Чари пропала. Ринальдо знал: уже на
кого-то другого, притягивая, смотрят ее глаза, чьей-то другой руки ждет и
просит ее чуткая кожа; он был этому горько рад.
Заработает связь, думал он.
Не объясняя цели, он уже поручил специалистам меркурианского
астрофизического центра просчитать якобы чисто теоретическую задачу:
количество энергии, необходимое для разрушения в околосолнечном
пространстве нейтринного фона с учетом концепции Стюарта-Саранцева. Робко,
как бы из-под полы он перенацелил сразу несколько лабораторий
экологической службы с практической задачи ограничения нарастающего
заражения регионом Южного тропика на поиск возможностей в обозримом
будущем погасить это заражение полностью; и профессора, имеющие допуски к
сверхзакрытой информации, но ничего уже не понимающие в скачках намерений
и планов правительства, привычно и мужественно выражали неуверенность в
существовании таких возможностей. Ринальдо и сам не знал, зачем отрывает
до предела занятых, надрывающихся людей от конкретного дела ради мечты,
которую всерьез даже боялся планировать осуществлять. Иногда в нем вдруг
просыпалась немощная, необъяснимая надежда, и он суетился, посылал
рекомендации и указания, проводил консультации... Не объясняя. Как бы ни
для чего. Но в глубине души он твердо и безнадежно знал, что все это
действительно ни для чего, и по ночам, оттесняя маленькую горячую Чари в
мрак, над ним нависало и медленно падало, с хрустом проламывая дымящиеся
ребра базальтовыми плитами букв, докрасна раскаленное слово "поздно", - и
он кричал. И, просыпаясь, думал: заработает связь. Тогда я позову его. Мы
сядем друг напротив друга и еще раз спокойно все обсудим. Еще раз. Обсудим
спокойно. И будем друг другу доверять во всем. И все исправим. И его будет
любить его жена. И я смогу смотреть людям в глаза. Он ждал, но как
заведенный непреклонно и точно выполнял свой долг: корабли уходили уже
дважды в сутки, начальный запас техники был уже перечелночен на Терру, и
оттуда с обратными рейсами сообщали о нормализации положения колонистов;
Совет ежедневно получал скрупулезные и точные сводки, которые Ринальдо
полностью составлял сам; растекание отходов в Южном полушарии было
практически приостановлено, и многократное просчитывание на моделях давало
надежду, что по крайней мере в течение двух с половиной месяцев границы
зоны заражения не будут расширяться, так что председатель Совета Ромул
Нгоро, поздравляя экологов с этой почти невероятной победой, посетил их
плавбазу в море Уэдделла и на пресс-конференции ни с того ни с сего
решился заявить, будто очаг распространения военных ОВ удалось, кажется,
локализовать наконец, - а Ринальдо, услышав это, вынужден был начать
прикидывать, что месяца через два нужно будет, чтобы объяснить неизбежный
прорыв заграждения, придумать какое-нибудь полуторавековой давности
глубоководное захоронение радиоактивных отходов, растревоженное предыдущей
катастрофой; он делал это и многое другое, но как во сне. И по утрам,
усталый и обессиленный после нескольких часов маетной дремоты, он
просыпался в ужасе от наваливающегося дня, тяжко наполненного ненастоящим;
пока суета очень нужного и очень срочного ненастоящего не захватывала его
с головы до ног и не отвлекали от беспросветной утренней тоски частные
успехи - корабль загрузили на три часа раньше планового времени; силы
безопасности накрыли фабрику наркотиков в высокогорной пещере на
территории Таиланда; заводам на Венере удалось поднять выпуск рабочего
вещества почти на два процента, а значит, можно либо отправлять к Терре
один дополнительный корабль в тридцать семь дней, либо почти на два
процента снизить убийственный выпуск рабочего вещества в Антарктиде, и
надлежало срочно и безошибочно выбрать, что предпочесть, - пока он не
тонул во всем этом, ему хотелось биться об стену головой. Он шел к стоянке
орнитоптеров, летел в Совет, вокруг были по-доброму возбужденные этими
успехами сильные люди, и Ринальдо, пряча глаза, шептал: заработает связь.
Родные, замечательные, ну подождите еще месяц. Я попрошу его
вернуться, мы сядем друг напротив друга и все спокойно обсудим. Совсем
все, клянусь вам. Совсем все.

ЧАРИ
- Ой, да брось ты дурить, - проговорил Аскольд почти ласково, но с
каким-то ленивым пренебрежением. - Ты же сама хотела.
Чари сердито поправила платье.
- Сама хотела, сама и расхотела, - ответила она. - Шагай, шагай,
бычок. Руки загребущие, а целоваться не научился. Цвет лица мне помнешь.
Аскольд презрительно фыркнул и двинулся было вновь ее обнять -
нефритовая буддийская свастика с внутренним подсветом тяжело мотнулась на
серебряной цепочке по его обнаженной груди. Чари отпрянула и, продолжая
пятиться, поднялась на ступеньку крыльца.
Ступенька скрипнула.
- Хоть бы каменюку снял сначала, - сказала Чари, успокаиваясь.
Аскольд ласково погладил холодный дымчатый нефрит.
- В ней - вся сила, - добродушно ответил он.
- Ну вот иди своей силой гвозди заколачивай, а до живых девушек не
суйся.
- По-моему, - убежденно сказал Аскольд, - ты сумасшедшая.
Она помолчала, соображая, и вдруг виновато согласилась:
- Наверное. Я даже не знала... то есть, я знала, только не знала, что
это так навсегда. Самой удивительно. Совсем весь мир изменился. Ты правда,
Аскольдик, пожалуйста, иди уже. Ничего тебе тут не обломится. А мне ничего
там не обломится. И ничего не поделаешь.
Он несколько секунд завистливо и восхищенно вглядывался ей в лицо, а
потом засвистел нечто модное, повернулся с видом "не больно-то и хотелось"
и вразвалочку пошел прочь по лесной тропинке. Его широкая загорелая спина
в свете сентябрьского заката светилась чистой медью, но скоро пропала в
золотом месиве листвы и бликов. Чари долго стояла на ступеньке, водя
пальцами по бревенчатой стене и кончиком языка проверяя губы, и собиралась
с духом - сердце колотилось так, что уши глохли. Потом напоследок втянула
носом пахнущий сухими листьями воздух и вошла внутрь. Комната матери
тонула в половодье осенних цветов.
- Мам, - сказала Чари небрежно, - позови Ринальдо в гости. Он ведь
очень по тебе скучает, я знаю.
Айрис окаменела в плетеном кресле у окошка - и книга, которую она
только что спокойно читала, казалось, тоже окаменела и потеряла текст.
Сколько веснушек у нее на плечах, подумала Чари. Интересно, когда он ее
обнимал, их было сильно меньше?
- Ну что ты так смотришь, мама? - тихо спросила она.

МЭЛОР
Чжуэр был раздражен и зол.
- Мэлор Юрьевич, - с нескрываемым беспокойством сказал он, когда на
пульте селектора зажегся знак контакта. - Ваш эксперимент идет уже пять
часов. Я поднял всю документацию, переговорил с технологами - такого мы не
планировали и даже не обсуждали. Лаборатория перерасходовала энергию на
две недели вперед. Почему вы заперлись? Я настоятельно прошу вас объяснить
происходящее.
- Хорошо, что вы позвонили, - раздался жесткий, заледеневший голос
Мэлора, и Чжуэр невольно подобрался. - Я как раз хотел. Эксперимент идет
уже пять часов, и через сорок две минуты, если не ошибаюсь, стартует
очередной порожняк на Землю.
- Да, действительно.
- Потребуйте отмены старта. Дело в том, что на старте корабль
взорвется. Пространство перенасыщено декваркованными нейтрино. Я блокирую
на Терре все находящиеся здесь корабли и все корабли, которые будут
прибывать. Только, Чжуэр, не вздумайте, например, пытаться отрезать меня
от энергии. Посмотрите на счетчики. Перерасход относится к первым полутора
часам, а сейчас я почти ничего не беру от реактора, потому что присосался
непосредственно к звезде.
Чжуэр оправил ремни комбинезона. Он даже не стал переходить к пультам
контроля.
- Я ничего не понимаю, - сдержанно сказал он.
- Это хорошо, - ответил голос Мэлора. - Это значит, что вы будете
слушать внимательно. Я, видите ли, нашел способ стабилизировать земное
солнце, доложил об этом вашему Казуазу, но тот, боясь уж не знаю чего -
очевидно, что я спасу Землю и тогда вся его грязная история всплывет, -
отправил меня с глаз долой. Но он не учел одного. Надпространственные
каналы и есть надпространственные каналы, и то, что до Солнца отсюда
шестьсот с лишним парсеков, не играет никакой роли. Аппарат связи, который
мы смонтировали, вполне пригоден для того, чтобы отсюда взять Солнце в
энергетический кокон. Расстояние требует только некоторого увеличения
энерговооруженности, но эту проблему я решил. Я уже сказал, что качаю
прямо из ядра звезды. Звездой пришлось пожертвовать, и через месяц с
небольшим - уточненные данные я вам, разумеется, сообщу - она
коллапсирует. Но к тому времени у нас скопится достаточно арестованных
кораблей, чтобы, вырвав у них все лишние потроха, вывалив грузы,
эвакуировать колонию обратно на Землю. Ведь ни машины, ни продовольствие
везти не понадобится - они домой полетят... домой. Где все уже хорошо.
Он запнулся. Мысль, холодным всплеском полыхнувшая где-то поодаль от
произносимых слов, не была новой - он гнал ее, но она все равно стояла
позади, словно хмурое, напоенное осенним дождем дерево, и время от времени
роняла крупные капли на обнаженную спину души.
Он не был уверен, что кораблей хватит.
Это легче легкого было проверить, без всякого компьютера, в уме, - но
он запретил себе даже пытаться просчитать, потому что действовать нужно
было вне зависимости от того, останутся на Терре люди к моменту коллапса
или нет. Если бы Мэлор точно вычислил, что два или, скажем, пять миллионов
не удастся втиснуть обратно в до предела облегченные звездолеты, это
добавило бы ему мучений, но не остановило бы. Потому что он спасал всю
Землю, всю Солнечную систему. Ради этого стоило жертвовать - какими-то
долями процента, не больше. Тревога совести была бессмысленна, она
выгрызала душу, но пойти у нее на поводу - значило отдаться на волю
Ринальдо, который убьет четыре пятых.
Одно Мэлор знал твердо, как если бы это был упрятанный в трепещущих
листьях неуверенности крепкий ствол стоящего позади дерева. Убийцей он
жить не сможет. Если на Терре останется хоть один человек, - он, Мэлор,
спустится с орбиты вниз и черную смерть замученной ради жизни Солнца
солнцеподобной звезды встретит рядом с тем одним, или двумя, или двумя
миллионами, которых убил, спасая.
И совсем уже некогда было ему размышлять о том, что, коль скоро ни о
чем не подозревающих людей приходится за глаза делить на спасаемых и
обреченных, значит, в расчеты все же вкралась ошибка. Ее не выявить
аналитическим разбором тактики, потому что она - не деловой просчет, но
мстительная погрешность против неких истин, которые всегда кажутся слишком
общими и вечными для того, чтобы быть применимыми; и не рассудок, а только
совесть ощущает противоестественность самой стратегической посылки: один
человек молча выкраивает из всех остальных процент потерь. Только совесть,
ничего толком не понимая, шепчет: "Обман!" - пока мозг строит ей наперекор
безукоризненные, далеко идущие планы; но в тот самый момент, когда уже
мерещится, будто самое трудное позади, и жертвы были не напрасны, и уже не
придется больше брать себя и других за глотку ради будущего счастья, эти
планы с каким-то мистическим, вековым постоянством, и вместе с тем всегда
неожиданно, вдруг жидко и скользко выворачиваются наизнанку и, как в шторм
лопнувший парус, свирепо хлещут обрывками и своего создателя, и всех, им
спасенных.
Мэлор никогда не думал об этом, и тем более теперь ему некогда было
забираться в эти дебри, но отволглые листья сомнений трепетали и роняли
твердые тяжелые капли, а Мэлор содрогался, превозмогал, старался не
раскиснуть и был уверен, что это - мужество.
- Только имейте в виду, - жестко сказал он, - процесс уже пошел. Если
вы, скажем, ухитритесь меня взорвать или срочно протаранить генератор в
пространстве - все зря, потому что баланс звезды нарушен. В ближайшем
будущем она так или иначе либо коллапсирует, либо взорвется. Терра
обречена. Я не блефую, Чжуэр. В моей каюте, в левом верхнем ящике стола,
вся математика. Покажите экспертам.
Посеревшие губы Чжуэра беззвучно шевелились. Мэлор умолк ненадолго, а
потом закричал так, что динамик селектора захрипел от перегрузки, глухо и
раскатисто взрываясь на взрывных согласных от хлопков воздуха о микрофон:
- Я не дам вам спалить Землю! Покуражились, безмозглые, хватит!!
Чжуэр непроизвольно встряхнулся, будто пытаясь проснуться.
Но проснуться не удалось. Мир совершил головокружительный оборот. В
экспериментальном зале, залитом холодными огнями светильников, с резко
отблескивающими гранями пультов, пребывала власть. Дурацкая сталь на двери
мешала прийти, дать ей кофе или сок и укрыть ноги пледом.
- Я понимаю, - проговорил Чжуэр медленно.
- Очень рад, - сказал динамик с веселой злостью. - Тогда постарайтесь
мне больше не мешать. Я заблокировался в зале и выйду отсюда только когда
смогу окончательно убедиться, что все мои распоряжения выполняются.
Помните, Чжуэр, я вам не доверяю! Всем! - он перевел дух и просто
закончил: - Но Землю я спасу.
- Мэлор Юрьевич, - от волнения хрипловатым голосом произнес Чжуэр, -
а как у вас с едой?
- Черт, - сказал Мэлор после долгой паузы, - как вы точно бьете.
Видна школа. Я сам не так давно сообразил, что даже термоса с кофе
прихватить не вспомнил. В голове одни формулы.
- Мэлор Юрьевич, - голос Чжуэра дрогнул. - Я клятвенно обещаю вам,
что мы не сделаем ни одной попытки насильственно прекратить ваше
предприятие. Вы убедили меня. Клятвенно обещаю. Разблокируйте зал, не
мучайте себя. Будем работать. Вы же понимаете, что переиграли Ринальдо.
Как только язык повернулся сказать такое. Пять лет вместе, пять
лет... как верный пес...
Но язык повернулся.
- Каким-то малохольным языком вы заговорили, Чжуэр, - насмешливо
сказал голос Мэлора. - Да какие тут могут быть клятвы, когда речь идет о
таком деле. Верю, не верю... на ромашках гадать. Я обязан исходить из
худшего. Поэтому делайте, что вам говорят.
И это все решило. Если бы дверь открылась, Чжуэр без колебаний
низложил бы незадачливую власть и старался бы потом не вспоминать о своей
минутной слабости, ибо настоящая власть - в глубине души он знал это
точно, - как бы ей по-человечески ни приходилось плохо, должна зависеть
лишь от себя.
Но дверь не открылась.
- Поторопитесь с кораблем, - приказал динамик. - Если он погибнет,
это будет на вашей совести.
- Есть, - ответил Чжуэр.
Я ненавижу вас, Ринальдо, думал Мэлор, зябко ежась у громадного,
залитого трепещущими радугами индикаторов пульта. Засунул под мышки
холодные влажные ладони. Будьте вы прокляты. Из-за вас я стал лгуном;
теперь - насильником; завтра, возможно, - убийцей. И вы ни малейшего
выхода не оставили мне. Потому что справиться с подонками, что там ни
говори, можно только их оружием. Ведь подействовало, подействовало! Не то
что мои слова там, в кабинете... На насилие приходится отвечать насилием,
потому что больше на него ответить нечем. А смолчать, стерпеть - нет
права, если ты не подонок.
Погибну я или нет, но все откроется и Ринальдо будут судить. Судить.
Если только он не окажется сумасшедшим.
Хорошо, если бы он оказался сумасшедшим...
Как еще объяснить, что он просто не пожелал спасти Землю от взрыва
Солнца?
Если я погибну, Бекки с кем-нибудь другим будет кормить пингвинов с
рук...
Вот как надо делать дела, с хищным восхищением думал Чжуэр, быстро и
энергично шагая к транспортному узлу. Парень сработал ювелирно. Ударное
применение монополии на информацию, доходчивая сильная угроза и четкое
распоряжение. Шантаж и диктат. Я давно подозревал, что это эффективнее
всего. Теперь поработаем. Жаль, моему старику так и не хватило смелости.


ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. РЕЗУЛЬТАТ

РИНАЛЬДО
- Получено радио с Меркурия на ваше имя.
- Читайте, голубчик, - устало сказал Ринальдо, с трудом скрывая
необъяснимую, но непреоборимую неприязнь, - он так и не смог привыкнуть к
новому секретарю.
- Зашифровано вашим шифром, - сказал Варош.
- Хорошо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13