Сан-Антонио: «Секрет Полишинеля»

Сан-Антонио
Секрет Полишинеля


Сан-Антонио – 27



«Сан-Антонио. Секрет Полишинеля»:
Оригинал:
“Le secret de polichinelle”

Перевод: В. Климанов
Сан-АнтониоСЕКРЕТ ПОЛИШИНЕЛЯ Глава 1 Мы — Пино, Берюрье и я — разворачиваемся по равнине цепью, что дает большую свободу движения, и начинаем продвигаться испанским манером, то есть веером.Но, прежде чем пойти дальше по равнине и по этому замечательному произведению, я должен вам немного описать действующих лиц.Представляю их в порядке старшинства. Значит, во-первых, Пинюш. Он засунул штаны в резиновые сапоги, воняющие водой, застоявшейся на дне лодки, надел вязаную фуфайку, такую дырявую, что головка швейцарского сыра заплакала бы от зависти, рубашку с разорванным воротником и галстук в шотландскую клетку (это чтобы придать себе спортивный вид), каждый квадратик которого содержит грязное пятно с муаровым отливом. А поверх всего этого он напялил желтую куртку из непромокаемого материала, делающую его похожим на баночку майонеза. При каждом его движении куртка производит хруст ломающихся веток. Когда Пино шагает, можно подумать, что это слон, посещающий спичечную фабрику. Венцом его экипировки стала старая фетровая шляпа, края которой мадам Пино неровно отрезала ножницами. В этом головном уборе он похож на старого обнищавшего тирольца.По правую руку от него двигается Берюрье. Видели бы его: лыжные ботинки, высокие шерстяные носки, в которые заправлены вельветовые брюки. Вокруг брюха он обмотал фланелевый пояс и сделал себе охотничью куртку, отрезав низ у старого плаща. На голову он нацепил кепку, а чтобы окончательно придать себе вид снайпера, обмотал вокруг шеи огромный платок в клеточку, которым, к сожалению, уже пользовался во время сильнейшего насморка. Если бы кто увидел двух этих типов в таких прикидах, он бы уже никогда не мог их забыть, даже если у него начали разжижаться мозги. Я ухохатываюсь, эскортируя их по огромной долине. Конечно, это не поле Ватерлоо, но такое же унылое. Мы находимся в окрестностях Бирара, и земля, по которой мы шагаем, является частным охотничьим угодьем месье Пардерьера, владельца обувной фабрики “Пардерьер и К°”.Месье Пардерьер идет с краю. Это длинный малый, который был бы рыжим, если бы имел волосы, и бедным, если бы не имел состояния, исчисляющегося несколькими сотнями миллионов франков. Так получилось, что Берю — кузен его егеря и недавно оказал ему (не егерю, конечно, а производителю колес) большую услугу. Месье Пардерьер схватился с одним полицейским; они обменялись обидными словами, а потом тумаками, потому что этот благодетель человеческих ног легок на руку. Короче, дело имело бы неприятные последствия, если бы не вмешался Берюрье. В благодарность Пардерьер осуществил самое заветное желание Толстяка: пригласил его на охоту в свое поместье. Берю сумел добиться приглашения и для своего прямого начальника, то есть для вашего любимого Сан-Антонио, и для своего напарника Пинюша! Вот почему трое джентльменов из Секретной службы идут по тропе войны.Миленькая армада, поверьте мне. Она производит такое впечатление на кроликов, что они отменяют свои свидания и остаются в норах. Мы маршируем битый час, а еще не видели ни одного…Толстяк уже потеет, как канделябр в пять свечей, а Пино еле-еле тащит свое ружье…Однако мы продолжаем путь и подходим к опушке рощицы, где, как сказал Пардерьер, есть фазаны.Собаки вовсю работают носами, издавая громкое хлюп-хлюп.— Вряд ли эти кабысдохи поднимут какую-нибудь дичь, — предсказывает Берюрье, считающий себя корифеем в области охоты.— Единственное, что они могут поднять, это лапу, — стонет Пинюш, чьи силы уже на исходе. — Предупреждаю вас, — добавляет он, — дальше в лес я не пойду. Сегодня утром у меня разыгрался ревматизм, плечо так и ноет. Спорим, что переменится погода?Спорить дураков нет. Старый болван продолжает стонать, таща на плече свою аркебузу.Берю высунул язык из хлебальника. Он подходит ко мне и шепчет:— Слушай, я больше не могу. У тебя нет никакого пузырька?— Нет! А как получилось, что ты ничего не взял?— Я думал, Пардерьер запасется всем необходимым. Ты себе представляешь? Мы протащились зигзагами минимум пять километров.— Это немного!— Я никогда не проходил такую дистанцию без питья. Хотя бы обед был в полдень…Он начинает мечтать об этом. Вдруг месье Пардерьер кричит:— Внимание!Мы поднимаем головы и смотрим в разные стороны. Я замечаю великолепного фазана, сидящего посреди поля, и стреляю. Разлетаются перья, и фазан валится на землю в ожидании того момента, когда упадет на сковородку.Пока я целился в эту мишень, немного подслеповатый Берю пальнул в одного из ирландских сеттеров производителя колес, который горючими слезами оплакивает свою погибшую собаку.Берю очень огорчен.— Прошу прощения, — бормочет он, — я думал, это заяц. Издалека не разобрать…— Каждый может ошибиться, — великодушно заявляет Пино.Лично я иду подобрать мою птичку и кладу ее в ягдташ. Фелиси обрадуется, когда я принесу ей этого месье.Утешив Пардерьера, мы продолжаем боевые действия.Берюрье обещает смотреть в оба, перед тем как стрелять. Успехи Берюрье подтверждают, что я был прав, что встал позади него. Так действительно разумнее. Когда он охотился в последний раз, то попал в задницу одному крестьянину, и тот не мог сидеть два месяца. Вы мне скажете, что крестьянин ведь жив, хотя все время на ногах? Согласен, но все-таки совсем не иметь возможности присесть…Дойдя до рощицы, Пинюш падает возле дерева, но быстро вскакивает, потому что дерево это — каштан, земля вокруг него усеяна острой кожурой и он посадил себе в зад несколько заноз. Он без тени смущения спускает штаны и просит Берю вытащить из его тела посторонние предметы. Толстяк, добрая душа, опускается на колени перед тощими пострадавшими ягодицами папаши Пинюша и вытаскивает из задницы нашего достойного коллеги занозы своими толстыми пальцами с глубоким трауром под ногтями.Пардерьер и я продолжаем охоту, бросив короткий взгляд на печальную интермедию. С дерева взлетает фазан. Бизнесмен без жалости снимает его. Он немного расстроен из-за своего сеттера, но меткий выстрел чуточку улучшил его настроение…Мы прошли еще с полкилометра, когда позади нас раздается выстрел. Я оборачиваюсь посмотреть, не пристрелил ли Берюрье Пино. Нет, оба бегут между кочками. Я направляюсь к ним спортивным шагом.— Я убил фазана! — кричит мне Пинюш. — Здоровенный экземпляр.— Только мы не можем его найти, — жалуется Толстяк.— А ты уверен, что задел его? Это сомнение огорчает старика. Он начинает злиться.— Да будет тебе известно, Сан-Антонио, что я был одним из лучших стрелков в полку. Имею бронзовую медаль! Когда мне было двадцать лет, я с пятидесяти шагов перерубал игральную карту!— Боюсь, теперь ты не попадешь с двух метров в слона!Эта шутка, которая, согласен, неблестящая, оставляет его холодным, как Арктика.Вдруг Толстяк, копающийся в кусте, издает пронзительный крик, поднимает кучу перьев и потрясает ею, вопя — Вот она, зверюга!Мы подходим и становимся кругом, что для двоих представляет некоторую сложность. Вместо фазана Пинюш шлепнул голубя… Если это убавляет ценность добычи, то повышает ценность выстрела, потому что голубь меньше фазана.Папаша Пинюш берет свою жертву и начинает ее ощупывать в районе зоба.— Он не совсем умер? — спрашивает Берю.— Как его пульс? — спрашиваю я. — Неровный, прерывистый, лихорадочный, нитевидный, слабый?Пино качает головой.— Его просто нет!Он кладет добычу в сумку от противогаза, служащую ему Ягдташем, но что-то привлекает мое внимание.А это не что иное, как маленький металлический футляр, зафиксированный на ноге особым кольцом.— Подожди-ка!Я осматриваю предмет.— Знаешь, Пинюш, а ты шлепнул почтового голубя.— Ну да!— Посмотри! Или он был начальником почтовой службы своего полка!Я беру кольцо и футляр. Внутри футляра я обнаруживаю маленький листок кальки, покрытый непонятными знаками.— Это че такое? — спрашивает Берю, отличающийся особой сообразительностью.— Шифровка.Пино не может прийти в себя.— Черт побери! — хнычет он. — Я перехватил армейское сообщение. Только бы меня не расстреляли! Я его успокаиваю:— В армии давным-давно не используют голубей Разве что с горошком и поджаренными хлебцами.— Что же тогда это означает? — беспокоится Берюрье.— Понятия не имею. Может быть, конкурс любителей голубей, а может, темная история. Я отдам это Старику, пусть решает.— Как думаешь, почтовый голубь съедобен? — тревожится Пинюш, галопом возвращающийся к своим гастрономическим интересам.— А почему нет? — иронизирует Берю. — Ведь почтальон такой же мужик, как остальные. Этот аргумент убеждает Пино. Глава 2 Через четыре дня после этой памятной охоты, ознаменовавшейся вышеописанной бойней, Старик вызывает меня в свой личный кабинет. Комната выглядит унылой, как старый номер “Биржевого вестника”, а руководитель Секретной службы кажется веселым, как катастрофа на шахте.Когда я вхожу, он стоит перед бюро красного дерева, кулаки лежат по сторонам блокнота, а голова, голая, как задница, блестит в лучах электрического света.Шеф открывает окна, только когда уборщица приходит наводить в кабинете порядок. Остальное время он, как животное из вивария, ограничивается искусственным светом, поставляемым компанией “Электрисите де Франс”.Его рот похож на рот ящерицы. Он совершенно безгубый, и всякий раз, когда Старик его открывает, невольно ждешь, что оттуда выскочит раздвоенный язык. Он смотрит, как я вхожу…— Сан-Антонио, вы никогда не догадаетесь, по какой причине я востребовал вас к себе."Востребовал вас”! В этом он весь. Когда он раскрывает рот, то возникает такое ощущение, что присутствуешь на приеме у какого-нибудь маркиза.— Не имею ни малейшего понятия, шеф! Тогда он достает из правого ящика стола футляр, снятый мною с лапы голубя, с ловкостью пьяного жонглера подбрасывает его в воздух, пытается поймать, но это ему не удается, и маленький металлический тюбик падает в его чернильницу.Он проворно извлекает его оттуда, с не меньшим проворством открывает, держа над блокнотом, и извлекает находившийся внутри с самого начала листок.— Вы знаете, что это такое, Сан-Антонио?— Я узнаю документ, шеф, но в том, что касается ею содержания…Он массирует свою черепушку цвета слоновой кости, оставляя на ее полированной поверхности яркий чернильный след.— Это формула…— Да?Старик начинает объяснения:— Да. Она относится к продукту, разрабатываемому нашими учеными с целью ослабления эффектов радиации. Франция находится на пороге открытия если не противоядия от этого бедствия, то по крайней мере мощного средства, дающего временное улучшение… Человек, чья кожа будет натерта этим препаратом, практически не пострадает от воздействия радиации!— Не может быть!— Может.— Браво! Это сенсация.— Изобретение еще не доведено до конца, но наши ученые вот-вот доработают его…— А формула уже летит в чужие страны! — усмехаюсь я.— Вы очень точно сказали! Если бы не выстрел Пино, мы ничего бы не узнали! Необыкновенно счастливая случайность!— Она не только счастливая, но еще и божественная, — дополняю я.Наступает минута молчания, как и на всех важных церемониях. Старик крутит в пальцах прямоугольник тонкой бумаги.— Наши специалисты чуть было не бросили попытки расшифровать сообщение, — продолжает он, — но как раз в этот момент один из ученых, работающих над изобретением, пришел сюда по вопросу безопасности. Ему на всякий случай показали это, и он" буквально упал, узнав одну из своих формул.— Голубь тоже, — шепчу я. — В этой истории все почему-то падают.Моя шутка Старику не нравится…Он садится, подтягивает манжеты, сбрасывает с лацкана пиджака пылинку и продолжает рассказ:— Эта утечка информации тем более удивительна, что для сохранения секретности были приняты строжайшие меры.— Во Франции, — говорю я, — не помогают никакие меры, даже строжайшие! Мы не умеем хранить тайны.— Что очень вредит нашим интересам, — вздыхает Старик. Он соединяет пальцы и хрустит суставами.— Однако давайте хоть попытаемся защитить их.— Исследования ведутся в одной частной лаборатории, охраняемой полицейскими в штатском. С целью избежать утечки информации — но это, увы, не помогло — ученые, работающие в лаборатории, согласились каждый вечер, перед уходом, подвергаться обыску. Тибоден, профессор, которому мы обязаны данным открытием, буквально помешан на секретности. Он сам следит за обыском своих сотрудников… Операция проходит следующим образом: ежедневно, приходя на работу, ассистенты профессора полностью раздеваются и проходят по стеклянному коридору из раздевалки, в которой оставили обычную” одежду, во вторую, где надевают рабочую…— Так, это ясно…Старик проводит узким бледным языком по отсутствующим губам.— Второй пункт. Тибоден единственный, кто знает формулы своего изобретения. —Они, естественно, хранятся в письменной форме на случай, если с ним случится несчастье до завершения работ над антиатомным препаратом, временно называемым “Антиат”. Документы хранятся в стенном сейфе усовершенствованной модели, шифр к которому знает он один… Никто из его сотрудников, даже самые ближайшие помощники, не мог написать формулу, изображенную на этой бумаге… Вот в чем проблема… Я чешу спину.— Да уж, проблемка!— Ну что же, раз вы подняли зайца — точнее, сбили голубя, — довольный своим каламбуром, он дает мне время оценить его по достоинству, — вам я и доверяю раскрыть эту тайну, Сан-Антонио…Сомнительная честь. Я отвешиваю ему поклон в девяносто градусов.— Лаборатория оборудована в большом поместье возле Эвре, в глухом уголке леса. Я предупредил Тибодена, он с нетерпением ждет вас… Думаю, вам нужно действовать очень осторожно, потому что предателя нельзя вспугнуть…— Можете на меня положиться, шеф!— Я знаю.Его любезная улыбка красноречивее всяких слов говорит о том, как он меня уважает.Прежде чем отчалить, я хотел бы задать ему один деликатный вопрос, но, боюсь, он его неправильно поймет.— Скажите, патрон…— Да?— Прежде чем начать расследование, я бы хотел разобраться с одной мыслью, которая придет в голову любому.Не успел я договорить, как он уже все просек.— Тибоден?— Именно. Я никогда не встречал более тонкого психолога, чем вы!Сделанный в лоб комплимент вызывает на его портрете яркие краски. Он становится более красным, чем хозяева Кремля.— Можете сразу вычеркнуть Тибодена из списка подозреваемых. Я давно его знаю. Он большой патриот…И он закатывает панегирик ученому. Капитан действующей армии в первой мировой, награжден боевой медалью и Военным крестом… Дифирамбы длиной с мою ногу! Франция обязана ему кучей полезных изобретений… В последнюю войну он потерял двух сыновей, участвовал в Сопротивлении, получил орден Почетного, легиона… Короче, великий француз, хотя в нем всего метр шестьдесят пять. А потом, и это самый убийственный довод, если бы он хотел продать свое изобретение другому государству, то мог бы это сделать так, что никто бы ничего не узнал, прежде чем рассказать о нем своей стране…Получив дополнительные сведения, я прощаюсь со Стариком и лечу в свой кабинет за плащом, потому что на улице льет, как на территории пожарной части в день больших учений.Пинюш пишет за столом, старательно выводя красивые закругленные буквы.Перед ним лежит десятка два этикеток, 1 на каждой из которых только одно слово: “Айва”.Я наклоняюсь над его прописями.— Ты чего, заделался в писари? Он качает головой.— Моя жена сегодня варит варенье, а я заготавливаю этикетки для банок.Он откладывает ручку и начинает массировать запястье.— Что, Пинюш, писательская болезнь?— Каллиграфия очень утомляет, — объясняет он.Он встает, чтобы сделать несколько гимнастических упражнений, и, делая их, опрокидывает чернильницу прямо на этикетки с каллиграфическими надписями.Поскольку он не замечает бедствия, я воздерживаюсь от того, чтобы сообщить ему о случившемся. У него слабое сердце, а мне было бы больно увидеть, как он умрет!Перед тем как выйти, я замечаю, что он застегнул ширинку в дорогой его сердцу манере, то есть продел нижнюю пуговицу в верхнюю петлю, отчего получился довольно широкий туннель.— Закрой ее, Пинюш. Никогда не следует слишком сильно проветривать комнату покойника! Он ворчит, наводя порядок в своей одежде. — Кстати, о покойниках, — говорю. — Понравился голубь?— Нет, слишком жесткий… Мы отдали его консьержке.— У тебя слишком доброе сердце, Пино… Щедрость тебя погубит! Глава 3 С первого взгляда ничто не говорит, что в поместье Тибодена находится лаборатория, разве что большое количество машин, стоящих перед домом. А со второго поражает царящая в нем тишина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10