алабамы и Миссисипи, ты раз десять добивался этой чести.
Но здесь, в Техасе, правят мексиканские законы. Нас не касается то, что ты
натворил там. А здесь ты вроде еще не отличился! На нет и суда нет.
- Я знаю, сквайр! Знаю! Но я измучился совсем. Хотел податься в
Сан-Фелипе и вниз, в Анауа, ничего не выходит. Призрак тащит назад к
проклятому патриарху.
- К патриарху? Что тебя тащит к патриарху?
- Что? А что гонит того, который...
- Который?..
- ...кого-нибудь порешил... Тот лежит под патриархом... кого я
порешил?
- Ты? Кого?
Судья окинул Боба своим острым взглядом и вдруг перешел на
сочувственный тон:
- Каким же образом он туда попал?
- Я отвез. И закопал там.
- Как это случилось?
- Сам-то не мог идти... с зарядом свинца...
- Если это был Джонни, считай, что ты оказал услугу отечеству и
сэкономил нам веревку!
Боб покачал головой.
- Десять дней прошло, как вы со мной рассчитались, вы дали мне
двадцать пятьдесят.
- Двадцать долларов пятьдесят центов! Советую не трогать деньги, пока
не наберется две сотни долларов. Тогда можно будет подумать о покупке
участка.
- Надо у доктора спросить.
- Ты бы давно избавился от лихорадки, Боб, если бы недели на две
воздержался от питья. Беда с тобой, Боб! Непутевый ты человек. Ладно,
живи, как умеешь. Если тебе нравится общество Джонни, черт с тобой. Но
темным делишкам с ним пора положить конец. Так думает вся округа. Что ты
на это скажешь?
Боб, казалось, все пропустил мимо ушей. Он начал свой рассказ.
- Дернул меня черт проезжать мимо дома Джонни. Захотелось выпить. Но
с коня не схожу. Подъехал к окну, заглянул, вижу: человек за столом сидит,
довольный такой, угостился на славу. У меня даже слюна потекла, но с коня
не схожу. Тут подкатывает ко мне этот бес, Джонни, и шепчет, чтоб я слез,
в доме, мол, есть один, очень для нас невредный, надо только подступиться
похитрей. У него, говорит, за пазухой кошель с золотом, толстый кошель.
Если предложить в картишки, наверняка клюнет.
Я не сразу решился, все думал. А Джонни, как бес, увивается. Ну я и
слез с коня. А когда слезал, доллары в кармане звякнули, и сразу я
разохотился. Только успел перекусить малость да опрокинуть стакан-другой,
Джонни уже карты тащит и кости. Стали играть. С каждым стаканом все больше
азарта и меньше долларов. Гляжу на пришлого и прикидываю, что его вполне
можно бы пощипать. А он сидит себе, ест и пьет, как будто ему до нас нет
дела. Начал я его подзуживать - все без толку. Ест и пьет. Когда я спустил
все до цента, у меня в глазах позеленело. А проиграл я больше, чем вы
думаете. Я ведь целых два месяца по лесам да прериям себе лихорадку
наживал за двадцать пятьдесят. И вот лихорадка осталась, а денег, чтоб
выгнать ее, нет! Скверно получилось. Джонни хихикал мне в лицо, звенел
моими долларами. И все подначивал: видишь, дескать, тугой кошелек, его
можно обменять всего за пол-унции свинца.
- Он так и сказал?
- Так и сказал. Я сперва ни в какую. Говорю, если у тебя глаза
разгорелись, так сам и займись своим гостем, черт побери!
1 2 3 4 5