может быть, притворный, — и поэтому он остается в седле, держа лассо натянутым.
Гнедой, послушный воле хозяина, стоит неподвижно, каждую минуту готовый либо отступить назад, либо ринуться вперед.
На выстрел слетелись черные грифы — они вытянули свои голые шеи, чуя добычу.
Человеку в седле достаточно сделать одно движение шпорой
— и они получат то, чего хотят.
— И он это заслужил, — бормочет про себя мустангер. — Страшно даже подумать, на какое преступление он решился! Убил своего двоюродного брата и отсек ему голову! Нет сомнения, и то и другое — дело его рук. Но зачем он это сделал? Это может объяснить только он сам… Я, кажется, догадываюсь. Я знаю, что он любит ее; может быть, брат мешал ему? Но как и почему? Это известно только ему.
— Ошибаешься, парень, — вдруг раздается чей-то голос. — Есть человек, который может ответить на все эти вопросы. Старый Зеб Стумп к нашим услугам. Но сейчас не время об этом говорить и здесь не место для таких разговоров. Мы должны доставить его к дубу, и там он получит, что ему полагается. Стоило бы проволочить его страшную образину на конце лассо!.. Впрочем, это так, к слову пришлось. Не нам с вами мстить за Генри Пойндекстера. Я думаю, этим займутся «регулярники».
— Но как мы доставим его? Серый уже ускакал.
— Очень просто, мистер Джеральд. Ведь это только обморок, а может быть, молодец просто притворяется. Если он не может дойти пешком, то пусть едет верхом — моя кобыла довезет его. Мне чертовски надоело седло. Кажется, и я тоже достаточно опротивел своей старухе — во всяком случае, моя «шпора». Если он не бросит валять дурака и не захочет сидеть, как полагается, то мы его взвалим поперек лошади, как тушу оленя… Стой! Он как будто приходит в себя… Вставайте-ка, дружище! — продолжает Зеб, схватив Колхауна за ворот и как следует тряхнув его. — Вставайте, вам говорят, и поедем! Вас ждут. Кое-кто хочет потолковать с вами.
— Кто? Где? — спрашивает пленник, приходя в себя и озираясь в недоумении. — Кто хочет говорить со мной?
— Прежде всего я.
— А! Это вы, Зеб Стумп? И… и…
— И мистер Морис Джеральд, мустангер. Вы как будто встречали его раньше. Он тоже хочет потолковать с вами. А кроме того, еще много всякого народа там, около форта, ждет вас. Так что лучше вставайте поскорее, и поедемте с нами.
Колхаун медленно встает на ноги. Его руки крепко стянуты лассо.
— Моя лошадь? — воскликнул он, вопросительно озираясь. — Где моя лошадь?
— Кто ее знает, куда она удрала. Может, вернулась к себе домой, на Рио-Гранде. Вы ее здорово загоняли; бедная скотина, видно, прокляла ваш обмен и побежала к родным пастбищам, чтобы малость отдохнуть.
Колхаун с изумлением смотрит на старого охотника. Обмен? Даже это он знает!
— Ну-с, — продолжает Зеб с нетерпением, — неудобно заставлять суд ждать. Вы готовы?
— К чему?
— Во-первых, к тому, чтобы вернуться вместе со мной и с мистером Джеральдом. Во-вторых, что особенно важно, чтобы предстать перед судом.
— Перед судом? Мне предстать перед судом?
— Да, вам, мистер Кассий Колхаун.
— По какому обвинению?
— По обвинению в убийстве Генри Пойндекстера, вашего двоюродного брата.
— Это ложь! Подлая клевета! И тот, кто осмеливается утверждать это…
— Молчать! — повелительно кричит Зеб. — Не утомляйте себя разговорами. Если только Зеб Стумп не ошибается, вам придется еще много говорить. Ну, а теперь поедем. Судья ждет, ждут присяжные, да и «регулярники» тоже.
— Я не вернусь! — упрямо отвечает Колхаун. — Кто дал вам право приказывать мне? У вас есть приказ на арест?..
— А как же! — прерывает его Зеб. — Вот он, — продолжает охотник, берясь за свое ружье. — Вы это видите? Так что лучше бросьте болтать. Мне это надоело. Садитесь лучше на мою кобылу, и давайте спокойно двигаться в путь. А то, пожалуй, придется привязать вас к лошади, как обыкновенный тюк. Так или иначе, а вернуться вам придется.
Колхаун не отвечает. Он в отчаянии смотрит то на Стумпа, то на Джеральда, то вокруг себя, потом украдкой на свой второй револьвер, торчащий из нагрудного кармана сюртука; первый он выронил, когда его захлестнула петля. Он пытается достать его. Ему мешает лассо, а кроме лассо — старый Зеб, направивший на него дуло своего ружья.
— Пошевеливайтесь! — кричит охотник. — Влезайте на лошадь, мистер Колхаун! Кобыла ждет вас. В седло!
С механической покорностью, словно марионетка, подчиняется Колхаун приказу охотника. Он понимает, что всякая попытка сопротивляться означает неминуемую смерть. Зеб Стумп берет кобылу под уздцы и ведет за собой. Мустангер в задумчивости едет сзади. Он думает не о своем пленнике, а о той, чье самопожертвование сковало его сердце золотой цепью, разбить которую может только смерть.
Глава ХСIХ. ДВА ВЫСТРЕЛА
После второго неожиданного перерыва, менее длительного, чем первый, суд снова возобновил свое заседание под огромным дубом.
Наступил вечер. Косые лучи заходящего солнца проникают под густую крону.
На Мориса Джеральда уже не смотрят с угрозой со всех сторон — он полностью оправдан, и теперь он только свидетель.
Место обвиняемого занял Кассий Колхаун.
Но это единственная перемена. Судья тот же, те же присяжные, та же толпа. Разница в их отношении к обвиняемому.
Виновность подсудимого не вызывает сомнений. Все доказательства налицо; и, хотя большинство улик — косвенные, как это обычно бывает, когда разбирается дело об убийстве, они составляют неразрывную цепь, в которой не хватает только одного звена — мотива.
Что заставило Кассия Колхауна застрелить человека и потом отрубить ему голову? Показания Джеральда подтвердились при обследовании трупа — хирург форта установил, что голова была отрублена уже после того, как наступила смерть, причиной которой было пулевое ранение.
Почему Кассий Колхаун убил своего двоюродного брата? Почему он отрубил ему голову?
Никто не может ответить на эти вопросы, кроме самого убийцы.
Преступник скоро получит заслуженную кару, потому что выяснение мотива преступления не является обязательным. Судебное разбирательство закончилось быстро. Присяжные вынесли решение: «виновен». И судья, сняв панаму, уже собирается надеть черную шапочку — мрачную эмблему смерти, чтобы огласить приговор.
Соблюдая формальности, осужденному предоставляют последнее слово.
Он вздрагивает. Эта фраза судьи звучит в его ушах похоронным звоном. Он дико озирается, в глазах его отчаяние, но кругом он видит лишь суровые лица, на них не заметно ни сочувствия, ни сострадания.
Соучастники, подкупленные негодяи, которые до последнего момента поддерживали его, теперь уже не могут помочь ему — их сочувствие бесполезно. Они отступили перед величием закона и неумолимой очевидностью преступления.
Несмотря на свое богатство и высокое общественное положение, он одинок — у него нет ни друзей, ни сторонников. Такова участь убийц в Техасе.
Выражение его лица резко изменилось — вместо обычной надменности и заносчивости оно отражает малодушный страх.
Нужно ли этому удивляться? Он чувствует, что положение его безнадежно, что он стоит на краю могилы, перед лицом смерти, слишком страшным, чтобы взглянуть на него.
И вдруг его погасшие глаза оживают, словно какая-то мысль осенила его. У него такой вид, как будто он хочет в чем-то признаться. Будет ли это признанием вины? Хочет ли он облегчить свою совесть от гнета, который давит ее?
Зрители, угадывая его намерение, стоят затаив дыхание. Кажется, что даже цикады притихли.
Тишина нарушена голосом судьи:
— Что вы можете сказать в свое оправдание, чтобы облегчить свою участь? — спрашивает он.
— Ничего, — отвечает Колхаун. — Мне нечего сказать. Приговор справедлив. Я заслуживаю смертной казни.
Еще ни разу в течение дня, полного волнующих происшествий, присутствующие не были так ошеломлены, как сейчас. Они не в состоянии даже говорить. В полной тишине раздается голос осужденного; все ждут, что это будет исповедь.
— Это правда, — продолжает Колхаун, — я убил Генри Пойндекстера — застрелил его в чаще леса.
Зрители испускают невольный крик. Это скорее крик ужаса, чем негодования.
Так же непроизвольно вырывается и стон, — все знают, что это стон отца убитого.
Когда замирают эти звуки, ничто больше не мешает осужденному говорить.
— Я знаю, что я должен умереть, — продолжает Колхаун с показным безразличием. — Таков ваш приговор, и, судя по вашим лицам, вы не намерены изменить свое решение. После моего признания было бы нелепо рассчитывать на помилование. Я был плохим человеком и, несомненно, заслужил свою судьбу. Но все-таки я не такой злодей, как вы думаете, и не хочу уходить из жизни с позорным клеймом братоубийцы. Правда, он пал от моей руки. Вы спрашиваете, что толкнуло меня на преступление? У меня не было причины убивать его.
Зрители снова взволнованы: они удивлены, заинтригованы и недоумевают. Но все молчат, и никто не мешает преступнику говорить.
— Вы удивлены? Объяснение просто: я убил его по ошибке.
В толпе раздаются возгласы удивления, но все замолкают, когда Колхаун продолжает свою речь:
— Да, по ошибке. Трудно передать, что я пережил, когда обнаружил это. Я узнал о своей ошибке много времени спустя…
Осужденный поднимает глаза, словно надеясь на смягчение своей участи. Но на суровых лицах он не видит снисхождения.
— Я не отрицаю, — говорит Колхаун, — что был человек, которого я хотел убить. Не скрою также его имени. Вот он, этот презренный негодяй!
С ненавистью смотрит Колхаун на Мориса Джеральда. Тот отвечает ему спокойным и равнодушным взглядом.
— Да, я его хотел убить! На это у меня были свои причины, о них я не буду говорить. Сейчас это бесполезно. Я думал, что убил его. Как мог я предположить, что эта ирландская собака обменялась плащом и шляпой с моим двоюродным братом? Остальное вам известно. Я метил в своего врага, а попал в друга. Выстрел, по-видимому, был роковым, и бедный Генри упал с лошади. Но для большей уверенности я вынул нож — проклятое серапе все еще обманывало меня — и отсек ему голову…
Зрители содрогаются от ужаса и кричат, требуя возмездия, по толпе пробегает ропот — напряжение спало.
Теперь уже нет ничего таинственного ни в самом убийстве, ни в мотиве, и Колхаун освобожден от дальнейших описаний своего страшного преступления.
— А теперь, — кричит он, когда волнение немного стихает, — вы знаете обо всем, что произошло, но вам еще неизвестно, чем это кончится! Вы видите, что я стою на краю могилы, но я не спущусь в нее, пока и его не отправлю туда же!
Понять смысл этих слов, последних в жизни Колхауна, нетрудно. Сопровождающий их поступок объясняет все…
Во время своей речи Колхаун держал правую руку за левым бортом сюртука, и, кончив говорить, он выхватил револьвер.
Не успели зрители заметить револьвер, блеснувший в лучах заходящего солнца, как прогремели два выстрела.
Два человека падают ничком так близко, что их головы почти соприкасаются.
Один из них — Морис Джеральд, мустангер, другой — Кассий Колхаун, отставной капитан кавалерии.
Толпа окружает их — все думают, что оба мертвы. Среди напряженной тишины раздается крик женщины, исполненный такой безысходной тоски и горя, что, кажется, сердце ее разорвалось на части.
Глава С. РАДОСТЬ
Радость!
Да, именно это чувство испытала Луиза в тени огромного дуба, когда оказалось, что произошло только самоубийство, убийство же не удалось, что ее возлюбленный жив.
Даже печаль, вызванная трагическими происшествиями последних дней, не могла заглушить радости.
И кто осудит за это молодую девушку?
Только не я. И не вы, если будете искренни.
Радость ее стала еще больше, когда она узнала, что сохранило жизнь ее возлюбленному.
Рука убийцы не дрогнула. Он был в этом уверен, иначе он не поднес бы револьвера к своему виску и не спустил бы курка. Он целился прямо в сердце Мориса Джеральда, и пуля пронзила бы его, если бы не ударилась о медальон — подарок Луизы. Отскочив от него, она рикошетом ранила одного из зрителей.
Не прошел выстрел бесследно и для Мориса Джеральда, еще неокрепшего после болезни, — новое потрясение вызвало новое помрачение рассудка.
Но больной лежал теперь не в зарослях, где вокруг него рыскали койоты, а над ним кружили черные грифы, не в хижине и не в тюрьме, где за ним почти не было ухода.
Когда сознание вернулось к нему, он понял, что прелестное лицо, которое грезилось ему во сне, было не видением, но принадлежало первой красавице на Леоне — во всем Техасе, если хотите, — Луизе Пойндекстер.
Теперь уже никто не мешал ей ухаживать за больным.
Никто, даже отец. Пережитое горе сломило ложную гордость старика плантатора. Он уже не возражал против брака дочери с любимым человеком, хотя, по правде сказать, и возражать было нечего. Его зятем стал не безвестный Морис-мустангер, а ирландский баронет сэр Морис Джеральд.
Титул в Техасе не имеет никакой цены; не придавал ему значения и сам Морис. Зато он оказался обладателем большого состояния — чем не избалованы ирландские баронеты, — достаточно большого, чтобы выкупить имение Каса-дель-Корво, заложенное в свое время Вудли Пойндекстером, у наследника Кассия Колхауна.
Выяснилось, что Кассий Колхаун уже был женат, и его имущество отошло к сыну, который жил в Новом Орлеане.
После свадьбы Луиза и Морис Джеральд отправились путешествовать по Европе. Они побывали на родине Мориса, но снова вернулись в Техас — в асиенду Каса-дель-Корво.
Голубоглазая красавица, тоскующая в замке Баллах по молодому ирландцу, существовала только в буйном воображении Фелима. Или, быть может, это было юношеское увлечение, одно из тех, которые не выдерживают испытания разлуки. Как бы то ни было, за время пребывания в Ирландии у Луизы Пойндекстер — теперь ее надо называть леди Джеральд — ни разу не проснулось чувство ревности. Только один раз это мучительное чувство снова овладело ею, но оно прошло быстро и бесследно, как тень.
Это было в тот день, когда ее муж вернулся домой, неся на руках красивую женщину. Кровь струилась из рань на ее груди. Она была eще жива, но минуты ее были сочтены.
На вопрос: «Кто сделал это?»-она могла ответить только: «Диас, Диас!»
Это были последние слова Исидоры Коварубио де Лос Льянос.
Вместе со смертью Исидоры умерло и чувство ревности Луизы. Оно больше никогда не волновало ее сердце.
Ревность сменилась жалостью к несчастной. Молодая креолка сама помогала своему мужу оседлать гнедого мустанга, сама послала его в погоню за убийцей.
Луиза была рада, когда увидела, что он возвращается, ведя на лассо Диаса. Она не вступилась за мексиканца, когда спешно созванные «регулярники» повесили его тут же на дереве.
Была ли это жестокость? Нет, это была первобытная форма справедливости — «Око за око и зуб за зуб».
Прошло десять лет. Большие перемены произошли за это время в Техасе и особенно в поселениях на Леоне и Нуэсес.
Появились плантации там, где раньше были непроходимые заросли. Города выросли там, где в дикой прерии паслись когда-то табуны мустангов.
Вы услышите теперь новые имена и географические названия.
Но старая асиенда Каса-дель-Корво сохранила свое прежнее название. Там вы найдете и знакомых вам людей.
Хозяин асиенды — один из самых красивых мужчин в Техасе, его жена — одна из самых красивых женщин этого края. И он и она еще молоды.
Вы встретите там и седовласого старика аристократической внешности, очень любезного и разговорчивого. Он поведет вас к коралям, покажет вам скот и будет с гордостью рассказывать о табунах лошадей, которые пасутся на пастбищах плантации.
Но больше всего он гордится своей дочерью — хозяйкой асиенды — и шестью прелестными малышами, которые льнут к нему и называют его дедушкой.
Если вы заглянете в конюшню, то увидите там старого знакомого — Фелима О'Нила. Он занимает должность главного конюха Каса-дель-Корво. Здесь же вы можете встретить и чернокожего Плутона, который теперь исполняет обязанности кучера и редко когда соблаговолит взглянуть на лошадь, прежде чем взберется на козлы и возьмет в руки вожжи.
Плутон женат. Его супруга — известная читателю Флоринда.
За обеденным столом в Каса-дель-Корво вы непременно услышите имя некоего охотника. За обедом вам обязательно сообщат, что этот жареный индюк или оленина — результат его не знающего промаха ружья. За обедом и особенно за вином вы услышите бесчисленные истории о Зебе Стумпе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59
Гнедой, послушный воле хозяина, стоит неподвижно, каждую минуту готовый либо отступить назад, либо ринуться вперед.
На выстрел слетелись черные грифы — они вытянули свои голые шеи, чуя добычу.
Человеку в седле достаточно сделать одно движение шпорой
— и они получат то, чего хотят.
— И он это заслужил, — бормочет про себя мустангер. — Страшно даже подумать, на какое преступление он решился! Убил своего двоюродного брата и отсек ему голову! Нет сомнения, и то и другое — дело его рук. Но зачем он это сделал? Это может объяснить только он сам… Я, кажется, догадываюсь. Я знаю, что он любит ее; может быть, брат мешал ему? Но как и почему? Это известно только ему.
— Ошибаешься, парень, — вдруг раздается чей-то голос. — Есть человек, который может ответить на все эти вопросы. Старый Зеб Стумп к нашим услугам. Но сейчас не время об этом говорить и здесь не место для таких разговоров. Мы должны доставить его к дубу, и там он получит, что ему полагается. Стоило бы проволочить его страшную образину на конце лассо!.. Впрочем, это так, к слову пришлось. Не нам с вами мстить за Генри Пойндекстера. Я думаю, этим займутся «регулярники».
— Но как мы доставим его? Серый уже ускакал.
— Очень просто, мистер Джеральд. Ведь это только обморок, а может быть, молодец просто притворяется. Если он не может дойти пешком, то пусть едет верхом — моя кобыла довезет его. Мне чертовски надоело седло. Кажется, и я тоже достаточно опротивел своей старухе — во всяком случае, моя «шпора». Если он не бросит валять дурака и не захочет сидеть, как полагается, то мы его взвалим поперек лошади, как тушу оленя… Стой! Он как будто приходит в себя… Вставайте-ка, дружище! — продолжает Зеб, схватив Колхауна за ворот и как следует тряхнув его. — Вставайте, вам говорят, и поедем! Вас ждут. Кое-кто хочет потолковать с вами.
— Кто? Где? — спрашивает пленник, приходя в себя и озираясь в недоумении. — Кто хочет говорить со мной?
— Прежде всего я.
— А! Это вы, Зеб Стумп? И… и…
— И мистер Морис Джеральд, мустангер. Вы как будто встречали его раньше. Он тоже хочет потолковать с вами. А кроме того, еще много всякого народа там, около форта, ждет вас. Так что лучше вставайте поскорее, и поедемте с нами.
Колхаун медленно встает на ноги. Его руки крепко стянуты лассо.
— Моя лошадь? — воскликнул он, вопросительно озираясь. — Где моя лошадь?
— Кто ее знает, куда она удрала. Может, вернулась к себе домой, на Рио-Гранде. Вы ее здорово загоняли; бедная скотина, видно, прокляла ваш обмен и побежала к родным пастбищам, чтобы малость отдохнуть.
Колхаун с изумлением смотрит на старого охотника. Обмен? Даже это он знает!
— Ну-с, — продолжает Зеб с нетерпением, — неудобно заставлять суд ждать. Вы готовы?
— К чему?
— Во-первых, к тому, чтобы вернуться вместе со мной и с мистером Джеральдом. Во-вторых, что особенно важно, чтобы предстать перед судом.
— Перед судом? Мне предстать перед судом?
— Да, вам, мистер Кассий Колхаун.
— По какому обвинению?
— По обвинению в убийстве Генри Пойндекстера, вашего двоюродного брата.
— Это ложь! Подлая клевета! И тот, кто осмеливается утверждать это…
— Молчать! — повелительно кричит Зеб. — Не утомляйте себя разговорами. Если только Зеб Стумп не ошибается, вам придется еще много говорить. Ну, а теперь поедем. Судья ждет, ждут присяжные, да и «регулярники» тоже.
— Я не вернусь! — упрямо отвечает Колхаун. — Кто дал вам право приказывать мне? У вас есть приказ на арест?..
— А как же! — прерывает его Зеб. — Вот он, — продолжает охотник, берясь за свое ружье. — Вы это видите? Так что лучше бросьте болтать. Мне это надоело. Садитесь лучше на мою кобылу, и давайте спокойно двигаться в путь. А то, пожалуй, придется привязать вас к лошади, как обыкновенный тюк. Так или иначе, а вернуться вам придется.
Колхаун не отвечает. Он в отчаянии смотрит то на Стумпа, то на Джеральда, то вокруг себя, потом украдкой на свой второй револьвер, торчащий из нагрудного кармана сюртука; первый он выронил, когда его захлестнула петля. Он пытается достать его. Ему мешает лассо, а кроме лассо — старый Зеб, направивший на него дуло своего ружья.
— Пошевеливайтесь! — кричит охотник. — Влезайте на лошадь, мистер Колхаун! Кобыла ждет вас. В седло!
С механической покорностью, словно марионетка, подчиняется Колхаун приказу охотника. Он понимает, что всякая попытка сопротивляться означает неминуемую смерть. Зеб Стумп берет кобылу под уздцы и ведет за собой. Мустангер в задумчивости едет сзади. Он думает не о своем пленнике, а о той, чье самопожертвование сковало его сердце золотой цепью, разбить которую может только смерть.
Глава ХСIХ. ДВА ВЫСТРЕЛА
После второго неожиданного перерыва, менее длительного, чем первый, суд снова возобновил свое заседание под огромным дубом.
Наступил вечер. Косые лучи заходящего солнца проникают под густую крону.
На Мориса Джеральда уже не смотрят с угрозой со всех сторон — он полностью оправдан, и теперь он только свидетель.
Место обвиняемого занял Кассий Колхаун.
Но это единственная перемена. Судья тот же, те же присяжные, та же толпа. Разница в их отношении к обвиняемому.
Виновность подсудимого не вызывает сомнений. Все доказательства налицо; и, хотя большинство улик — косвенные, как это обычно бывает, когда разбирается дело об убийстве, они составляют неразрывную цепь, в которой не хватает только одного звена — мотива.
Что заставило Кассия Колхауна застрелить человека и потом отрубить ему голову? Показания Джеральда подтвердились при обследовании трупа — хирург форта установил, что голова была отрублена уже после того, как наступила смерть, причиной которой было пулевое ранение.
Почему Кассий Колхаун убил своего двоюродного брата? Почему он отрубил ему голову?
Никто не может ответить на эти вопросы, кроме самого убийцы.
Преступник скоро получит заслуженную кару, потому что выяснение мотива преступления не является обязательным. Судебное разбирательство закончилось быстро. Присяжные вынесли решение: «виновен». И судья, сняв панаму, уже собирается надеть черную шапочку — мрачную эмблему смерти, чтобы огласить приговор.
Соблюдая формальности, осужденному предоставляют последнее слово.
Он вздрагивает. Эта фраза судьи звучит в его ушах похоронным звоном. Он дико озирается, в глазах его отчаяние, но кругом он видит лишь суровые лица, на них не заметно ни сочувствия, ни сострадания.
Соучастники, подкупленные негодяи, которые до последнего момента поддерживали его, теперь уже не могут помочь ему — их сочувствие бесполезно. Они отступили перед величием закона и неумолимой очевидностью преступления.
Несмотря на свое богатство и высокое общественное положение, он одинок — у него нет ни друзей, ни сторонников. Такова участь убийц в Техасе.
Выражение его лица резко изменилось — вместо обычной надменности и заносчивости оно отражает малодушный страх.
Нужно ли этому удивляться? Он чувствует, что положение его безнадежно, что он стоит на краю могилы, перед лицом смерти, слишком страшным, чтобы взглянуть на него.
И вдруг его погасшие глаза оживают, словно какая-то мысль осенила его. У него такой вид, как будто он хочет в чем-то признаться. Будет ли это признанием вины? Хочет ли он облегчить свою совесть от гнета, который давит ее?
Зрители, угадывая его намерение, стоят затаив дыхание. Кажется, что даже цикады притихли.
Тишина нарушена голосом судьи:
— Что вы можете сказать в свое оправдание, чтобы облегчить свою участь? — спрашивает он.
— Ничего, — отвечает Колхаун. — Мне нечего сказать. Приговор справедлив. Я заслуживаю смертной казни.
Еще ни разу в течение дня, полного волнующих происшествий, присутствующие не были так ошеломлены, как сейчас. Они не в состоянии даже говорить. В полной тишине раздается голос осужденного; все ждут, что это будет исповедь.
— Это правда, — продолжает Колхаун, — я убил Генри Пойндекстера — застрелил его в чаще леса.
Зрители испускают невольный крик. Это скорее крик ужаса, чем негодования.
Так же непроизвольно вырывается и стон, — все знают, что это стон отца убитого.
Когда замирают эти звуки, ничто больше не мешает осужденному говорить.
— Я знаю, что я должен умереть, — продолжает Колхаун с показным безразличием. — Таков ваш приговор, и, судя по вашим лицам, вы не намерены изменить свое решение. После моего признания было бы нелепо рассчитывать на помилование. Я был плохим человеком и, несомненно, заслужил свою судьбу. Но все-таки я не такой злодей, как вы думаете, и не хочу уходить из жизни с позорным клеймом братоубийцы. Правда, он пал от моей руки. Вы спрашиваете, что толкнуло меня на преступление? У меня не было причины убивать его.
Зрители снова взволнованы: они удивлены, заинтригованы и недоумевают. Но все молчат, и никто не мешает преступнику говорить.
— Вы удивлены? Объяснение просто: я убил его по ошибке.
В толпе раздаются возгласы удивления, но все замолкают, когда Колхаун продолжает свою речь:
— Да, по ошибке. Трудно передать, что я пережил, когда обнаружил это. Я узнал о своей ошибке много времени спустя…
Осужденный поднимает глаза, словно надеясь на смягчение своей участи. Но на суровых лицах он не видит снисхождения.
— Я не отрицаю, — говорит Колхаун, — что был человек, которого я хотел убить. Не скрою также его имени. Вот он, этот презренный негодяй!
С ненавистью смотрит Колхаун на Мориса Джеральда. Тот отвечает ему спокойным и равнодушным взглядом.
— Да, я его хотел убить! На это у меня были свои причины, о них я не буду говорить. Сейчас это бесполезно. Я думал, что убил его. Как мог я предположить, что эта ирландская собака обменялась плащом и шляпой с моим двоюродным братом? Остальное вам известно. Я метил в своего врага, а попал в друга. Выстрел, по-видимому, был роковым, и бедный Генри упал с лошади. Но для большей уверенности я вынул нож — проклятое серапе все еще обманывало меня — и отсек ему голову…
Зрители содрогаются от ужаса и кричат, требуя возмездия, по толпе пробегает ропот — напряжение спало.
Теперь уже нет ничего таинственного ни в самом убийстве, ни в мотиве, и Колхаун освобожден от дальнейших описаний своего страшного преступления.
— А теперь, — кричит он, когда волнение немного стихает, — вы знаете обо всем, что произошло, но вам еще неизвестно, чем это кончится! Вы видите, что я стою на краю могилы, но я не спущусь в нее, пока и его не отправлю туда же!
Понять смысл этих слов, последних в жизни Колхауна, нетрудно. Сопровождающий их поступок объясняет все…
Во время своей речи Колхаун держал правую руку за левым бортом сюртука, и, кончив говорить, он выхватил револьвер.
Не успели зрители заметить револьвер, блеснувший в лучах заходящего солнца, как прогремели два выстрела.
Два человека падают ничком так близко, что их головы почти соприкасаются.
Один из них — Морис Джеральд, мустангер, другой — Кассий Колхаун, отставной капитан кавалерии.
Толпа окружает их — все думают, что оба мертвы. Среди напряженной тишины раздается крик женщины, исполненный такой безысходной тоски и горя, что, кажется, сердце ее разорвалось на части.
Глава С. РАДОСТЬ
Радость!
Да, именно это чувство испытала Луиза в тени огромного дуба, когда оказалось, что произошло только самоубийство, убийство же не удалось, что ее возлюбленный жив.
Даже печаль, вызванная трагическими происшествиями последних дней, не могла заглушить радости.
И кто осудит за это молодую девушку?
Только не я. И не вы, если будете искренни.
Радость ее стала еще больше, когда она узнала, что сохранило жизнь ее возлюбленному.
Рука убийцы не дрогнула. Он был в этом уверен, иначе он не поднес бы револьвера к своему виску и не спустил бы курка. Он целился прямо в сердце Мориса Джеральда, и пуля пронзила бы его, если бы не ударилась о медальон — подарок Луизы. Отскочив от него, она рикошетом ранила одного из зрителей.
Не прошел выстрел бесследно и для Мориса Джеральда, еще неокрепшего после болезни, — новое потрясение вызвало новое помрачение рассудка.
Но больной лежал теперь не в зарослях, где вокруг него рыскали койоты, а над ним кружили черные грифы, не в хижине и не в тюрьме, где за ним почти не было ухода.
Когда сознание вернулось к нему, он понял, что прелестное лицо, которое грезилось ему во сне, было не видением, но принадлежало первой красавице на Леоне — во всем Техасе, если хотите, — Луизе Пойндекстер.
Теперь уже никто не мешал ей ухаживать за больным.
Никто, даже отец. Пережитое горе сломило ложную гордость старика плантатора. Он уже не возражал против брака дочери с любимым человеком, хотя, по правде сказать, и возражать было нечего. Его зятем стал не безвестный Морис-мустангер, а ирландский баронет сэр Морис Джеральд.
Титул в Техасе не имеет никакой цены; не придавал ему значения и сам Морис. Зато он оказался обладателем большого состояния — чем не избалованы ирландские баронеты, — достаточно большого, чтобы выкупить имение Каса-дель-Корво, заложенное в свое время Вудли Пойндекстером, у наследника Кассия Колхауна.
Выяснилось, что Кассий Колхаун уже был женат, и его имущество отошло к сыну, который жил в Новом Орлеане.
После свадьбы Луиза и Морис Джеральд отправились путешествовать по Европе. Они побывали на родине Мориса, но снова вернулись в Техас — в асиенду Каса-дель-Корво.
Голубоглазая красавица, тоскующая в замке Баллах по молодому ирландцу, существовала только в буйном воображении Фелима. Или, быть может, это было юношеское увлечение, одно из тех, которые не выдерживают испытания разлуки. Как бы то ни было, за время пребывания в Ирландии у Луизы Пойндекстер — теперь ее надо называть леди Джеральд — ни разу не проснулось чувство ревности. Только один раз это мучительное чувство снова овладело ею, но оно прошло быстро и бесследно, как тень.
Это было в тот день, когда ее муж вернулся домой, неся на руках красивую женщину. Кровь струилась из рань на ее груди. Она была eще жива, но минуты ее были сочтены.
На вопрос: «Кто сделал это?»-она могла ответить только: «Диас, Диас!»
Это были последние слова Исидоры Коварубио де Лос Льянос.
Вместе со смертью Исидоры умерло и чувство ревности Луизы. Оно больше никогда не волновало ее сердце.
Ревность сменилась жалостью к несчастной. Молодая креолка сама помогала своему мужу оседлать гнедого мустанга, сама послала его в погоню за убийцей.
Луиза была рада, когда увидела, что он возвращается, ведя на лассо Диаса. Она не вступилась за мексиканца, когда спешно созванные «регулярники» повесили его тут же на дереве.
Была ли это жестокость? Нет, это была первобытная форма справедливости — «Око за око и зуб за зуб».
Прошло десять лет. Большие перемены произошли за это время в Техасе и особенно в поселениях на Леоне и Нуэсес.
Появились плантации там, где раньше были непроходимые заросли. Города выросли там, где в дикой прерии паслись когда-то табуны мустангов.
Вы услышите теперь новые имена и географические названия.
Но старая асиенда Каса-дель-Корво сохранила свое прежнее название. Там вы найдете и знакомых вам людей.
Хозяин асиенды — один из самых красивых мужчин в Техасе, его жена — одна из самых красивых женщин этого края. И он и она еще молоды.
Вы встретите там и седовласого старика аристократической внешности, очень любезного и разговорчивого. Он поведет вас к коралям, покажет вам скот и будет с гордостью рассказывать о табунах лошадей, которые пасутся на пастбищах плантации.
Но больше всего он гордится своей дочерью — хозяйкой асиенды — и шестью прелестными малышами, которые льнут к нему и называют его дедушкой.
Если вы заглянете в конюшню, то увидите там старого знакомого — Фелима О'Нила. Он занимает должность главного конюха Каса-дель-Корво. Здесь же вы можете встретить и чернокожего Плутона, который теперь исполняет обязанности кучера и редко когда соблаговолит взглянуть на лошадь, прежде чем взберется на козлы и возьмет в руки вожжи.
Плутон женат. Его супруга — известная читателю Флоринда.
За обеденным столом в Каса-дель-Корво вы непременно услышите имя некоего охотника. За обедом вам обязательно сообщат, что этот жареный индюк или оленина — результат его не знающего промаха ружья. За обедом и особенно за вином вы услышите бесчисленные истории о Зебе Стумпе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59