Бетон, как и металл,
здесь почти не применялся - и все наружные стены были некрашеными. В
общем, снаружи облик Города резко отличался от того, к чему я привык
внутри: там, по крайней мере в тех помещениях, какие мне доводилось
видеть, все сверкало яркими красками и чистотой. О ширине Города я судить
не мог - хижина Мальчускина располагалась точно к западу от него, и я шел
по прямой, - а в длину он протянулся, по моей оценке, примерно на полторы
тысячи футов. Издали Город был на редкость безобразен и выглядел
удивительно старым. Вокруг суетилось множество людей, особенно с северной
стороны.
Когда я приблизился к Городу вплотную, меня вдруг обожгла мысль: а
как я, собственно, туда попаду? Да, разведчик Дентон вчера утром провел
меня вокруг Города, но я был настолько захвачен впечатлениями, что
пропустил почти все его пояснения мимо ушей. Все выглядело тогда таким
непривычным...
Единственное, что я четко помнил, - дверь на площадке, где мы
наблюдали восход. Я решил найти ее; впрочем, и это оказалось отнюдь не
легким делом.
Я обогнул Город с юга, переступая через пути, на которых трудился
накануне, и двинулся вдоль западной стены: где-то здесь, как мне
помнилось, была цепочка металлических лесенок, по которым мы с Дентоном
спустились на землю. После долгих поисков я обнаружил нижнюю лесенку и
принялся карабкаться вверх. Несколько раз я сбивался с дороги, мучительно
ползал по подвесным мосткам и взбирался по узким ступенькам, пока не
достиг цели. Только для того, чтобы убедиться, что дверь по-прежнему
заперта.
Теперь, хочешь не хочешь, приходилось обращаться за помощью. Я сполз
по ступенькам вниз и отправился на юг, туда, где Мальчускин со своей
бригадой опять, как накануне, разбирали старые пути.
Удрученно, хотя и терпеливо, выслушав меня, Мальчускин передал бразды
правления Рафаэлю и показал мне, что делать. Он повел меня по узкой
дорожке меж двух внутренних путей прямо под нависшую над нами городскую
стену. Под Городом было прохладно и темно.
Мы остановились у стального трапа.
- Наверху находится лифт, - сказал путеец. - Знаешь, что это такое?
- Знаю.
- Ключ гильдиера у тебя есть?
Я порылся в кармане и вытащил кусочек металла неправильной формы,
который дал мне Клаузевиц. Ключ отпирал двери, связывающие ясли с внешним
миром.
- Вот этот?
- Этот. На дверях лифта тот же замок. Поднимись на четвертый уровень,
разыщи администратора и попроси разрешения принять ванну.
Чувствуя себя последним идиотом, я поступил, как мне велел
Мальчускин. А тот громко хохотал, вышагивая обратно к дневному свету. Лифт
я отыскал без труда, повернул ключ в замке, однако двери и не подумали
открываться. Я ждал, не ведая, что предпринять. Внезапно двери открылись
сами собой, и из лифта вышли два гильдиера. Не обратив на меня никакого
внимания, они спустились по трапу на землю.
Тут двери снова пришли в движение - теперь они начали закрываться, и
я бросился в кабину. Прежде чем мне удалось хотя бы сообразить, как
управлять лифтом, он пошел вверх. На стенке возле дверей кабины
располагался ряд кнопок с прорезями под ключ, на кнопках были выбиты цифры
от одного до семи. Я воткнул свой ключ в кнопку под номером четыре,
уповая, что не ошибся и что мне нужна именно она. Кабина шла вверх,
казалось, целую вечность, затем резко остановилась. Двери раскрылись, я
сделал шаг вперед и очутился на площадке, а мимо меня в кабину вошли сразу
три гильдиера.
В этот момент мне на глаза попалась надпись на стене напротив лифта:
"УРОВЕНЬ 7". Я забрался слишком высоко. И в ту самую секунду, когда двери
готовы были захлопнуться, успел юркнуть обратно в кабину.
- Тебе куда надо, ученик? - спросил один из гильдиеров.
- На четвертый.
- Ладно, не суетись.
Он коснулся кнопки номер четыре своим собственным ключом, и на сей
раз кабина остановилась на нужном уровне. Я пробормотал слова
благодарности и наконец-то покинул кабину.
Несколько последних минут я так сосредоточенно боролся с лифтом, что
подзабыл о своих телесных страданиях, но сейчас усталость и боль
навалились на меня с новой силой. В этой части Города все казались
занятыми важными делами: люди сновали по коридорам, я ловил обрывки
разговоров, отворялись и захлопывались двери. И все это так отличалось от
жизни за городскими стенами - покойный ландшафт навевал там какое-то
небрежение временем; да, люди двигались, трудились и там, и все-таки
обстановка была куда более праздной. Работа Мальчускина и его бригады
преследовала очевидную конкретную цель, - но здесь, в самом сердце верхних
уровней Города, доселе запретных для меня, все представлялось по-прежнему
таинственным и непонятным.
Я припомнил наставления Мальчускина и, наудачу толкнув дверь, попал в
комнату, где сидели две женщины. Когда я рассказал, что привело меня к
ним, они посмеялись, но выразили готовность помочь.
Через десять минут я опустил свое измученное тело в ванну, полную
горячей воды, и закрыл глаза.

На то, чтобы добраться до ванны, у меня ушло столько времени и
усилий, что я сомневался, будет ли от нее хоть какой-то прок. Но когда я
насухо растерся полотенцем и натянул на себя одежду, мышцы уже не были
такими деревянными, как раньше. Я еще чувствовал следы онемения, если
напрягал их, но в целом утомление, безжалостно терзавшее прежде каждую мою
клеточку, куда-то пропало.
Неурочное возвращение в Город волей-неволей напомнило мне о Виктории.
Мимолетное наше свидание на церемонии лишь подогрело мой интерес к ней. Да
и перспектива немедленно отправиться назад к Мальчускину, чтобы вновь
заняться выкорчевыванием старых шпал, не слишком привлекала; я сознавал,
что не должен отсутствовать слишком долго, и все же решил вначале
попытаться разыскать свою невесту.
Выйдя из ванной, я поспешил назад к лифту. Он был свободен, но
пришлось вызывать его с другого уровня. Когда кабина прибыла, я смог
познакомиться с ее устройством тщательнее, чем в прошлый раз, и решил
поэкспериментировать.
Сперва я поднялся на седьмой уровень, но, пробежав по коридорам, не
заметил никакой ощутимой разницы с уровнем, где только что побывал. То же
самое относилось и к большинству других уровней, только на третьем,
четвертом и пятом уровнях было больше людей и суеты. Первый уровень на
поверку оказался темным туннелем, очевидно, подпирающим Город как таковой.
Прокатившись раз-другой вверх и вниз, я установил, что расстояние
между первым и вторым уровнями поразительно велико, в то время как все
другие уровни лежат почти рядом. В конце концов я вышел на втором уровне,
инстинктивно предположив, что ясли должны помещаться именно здесь, а в
случае ошибки я смогу продолжить поиски и пешком.
От площадки лифта на втором уровне короткий лестничный пролет вел
вниз, к поперечному коридору. Я смутно припомнил, что проходил этим
коридорчиком вместе с Брухом, направляясь на церемонию, и действительно,
вскоре натолкнулся на входную дверь яслей.
Войдя внутрь, я запер дверь за собой ключом гильдиера. Все здесь было
так знакомо. Лишь тут я осознал, что до этой секунды двигался чуть не
крадучись и только теперь попал домой. Сбежав по ступенькам и миновав еще
один коридорчик, я очутился в зоне, которую знал до мелочей. Все здесь
выглядело иначе, чем в других частях Города, - даже запах и то был другой.
Я видел памятные ссадины на стенах, где поколения детей задолго до меня
запечатлели свои имена, видел выцветшую коричневую краску, потертые
настилы полов, незапирающиеся двери кают. В силу долгой привычки я
направился прямиком к своей собственной каюте и заглянул в нее. После меня
тут никто ничего не трогал. Кровать была застелена - каюта выглядела даже
опрятнее, чем когда я спал тут изо дня в день, скудные мои пожитки
оставались на своих местах. Точно так же нетронутыми лежали и вещи Джейза,
хотя о нем самом по-прежнему не было ни слуху ни духу.
Оглядевшись еще раз, я вернулся в коридор. Цель, заставившая меня
зайти в каюту, была выполнена: у меня не было никакой цели. Я двинулся
дальше, к классным комнатам, где нас учили наукам. Из-за закрытых дверей
доносился невнятный гул голосов. Заглянув в круглый смотровой глазок, я
увидел школяров за партами. Всего три дня назад я сам сидел среди них. В
одном из классов занимались мои бывшие однокашники; иным из них,
несомненно, тоже суждено стать учениками верховных гильдий, но в
большинстве своем они обречены исполнять в стенах Города административные
обязанности. Меня так и подмывало войти и небрежно выслушать поток
обращенных ко мне вопросов, храня в ответ таинственное молчание.
В яслях практиковалось совместное обучение, и в каждой комнате, куда
я заглядывал через глазок, я прежде всего искал Викторию, но ее нигде не
было. Проверив один за другим все классы, я отправился в так называемую
общественную зону: в столовую (оттуда доносился приглушенный шум - там
готовили обед), гимнастический зал (он был пуст) и, наконец, на крохотную
открытую площадку, откуда виден был лишь кусочек синего неба над головой.
Затем я попал в главный зал - единственное в яслях место, предназначенное
для совместного отдыха и развлечений. В зале сидела группа мальчишек - с
двумя из них я учился вместе всего три дня назад. Они болтали между собой
- обычное дело, когда группу оставляют без наставника для самоподготовки,
- но как только меня заметили, я сразу же оказался в центре внимания. В
общем, я таки влип в то самое положение, какого только что сознательно
избежал.
Они желали знать, в какую гильдию меня приняли, чем я занимаюсь, что
видел. Что вообще происходит, когда достигнешь возраста зрелости? Что там,
за стенами яслей?
Смешнее всего, что я не смог бы ответить на большинство их вопросов,
даже если бы был вправе нарушить клятву. Да, в течение двух последних дней
я кое-где побывал, кое-что повидал, но, по существу, так и не разобрался в
том, что видел.
И я поневоле прибегнул - в точности как Джейз - к простейшему приему:
скрыть то немногое, что успел узнать, за покровом напускной
таинственности, а в крайнем случае отшутиться. Ребят это, естественно,
разочаровало, и хотя их интерес ко мне не угас, вопросы вскоре иссякли.
При первой же возможности я покинул зал и сбежал из яслей: Виктория
здесь, очевидно, тоже уже не жила.
Спустившись на лифте, я вновь очутился в темном пространстве под
Городом и, идя меж путей, вышел на дневной свет. Мальчускин поторапливал
свою нерадивую бригаду, разгружавшую тележку с рельсами и шпалами, и,
по-моему, даже не заметил, что я вернулся.

5
Дни медленно сменяли друг друга, и больше мне бывать в Городе не
случалось.
Я понял свою ошибку: едва попав к путейцам, я слишком рьяно
набросился на работу. Теперь я решил следовать примеру Мальчускина и
ограничивался в основном ролью надсмотрщика. Лишь иногда мы с ним
включались в дело и помогали рабочим. Но и при этом труд был
изнурительным, нескончаемо долгим, и я ощущал, как мое тело отзывается на
новую нагрузку. Вскоре я почувствовал себя окрепшим, как никогда, кожа моя
побагровела под лучами солнца, и физический труд перестал казаться мукой.
Единственное, что меня теперь по-настоящему огорчало, - это
неизменная синтетическая пища и неспособность Мальчускина интересно
рассказать о том, какую роль играет наш труд в обеспечении безопасности
Города. День за днем мы ишачили до позднего вечера, наскоро ужинали и тут
же засыпали.
Работа наша на путях к югу от Города была почти завершена. В задачу
бригады входило снять все пути, а затем воздвигнуть на равном расстоянии
от городских стен четыре буфера-амортизатора. Снятые рельсы и шпалы
перевозили на север от Города и там укладывали опять.
Как-то вечером Мальчускин спросил меня:
- Сколько времени ты уже здесь пробыл?
- Точно не знаю.
- А если в днях?
- Ну тогда семь дней.
Он угадал: я действительно пытался вычислить время в милях.
- Через три дня тебе положен краткосрочный отпуск. Проведешь два дня
в Городе, а потом вернешься ко мне на новую милю.
Я поинтересовался, как это он ухитряется измерять ход времени сразу и
в днях и в милях.
- Чтобы пройти одну милю, Городу требуется около десяти дней, -
ответил он. - За год мы проходим примерно тридцать шесть с половиной миль.
- Но Город неподвижен.
- Это он сейчас неподвижен. Скоро тронется. И имей в виду, мы ведем
счет не фактически пройденному расстоянию, а тому, какое он должен был
пройти. Это расстояние зависит от положения оптимума.
Я покачал головой.
- А это что за штука?
- Оптимум - это идеальное место для Города в каждый данный момент.
Чтобы не отдаляться от оптимума, надо покрывать примерно одну десятую мили
в день. Об этом, очевидно, не может быть и речи - мы просто пододвигаем
Город к оптимуму, как только можем и насколько можем.
- И что, Город никогда не достигал оптимума?
- На моей памяти никогда.
- А где этот оптимум сейчас?
- Мили на три впереди. Три мили - расстояние довольно обычное. До
меня на путях работал мой отец, и он мне рассказывал, что однажды оптимум
обогнал их на десять миль. О большем отставании я никогда не слышал.
- А что будет, если мы когда-нибудь достигнем оптимума?
Мальчускин усмехнулся.
- Будем по-прежнему выкапывать старые шпалы.
- Почему?
- Потому что оптимум все время движется. Впрочем, мы вряд ли
достигнем оптимума, да это и не так уж важно. Удержаться бы в пределах
нескольких миль от него, и ладно. Могу сказать и по-другому: обгони мы
хоть чуть-чуть оптимум, и мы позволили бы себе, наконец, хорошенько
отдохнуть.
- А его можно обогнать?
- Наверное, да. Учти вот что. Сейчас мы находимся довольно высоко над
уровнем моря. Чтобы забраться сюда, нам пришлось карабкаться вверх. Это
было, когда здесь командовал мой отец. Взбираться вверх тяжелее, чем идти
по равнине, на подъем уходит больше времени, вот мы и отстали от оптимума.
Если местность начнет понижаться, мы сможем катиться под уклон.
- А есть шансы, что она начнет понижаться?
- Спроси об этом у своих коллег-разведчиков. Это их кусок хлеба, а не
мой.
- А здесь вокруг вся местность такая же?
- Завтра я тебе покажу.
Из того, что говорил Мальчускин, я понял далеко не все, но по крайней
мере одно мне стало ясно: как измеряется время. Мне было от роду шестьсот
пятьдесят миль; это не значило, что Город продвинулся за мою жизнь на
такое расстояние, но оптимум переместился ровно на шестьсот пятьдесят
миль.
Однако что же все-таки это за штука - оптимум?
На следующий день Мальчускин сдержал свое обещание. Покуда наемные
рабочие валялись в минуту очередного перерыва в глубокой тени у городских
стен, Мальчускин вместе со мной поднялся на пологую возвышенность к западу
от Города. Отсюда были хорошо видны почти все ближайшие окрестности.
В данный момент Город стоял в центре широкой котловины, замкнутой с
севера и юга двумя довольно высокими грядами холмов. На юге я мог ясно
разглядеть следы путей, которые мы только что снимали, - четыре
параллельных шрама, оставленных в почве шпалами и их бетонными
основаниями.
К северу от Города пути плавно взбегали на гребень холма. На путях и
подле них почти никого не было - лишь какая-то тележка на батареях лениво
ползла вверх по склону с грузом рельсов и шпал и с усевшейся на них
бригадой рабочих. На гребне было, напротив, довольно многолюдно, но что
там происходило, с такого расстояния понять было никак нельзя.
- Хорошая местность, - заметил Мальчускин. И тут же пояснил: - Для
путейца, во всяком случае.
- Почему хорошая?
- Ровная. Ни холмы, ни долины не доставляют особых хлопот. Что
выводит меня из себя, так это пересеченная местность: скалы, реки или даже
леса. Вот одно из преимуществ того, что мы забрались высоко. Здесь вокруг
очень старые скалы, силы природы давно сгладили их и растерли в порошок.
Только не напоминай мне про реки. Само это слово приводит меня в ярость.
- Что плохого они вам сделали?
- Я сказал, не напоминай мне про них. - Он добродушно хлопнул меня по
плечу, и мы двинулись к городу.

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":
Полная версия книги ' Кристофер ПРИСТ'


1 2 3 4 5