Хосе Мартинес собственными трудами добился положения самого видного и
достойного доверия адвоката Лимы. То был красивый мужчина с достойной и
благородной наружностью. Его контора находилась как раз на Поско, и
важнейшим людям в Перу нередко приходилось долго ожидать в его передней,
прежде чем предстать перед могущественным и влиятельным юристом. Его
защита и совет имели величайшее значение для каждого экономического или
политического предприятия.
Имя Мартинеса каждый раз упоминалось при выборах нового президента,
особенно за последние годы. Но старый Хосе был слишком умен, чтобы
пускаться на такой риск. Представительная власть в южно-американских
республиках несет за собой, как известно, немало опасностей. Дорожка от
президентского кресла до тюремной скамьи очень часто не так-то длинна. И
границы между жизнью и смертью для народных избранников, по-видимому,
несколько туманны. Мартинес предпочитал оставаться за кулисами и отсюда
дергать нити. Некогда он был так беден, что его настоящей целью было
исключительно золото. Этот порок весьма обычен у потомков Писарро и
Альварадо. В течение всей жизни он оставался осторожным человеком и сумел
осенить себя ореолом справедливости. Его поступки, его образ жизни, его
внешность, - все укрепляло эту веру в его неприступную, неподкупную
честность. Но столь цветущее, по-видимому, жизненное дерево фирмы
"Мартинес" подтачивал червь. И этот червь был Мартинес-сын, Мануэль,
который в свое время с грехом пополам выдержал экзамен в парижской
Сорбонне. Но зато молодой человек был центром внимания в латинском
квартале мирового города благодаря своему образу жизни, блиставшему самыми
циничными пороками. Прослыть испорченным в Париже стоит не дешево, и
молодой Мартинес расточил там деньги в размерах, причинивших много
беспорядка в несгораемых шкафах старого Мартинеса.
Но дон Хосе любил этого сына, красивого, как Адонис, и
очаровательного, как Алкивиад. Блестящие пороки Мануэля льстили его
самолюбию и наполняли его отцовское сердце гордостью. Он хитро и осторожно
выкачивал деньги из карманов своих клиентов в пользу хорошеньких любовниц
Мануэля и на покрытие его проигрышей в клубе. Молодежь должна
перебеситься, думал он. И Мануэль с веселой дерзостью бросался на ложные
радости жизни. Его знали в среде прожигателей жизни, от бульвара
Сен-Мишель до вокзала Монпарнас.
Все это, конечно, могло бы пройти без больших затруднений и
неприятностей для оборотов фирмы, так как доходы дона Хосе были очень
велики. Но, к несчастью, случилось, что юный и неотразимый перуанец был
вовлечен в биржевую игру богатыми и влиятельными друзьями. Красивый
Мануэль, как и все смазливые юноши, был самоуверенным глупцом и
благодарной жертвой для всяческих золотых обманов. Его долги росли, и он
ничего не имел против того, чтобы получить одним ударом возможность
освободиться от всех кредиторов. Ему удалось завоевать сочувствие дона
Хосе к этим его намерениям.
У старого юриста в глубине души был маленький уголок, где пряталась и
порой глухо ворчала страсть к игре. С небольшим капиталом и кредитом отца
Мануэль окунулся в бесплоднейшую и пошлейшую азартную биржевую игру. Но
ростовщики оказались жестокими к нему. Они заманили его маленькими
выигрышами, которые постепенно превратились в огромные проигрыши. Красивый
Мануэль был обчищен до нитки. Его любовницы охладели к нему, его портные
выражали нетерпение, а его банк беспрестанно требовал все новых взносов.
Дон Хосе платил и платил, сперва из своих собственных средств, а затем,
когда они пришли к концу, из чужих. Он слепо доверял своему красивому
сыну, ловко составленные телеграммы которого изобиловали блистательными
перспективами на будущее. Наконец, в один прекрасный день, на Мануэля
обрушился решающий удар... Его отъезд из Парижа весьма походил на бегство.
Он оплатил свое возвращение целым рядом векселей на имя отца и проехал
прямо в Перу, где вот уже полгода упражнял свои чарующие качества в клубах
и дансингах.
Теперь отец и сын, за спущенными гардинами, развалясь каждый на своем
кресле, обсуждали положение.
- Тебе вовсе не надо жениться на ней, - говорил дон Хосе своим
благозвучным голосом, проливающим всегда утешающий бальзам на скорби вдов
и сирот, тосковавших в его приемной. - Но Сен-Клэр был моим другом. Моя, -
гм, гм, - совесть была бы несколько спокойнее, если бы малютка вошла в
нашу семью.
Приторно-красивое лицо юного Мануэля выразило слабые признаки
удивления.
- Честное слово, я еще не знаю, хочет ли она меня, - сказал он
медленно, с принужденным смехом.
- Пустяки, - сказал вдруг жестоко отец, - это для нее единственный
случай. Для бедной девушки...
Молодой человек, казалось, вернул снова свое прекрасное расположение
духа.
- Да, да, это правда, - шумно засмеялся он, - у нее, конечно, нет ни
гроша.
Старый джентльмен посмотрел на сына с серьезным упреком.
- Профессор Сен-Клэр был необыкновенно даровитым человеком, -
проговорил он наставительно. - Но немного непрактичным и неосторожным.
- Ну да, он ведь доверил тебе все свои деньги, когда уехал.
Дон Хосе опасливо осмотрелся кругом себя.
- Лучше не говорить так громко... Его завещание исчезло, а свидетели
погибли.
- Не ты ли устроил это дело?
- Упаси боже, нет! Что ты болтаешь, Мануэль! Но они нам больше не
помешают. Часть состояния Сен-Клэра была вложена в наше собственное дело,
это было счастием, не то нам пришлось бы плохо, Мануэль!
- Но разве ты не намерен уделить кое-что этой девчонке?
- Нет, - ответил спокойно дон Хосе. - Не больше, чем это предписывает
мне старая дружба с Сен-Клэром. Если ты женишься на ней, то все дело будет
гораздо легче. Ты пожертвуешь собою, но зато...
Мануэль подскочил в глубоком кресле.
- Ты слишком мало ее знаешь, - сказал он с раздражением. - Она -
самая странная девушка, какую я когда-либо встречал. Я охотно пожертвую
жизнью, чтобы получить ее. Но я не думаю, чтобы она согласилась выйти за
меня замуж даже под угрозою попасть в самые безжалостные тиски бедности.
Дон Хосе с удивлением посмотрел на сына.
- Что ты говоришь, Мануэль? Она, наверное, спятила.
- Наоборот. Она слишком умна. Я уж чувствую, что она видит меня
насквозь. Я даже не удивлюсь, если она подозревает кое-что...
- Невозможно. Сен-Клэр взял с собою дубликат завещания.
- А если теперь вдруг найдут его тело?
Самоуверенная улыбка сморщила губы дона Хосе.
- Ты, значит, мало знаешь девственные леса Амазонки и утесы
Кордильер, мой мальчик. Там пожирается все. Даже природа в этой местности
обладает аппетитом.
- Но его спутники?
- Трое из них умерли прежде, чем Сен-Клэр достигнул границы Перу, а
после этого никто ничего не слыхал о нем. Это было больше года тому назад.
- Не находишь ли ты, что мы поступаем не очень правильно с молодою
девицею?
Дон Хосе зорко взглянул на сына.
- Это ты довел меня до этого, - сказал он холодно. - Ты должен
помнить, что твои безумные спекуляции заставили меня искать необходимый
выход. Состояние Сен-Клэра спасло нас от разорения и скандала. И если
маленькая Инеса так высоко задирает нос, что отказывается от такого мужа,
как ты, то она не заслуживает участия. К тому же у нее есть еще чековая
книжка на тысячу фунтов, лежащих в Лондонском Банке.
- Это выудить ты не мог? - спросил сын.
- Тебе нечего смеяться надо мною, Мануэль. Но я не желаю по твоей
милости унизиться до открытого грабежа.
- А вилла?
Старый юрист нахмурил брови. Его глава загорелись злобно, словно
угли.
- Она будет продана, - сказал он отрывисто.
- А почему?
- Потому, что мои книги показывают, что Раймон Сен-Клэр должен мне
слишком много денег, и я не могу покрыть его долг иначе, как продажею
бунгало.
Мануэль расхохотался, как безумный.
- Ты - сущий черт!
- Я - то, чем мне пришлось стать из-за тебя.
Дон Хосе, по-видимому, хотел разъяснить эту замечательную точку
зрения, когда позвонил телефон.
Отец и сын испуганно посмотрели друг на друга. Телефон - инструмент
своеобразный. Он обладает иногда способностью потрясать неспокойную
совесть. После короткой паузы дон Хосе схватил трубку. Его рука дрожала.
Через несколько минут он повесил трубку на место.
- Что это было? - спросил Мануэль.
- Ничего особенного, - ответил отец с мрачным взглядом. - Это Ла
Фуэнте на "Комерсио". Он спрашивал, не слыхали ли мы чего-нибудь нового о
Сен-Клэре. Какой-то иностранец, по его словам, желает получить сведения о
нем и о его дочери.
- Быть может, родственник?
- Кто знает?
- Мне кажется, что ты за последнее время немного нервничаешь.
Дон Хосе проворчал что-то. Затем вытащил большой шелковый носовой
платок и вытер им пот со лба

8. НЕГР-БОКСЕР
Перуанская столица Лима является живописным типом старо-испанского
города.
Поистине достойно удивления, что несколько капель кастильянской крови
в жилах местного населения могли сообщить городу своеобразный оттенок,
которого, впрочем, достаточно, чтобы придать современному городу и свой
собственный характер и настроение.
Так обстоит дело в Лиме. Современная "бизнес-культура" ни в каком
отношении не получила перевеса в этом городе, корни которого глубоко
нисходят к тому времени, когда испанские авантюристы узурпировали
могущественное царство инков.
Ни в одном городе Перу история так тесно не связана с испанским
завоеванием. Памятником его служит римская католическая церковь, которая,
подобно старинной крепости, все еще медлит сдаваться в Южной Америке. Те,
что хотят ознакомиться ближе с историей гордых и умных инков, наложивших
некогда свою печать на эту страну, должны прежде всего отправиться в Лиму,
чтобы там найти прочную базу для своих исследований...
Лима, впрочем, построена по образцу всех испанских городов с большой
центральной Plaza [Площадь (исп.)]. Одну сторону этой площади занимает
собор, а на другой находится национальный дворец, то есть
правительственные здания. Остальное пространство предоставлено
фешенебельным клубам и лучшим магазинам.
Более современен огромный парк, со знаменитым Поско, - лимскими
Елисейскими полями, - где стоит памятник Христофору Колумбу.
Йунас Фьельд бесцельно бродил по сверкающему городу и наслаждался
строгой, великолепной гордостью испанцев и веселой, экспансивной улыбкой
испанок.
Ему случилось пройти мимо редакции "Комерсио", оказавшейся громадным,
величественным дворцом. Он знал, что эта богатая газета была для Перу тем
же, чем была некогда газета "Таймс" для Англии. В свое время, много лет
тому назад, она была рупором боровшихся за освобождение черных
невольников, - а теперь это был лишь орган крупной буржуазии и биржевиков.
После долгого странствования в этом современном лабиринте прессы,
Фьельд наконец нашел частную контору Ла Фуэнте. Маленький редактор принял
его словно старого друга. Он отложил в сторону свою работу, засыпал
Фьельда всевозможными сведениями и советами и в конце концов пригласил его
отобедать с ним во французском клубе.
- Там вы, наверное, встретите адвоката Мартинеса, - сказал он ему. -
Он был ближайшим другом Сен-Клэра и, конечно, может оказаться чрезвычайно
полезным для вас. Я вчера звонил ему по телефону, но он, оказывается, не
имеет никаких новых известий о судьбе Сен-Клэра. Для меня не может быть
сомнений, что он погиб в горах.
После минутного раздумья, Фьельд принял это дружелюбное приглашение.
Встретиться с Мартинесом как будто совершенно случайно - как раз входило в
его намерения. Он еще не совсем ясно отдавал себе отчет в том, как он
примется за все это дело. Единственное, что он знал твердо, это то, что
нечего спешить с сообщением находящихся в его руках документов о последних
минутах Сен-Клэра. Какое-то инстинктивное чувство, что тут что-то
неладное, удерживало его. После разговора с Ла Фуэнте в нем смутно
возникло убеждение, что в трагедии Раймона Сен-Клэра было два акта. Первый
завершился в огромной травяной пустыне Мату-Гросу, второй только что
развертывается здесь, в столице Перу.
И таким образом газете "Комерсио" не пришлось напечатать на следующий
день касающиеся Сен-Клэра сенсационные новости, которые Фьельд привез с
собой в Лиму. И завещание профессора осталось лежать нетронутое и
неиспользованное в самом недоступном кармане норвежца.
Следующие дни Фьельд провел на улицах и в ресторанах, где оживленно
пульсировала народная жизнь. Он в полной мере наслаждался этим
своеобразным чувством, знакомым каждому путешественнику по призванию:
наблюдать в новом для него народе многообразные проявления темперамента,
брызжущего ему навстречу в свете и в тени. Все здесь говорило на новом для
него языке: все, от старых домов, в которых еще сидели пули последней
революции, до новых дворцов, дерзко и самоуверенно возвышавшихся над
красивыми развалинами старинного города Франсиско Писарро.
Наконец жара принудила его укрыться в маленьком, лежащем в стороне
трактире. Он был не особенно элегантен, но зато прохладен и старомоден.
Хозяин, старый метис, принес ему пенящуюся кружку пива на маленькую
веранду, до которой не достигало еще солнце. Когда прохладный напиток,
лучше которого, сказать кстати, не могло бы найтись в знаменитых пивных
Мюнхена, был осушен, Фьельд вдруг заметил человека, понуро сидевшего за
номером газеты "Пренса".
К своему удивлению, Фьельд узнал в нем боксера-негра, ехавшего с ним
на пароходе "Киту-Мару".
Тяжелый огромный детина с невероятно добродушным лицом, вероятно,
переживал какое-нибудь несчастье. Он оперся головой на руки, и по временам
из его груди вырывались жалобные возгласы.
Встретив взгляд Фьельда, он узнал его и дружелюбно улыбнулся. День и
ночь быстро сменяются в душе у чернокожего, и когда светловолосый исполин
кивнул ему головой, он подсел к нему с бесконечными извинениями.
По-видимому, что-то было у него на сердце, от чего он хотел облегчиться.
- Ужасный город, - сказал негр по-английски и положил свой увесистый
кулак на мраморный столик.
Фьельд не был с ним совсем согласен. Но негр не дал ему ответить и
разразился потоком слов.
- Мое имя Карсон, - сказал он, - Кид Карсон из Штатов... Я тренировал
Демпси, и я победил Гарри Вильса... Мне принадлежит рекорд тяжести. Мне
пишут из Лимы, что перуанский маэстро желает со мной сразиться. Я получаю
вызов. Я ставлю мои условия. Дорога и две тысячи долларов. Мои условия
приняты. Я еду. Я приезжаю сюда и являюсь. Здесь я - Кид Карсон, говорю
председателю местного клуба бокса, который послал мне путевые деньги и
составил контракт.
Он посмотрел мне пристально в глаза.
- Ты проклятый негр, - сказал он и плюнул.
- Джек Джонсон и сам Лангфорд тоже были негры, - сказал я, - а что
касается силы, то...
- Мы не деремся с неграми, - сказал он и повернул мне спину.
- А контракт! - завопил я, и заметил, что мои кулаки начали
сжиматься.
- К черту контракт! - сказал он и вытащил из кармана револьвер...
Что мне было делать? Я бью хорошо - но револьвер бьет лучше. Тогда я
пошел к адвокату, очень важному господину, который говорил по-английски.
Прежде всего он потребовал от меня пять долларов за совет. Затем он взял
деньги и посоветовал уехать отсюда с первым пароходом. И когда я взглянул
на него с легким удивлением, то он уже на этот раз задаром обругал меня и
попросил убраться немедленно. Я страшно рассердился, но это ничему не
помогло. Когда я хотел наброситься с кулаками на этого малого, он тоже
начал играть с револьвером. Тогда я ушел. И теперь я сижу здесь, и в
кармане у меня столько денег, что едва хватит, чтобы добраться до Кальяо.
Негр уныло смотрел перед собой. Этот, по-видимому, добрый малый
чувствовал себя бесконечно оскорбленным и униженным жителями Лимы.
- Хотите воспользоваться случаем? - спросил Фьельд после минутного
размышления.
- Каким угодно! - радостно воскликнул негр.
- Случалось ли вам путешествовать по горам?
- Мне?.. Кид Карсон - не самый обыкновенный негр. Мой отец был
школьный учитель. Бедный, но грамотный человек из Невады.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20