Во всяком случае, ждать не имело смысла, и носком башмака старик перевернул его на спину. От толчка Стирпайк пришел в себя и приподнялся на локте, испуганно вглядываясь в склонившееся над ним лицо.
– Где я? Где я? – зашептал он ошалело.
– Один из щенков Свелтера, – тут же определил для себя Флей, пропуская вопрос мимо ушей. – Э, ты, кажется, из кухни? А ну, вставай, чего разлегся! Что ты тут делаешь?
– Я сам не знаю, где я, – слабо отозвался парнишка, чувствуя себя загнанным зверем. – Я заблудился. Честное слово. Мне бы на свет выйти…
– Я спрашиваю, что ты тут делаешь? А ну отвечай! Ведь кухня далеко отсюда. Говори!
– Но я случайно оказался тут. Выведите меня на свет, я обещаю, что никогда больше не приду сюда.
– На свет? Куда ты хочешь?
Стирпайк наконец-то пришел в себя, хотя в голове у него по-прежнему была тяжесть, да и тело ломило. Он был наблюдателен – еще в кухне заметил, с каким презрением этот человек смотрит на его начальника, и потому теперь поспешно сказал:
– Мне все равно куда… все равно. Только бы подальше от господина Свелтера – он ужасен.
Флей несколько мгновений вглядывался в лицо паренька, не зная даже, что сказать. Наконец он спросил – чтобы только не молчать:
– Ты что, новенький?
– Я-то? – спросил Стирпайк жалобно.
– Ты, ты, – с легким раздражением подтвердил старик. – Я спрашиваю, ты новенький на кухне?
– Мне семнадцать лет, господин, – затараторил подросток – но на кухне я, верно, недавно…
– Как давно? – настаивал камердинер.
Стирпайк уже освоился с манерой самого главного слуги замка коротко выражать свои мысли, и потому довольно бойко отозвался:
– С прошлого месяца, господин. Как мне хотелось бы уйти от ужасного Свелтера.
Последнее предложение, несомненно, было своего рода козырной картой – старик, по идее, должен был клюнуть…
– Говоришь, заблудился? – в голосе Флея по-прежнему звучала полная бесстрастность. – Ха-ха, заблудился на каменных тропинках. Как забавно – один из прихвостней Свелтера заблудился на каменных тропинках. Да, бывают в жизни забавные моменты.
– Свелтер – просто пень, – выпалил мальчик.
– Вот это верно, – сразу посерьезнел камердинер. – Так что ты там вытворял?
– Вытворял, господин? – изумился Стирпайк. – Когда?
– Ты что, не веселился вместе со всеми? – не поверил своим ушам старик. – Там ведь все веселились.
– Я не веселился, – признался паренек.
– Как не веселился? В такой день. Да это же почти бунт.
– Нет, только господин Свелтер веселился…
– Свелтер, Свелтер, заладил тут… Оставь это имя там, где ему и положено быть – в дерьме и грязи. Здесь, на моих каменных тропинках, даже не упоминай этого имени. Я по уши сыт твоим Свелтером. И попридержи язык. Так, возьми свечу. Обеими руками, и не дрожи. Вот так, теперь поставь ее на место. Ну все, пошли. Налево. Теперь прямо… Налево, там будет поворот налево – сверни в него. Вот так. Теперь прямо, дальше направо. Тут ступени где-то должны быть – не свались. Ага, поскользнулся? Я говорил – осторожно. Что за молодежь пошла – никакой внимательности. Я преподам тебе урок, чтобы в день появления наследника рода Гроунов на твоем лице не было траурных улыбок. Все, теперь прямо.
Стирпайк повиновался распоряжениям, не говоря ни слова…
– У Гроунов народился ребенок, – продолжал бурчать Флей, и концовки его фразы мальчик не разобрал. – Да, народился, – неожиданно голос камердинера поднялся на высокую ноту. – А ты шастаешь, сам не зная, где. Совсем не стало почтения к господам. Ты хоть понимаешь, что означает появление нового мужчины в семье? Тебе уже семнадцать, а мозги, что у сосунка. Эх! Так, теперь направо… направо, я сказал. Ты что – оглох? Видишь впереди арку? Да? Значит, все в порядке. Э, ты, кажется, сказал, что не любишь Свелтера?
– Не люблю, господин.
– Гм, забавно-забавно… Ну-ка, подожди.
Стирпайк послушно остановился и наблюдал, как старик невозмутимо извлек из кармана огромную связку разнокалиберных ключей и, подслеповато щурясь, выбрал один. Через секунду замок противно заскрежетал…
– Ага, – удовлетворенно проговорил Флей. – Эй, ты, свелтеровец! Что встал, как истукан. Пошли.
Юноша пошел вперед и вдруг оказался в кромешной темноте. Тут же ударившись головой о низкую притолоку двери, он инстинктивно выбросил вперед обе руки, боясь наткнуться в темноте на какое-нибудь препятствие. И тут же пальцы его сами собой вцепились во что-то мягкое – не сразу Стирпайк сообразил, что это была пола камзола его невольного провожатого. Злобно шипя, Флей ударил его по руке, почему-то вспоминая о смертных грехах.
Между тем старик уже открыл дверцу, ведущую в следующее помещение, и бормотал:
– Ну, вот тут у нас кошачья комната.
Стирпайк ничего не понял – при чем тут кошки?
– Тут кошачья комната, – снова с нажимом повторил старик.
Наконец дверь распахнулась и Стирпайк удивленно прикусил язык – в самом деле, на полу, на громадном голубом ковре (сколько же стоит такая драгоценность?) – возлежали несколько пушистых белых кошек. Кошки не обратили на вошедших никакого внимания. Впрочем, люди тоже пришли сюда не ради зверей, так что Флей и его спутник уже шли по следующей комнате, когда Стирпайк услышал за спиной приглушенные кошачьи вопли.
ГЛАЗОК ДЛЯ СЛЕЖКИ
– А чьи они? – наконец решился нарушить тягостную тишину паренек, когда они уже поднимались по лестнице с выщербленными ступенями. Стена по правую сторону была завешана полусгнившими циновками, некоторые из которых отслоились от стены, открывая взору позеленевшую каменную кладку.
– Чьи они? – снова спросил Стирпайк.
– Чьи – кто? – переспросил Флей, оглядываясь по сторонам. – Эй, ты еще тут? Все идешь за мной?
– Так ведь вы сами велели идти следом, – удивился юноша.
– Ха-ха, хорошая память, когда надо, разумеется. Так что тебе нужно, свелтеровец?
– Он мерзкий, – паренька даже передернуло. – Я не вру, честное слово.
– Как зовут? – внезапно бросил Флей.
– Меня?
– Тебя, да, тебя. Свое имя я вроде пока помню. Что за молодежь такая непонятливая пошла.
– Стирпайк, господин, мое имя.
– Как? Спиртпайк?
– Да нет же – Стир-пайк.
– Как-как?
– Стир. Стирпайк.
– Для чего?
– Простите, не разобрал?
– Для чего тебе двойное имя? Стир, да еще и Пайк к тому же. По-моему, достаточно было бы одного. Тем более, для работы на кухне под началом Свелтера.
Мальчик неопределенно пожал плечами – дискуссии на такие темы можно вести бесконечно долго. Наконец он все же не удержался и снова задал давно мучивший его вопрос:
– Простите, господин… Я вот все хотел спросить – чьих это кошек мы видели в комнате? Тех, что на ковре…
– Кошки? – искренне удивился камердинер. – Какие такие кошки?
– Ну, те, что сидят в кошачьей комнате, – терпеливо заговорил Стирпайк. – Мне просто интересно, кому они принадлежат…
Флей просиял и величественно поднял вверх указательный палец:
– Эти кошки принадлежат моей госпоже. Все ее. Она любит белых кошек.
Стирпайка такой ответ, однако, не удовлетворил, и он продолжил допытываться:
– Вероятно, она живет поблизости от своих любимцев?
Камердинер неожиданно разгневался:
– Заткнись, кухонное помело. Какое тебе дело? Разболтался вообще.
Юноша покорно замолчал и проследовал за стариком в громадную восьмиугольную комнату, на семи стенах которой были развешаны портреты в тяжелых золоченых рамах.
И вдруг Флей подумал – он что-то загулял, его сиятельство наверняка уже ожидают его. Для Стирпайка вдруг произошло неожиданное – камердинер, подойдя к одному из чуть наклонно висевших портретов, бесцеремонно сдвинул его в сторону, открывая взору крохотное – величиной с фартинговую монету – отверстие в стене. Флей тут же приник к отверстию, и юноша заметил, как пергаментного цвета кожа на шее старика собралась в глубокие складки. Видимо, старик увидел сквозь глазок то, что и ожидал увидеть.
Глазок был просверлен в стене в самом удобном месте – отсюда открывался обзор сразу на три важные двери. Центральная вела в покои госпожи – семьдесят шестой по счету герцогини Гроун. Дверь была окрашена в черный цвет, и поверх этого мрачного фона кусочками перламутра был выложен рельефный силуэт большой белой кошки. Окружающие же дверь простенки были изукрашены такими же инкрустациями в виде сказочных растений и птиц. Центральная дверь была закрыта, но зато две боковых были распахнуты настежь, и Флей тут же жадно принялся изучать, что там происходило. В дверях то и дело мелькали фигуры. Людей там было много, все они суетились, но их движения, несомненно, имели какой-то смысл. Во всяком случае, для Флея.
– Ну вот, – воскликнул камердинер, не поворачивая даже головы.
Стирпайк тут же подскочил к старику:
– Что там?
– Та дверь, на которой кошка – ее, – прошептал старик и, схватив себя обеими руками за мочки ушей, отчего-то скучно зевнул.
Стирпайк приник глазом к отверстию в стене и заметил, как из средней двери вышел худой мужчина с пышной шевелюрой черных волос, в которых уже пробивалась седина, и, воровато озираясь, начал спускаться по лестнице. Однако, сделав несколько шагов, он остановился. В его руке был небольшой сундучок – точно такой же, какие обыкновенно носят при себе лекари. Конечно, это был врач. После из двери появился второй мужчина. В руках он держал легкий серебряный жезл, украшенный на конце зеленоватым камнем. Подойдя к доктору, он задумчиво постучал по его груди этим жезлом, и лекарь слегка закашлялся. После чего владелец жезла выразительно посмотрел врачу в глаза и спросил:
– Ну, Прунскваллер?
– Да, господин мой? – почтительно спросил тот, наклоняя голову в знак уважения.
– Что скажешь?
Лекарь сцепил пальцы на животе:
– Я абсолютно удовлетворен. В самом деле. Да.
– Насколько я понимаю, в профессиональном плане? – спросил человек, в котором Стирпайк вдруг с ужасом признал лорда Сепулкрейва, семьдесят шестого герцога Гроуна, хозяина всего, что вокруг, и всех, кто это самое «вокруг» населяет…
– В профессиональном плане, господин мой… – бормотал эскулап, словно подыскивая подходящий ответ. – Я, право слово, удовлетворен… Я – весь в почтении… Я – человек гордый и счастливый…
Странный смешок в словах доктора Прунскваллера несколько встревожил Стирпайка – но только потому, что он слышал его впервые. Говорить с легкой улыбкой всегда было в манере лекаря.
– В самом деле, господин мой, все хорошо, все отлично, ха-ха, я очень даже удовлетворен… Я…
– Ну и прекрасно, – сказал герцог, бесцеремонно прерывая излияния врача. – Ты ничего не заметил? Ну, такого странного? Может, что-то показалось тебе в нем не так?
– Необычным, хотите сказать? – уточнил Прунскваллер.
– Именно, – повторил терпеливо аристократ. – Можешь мне смело все доверить и ничего не бояться.
Тут же хозяин замка посмотрел по сторонам, но ничего подозрительного не заметил.
– Вообще-то все в порядке, звенит, как колокольчик, ха-ха, – продолжал эскулап.
– Да к черту колокольчики! – воскликнул герцог.
– Но, мой лорд, ха-ха… Я, признаться, несколько растерян, ха-ха… Если не как колокольчик, то как именно?
– Я про лицо, про лицо спрашиваю, – гневно закричал аристократ. – Ты видел его в лицо?
Врач нахмурился и потер подбородок. Наконец он поднял глаза, и герцог требовательно посмотрел на него. Наконец-то лекарь сумел сформулировать ответ, но, разумеется, в своем стиле:
– Ха-ха! Лицо у него, точно как у вашего сиятельства!
– Ты сам подметил это, не врешь? – упорствовал герцог. – А ну не темни.
– Да, я определенно разглядел его лицо, – затараторил эскулап, забывая на этот раз о своем неприятном смехе.
– А ну, говори теперь – тебе показалось это странным или нет? А может, оно вовсе не мое – лицо?
– Говоря профессиональным языком, – заговорил доктор Прунскваллер, – впрочем, тут нужно употреблять непонятные вам термины… Я бы сказал иначе – лицо было несколько необычно…
– Необычно – значит, уродливо? – уточнил лорд Гроун.
– Несколько нестандартно, – сыпал эвфемизмами лекарь.
– Но какая разница-то? – застонал аристократ.
– Прошу прощения, сударь?
– Я спросил, безобразно ли оно, и получил ответ, что оно необычно. Почему ты виляешь? Говори ясно.
– Господин, – воскликнул Прунскваллер, хотя и на сей раз в его голосе не слышалось особо выраженной интонации.
– Если я спрашиваю, отвратительно ли лицо, отвечай мне тем же словом, понятно? – тихо, но грозно спросил лорд.
– Понял, понял, господин…
– Выходит, ребенок отвратителен, – мрачно заметил Гроун, но тут же встрепенулся и с надеждой спросил: – Слушай, а ты видел когда-нибудь более уродливых младенцев?
– Ха-ха, ха-ха, никогда! Никогда не видел малыша с такими… э-э-э… необычными глазами.
– С глазами? – сразу насторожился аристократ. – А что там такое с глазами?
– Что такое? – переспросил доктор. – Ваше сиятельство, вы, кажется, сказали, что с глазами? А разве вы сами их еще не видели?
– Ты меня доконал, мерзавец. Быстро говори, иначе я найду средство развязать твой язык. Итак, последний раз спрашиваю, что с глазами моего сына? Какого они цвета?
– Они… они… фиолетовые!
ФУКСИЯ
Пока хозяин замка застывшими глазами смотрел на поникшего врача, на лестнице появилось еще одно действующее лицо – девочка лет пятнадцати с черными волосами и длинными ресницами. Конечно, возраст с одиннадцати до шестнадцати лет еще не дает будущей женщине достойно показать свою красоту, так что если бы не длинные волосы, девочку можно было бы принять за долговязого подростка. Но зато у нее были удивительно правильные яркие губы и красивые глаза.
Желтый шарф бессильно мотался вокруг худенькой птичьей шейки девочки, а ярко-алое, словно рдеющие угли, платье висело на ее угловатом теле, словно на вешалке.
– А ну, постой, – остановил ее лорд Гроун, видя, что девочка собирается незаметно прошмыгнуть мимо него и лекаря.
– Да, папа, – сказала девочка, послушно останавливаясь.
– Что-то за последние две недели я тебя почти не видел… Чем ты занимаешься?
– Да так, папа, бываю то здесь, то там, – ответила она, потупив глаза. Сейчас, когда девочка стояла, ссутулясь, только человек с большой фантазией мог бы угадать в ней несколько хотя бы приблизительно женских черт. Разве что одежда…
– Ага, то здесь, то там, говоришь, – тихо спросил лорд Гроун. – Интересно, как я должен это истолковать, скажите на милость? Ты мне конкретно скажи, где ты скрываешься? Ну, Фуксия, я жду.
– Много читаю в библиотеке, в арсенальных кладовых бываю, там ведь так интересно, – еле слышно ответила Фуксия, и глаза ее неожиданно сузились. – Пап, я что-то слышала нехорошие разговоры о маме… Говорят, что у меня родился брат, и что он… Идиоты, идиоты – ненавижу их. Ну, ведь я… Ах!
– Действительно, на свет появился новый человек, твой младший брат, Фуксия, – подал голос доктор Прунскваллер. – Он как новая зеленая веточка на генеалогическом древе вашего прославленного семейства. Кстати, он как раз находится за этой вот дверью. Ха-ха, ха-ха, в самом деле, это так, ха-ха.
– Нет! – вдруг яростно закричала Фуксия, вызывающе глядя Прунскваллеру прямо в глаза. Врач испуганно потупился, а лорд Гроун, удивленный вспышкой ярости дочери, сделал шаг вперед, губы его были сурово сжаты…
– Все это вранье, – закричала Фуксия, в бешенстве притопнув ногой. – Я не верю, не верю! Дайте же мне пройти!
Впрочем, кричать девочке не было совершенно никакой необходимости, поскольку никто и не собирался ее удерживать. Проворно взбежав еще на несколько ступенек, Фуксия со всех ног бросилась по темному длинному коридору. Она бежала все дальше, и крик ее замолкал вдали:
– Как я ненавижу людей! Ненавижу! Ненавижу!
Все это молча наблюдал Флей. Он мгновенно оценил обстановку и решил, что было бы неразумно сейчас показываться на глаза герцогу. Кроме того, камердинер был изрядно обижен на герцога – как никак, он прослужил ему верой и правдой сорок лет, и теперь, в такой ответственный момент, тот мог бы не то что посоветоваться с ним, а хоть попросить слова утешения. Старику очень хотелось, чтобы лорд Гроун вспомнил о нем и испытал бы угрызения совести. Хотя если он так разгневан… Не зная, что предпринять, Флей растеряно куснул краешек ногтя. Что-то слишком долго он простоял у глазка. Повернувшись, камердинер с ужасом вспомнил о существовании молодого Стирпайка. Живо вскочив на ноги, Флей привычным движением водрузил на место картину, закрывая смотровое оконце и, схватив парнишку за плечи, потащил на середину комнаты, жарко шепча:
– Ну что, видел ее комнату, видел, свелтеровец?
Стирпайк, ошалевший от столь неожиданного проявления чувств, нашелся далеко не сразу:
– Что теперь будет?
– А ничего, у тебя же есть занятие, вот и делай свою работу…
– Как, вы снова отправляете меня к Свелтеру? О нет, только не это – он ужасен.
– Мне некогда возиться с тобой, у каждого свои дела, – отрезал камердинер мрачно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9
– Где я? Где я? – зашептал он ошалело.
– Один из щенков Свелтера, – тут же определил для себя Флей, пропуская вопрос мимо ушей. – Э, ты, кажется, из кухни? А ну, вставай, чего разлегся! Что ты тут делаешь?
– Я сам не знаю, где я, – слабо отозвался парнишка, чувствуя себя загнанным зверем. – Я заблудился. Честное слово. Мне бы на свет выйти…
– Я спрашиваю, что ты тут делаешь? А ну отвечай! Ведь кухня далеко отсюда. Говори!
– Но я случайно оказался тут. Выведите меня на свет, я обещаю, что никогда больше не приду сюда.
– На свет? Куда ты хочешь?
Стирпайк наконец-то пришел в себя, хотя в голове у него по-прежнему была тяжесть, да и тело ломило. Он был наблюдателен – еще в кухне заметил, с каким презрением этот человек смотрит на его начальника, и потому теперь поспешно сказал:
– Мне все равно куда… все равно. Только бы подальше от господина Свелтера – он ужасен.
Флей несколько мгновений вглядывался в лицо паренька, не зная даже, что сказать. Наконец он спросил – чтобы только не молчать:
– Ты что, новенький?
– Я-то? – спросил Стирпайк жалобно.
– Ты, ты, – с легким раздражением подтвердил старик. – Я спрашиваю, ты новенький на кухне?
– Мне семнадцать лет, господин, – затараторил подросток – но на кухне я, верно, недавно…
– Как давно? – настаивал камердинер.
Стирпайк уже освоился с манерой самого главного слуги замка коротко выражать свои мысли, и потому довольно бойко отозвался:
– С прошлого месяца, господин. Как мне хотелось бы уйти от ужасного Свелтера.
Последнее предложение, несомненно, было своего рода козырной картой – старик, по идее, должен был клюнуть…
– Говоришь, заблудился? – в голосе Флея по-прежнему звучала полная бесстрастность. – Ха-ха, заблудился на каменных тропинках. Как забавно – один из прихвостней Свелтера заблудился на каменных тропинках. Да, бывают в жизни забавные моменты.
– Свелтер – просто пень, – выпалил мальчик.
– Вот это верно, – сразу посерьезнел камердинер. – Так что ты там вытворял?
– Вытворял, господин? – изумился Стирпайк. – Когда?
– Ты что, не веселился вместе со всеми? – не поверил своим ушам старик. – Там ведь все веселились.
– Я не веселился, – признался паренек.
– Как не веселился? В такой день. Да это же почти бунт.
– Нет, только господин Свелтер веселился…
– Свелтер, Свелтер, заладил тут… Оставь это имя там, где ему и положено быть – в дерьме и грязи. Здесь, на моих каменных тропинках, даже не упоминай этого имени. Я по уши сыт твоим Свелтером. И попридержи язык. Так, возьми свечу. Обеими руками, и не дрожи. Вот так, теперь поставь ее на место. Ну все, пошли. Налево. Теперь прямо… Налево, там будет поворот налево – сверни в него. Вот так. Теперь прямо, дальше направо. Тут ступени где-то должны быть – не свались. Ага, поскользнулся? Я говорил – осторожно. Что за молодежь пошла – никакой внимательности. Я преподам тебе урок, чтобы в день появления наследника рода Гроунов на твоем лице не было траурных улыбок. Все, теперь прямо.
Стирпайк повиновался распоряжениям, не говоря ни слова…
– У Гроунов народился ребенок, – продолжал бурчать Флей, и концовки его фразы мальчик не разобрал. – Да, народился, – неожиданно голос камердинера поднялся на высокую ноту. – А ты шастаешь, сам не зная, где. Совсем не стало почтения к господам. Ты хоть понимаешь, что означает появление нового мужчины в семье? Тебе уже семнадцать, а мозги, что у сосунка. Эх! Так, теперь направо… направо, я сказал. Ты что – оглох? Видишь впереди арку? Да? Значит, все в порядке. Э, ты, кажется, сказал, что не любишь Свелтера?
– Не люблю, господин.
– Гм, забавно-забавно… Ну-ка, подожди.
Стирпайк послушно остановился и наблюдал, как старик невозмутимо извлек из кармана огромную связку разнокалиберных ключей и, подслеповато щурясь, выбрал один. Через секунду замок противно заскрежетал…
– Ага, – удовлетворенно проговорил Флей. – Эй, ты, свелтеровец! Что встал, как истукан. Пошли.
Юноша пошел вперед и вдруг оказался в кромешной темноте. Тут же ударившись головой о низкую притолоку двери, он инстинктивно выбросил вперед обе руки, боясь наткнуться в темноте на какое-нибудь препятствие. И тут же пальцы его сами собой вцепились во что-то мягкое – не сразу Стирпайк сообразил, что это была пола камзола его невольного провожатого. Злобно шипя, Флей ударил его по руке, почему-то вспоминая о смертных грехах.
Между тем старик уже открыл дверцу, ведущую в следующее помещение, и бормотал:
– Ну, вот тут у нас кошачья комната.
Стирпайк ничего не понял – при чем тут кошки?
– Тут кошачья комната, – снова с нажимом повторил старик.
Наконец дверь распахнулась и Стирпайк удивленно прикусил язык – в самом деле, на полу, на громадном голубом ковре (сколько же стоит такая драгоценность?) – возлежали несколько пушистых белых кошек. Кошки не обратили на вошедших никакого внимания. Впрочем, люди тоже пришли сюда не ради зверей, так что Флей и его спутник уже шли по следующей комнате, когда Стирпайк услышал за спиной приглушенные кошачьи вопли.
ГЛАЗОК ДЛЯ СЛЕЖКИ
– А чьи они? – наконец решился нарушить тягостную тишину паренек, когда они уже поднимались по лестнице с выщербленными ступенями. Стена по правую сторону была завешана полусгнившими циновками, некоторые из которых отслоились от стены, открывая взору позеленевшую каменную кладку.
– Чьи они? – снова спросил Стирпайк.
– Чьи – кто? – переспросил Флей, оглядываясь по сторонам. – Эй, ты еще тут? Все идешь за мной?
– Так ведь вы сами велели идти следом, – удивился юноша.
– Ха-ха, хорошая память, когда надо, разумеется. Так что тебе нужно, свелтеровец?
– Он мерзкий, – паренька даже передернуло. – Я не вру, честное слово.
– Как зовут? – внезапно бросил Флей.
– Меня?
– Тебя, да, тебя. Свое имя я вроде пока помню. Что за молодежь такая непонятливая пошла.
– Стирпайк, господин, мое имя.
– Как? Спиртпайк?
– Да нет же – Стир-пайк.
– Как-как?
– Стир. Стирпайк.
– Для чего?
– Простите, не разобрал?
– Для чего тебе двойное имя? Стир, да еще и Пайк к тому же. По-моему, достаточно было бы одного. Тем более, для работы на кухне под началом Свелтера.
Мальчик неопределенно пожал плечами – дискуссии на такие темы можно вести бесконечно долго. Наконец он все же не удержался и снова задал давно мучивший его вопрос:
– Простите, господин… Я вот все хотел спросить – чьих это кошек мы видели в комнате? Тех, что на ковре…
– Кошки? – искренне удивился камердинер. – Какие такие кошки?
– Ну, те, что сидят в кошачьей комнате, – терпеливо заговорил Стирпайк. – Мне просто интересно, кому они принадлежат…
Флей просиял и величественно поднял вверх указательный палец:
– Эти кошки принадлежат моей госпоже. Все ее. Она любит белых кошек.
Стирпайка такой ответ, однако, не удовлетворил, и он продолжил допытываться:
– Вероятно, она живет поблизости от своих любимцев?
Камердинер неожиданно разгневался:
– Заткнись, кухонное помело. Какое тебе дело? Разболтался вообще.
Юноша покорно замолчал и проследовал за стариком в громадную восьмиугольную комнату, на семи стенах которой были развешаны портреты в тяжелых золоченых рамах.
И вдруг Флей подумал – он что-то загулял, его сиятельство наверняка уже ожидают его. Для Стирпайка вдруг произошло неожиданное – камердинер, подойдя к одному из чуть наклонно висевших портретов, бесцеремонно сдвинул его в сторону, открывая взору крохотное – величиной с фартинговую монету – отверстие в стене. Флей тут же приник к отверстию, и юноша заметил, как пергаментного цвета кожа на шее старика собралась в глубокие складки. Видимо, старик увидел сквозь глазок то, что и ожидал увидеть.
Глазок был просверлен в стене в самом удобном месте – отсюда открывался обзор сразу на три важные двери. Центральная вела в покои госпожи – семьдесят шестой по счету герцогини Гроун. Дверь была окрашена в черный цвет, и поверх этого мрачного фона кусочками перламутра был выложен рельефный силуэт большой белой кошки. Окружающие же дверь простенки были изукрашены такими же инкрустациями в виде сказочных растений и птиц. Центральная дверь была закрыта, но зато две боковых были распахнуты настежь, и Флей тут же жадно принялся изучать, что там происходило. В дверях то и дело мелькали фигуры. Людей там было много, все они суетились, но их движения, несомненно, имели какой-то смысл. Во всяком случае, для Флея.
– Ну вот, – воскликнул камердинер, не поворачивая даже головы.
Стирпайк тут же подскочил к старику:
– Что там?
– Та дверь, на которой кошка – ее, – прошептал старик и, схватив себя обеими руками за мочки ушей, отчего-то скучно зевнул.
Стирпайк приник глазом к отверстию в стене и заметил, как из средней двери вышел худой мужчина с пышной шевелюрой черных волос, в которых уже пробивалась седина, и, воровато озираясь, начал спускаться по лестнице. Однако, сделав несколько шагов, он остановился. В его руке был небольшой сундучок – точно такой же, какие обыкновенно носят при себе лекари. Конечно, это был врач. После из двери появился второй мужчина. В руках он держал легкий серебряный жезл, украшенный на конце зеленоватым камнем. Подойдя к доктору, он задумчиво постучал по его груди этим жезлом, и лекарь слегка закашлялся. После чего владелец жезла выразительно посмотрел врачу в глаза и спросил:
– Ну, Прунскваллер?
– Да, господин мой? – почтительно спросил тот, наклоняя голову в знак уважения.
– Что скажешь?
Лекарь сцепил пальцы на животе:
– Я абсолютно удовлетворен. В самом деле. Да.
– Насколько я понимаю, в профессиональном плане? – спросил человек, в котором Стирпайк вдруг с ужасом признал лорда Сепулкрейва, семьдесят шестого герцога Гроуна, хозяина всего, что вокруг, и всех, кто это самое «вокруг» населяет…
– В профессиональном плане, господин мой… – бормотал эскулап, словно подыскивая подходящий ответ. – Я, право слово, удовлетворен… Я – весь в почтении… Я – человек гордый и счастливый…
Странный смешок в словах доктора Прунскваллера несколько встревожил Стирпайка – но только потому, что он слышал его впервые. Говорить с легкой улыбкой всегда было в манере лекаря.
– В самом деле, господин мой, все хорошо, все отлично, ха-ха, я очень даже удовлетворен… Я…
– Ну и прекрасно, – сказал герцог, бесцеремонно прерывая излияния врача. – Ты ничего не заметил? Ну, такого странного? Может, что-то показалось тебе в нем не так?
– Необычным, хотите сказать? – уточнил Прунскваллер.
– Именно, – повторил терпеливо аристократ. – Можешь мне смело все доверить и ничего не бояться.
Тут же хозяин замка посмотрел по сторонам, но ничего подозрительного не заметил.
– Вообще-то все в порядке, звенит, как колокольчик, ха-ха, – продолжал эскулап.
– Да к черту колокольчики! – воскликнул герцог.
– Но, мой лорд, ха-ха… Я, признаться, несколько растерян, ха-ха… Если не как колокольчик, то как именно?
– Я про лицо, про лицо спрашиваю, – гневно закричал аристократ. – Ты видел его в лицо?
Врач нахмурился и потер подбородок. Наконец он поднял глаза, и герцог требовательно посмотрел на него. Наконец-то лекарь сумел сформулировать ответ, но, разумеется, в своем стиле:
– Ха-ха! Лицо у него, точно как у вашего сиятельства!
– Ты сам подметил это, не врешь? – упорствовал герцог. – А ну не темни.
– Да, я определенно разглядел его лицо, – затараторил эскулап, забывая на этот раз о своем неприятном смехе.
– А ну, говори теперь – тебе показалось это странным или нет? А может, оно вовсе не мое – лицо?
– Говоря профессиональным языком, – заговорил доктор Прунскваллер, – впрочем, тут нужно употреблять непонятные вам термины… Я бы сказал иначе – лицо было несколько необычно…
– Необычно – значит, уродливо? – уточнил лорд Гроун.
– Несколько нестандартно, – сыпал эвфемизмами лекарь.
– Но какая разница-то? – застонал аристократ.
– Прошу прощения, сударь?
– Я спросил, безобразно ли оно, и получил ответ, что оно необычно. Почему ты виляешь? Говори ясно.
– Господин, – воскликнул Прунскваллер, хотя и на сей раз в его голосе не слышалось особо выраженной интонации.
– Если я спрашиваю, отвратительно ли лицо, отвечай мне тем же словом, понятно? – тихо, но грозно спросил лорд.
– Понял, понял, господин…
– Выходит, ребенок отвратителен, – мрачно заметил Гроун, но тут же встрепенулся и с надеждой спросил: – Слушай, а ты видел когда-нибудь более уродливых младенцев?
– Ха-ха, ха-ха, никогда! Никогда не видел малыша с такими… э-э-э… необычными глазами.
– С глазами? – сразу насторожился аристократ. – А что там такое с глазами?
– Что такое? – переспросил доктор. – Ваше сиятельство, вы, кажется, сказали, что с глазами? А разве вы сами их еще не видели?
– Ты меня доконал, мерзавец. Быстро говори, иначе я найду средство развязать твой язык. Итак, последний раз спрашиваю, что с глазами моего сына? Какого они цвета?
– Они… они… фиолетовые!
ФУКСИЯ
Пока хозяин замка застывшими глазами смотрел на поникшего врача, на лестнице появилось еще одно действующее лицо – девочка лет пятнадцати с черными волосами и длинными ресницами. Конечно, возраст с одиннадцати до шестнадцати лет еще не дает будущей женщине достойно показать свою красоту, так что если бы не длинные волосы, девочку можно было бы принять за долговязого подростка. Но зато у нее были удивительно правильные яркие губы и красивые глаза.
Желтый шарф бессильно мотался вокруг худенькой птичьей шейки девочки, а ярко-алое, словно рдеющие угли, платье висело на ее угловатом теле, словно на вешалке.
– А ну, постой, – остановил ее лорд Гроун, видя, что девочка собирается незаметно прошмыгнуть мимо него и лекаря.
– Да, папа, – сказала девочка, послушно останавливаясь.
– Что-то за последние две недели я тебя почти не видел… Чем ты занимаешься?
– Да так, папа, бываю то здесь, то там, – ответила она, потупив глаза. Сейчас, когда девочка стояла, ссутулясь, только человек с большой фантазией мог бы угадать в ней несколько хотя бы приблизительно женских черт. Разве что одежда…
– Ага, то здесь, то там, говоришь, – тихо спросил лорд Гроун. – Интересно, как я должен это истолковать, скажите на милость? Ты мне конкретно скажи, где ты скрываешься? Ну, Фуксия, я жду.
– Много читаю в библиотеке, в арсенальных кладовых бываю, там ведь так интересно, – еле слышно ответила Фуксия, и глаза ее неожиданно сузились. – Пап, я что-то слышала нехорошие разговоры о маме… Говорят, что у меня родился брат, и что он… Идиоты, идиоты – ненавижу их. Ну, ведь я… Ах!
– Действительно, на свет появился новый человек, твой младший брат, Фуксия, – подал голос доктор Прунскваллер. – Он как новая зеленая веточка на генеалогическом древе вашего прославленного семейства. Кстати, он как раз находится за этой вот дверью. Ха-ха, ха-ха, в самом деле, это так, ха-ха.
– Нет! – вдруг яростно закричала Фуксия, вызывающе глядя Прунскваллеру прямо в глаза. Врач испуганно потупился, а лорд Гроун, удивленный вспышкой ярости дочери, сделал шаг вперед, губы его были сурово сжаты…
– Все это вранье, – закричала Фуксия, в бешенстве притопнув ногой. – Я не верю, не верю! Дайте же мне пройти!
Впрочем, кричать девочке не было совершенно никакой необходимости, поскольку никто и не собирался ее удерживать. Проворно взбежав еще на несколько ступенек, Фуксия со всех ног бросилась по темному длинному коридору. Она бежала все дальше, и крик ее замолкал вдали:
– Как я ненавижу людей! Ненавижу! Ненавижу!
Все это молча наблюдал Флей. Он мгновенно оценил обстановку и решил, что было бы неразумно сейчас показываться на глаза герцогу. Кроме того, камердинер был изрядно обижен на герцога – как никак, он прослужил ему верой и правдой сорок лет, и теперь, в такой ответственный момент, тот мог бы не то что посоветоваться с ним, а хоть попросить слова утешения. Старику очень хотелось, чтобы лорд Гроун вспомнил о нем и испытал бы угрызения совести. Хотя если он так разгневан… Не зная, что предпринять, Флей растеряно куснул краешек ногтя. Что-то слишком долго он простоял у глазка. Повернувшись, камердинер с ужасом вспомнил о существовании молодого Стирпайка. Живо вскочив на ноги, Флей привычным движением водрузил на место картину, закрывая смотровое оконце и, схватив парнишку за плечи, потащил на середину комнаты, жарко шепча:
– Ну что, видел ее комнату, видел, свелтеровец?
Стирпайк, ошалевший от столь неожиданного проявления чувств, нашелся далеко не сразу:
– Что теперь будет?
– А ничего, у тебя же есть занятие, вот и делай свою работу…
– Как, вы снова отправляете меня к Свелтеру? О нет, только не это – он ужасен.
– Мне некогда возиться с тобой, у каждого свои дела, – отрезал камердинер мрачно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9