Под обуглившейся кожей он ощутил тело, словно горящее в адском пламени. Обеими руками он оттолкнул это тело и, когда пытался подняться, изверг черную волну рвоты. Он услышал, что его спутники спешат к нему на помощь, и закричал:— Стойте там! Стойте там! — Он встал на четвереньки, судорожно захватив пригоршни праха, смешанного с битым стеклом, костями и щебнем, и его опять вывернуло наизнанку. Он почувствовал острую боль в руке, точно осколки и обломки глубоко впились в кожу.Он все изверг наружу. Встал. Эрда помогла ему добраться до лестницы, ведущей из подземелья наверх. При свете свечи, которую она держала в руке, он увидел на ее лице странное, немного безумное выражение восторга и удовольствия. Пока они поднимались по лестнице, она крепко держалась за фалды короткого пальто Моски.Выйдя на холодный ночной воздух, все четверо глубоко вздохнули.— Как же здорово быть живым! — сказал светловолосый. — Там внизу такое чувство, словно находишься в преисподней.Они взошли на небольшой холмик щебня и мусора. Луна освещала город, и под ее лучами город казался покинутой сказочной страной, подернутой клочьями тумана, смешанного с пылью и парящей паутиной, из которой высоко над землей соткалась комната с привидениями, чьи обитатели были объяты смертным сном. Вдали на склоне холма, на вершине которого высилось здание полицейского управления, виднелся желтый свет ползущего вверх трамвая, и в зимнем морозном воздухе слышалось треньканье его звонка, прозрачного и чистого. Моска подумал, что они сейчас находятся совсем недалеко от его общежития на Метцерштрассе, ведь он часто ночью видел этот трамвай, взбирающийся по этому холму и так же вызванивающий во тьме ночи.Рыжая прильнула к светловолосому и спросила у гостей:— Не хотите зайти к нам еще чего-нибудь выпить?— Нет, — сказал Моска, и Вольф поддержал его:— Идем-ка домой.Моска почувствовал одиночество и страх, он боялся этих людей, в том числе и Вольфа, боялся, что с Геллой что-нибудь случилось, пока его не было в общежитии. Теперь, окончательно протрезвев, он подумал, что прошло уже очень много времени с тех пор, как он оставил пьяного Эдди Кэссина в «Ратскелларе» и отправился с Вольфом в этот бесконечный поход по ночным улицам.Интересно, добрался ли Эдди до дому? И который теперь час — верно, уже далеко за полночь.А Гелла ждет его, не спит, наверное, и, как обычно, читает, лежа на кушетке. Он впервые с теплым чувством подумал о матери, Альфе и Глории, об их письмах, которые он выбрасывал не читая.Впервые он понял, что они вовсе не пребывали в полной безопасности, как он то себе представлял, а словно спали и видели кошмары. И вдруг он подумал, что все они в опасности, все-все, кого он знает, и что он ничем не может им помочь. Он вспомнил, как мать ходит в церковь, и понял, что хотел ей сказать, чтобы все объяснить и самому со всем согласиться, потому что это и было правдой.«Мы не созданы по подобию божьему» — вот и все, и теперь он мог жить и постараться принести счастье себе и Гелле.Усталость опустошила его сознание. Он поспешил вниз по склону мусорного холма, спрятав подбородок в поднятый воротник пальто, чувствуя пронизывающий холод и ломоту в теле, и, когда он с Вольфом шагал по темным улицам, бледное всепроникающее сияние луны освещало раны города ярко и беспощадно, точно солнце, но бесцветным, безжалостным, бескровным светом, словно это был свет, который испускал какой-то безжизненный металлический прибор, отражающий собственное изображение на земной поверхности, свои зловещие кратеры и безжизненные раны. Глава 13 Утреннее сияние весеннего солнца испещрило городские руины ярко-желтыми и золотыми бликами, покрыв глазурью обломки кирпича, и небо накинуло свое голубое покрывало на покореженные бесформенные останки зданий на горизонте.Дочка Йергена в симпатичном платьице небесного цвета толкала кремовую коляску. Ее личико было исполнено гордости и счастья. Йерген шагал рядом. Он не сводил с девочки глаз, любуясь ее счастливым личиком, и вдыхал запах весеннего пробуждения города после долгой ужасной зимы.Сдвоенные трамваи со скрипом пробирались по городским улицам, оглашая утренний воздух веселыми звонками. Повернув на Метцерштрассе, Йерген заметил вдалеке Моску и его друзей, копошащихся около джипа. Потом его взгляд упал на Геллу: она стояла в тени дерева. Подойдя ближе, он увидел, что Моска, Лео и Эдди грузят в джип пожитки Моски: чемоданы и баулы с одеждой, деревянный ящик с консервами и небольшую угольную печку, которую Йерген для них раздобыл.Йерген тронул дочку за плечико:— Жизель, подкати коляску прямо к ним. Это будет для них сюрприз.Девочка весело улыбнулась и покатила коляску быстрее. Первой их заметила Гелла и, радостно вскрикнув, тяжело засеменила к ним навстречу.— Ну, как она вам нравится? — спросил Йерген не без гордости. — Я же вам обещал.— О, это замечательно, Йерген, это просто замечательно! — воскликнула Гелла. На ее тонком чистом лице был написан столь неподдельный восторг, что Йерген растрогался. Он любовно посмотрел на коляску: и впрямь красивая — низкая, обтекаемая, как гоночный автомобиль, выкрашенная в приятный кремовый цвет, с зеленым днищем, — на фоне голубого неба она казалась просто произведением искусства.— А вот моя дочка Жизель, — продолжал Йерген. — Она хотела сама привезти ее вам.Девчушка робко поклонилась, а Гелла неуверенно присела на корточки, и полы ее плаща упали на землю.— Спасибо тебе большое, — сказала она и поцеловала малышку в щечку. — Ты поможешь довезти ее до моего нового дома?Девочка важно кивнула.Подошел Моска. На нем был старый мятый комбинезон.— Я заплачу потом, Йерген, — сказал он, мельком взглянув на коляску. — Мы переезжаем на Курфюрстеналлее. Вы с Геллой можете дойти туда пешком. Мы приедем, как только погрузимся.— Конечно, конечно, — ответил Йерген. Он добродушно приподнял шляпу и сказал Гелле по-немецки:— Милая дама, позвольте вас сопровождать?Она улыбнулась и взяла его под руку. Девочка с коляской шла впереди.Они шагали под порывами весеннего ветерка, пахнущего цветами и травой. Гелла застегнулась.Йерген увидел, как плащ плотно обтягивает живот, и испытал теплое чувство радости, смешанное с печалью. Его жена умерла, дочка растет без матери и теперь вот идет рядом с любовницей врага. Он думал, как бы изменилась его жизнь, если бы Гелла принадлежала ему, отдавая свою нежность и любовь ему и его ребенку и нося под сердцем новую жизнь, которая принадлежала бы им обоим. Как приятно было бы пройтись с ней в это прекрасное утро, и печаль и страх отступили бы от их сердец, и Жизель тоже была бы счастлива. В этот момент Жизель обернулась и одарила их обоих улыбкой.— Она уже совсем хорошо выглядит! — сказала Гелла.Йерген кивнул.— Сегодня я увезу ее в деревню. На месяц. Так посоветовал врач. — Йерген пошел медленнее, чтобы Жизель не слышала их разговора.— По-моему, она еще не оправилась после этой трудной зимы.Жизель ушла достаточно далеко, весело толкая коляску по залитому солнечными лучами тротуару. Гелла снова взяла Йергена под руку. Он продолжал:— Я хочу увезти ее подальше от этих развалин, от всего, что бы напоминало ей о смерти матери, куда-нибудь из Германии. — Он помолчал и добавил будничным тоном, словно повторял уже не раз сказанные слова, в которые сам ни капельки не верил:— Врач говорит, что тут она может сойти с ума.Жизель поджидала их, стоя в тени деревьев.Гелла обогнала Йергена, чтобы подойти к девочке первой, и весело сказала ей:— А хочешь прокатиться в коляске?Жизель закивала, Йерген помог ей забраться в коляску, и девочка свесила не умещающиеся внутри ножки по бокам. Гелла покатила коляску, приговаривая со смехом:— Ох, какой же у меня большущий ребенок! — и щекотала девочку под подбородком. Потом она припустилась бежать, чтобы разогнать коляску, но ей было трудно. Жизель не смеялась, но улыбалась во весь ротик и издавала тихие журчащие звуки, которые лишь отдаленно напоминали смех.Они подошли к длинной шеренге одинаковых каменных домов, вытянувшихся по Курфюрстеналлее. Гелла остановилась около первой калитки, за которой начиналась цементная дорожка к входной двери. Она позвала:— Фрау Заундерс! — И в окне показалась женщина с печальным суровым лицом и гладко причесанными волосами; было видно, что она одета в простое черное платье.— Извините, что я вам кричу, — сказала Гелла с улыбкой. — Но мне уже так тяжело ходить. Киньте мне, пожалуйста, ключ, они приедут с минуты на минуту.Женщина исчезла, потом появилась снова и бросила ключ в протянутую ладонь Йергена. Потом она опять скрылась в доме.— Ого! — сказал Йерген. — У вас на новом месте могут возникнуть неприятности. Она такая важная! — А потом понял, что сморозил глупость, смутился и замолчал, а Гелла, смеясь, возразила:— Она очень милая женщина, все понимает.У нее недавно муж умер от рака. Вот и освободилось две комнаты. У него были жилищные льготы из-за болезни.— И как же это вам посчастливилось ее найти? — спросил Йерген.— Я ходила к районному уполномоченному по жилью и узнала, — ответила Гелла. — Но прежде всего я преподнесла ему в подарок пять блоков сигарет. — И они оба понимающе улыбнулись.Йерген увидел приближающийся джип с вещами. Лео по своему обыкновению припарковался, ткнувшись в дерево у тротуара. Моска соскочил на землю, перемахнув через заднее сиденье, и вместе с Лео и Эдди начал переносить вещи в дом.Гелла показывала им дорогу. Скоро она вышла, неся в руках большой пакет, который отдала Йергену.— Десять блоков, — сказала она. — Правильно?Йерген кивнул. Гелла подошла к Жизели, которая возилась в коляске. Она вытащила из кармана плаща пригоршню шоколадок и отдала их девочке со словами:— Спасибо тебе за такую чудесную коляску.Ты придешь ко мне в гости посмотреть на новорожденного?Жизель кивнула и отдала шоколад Йергену. Он взял одну плитку и разломал ее на несколько кусочков, чтобы дочка могла спрятать несъеденный шоколад. Гелла смотрела им вслед. Йерген остановился, посадил дочку на правое плечо, и она крепко обхватила ручонками пакет с сигаретами.Гелла вошла в дом и поднялась на второй этаж.На втором этаже была четырехкомнатная квартира: спальня, гостиная, еще одна спальня поменьше и маленькая комнатка, переделанная в кухню. Моска и Гелла должны были обосноваться в маленькой спальне и в кухне, и им иногда разрешалось пользоваться гостиной. В распоряжении фрау Заундерс оставалась ее спальня и плита в гостиной, на которой она себе готовила.Моска, Лео и Эдди дожидались Геллу. На столике стояли две бутылки кока-колы и два стакана виски. Спаленка была заставлена чемоданами, нераспакованными коробками и ящиками. Гелла заметила, что фрау Заундерс повесила на оба окна красивые голубые занавески.Моска поднял стаканы, Лео и Гелла подняли бутылки кока-колы. Эдди уже приложился к своему виски.— За наш новый дом! — провозгласила Гелла.Все выпили. Эдди Кэссин смотрел, как Гелла, медленно выпив кока-колу, пошла к большому чемодану, открыла его и стала выкладывать вещи в ящики массивного комода из красного дерева.Много раз Эдди случалось в отсутствие Моски оставаться с Геллой в комнате вдвоем, но он никогда не пытался к ней подъезжать с ухаживаниями. Он стал размышлять почему. Отчасти, наверное, из-за того, что она ни разу не дала ему для этого повода: никогда не подходила к нему слишком близко, никогда не выказывала ему благорасположения ни жестом, ни словом, не кокетничала, а держалась с ним очень естественно и не провоцировала на флирт. Отчасти еще из-за того, что он сам побаивался Моску, и, начав анализировать свой страх, понял, что этот страх проистекал из ясного осознания того, что Моска ни в грош не ставит никого, и, кроме того, Эдди помнил все те байки, что рассказывали о Моске в их подразделении: как он подрался с сержантом, за что его и перевели из аппарата военной администрации и из-за чего он чудом избежал военного трибунала.Сержанта он избил так, что того пришлось отправить в госпиталь в Штаты. Но вообще-то это странная история, сильно преувеличенная и питавшаяся в основном слухами. А в общем, все дело было просто в равнодушии Моски к людям, в его полнейшей индифферентности, столь же непробиваемой, сколь и пугающей. «Все его знакомые, — думал Эдди, — я, Лео, Вольф, Гордон — считают себя его друзьями. Но, если всех нас завтра убьют, он даже не почешется».— Коляска! — вдруг вскрикнула Гелла. — Куда вы дели коляску?Все засмеялись. Лео хлопнул себя по лбу и сказал по-немецки:— О господи, я забыл ее на улице.Но Моска сказал поспешно:— Да нет же, Гелла, она в маленькой комнатке, в кухне.А Эдди Кэссин подумал: ну вот, ему даже невмоготу видеть, как она волнуется из-за шутки.Гелла вышла в соседнюю комнату. Лео допил кока-колу.— На той неделе я еду в Нюрнберг, — сказал он. — Меня просят дать свидетельские показания против тех, кто служил в охране и в администрации Бухенвальда. Сначала я отказался, но потом мне сказали, что среди обвиняемых есть один врач.Это тот самый, который все повторял нам: «Я здесь не для того, чтобы лечить ваши недуги. Я здесь даже не для того, чтобы помочь вам выжить. Моя обязанность — следить, чтобы вы каждый день выходили на работу». Против этой сволочи я дам показания.Моска наполнил стаканы виски и дал Лео очередную бутылку кока-колы.— На твоем месте я бы убил всех этих сволочей.Лео пожал плечами:— Не знаю. У меня к ним только презрение, а ненависти уже нет. Сам не пойму почему. Мне хочется, чтобы все это поскорее закончилось. — И стал пить из горлышка.— Нам будет тебя не хватать в общежитии, Уолтер, — сказал Эдди. — Ну и как думаешь, понравится тебе фрицевский образ жизни?Моска покачал головой:— Да какая разница? — Он подлил Эдди в стакан и добавил:— Это последняя, Эдди. Не хочу, чтобы ты перепугал мою новую хозяйку. Больше ни капли.— Я исправился, — сказал Эдди. — Из Англии приезжает моя жена с ребенком. — Он окинул всех лукаво-важным взглядом. — Ко мне спешит моя семья!Моска покачал головой:— Бедная леди! Я-то думал, она тебя бросила, пока ты был в армии. Что же будут без тебя делать все твои бабенки?— Переживут! — ответил Эдди. — О них не беспокойся, они переживут! — Вдруг он разозлился без всякой видимой причины:— Шли бы они куда подальше! — Взял пиджак и ушел.Эдди Кэссин неторопливо шел по Курфюрстеналлее. Приятно было теплым весенним днем пройтись по этой извилистой, обсаженной с обеих сторон деревьями улице.Он решил принять душ в общежитии и отправиться в «Ратскеллар». Прежде чем свернуть на Метцерштрассе, он в последний раз бросил взгляд на Курфюрстеналлее, и ему в глаза бросилось цветное пятно вдали. Он присмотрелся и понял, что это симпатичная девушка. Она стояла на противоположной стороне под широким развесистым деревом, а вокруг нее танцевали четверо ребятишек. Даже на значительном расстоянии он смог рассмотреть, какое у нее тонкое, светящееся чистотой юности лицо. Он смотрел, а она подняла голову к желтому пожару дневного солнца и, отвернувшись от детей, взглянула прямо на Эдди.Ее лицо осветилось лучезарной улыбкой. Улыбкой невинности и инстинктивной уверенности в своей не пробудившейся еще сексуальности. Это была всегда возбуждавшая его улыбка юности, подумал Эдди, улыбка, которая всегда появляется на лицах молодых девушек, когда им льстишь, и вместе с тем это всегда невинная и чуть недоверчивая улыбка, когда они не могут понять, какой же такой внутренней силой они обладают, и оттого возбуждаются сами. Для Эдди Кэссина такая улыбка была признаком девственности, непорочности ума и тела, но прежде всего — непорочности мыслей, с которой ему уже не раз приходилось раньше сталкиваться и которую он сам же и осквернял, причем сам процесс ухаживания был для него куда приятнее, чем обладание.И вот теперь, глядя на другую сторону улицы, он ощутил какую-то светлую печаль и удивление от того, что эта девушка в белой блузке смогла его так глубоко тронуть. Поколебавшись, он решил к ней подойти, но он был небрит, грязен и чувствовал сильный запах собственного пота. «Черт, да не могу же я их всех поиметь», — подумал он, зная, что издали, даже в ярких лучах солнца, она только и могла рассмотреть изящный овал его лица, а не тонкие морщинки, которые показались бы ей знаком старости, увядания.Она снова повернулась к детям, и это легкое, воздушное движение головы и тела, и сама сценка, представшая его глазам, когда девушка и дети сели на зеленый ковер травы, буквально обожгла его сердце. Под темно-зеленой шапкой дерева молоденькая девушка в белой блузке, закатанные почти до локтя рукава, два холмика ее грудей, золотая россыпь волос — этого он не мог больше вынести и быстро зашагал по Метцерштрассе к общежитию.Эдди принял душ, побрился и, хотя уже опаздывал, все равно не пожалел времени на то, чтобы обильно присыпать розовым тальком все тело, шею и лицо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30