Язык мужчин, применяемый ими к женщинам,
был уже достаточно плох и сомнителен, однако язык женщин был еще хуже,
еще недостойней - этот язык ужасал ее с тех пор, как она увидела наск-
возь свою мать, потом своих сестер, подруг, жен своих приятелей, когда
она обнаружила, что нет вообще ничего, ни единого понятия, ни единого
наблюдения, которые соответствуют этому языку, фривольным или благочес-
тивым изречениям, надерганным суждениям и взглядам или тоскливым причи-
таниям.
Шарлотта с удовольствием смотрела на женщин, они часто казались ей
трогательными или радовали глаз, но разговоров с ними она избегала, нас-
колько это было возможно. Она чувствовала себя отделенной от них, от их
языка, их мук, их душ.
А вот Мару она будет учить говорить, медленно, точно, не давая при-
вычному языку напустить туману. Она будет ее воспитывать, приучать к то-
му, что уже с давних пор, не найдя лучшего слова, называла лояльностью,
словом, чуждым во всех смыслах. Она держалась за это чуждое слово, пото-
му что не могла пока настаивать на самом чуждом. Любовь. Ибо это слово
никто не умел перевести.
Шарлотта посмотрела вниз, на Мару. Ее восхищала в этой девушке некая
невероятность, та надежда, какую она возлагала на эту личность. Теперь
только бы суметь внести эту невероятность в каждый, пусть самый ничтож-
ный, ее поступок, в новый день, во все дни.
- Вставай. Послушай-ка, - сказала Шарлотта и тряхнула Мару за плечо.
- Я хочу все о тебе знать. Хочу знать, чего ты хочешь.
Мара поднялась, лицо ее выражало изумление. Разве не должна была Шар-
лотта испытывать удовлетворение хотя бы оттого, что та сразу поняла!
Хоть бы она оказалась годна! Хоть бы поняла по-настоящему!
- Ничего, - сказала Мара. - Я ничего не хочу. В эту ловушку я не по-
падусь.
- Что значит "ничего не хочу"?
- То и значит, что значит. Надо же мне что-нибудь делать. Я талантли-
ва, говорят они. Твой муж говорит тоже. Но мне это безразлично. Они дали
мне эту стипендию. Только из меня ничего не получится. И вообще, меня
ничего не интересует. - Секунду помолчав, она спросила: - А тебя разве
что-нибудь интересует?
- О да. Многое. - Шарлотта почувствовала, что не в силах продолжать,
между ними опять возникла преграда. Она говорила запинаясь, так и не
набралась мужества, чтобы стать властной, покончить с дурацкой болтовней
и снова взять свойственный ей тон.
- Ты лжешь! - Мара вызывающе скрестила на груди руки и нагло смотрела
на Шарлотту. - Ведь твоя профессия, музыка, не может тебя интересовать.
Это одно воображение. Любить. Любить - вот в чем дело... Любить - это
все. - Она смотрела мрачно и решительно, но уже без наглости.
Шарлотта смущенно пробормотала:
- Мне это не кажется таким важным. Я о другом хотела поговорить.
- Другое не важно.
- Ты хочешь сказать, будто лучше меня знаешь, что важно, а что нет?
Мара соскользнула с кресла, уселась на полу по-турецки и мрачно мол-
чала. Потом заговорила снова, как человек, который владеет всего немно-
гими словами и нарочно их подчеркивает, чтобы усилить их воздействие:
- Меня просто ничего не интересует. Я думаю только о любви. И потому
тебе не верю.
Возможно, Мара и в самом деле ничего другого не хотела, она по край-
ней мере не притворялась, будто чем-то интересуется, была достаточно
честна, чтобы это признать, и, видимо, была права; а многие другие, кто
этого не признавал, лгали самим себе и всеми силами заслонялись от исти-
ны у себя в учреждениях, на заводах, в университетах.
Маре как будто бы что-то пришло в голову, и она робко добавила:
- Я слышала тебя по радио на прошлой неделе. В том концерте. По-мое-
му, ты очень хорошо играла.
Шарлотта протестующе передернула плечами.
- Очень хорошо, - повторила Мара и кивнула. - Может, ты и впрямь
что-то умеешь, и, наверное, ты честолюбива...
- Не знаю, - беспомощно ответила Шарлотта. - Можно это назвать и так.
- Не злись! - Мара поднялась и обвила руками шею Шарлотты. - Ты вос-
хитительна. Я готова все делать, верить во все, что ты скажешь. Только
люби меня! Люби меня! Но я буду все ненавидеть из ревности - музыку, ро-
яль, людей, все-все. И в то же время буду тобой годиться. Позволь мне у
тебя остаться. - Она одумалась и опустила руки. - Да поступай как зна-
ешь. Только не прогоняй меня. Я буду все для тебя делать, будить тебя по
утрам, приносить чай, почту, подходить к телефону, я могу для тебя стря-
пать, бегать вместо тебя по делам, ограждать от всякого беспокойства.
Чтобы тебе было легче делать то, что ты хочешь. Только люби меня. И люби
только меня.
Шарлотта схватила Мару за оба запястья. Вот она и привела ее туда,
куда хотела. Она прикинула ценность своей добычи - хороша, годится. Нуж-
ное ей существо найдено.
Идет новая смена, и теперь Шарлотта сможет взять мир в свои руки,
дать имя своему спутнику, определить права и обязанности, отменить все
прежние картины и нарисовать первую новую. Ведь это был мир картин, и он
останется таким, когда будет стерто все, что сказано в осуждение того и
другого пола, что сказано о них вообще. Картины останутся и тогда, когда
равенство и неравенство полов и все попытки определить их природу и их
правовые отношения давно станут пустыми словами и сменятся новым пустос-
ловием. Эти картины и образы продержатся долго и породят новые, даже ес-
ли краски на них поблекнут и от сырости выступят пятна. Образ Охотницы,
Великой матери и Великой блудницы, Самаритянки, Манящей из бездны и Воз-
несенной к звездам...
Я не рождена ни в одном из этих образов. Потому и стремлюсь с ними
покончить. Потому и мечтаю о другом, противоположном образе и мечтаю
создать его сама. У него еще нет имени. Еще нет. Сперва сделать скачок,
перескочить через все, уйти окончательно, когда бьет барабан, когда по
полу расстилается красное сукно и никто не знает, чем это кончится. Жить
надеждой на царство. Не царство мужчин, но и не царство женщин.
Ни то ни другое.
Она больше не могла ни на что смотреть, ее веки налились тяжестью и
устало смыкались. Сейчас она видела не Мару и не комнату, где находи-
лась, а свою последнюю потайную комнату, которую ей отныне придется за-
переть навсегда. В этой комнате развевается знамя белой лилии, и стены в
ней белые, и водружено это знамя. Мужчина Франц мертв, и мужчина Милан
мертв, мертв и некий Луис, мертвы все семеро, чье дыхание она ощущала
над собой. Они испустили дух - те, кто искал ее губы и входил в ее тело.
Они были мертвы, и все подаренные ими цветы сухо шелестели в их сложен-
ных на груди руках: цветы были им возвращены. Мара не узнает, не должна
узнать, что такое комната с покойниками и под каким знаком они убиты. По
этой комнате расхаживала она одна, как дух среди духов. Она любила своих
покойников и приходила тайком, чтобы их повидать. Дом скрипел и трещал,
потолок грозил обвалиться под завывания утреннего ветра, который трепал
крышу. Ключ от комнаты, это она еще помнила, она носила под рубашкой...
Ей что-то снилось, но она еще не спала. Мара не смеет об этом спраши-
вать, иначе она тоже окажется среди мертвых...
- Я мертвая, - сказала Мара. - Больше не могу. Мертвая, просто мерт-
вая.
...
-Вы давно хотите, чтобы я ушла, - захныкала Мара.
- Нет, - хрипло ответила Шарлотта. - Оставайся. Выпей со мной. Я по-
дыхаю от жажды. Так что останься.
- Нет, больше не могу, - проговорила Мара. Больше не могу пить, хо-
дить, стоять. Я мертвая.
...
- Так прогоните же меня наконец!
Шарлотта поднялась; ее онемевшее, смертельно усталое тело плохо слу-
шалось ее. Она не знала, как ей добраться до двери или до кровати. И
больше не хотела, чтобы Мара здесь оставалась. Не хотела также оставлять
себе и ей время на размышление.
Время - это не время на размышление. В окно смотрело утро с его пер-
вым светом, еще не окрашенным в розовые тона. Послышался первый шум -
проехала машина, потом раздались шаги, гулкие, твердые, они удалялись.
Когда обе они очутились в спальне, Шарлотта поняла: для чего бы то ни
было уже поздно. Они сняли платья и легли рядом, две Спящие красавицы с
белыми пряжками на плечах, в белых, тесно облегающих нижних юбках. Они
были мертвы и кое-что умертвили. Одна гладила плечи, грудь другой. Шар-
лотта заплакала, отвернулась и, дотянувшись до будильника, завела его.
Мара равнодушно за ней наблюдала. Потом обе провалились в сон, полный
грозовых видений.
Красная юбка, мятая и неприглядная, валялась возле кровати.



1 2 3 4 5