Мать крикнула им из кухни:— Все готово! — И они пошли в столовую. На столе стояли все его любимые блюда: свежий ростбиф, жареная картошка, зеленый салат и здоровенный кусок желтоватого сыра. Скатерть была ослепительно белая, и, только покончив с едой, он заметил, что около его тарелки лежит не тронутая им салфетка. Все было хорошо, но не так, как он об этом мечтал.— Ну что, — спросил Альф, — сильно отличается от солдатской шамовки, а, Уолтер?— Еще бы! — сказал Моска. Он достал из нагрудного кармана короткую толстенькую сигару и уже собрался раскурить ее, как вдруг заметил, что все — и мать, и Глория, и Альф — смотрят на него с нескрываемым удивлением.Он ухмыльнулся и сказал:— Теперь я совсем большой мальчик, — и закурил, получив удовольствие от их недоумения.И тут все сидящие за столом разразились хохотом. И стало ясно, что вся неловкость, вся непривычность обстановки, вызванная его возвращением домой, исчезла окончательно. Их удивление и доследовавшее затем веселье по поводу того, что он так просто вытащил из кармана сигару, разрушило последний невидимый барьер, разделявший их. Они отправились в гостиную. Обе женщины обхватили Моску за талию, а Альф взял поднос с виски и джинджер-элем. Женщины сели на софе поближе к Моске, Альф передал им наполненные стаканы, а сам опустился в кресло напротив. Напольная лампа отбрасывала на стены мягкий желтоватый свет. Альф сказал шутливо-официальным тоном:— А теперь слушайте историю Уолтера Моски.Моска выпил.— Сначала подарки, — объявил он и подошел к голубой спортивной сумке, все еще валявшейся на полу. Он достал оттуда три завернутые в коричневую бумагу коробочки и вручил каждому. Пока они разворачивали свои коробочки, он налил себе еще стаканчик.— О боже! — воскликнул Альф. — Что это такое, черт побери? — Он держал в руке четыре длинных металлических цилиндрика.Моска расхохотался:— Это лучшие в мире сигары. Сделаны по спецзаказу Германа Геринга.Глория раскрыла свою коробочку и задохнулась от восхищения. В черной бархатной коробочке лежало кольцо. В центре кольца сверкал квадратный темный изумруд, вокруг которого поблескивали крошечные бриллианты. Она вскочила, обвила руками шею Моски и потом показала сокровище его матери.Но мать с изумлением разворачивала многократно сложенное полотнище из красного темного шелка, которое с каждым взмахом ее руки делалось все больше и больше. Наконец мать развернула его во всю длину. Это оказался гигантский квадратный флаг, в середине которого на белом круге была изображена черная свастика. Наступило молчание. Находящиеся в этой комнате впервые видели так близко вражескую эмблему.— Черт возьми, — сказал Моска, нарушая гробовое молчание, — это же шутка. Я же хотел, чтобы вы обратили внимание вот на что, — и с этими словами он поднял с пола небольшую коробочку. Мать раскрыла коробочку и, увидев белые, отдающие голубизной бриллианты, стала благодарить сына за подарок. Она сложила флаг в плотный сверток, подняла голубую спортивную сумку сына и предложила:— Давай я распакую твои вещи.— Такие замечательные подарки, — сказала Глория. — Где ты их взял?Моска усмехнулся и ответил:— Моя добыча! — произнеся это слово с комичной интонацией, чем снова вызвал их смех.Мать вернулась в гостиную, неся огромную кипу фотографий.— Это было в твоей сумке. Что же ты их нам не показал?Она села на софу и начала одну за другой рассматривать фотографии, передавая их потом Глории и Альфу. Пока они обменивались впечатлениями и спрашивали у него, что это такое и где это снято, Моска подливал себе виски. Вдруг он увидел, как мать стала пристально вглядываться в одну фотографию и лицо ее чуть побледнело. Моска замер, пытаясь в страхе вспомнить, не попали ли в эту кучу порнографические открытки, которые он собирал в Германии. Но нет, он вспомнил, что распродал их все еще на корабле. Он увидел, как мать передавала встревожившую ее фотографию Альфу, и даже разозлился на самого себя за то, что так глупо испугался.— Ну-ну, — сказал Альф. — И что же сие означает?Глория подошла к нему и через плечо взглянула на фотографию. Три пары глаз вопросительно уставились на него Моска наклонился вперед к Альфу и, увидев, что там, сразу же почувствовал облегчение. Теперь он вспомнил. Он ехал на башне танка, когда это случилось.На фотографии был изображен поверженный немецкий артиллерист, который лежал скорчившись в снегу, и по снегу от его тела до самой кромки фотографии тянулась черная извилистая ленточка. А на теле убитого, с винтовкой «М-1» на плече, стоял сам Моска, устремив взгляд прямо в объектив. Зимняя полевая форма сидела на Моске кургузо и выглядела нелепо. Под курткой виднелось свисающее, точно юбка, одеяло, в котором он ножом прорезал дырки для головы и рук. Он был похож на удачливого охотника, собравшегося унести домой убитую дичь.Подбитые танки не попали в объектив. Как не попали и обуглившиеся трупы, разбросанные по белому полю словно мусор. Немец был метким стрелком.— Фотографию сделал мой приятель «лейкой», которую мы сняли с этого фрица, — сказал Моска, взял стакан и понял, что от него ждут дальнейших объяснений. — Это моя первая жертва, — добавил он, силясь обратить все в шутку. А получилось так, словно он произнес «Эйфелева башня» или «египетские пирамиды», чтобы пояснить, на фоне чего его снял приятель.Мать стала рассматривать остальные фотографии.— А это где? — спрашивала она.Моска присел рядом с ней.— Это в Париже. Моя первая увольнительная. — Он обнял мать.— А это? — спросила мать.— В Витри.— А это?— В Аахене.А это? Это? Это? Он перечислял названия городов и рассказывал забавные истории. Спиртное его взбодрило, и он думал: "А это было в Нанси, где я два часа торчал в очереди в публичный дом, а это в Домбасле, где я наткнулся на убитого фрица — он был совершенно голый, с раздувшимися яйцами, похожими на две дыни. Там на двери висела табличка: «В квартире мертвый немец». Правду говорила табличка. Он и теперь подивился, кому это понадобилось утруждать себя писать такую табличку — хотя бы и ради шутки. А это было в Гамме, где ему досталась первая за три месяца шлюха и где он впервые напился. А это, это и это были бесчисленные немецкие городки, где мужчины, женщины, дети лежали вповалку в полузасыпанных бесформенных могилах и испускали ужасную вонь.И на всех этих фотографиях он был изображен точно на фоне выжженной пустыни. Он, завоеватель, стоял на обезображенной, голой земле, среди останков фабрик, домов и человеческих костей — среди руин, которые простирались на многие мили, словно песчаные дюны на океанском берегу.Моска сел на софу, покуривая свою сигарку.— Как насчет кофе? — спросил он. — Я бы сам сварил.Он отправился на кухню, Глория пошла за ним.Он достал чашки из буфета, она вытащила из холодильной камеры кекс, украшенный взбитыми сливками, и разрезала его на равные части. Пока на плите закипал кофе, она прижалась к его плечу и шептала:— Я люблю тебя, люблю, милый!Они принесли кофе в гостиную, и теперь наступил черед домашних рассказывать Моске о своем житье-бытье. О том, как Глория за все эти три года не ходила ни с кем на свидания, как Альф потерял ногу в автомобильной катастрофе, на военных сборах, как мать снова пошла работать — продавщицей в большой универмаг. Со всеми происходили какие-то приключения, но, слава богу, война закончилась, и все семейство Моска благополучно ее пережило, если не считать потери одной ноги. Правда, как сказал Альф, при современном уровне развития средств передвижения — что там какая-то нога! Главное, что все они наконец-то встретились в этой маленькой комнате.Далекий враг был разбит наголову и больше не внушал им страха. Враг окружен и завоеван, и теперь умирает с голоду и от болезней, и утратил свою былую физическую и моральную мощь, не в силах им больше угрожать. И, когда Моска заснул, сидя в кресле, все, кто любил его, несколько минут молча смотрели на него с тихой, почти слезной радостью, как бы и не веря, что он проделал столь долгий путь во времени и пространстве, каким-то чудом вернулся домой и, невредимый, снова обрел полную безопасность.Лишь в третий вечер Моска сумел остаться с Глорией наедине. Второй вечер они провели у нее дома, где мать и Альф обсуждали с ее сестрой и отцом все детали предстоящей свадьбы — не из обывательской мелочности, а просто радуясь, что все так хорошо складывается. Они пришли к взаимному решению, что свадьба состоится как можно скорее, но не раньше, чем Моска подыщет себе постоянную работу. Моске эта идея пришлась по душе. Альф даже удивил его, робкий Альф возмужал и превратился в уверенного, рассудительного мужчину, который с успехом играл роль главы семьи.А в третий вечер мать с Альфом собрались куда-то, и брат ухмыльнулся ему на прощанье.— Следи за часами, мы вернемся в одиннадцать.Мать вытолкала Альфа за дверь и предупредила:— Если вы с Глорией захотите пойти куда-нибудь, не забудь запереть дверь.Моску даже позабавила нотка сомнения в ее голосе, словно, оставляя их с Глорией одних в квартире, она поступала против своей воли. «О боже!» — подумал он и растянулся на софе.Моска попытался вздремнуть, но сон не шел, и он поднялся, чтобы налить себе стаканчик. Он стоял у окна и улыбался, думая, как оно все будет.Перед его отправкой за океан они с Глорией провели несколько дней в небольшом отеле, но, как им там было, он теперь даже и не помнил. Он подошел к радиоприемнику, включил его и пошел на кухню взглянуть на часы. Почти половина девятого. Эта сучка уже на полчаса опаздывает. Он снова подошел к окну, но на улице уже было темно, и он ничего не смог рассмотреть. Он отвернулся, и тут в дверь постучали — это была Глория.— Привет, Уолтер! — сказала она, и Моска заметил, что ее голос чуть задрожал. Она сняла пальто. На ней была блузка с большими пуговицами и широкая плиссированная юбка.— Ну, наконец-то мы одни! — сказал он с улыбкой и вытянулся на софе. — Налей-ка нам по стаканчику!Глория села на край софы и наклонилась, чтобы его поцеловать. Их поцелуй длился очень долго, и он положил ей руку на грудь.— Сейчас прибудет выпивка! — сказала она, отпрянув от него.Они выпили. Из радиоприемника доносилась приятная мелодия, и напольная лампа, как обычно, отбрасывала на стены мягкий желтоватый свет.Он закурил две сигареты и передал ей одну. Они молчали. Затушив окурок, он увидел, что она все еще не докурила. Он вытащил у нее изо рта сигарету и тщательно затушил ее в пепельнице.Моска притянул Глорию к себе, и она навалилась на него всем телом. Он расстегнул ей блузку, просунул руку под бюстгальтер и поцеловал в грудь. Потом скользнул рукой ниже, под юбку.Глория выпрямилась и метнулась от него прочь.Моска сначала удивился, а потом насторожился.— Я не хочу, чтобы было до самого конца! — сказала Глория. Типичная девчачья фраза его рассердила, и он нетерпеливо потянулся к ней. Она встала и отошла от софы.— Нет-нет, я же сказала.— Что за черт! — удивился Моска, — Перед тем как меня отправили в Европу, было можно. А теперь нельзя. Почему же?— Да, правда, — сказала Глория и нежно ему улыбнулась, отчего его внезапно обуял гнев. — Но тогда все было по-другому. Ты уезжал, я тебя любила. Если бы я сейчас согласилась, ты бы первый меня перестал уважать. Не сходи с ума, Уолтер. Знаешь, я советовалась с Эмми. Ты был такой чужой, когда я тебя позавчера увидела, что мне захотелось с кем-нибудь посоветоваться. И мы обе решили, что так будет лучше.Моска закурил.— Твоя сестра просто дура.— Пожалуйста, не говори так, Уолтер. Я этого не сделаю, потому что действительно люблю тебя, Моска чуть не подавился виски и еле сдержал смех.— Слушай, да если бы мы не спали с тобой тогда, перед отправкой на фронт, я бы о тебе даже не вспомнил и писать бы не стал. Ты была бы для меня пустым местом.Он увидел, как ее лицо залилось краской. Не сводя с него глаз, она отступила к креслу и села.— А я любила тебя и до этого, — сказала она.Он увидел, как дрожат ее губы, бросил ей пачку сигарет, отпил из стакана и попытался как следует обмозговать ситуацию.Желание уже прошло, и он даже ощутил от этого облегчение. Почему, он и сам не знал. Он-то не сомневался, что может уговорить или заставить Глорию сделать все, что он захочет. Моска знал, что если бы он ей заявил: «Только так, а не то…» — И она бы уступила. Он решил, что поторопился: при более терпеливом и тонком подходе можно было провести с ней недурственный вечер. Но потом с удивлением понял, что ему просто лень приложить хоть толику усилий для этого. Ему уже ничего не хотелось.— Ну ладно. Иди сюда.Она покорно приблизилась.— Ты не сердишься? — спросила она тихо.Он поцеловал ее и улыбнулся.— Нет, это все глупости, — сказал он, и это была чистая правда.Глория склонила голову ему на плечо.— Давай просто посидим и поговорим. Со дня твоего возвращения нам ведь ни разу еще не удалось нормально поговорить.Моска встал с софы и пошел за ее пальто.— Мы идем в кино, — сказал он.— Я хочу побыть здесь.И тогда Моска сказал с нарочито грубой бесцеремонностью:— Одно из двух: либо мы идем в кино, либо трахаемся.Она встала и внимательно посмотрела ему в глаза.— И тебе все равно что?— Абсолютно!Он думал, что она сейчас наденет пальто и уйдет. Но она покорно ждала, пока он причешется и повяжет галстук. Они пошли в кино.Месяц спустя, вернувшись около полудня домой, Моска застал на кухне Альфа, мать и Эмми, сестру Глории. Они пили кофе.— Хочешь кофе? — спросила его мать.— Ага, только сначала вымоюсь. — Моска отправился в ванную и, вытирая лицо полотенцем, мрачно улыбался.Они некоторое время пили кофе молча, и наконец Эмми начала наступление:— Ты плохо обращаешься с Глорией! Она тебя три года ждала, она ни с кем не встречалась и, если хочешь знать, упустила массу возможностей!— Возможностей для чего? — поинтересовался Моска. Потом рассмеялся. — Да у нас все в порядке. Нужно только время.Эмми сказала:— Вчера у вас с ней было назначено свидание, а ты не пришел. И вот ты только сейчас заявляешься домой. Как ты себя ведешь?Мать, увидев, что Моска начинает злиться, сказала миролюбиво:— Глория ждала тебя до двух утра. Ты бы хоть позвонил.— Нам всем ясно, что ты собираешься сделать, — сказала Эмми. — Ты бросаешь девушку, которая ждала тебя три года. И ради кого — ради местной шлюшки, у которой было уже три аборта и бог знает что еще.Моска передернул плечами:— Не могу же я встречаться с твоей сестрой каждый вечер.— О нет, конечно, это ниже твоего достоинства!Он с удивлением понял, что она сейчас его буквально ненавидит.— Но ведь мы все решили, что нам надо подождать со свадьбой, пока я не найду постоянной работы, — напомнил Моска.— Не думала я, что ты такой подонок! Если ты не хочешь жениться, так и скажи Глории. И не беспокойся, она найдет себе кого-нибудь получше!Тут заговорил Альф:— Это глупость. Разумеется, Уолтер хочет жениться на ней. Давайте не терять благоразумия.Ему пока что наша жизнь непривычна, но это пройдет. И нам надо ему помочь приспособиться.Эмми заметила саркастически:— Если бы Глория стала с ним спать, то все было бы отлично. Он бы приспособился, не так ли, Уолтер?— Это превращается черт знает во что, — сказал Альф. — Давайте-ка поговорим начистоту. Ты злишься, потому что у Уолтера романчик и он не делает из этого тайны, хотя мог бы без труда это скрыть. Хорошо. Глория слишком любит Уолтера, чтобы дать ему вольную. Я думаю, самое лучшее, что мы можем сделать в такой ситуации, это назначить дату свадьбы.— А моя сестра, между прочим, работает, в то время как он таскается по девкам, к чему он привык в Германии!Моска холодно посмотрел на мать — она опустила глаза. Наступило молчание.— Да, — сказала Эмми, — твоя мать рассказала Глории о письмах, которые ты получаешь от какой-то девки из Германии. Ты бы постыдился, Уолтер, просто постыдился бы, ей-богу!— Эти письма ерунда! — отрезал Моска. И увидел, что они ему с облегчением поверили.— Он найдет работу, — сказала мать, — а пока у них нет квартиры, они могут пожить у нас.Моска пил кофе. На мгновение он задохнулся от гнева и теперь только и ждал момента улизнуть из этой комнаты. Все это зашло слишком далеко.Их болтовня уже начала действовать ему на нервы.— Но он должен прекратить бегать по девкам, — сказала Эмми.Моска смиренно вмешался в разговор:— Одна только загвоздочка. Я не готов назначить дату свадьбы.Они с изумлением воззрились на него.— И я не уверен, что хочу жениться, — добавил он с ухмылкой.— Что? — Эмми опешила. — Что? — Она была так разгневана, что не смогла больше ничего сказать.— И хватит бубнить про три года. Мне-то какая разница, что ее ни разу не поимели за эти три года? Вы что же думаете, я только об этом и размышлял бессонными ночами? Что, черт возьми, коли она не пользовалась своей штучкой, она у нее стала золотой? У меня было полно других забот!— Пожалуйста, Уолтер! — взмолилась мать.— К черту!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30