Собирают их, а для чего – никто не знает. Все изменяется. Замок изменяется. Он сегодня впервые остался один – его высочество. Его светлость. Даже меня отправил. Ушел в покои ее светлости. Я не понимаю… И не видел его пока… Никто не впускает… Что-то ужасное происходит… Ее сиятельство рожают… И столько птиц слетелось. Ох, не к добру это. Знаешь, там даже белый грач появился. Ты видел когда-нибудь белого грача? Ребенок родился – наследник Горменгастский – но мать на него даже смотреть не хочет. А отец просто взгляда не отрывает. А меня не впускает – странно. Эй, ты меня слушаешь?
Разумеется, Ротткодд слушал гостя. Слова Флея заслуживали внимания уже хотя бы потому, что на памяти смотрителя тот еще никогда не разражался столь длинными тирадами. К тому же новость о появлении на свет ребенка – будущего повелителя Горменгаста – многого стоит, тем более для такого отшельника, как он. В любом случае – он теперь получил достаточное количество информации и может обдумывать ее в одиночестве. В одном Флей был точно прав – он, Ротткодд, лежит себе дни напролет в своем гамаке и как бы стоит в стороне от жизни замка. Он даже не имел понятия о предстоящем появлении на свет нового господина. Даже еду ему подавали сюда – на крохотном подъемнике, люк которого находился во все той же каморке под лестницей. Да, он живет в замке, но в то же время живет как бы вне замка… Фраза, конечно, абсурдная, но тем не менее это так. А Флей принес очень даже грандиозное известие. С другой стороны, Ротткодд все равно испытывал раздражение – его уединение было нарушено самым бесцеремонным образом. Однако тревожная мысль в тот же миг посетила почти идеально шарообразную голову смотрителя Барельефного зала – с какой стати Флей, безучастный ко всему, кроме нужд своего господина, пришел именно сюда? Да еще рассыпается такими подробностями – просто невиданное дело. Неожиданно для самого себя смотритель смерил гостя глазами и спросил:
– Так чему я обязан, сударь, вашему визиту?
– Что ты сказал? – крякнул Флей, глядя на смотрителя удивленными глазами.
Флей замолчал и застыл на месте – он сам только-только понял: в самом деле, почему он пришел сюда и рассказывает все это Ротткодду – уж его все случившееся точно касается меньше всего. Как могло случиться, что его выбор – кому излить душу – пал именно на Ротткодда? Флей смотрел на Ротткодда уже растерянно, не зная, что и сказать…
Наконец камердинер взял-таки себя в руки – он вдохнул воздуха в легкие и сделал шаг вперед:
– А, понимаю тебя, Ротткодд, очень хорошо понимаю…
В этот момент смотритель уже мечтал, чтобы гость поскорее убрался туда, откуда пришел, чтобы поскорее улечься в гамак и наслаждаться драгоценным одиночеством, чтобы… Однако замечание Флея сразу заставило забыть сладкие грезы. Кажется, он говорит, что понял, что имеет в виду он, Ротткодд. Интересно, что же он подразумевает? Растерянно повернувшись в сторону, Ротткодд на мгновение снова стал смотрителем – снял невидимую пылинку с головы покрытой позолотой статуэтки русалки.
– Так тебя волнует появление нового человека на свет? – наконец не выдержал Ротткодд.
Флей стоял несколько мгновений молча – казалось, он был ошарашен. И точно.
– Волнует появление на свет, – воскликнул он. – Ребенок же принадлежит роду Гроунов! Слышишь – это настоящий Гроун, мужчина! Это вызов, самый настоящий вызов Переменам! Теперь вообще не должно быть перемен!
– Ага, – к Ротткодду вернулась его обычная бесстрастность. – Но ведь его светлость, кажется, не умирает?
– Нет, не умирает, но глаза… – не договорив фразы, отчего смысл ее так и остался неясным для Ротткодда, гость журавлиным шагом бросился к окну.
Хозяин помещения так и остался недовольным – Флей болтает много, но все еще не сказал, что именно привело его сюда. И все-таки – почему выбор пал на него? Возможно, размышлял смотритель, Флей был настолько потрясен происходящим, что рванулся, куда глаза глядят, вот и пришел сюда… И постарался изложить все, что знал, чтобы хоть как-то облегчить страдания…
Между тем камердинер, повернувшись, посмотрел на Ротткодда – тот стоял, по-птичьи наклонив круглую голову и держа в руках странную короткую метелку, у которой вместо прутьев были птичьи перья. И Флей понял – тот ждет не дождется его ухода. Конечно, нужно уходить, подумал Флей. Его самого потрясли две вещи. Во-первых, абсолютная бесстрастность смотрителя даже при известии о рождении нового господина. Второе – собственное нелогичное поведение. В самом деле, что привело его сюда? Нашел с кем разговаривать. Флей важно достал из кармана огромные серебряные часы и близоруко сощурился:
– Мне пора… Слышишь, ухожу я…
– Спасибо, что заглянули, – с облегчением заторопился Ротткодд. – Там под лестницей лежит книга посетителей, запишитесь, что приходили…
– Нет, я не посетитель, – отшатнулся камердинер. – Я служу его светлости тридцать семь лет. Никуда от него ни на шаг не отходил. Сам напиши, что там тебе нужно.
– Как хотите, – пожал плечами Ротткодд, – но в книгу я вас все равно внесу. Такой у нас порядок.
– Не нужно, – неожиданно заупрямился гость.
Ротткодд поразился такой настойчивости – чего ему бояться? Все равно жизнь течет в замке своим чередом – кому нужен этот лизоблюд? Если теперь петушится, нужно было раньше думать, с кем сплетничаешь. Болтал бы с кухарками на кухне в свое удовольствие. И вдруг в мозгу смотрителя словно вспышка сверкнула – конечно, Флей пришел к нему только потому, что все остальные обитатели замка предугадывали возможное развитие событий, ведь слухи, как известно, распространяются тут со скоростью лесного пожара. Так что он все равно не мог бы никого убедить. А поскольку он, Ротткодд, не знал ничего, весть была бы для него сногсшибательной. Правда, Флей все равно просчитал далеко не все – он не принял во внимание безразличие смотрителя ко всему, что происходило за стенами Барельефного зала.
Поняв эту простую истину, что Флей действовал исходя из этих обстоятельств, без злого умысла, Ротткодд испытал сильное облегчение. В самом деле, деревянные скульптуры – следы капризов прошлых и нынешних владельцев замка – служат надежной защитой для мира, который Ротткодд сам себе создал…
ГЛАВНАЯ КУХНЯ
Флей уже сам не помнил, как спустился по лестнице. Он вошел в помещение для слуг, миновал несколько залов и свернул в длинный коридор, по обе стороны которого виднелись бесчисленные двери – входы в кухонные помещения. Неискушенный человек наверняка бы потерялся тут – но только не Флей. Камердинер был опытным человеком – он сразу уловил перемену во всеобщем настроении, даже ни с кем не разговаривая. Наконец-то чувство невыразимого одиночества, установившееся было в его душе после посещения берлоги Ротткодда – настоящей монашеской кельи, дьявол его побери! – стало проходить. Здесь в коридорах и узких проходах все дышало суетой. Радуясь, что тоска все-таки схлынет сама собой, Флей засунул руки поглубже в карманы и зашагал дальше, прервав короткую остановку. То и дело камердинер герцога оглядывался по сторонам, но никто не проявлял к нему никакого интереса, так что Флею оставалось только шагать вперед, выбрасывая перед собой костлявые ноги с непомерно большими башмаками. Завернув за угол, слуга невольно остановился: прямо перед ним стояла большая группа мальчишек, которых в замке держали на побегушках – они сгрудились вокруг одного, чуть повыше ростом остальных, и тот, делая большие глаза, что-то излагал товарищам торопливым шепотом. Флею захотелось сплюнуть – какое ему дело до мелочных интересов зеленой молодежи? Но нельзя было ронять достоинства в глазах окружающих, и камердинер его сиятельства герцога Горменгаста зашагал дальше с каменным выражение лица.
Потом Флей свернул в главный коридор – тут царило оживленное движение: когорта поваров и кухарок шустро перебегала с места на место, повинуясь какому-то только им понятному распорядку. На бегу мастера поварного искусства умудрялись не только петь, но даже перебрасываться целыми фразами. Для Флея, привыкшего к порядку, к неторопливым движениям, эта суета была очень неприятна. Невольно камердинер подумал, что его энтузиазм от великой новости стоит где-то посредине между невозмутимостью Ротткодда и трескотней поваров. Флей шел дальше, минуя галерею, ведущую на бойню – спутать это место было просто невозможно – оттуда постоянно несло характерным запахом свежей крови, потом шел мимо пекарен, щекотавших его ноздри ароматом свежеиспеченной сдобы, миновал уходящие вниз полустертые от времени кирпичные ступени – то был вход в винный погреб. Конечно, старый слуга знал назубок расположение всех этих ходов и выходов, хотя далось ему это в свое время нелегко. Краем глаза Флей удовлетворенно отмечал, как вся эта мелочь, занятая своими глупыми делами, торопливо уступает ему дорогу и переглядывается – конечно, они знают, что он приближен к особе его сиятельства. Для них появление человека «оттуда» обычно не предвещает ничего хорошего…
Сам Флей редко был доволен, видя других людей счастливыми. Радость от жизни окружающих казалась ему истоком своеволия, а от своеволия до неповиновения старшим – один короткий шаг. Но сейчас ситуация была совершенно нетипичной, так что приподнятая возбужденность встречных была хорошо понятна старому камердинеру.
Наконец, попетляв по галереям и убедившись, что все идет как положено, Флей свернул налево и по широкой лестнице спустился к главной кухне, двери в которую были плотно прикрыты. То была запасная дверь – главная находилась с другой стороны. Этим проходом пользовались редко, освещен он был скупо – двумя-тремя факелами. Однако же в этой темноте камердинер сумел разглядеть несколько фигур. Что они тут делают? Почему не заняты работой? Не успел старик и шагу сделать, как его остановил грозный лай и топот чьих-то ног.
Но вид огромных сторожевых псов не испугал Флея – он даже знал всех собак по кличкам, и те, виновато виляя хвостами, снова улеглись на пол. Флей теперь уже беспрепятственно вошел в кухню и невольно замер на пороге – его оглушил разноголосый шум, а жара тут была столь невыносима, что старику показалось, будто он вошел в парилку. Тут тоже суетились люди, объясняясь больше знаками – слова все равно заглушались шумом, но все шло по заведенному порядку, и даже появление на свет наследника герцогского рода не в силах было что-то здесь изменить.
Стены кухни, сложенные в незапамятные времена из тщательно отесанных камней бежевого цвета, были покрыты влагой и странным серым налетом – жирным на ощупь, как масло. Вообще-то сей налет был предметом внимания команды «отскребальщиков» – их в количестве восемнадцати человек специально держали на кухне для содержания столь священного места в чистоте. Профессия отскребальщика была в замке наследственной – появившись на свет в семье блюдущего чистоту герцогской кухни слуги, ребенок уже с младых ногтей знал свою судьбу. Этим людям часто завидовали – их жизнь была стабильна и надежна застрахована от разных непредсказуемых случайностей. Начиная с пяти утра и примерно до одиннадцати часов, когда лестницы и стремянки уже мешали работе поваров, отскребальщики методично протирали и обметали грязные стены специальными лопаточками и щетками. Работали они кропотливо, но зато потом весь день был в их распоряжении. Кое-кто ворчал, обзывая отскребальщиков дармоедами, но замечания воспринимались всеми как желание очередного недовольного отвести душу – раз существует кухня, то должна существовать и чистота при ней. Со всеми вытекающими отсюда последствиями. Всякая работа, в конце концов, имеет свои плюсы и минусы.
Возможно от постоянного соприкосновения со следами кухонного чада лица отскребальщиков стали желтовато-серыми, словно поверхности каменных плит, которые они терли каждое утро с неизменным усердием. К тому же люди эти были молчальниками – слова из них лишнего не вытянешь, не то что поговорить. Все эти качества делали отскребальщиков похожими один на другого. Попади такой человек куда-то в другое, кроме кухни, место, даже надень он самые лучшие одежды – все равно сведущие люди безошибочно определят в нем отскребальщика копоти с кухни герцога Горменгаста.
Сейчас был день – то есть формально отскребальщики были свободны от своей работы. Это обстоятельство, а также рождение нового господина побудили всех восемнадцать своеобразно провести свой досуг – они лежали у стены, мертвецки пьяные. Впрочем, никто не обращал на них внимания, тем более что они предусмотрительно улеглись у стен, чтобы не мешать стряпухам и поварам в их работе.
Голоса на кухне сливались в сплошное гудение – Флей невольно вспомнил пчелиную пасеку. Изредка из общего звукового фона вырывался чей-нибудь возглас или смех. Оказавшись случайно у стены, старик вздрогнул – ему показалось, что он слышит жуткий храп. Но тут же Флей улыбнулся себе под нос – все верно, это же храпят блюстители чистоты.
Камердинер несколько растерянно следил глазами за кухонными подмастерьями, то и дело переносившими огромные штабеля самой разнообразной посуды. «Ну и ну, – подумал невольно Флей, – и куда же идет такая прорва еды? Герцог и его семья не съедают и сотой доли того, что может поместиться на всех блюдах, тарелках, в мисках и чашах». Похоже, это для него все равно останется загадкой – хоть и прожил он в замке всю жизнь. Потом Флей заторопился дальше. У каменной стены были свалены охапки дров, чуть поодаль стояли большие суповые котлы – порций на пятьдесят-семьдесят, соображал старик, озирая пузатые емкости. Дальше была плита – огромная, на ней кипел целый ряд котлов, из каждого исходил свой запах. Под ногами хрустела яичная скорлупа и осколки разбитой нерадивыми поварятами посуды, валялись окровавленные кости и оброненные впопыхах овощи. Пахло винами и пряностями, слышался глухой звук разрубаемых на части туш и скрип распиливаемых дров. Вдоль стен висели прокопченные доски с вбитыми на них гвоздиками, на которых покачивался самый разнообразный поварской инструмент – от крохотных топориков и пилок причудливых форм – назначение многих было Флею непонятно – до поистине устрашающих орудий, которые смотрелись бы куда уместнее в арсенальной комнате. Тут же громоздился пень от спиленного когда-то векового дуба – сколько Флей себя помнил, исполинский кусок дерева всегда служил колодой для разделки туш.
Старый камердинер испытывал как бы два чувства одновременно – с одной стороны, он всегда презирал кухню и ее обитателей за отсутствие тонкости, которая дает возможность общаться с высокородными господами, с другой стороны он, как реалист, понимал – без кухни никуда не денется ни сам герцог, ни самый последний замарашка, хотя бы из тех, что убирают навоз в конюшнях.
Да, кухня нужна, как ни крути… Но от вульгарности им все же не мешало бы избавиться. Не хотят, зажрались, черти.
Сверху, на небольшом расстоянии от пола, висели мешки с мукой – чтобы до них не добрались вездесущие грызуны. Промелькнули два худосочных юноши с зелеными шарфами на шее – кто такие, почему не знаю, хотелось воскликнуть старику. Но тут же он прикусил язык – а то окружающие подумают, что у него начались провалы в памяти. Это ведь соусники – они соусы приготовляют. Часто мясо, даже идеально приготовленное, вообще не идет без соуса. Нужные люди. Флей отечески улыбнулся одному из пареньков, видя, что глаза того так и светятся от радости. Конечно, он счастлив за господ.
И тут старик невольно остановился – прямо перед ним одетый в красно-зеленый кафтан карлик-лилипут что-то толок в ступе. Поймав на себе взгляд Флея, карлик дружески оскалил зубы и что-то крикнул. Что именно – камердинер герцога не разобрал, тем более что его внимание теперь было отвлечено тем, что он давно хотел увидеть в этой кухне. Иначе бы он, разумеется, не пришел сюда…
НЕВЫНОСИМЫЙ ЗНОЙ
Шеф-повар Горменгаста, задумчиво поглядывая на только что принесенную из винного погреба бутылку с вином, произносил длинную речь, обращаясь к группе поварят. Мальчики, одетые все как один в белые халаты и белые же пышные колпаки, с полуоткрытыми ртами внимали начальнику. Время от времени поварята поглядывали вокруг – на пылающие плиты и кипящие котлы, словно желая поскорее вернуться к своим прямым обязанностям. Флей, приблизившись к поварам, с удивлением и негодованием понял, что главный повар тоже пьян. Какой же пример подает он подчиненным. Но шеф-повар явно был в чудесном настроении, и мнение слуг, пусть даже близких к особе его сиятельства, интересовало его меньше всего.
Потом поварята взяли в руки чаши – несомненно, в них тоже было вино. Поварам было чему удивляться – впервые за все время начальство не подгоняло их за работой, а разрешило не только сделать перерыв, но и продегустировать – в открытую – вина из герцогского подвала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9
Разумеется, Ротткодд слушал гостя. Слова Флея заслуживали внимания уже хотя бы потому, что на памяти смотрителя тот еще никогда не разражался столь длинными тирадами. К тому же новость о появлении на свет ребенка – будущего повелителя Горменгаста – многого стоит, тем более для такого отшельника, как он. В любом случае – он теперь получил достаточное количество информации и может обдумывать ее в одиночестве. В одном Флей был точно прав – он, Ротткодд, лежит себе дни напролет в своем гамаке и как бы стоит в стороне от жизни замка. Он даже не имел понятия о предстоящем появлении на свет нового господина. Даже еду ему подавали сюда – на крохотном подъемнике, люк которого находился во все той же каморке под лестницей. Да, он живет в замке, но в то же время живет как бы вне замка… Фраза, конечно, абсурдная, но тем не менее это так. А Флей принес очень даже грандиозное известие. С другой стороны, Ротткодд все равно испытывал раздражение – его уединение было нарушено самым бесцеремонным образом. Однако тревожная мысль в тот же миг посетила почти идеально шарообразную голову смотрителя Барельефного зала – с какой стати Флей, безучастный ко всему, кроме нужд своего господина, пришел именно сюда? Да еще рассыпается такими подробностями – просто невиданное дело. Неожиданно для самого себя смотритель смерил гостя глазами и спросил:
– Так чему я обязан, сударь, вашему визиту?
– Что ты сказал? – крякнул Флей, глядя на смотрителя удивленными глазами.
Флей замолчал и застыл на месте – он сам только-только понял: в самом деле, почему он пришел сюда и рассказывает все это Ротткодду – уж его все случившееся точно касается меньше всего. Как могло случиться, что его выбор – кому излить душу – пал именно на Ротткодда? Флей смотрел на Ротткодда уже растерянно, не зная, что и сказать…
Наконец камердинер взял-таки себя в руки – он вдохнул воздуха в легкие и сделал шаг вперед:
– А, понимаю тебя, Ротткодд, очень хорошо понимаю…
В этот момент смотритель уже мечтал, чтобы гость поскорее убрался туда, откуда пришел, чтобы поскорее улечься в гамак и наслаждаться драгоценным одиночеством, чтобы… Однако замечание Флея сразу заставило забыть сладкие грезы. Кажется, он говорит, что понял, что имеет в виду он, Ротткодд. Интересно, что же он подразумевает? Растерянно повернувшись в сторону, Ротткодд на мгновение снова стал смотрителем – снял невидимую пылинку с головы покрытой позолотой статуэтки русалки.
– Так тебя волнует появление нового человека на свет? – наконец не выдержал Ротткодд.
Флей стоял несколько мгновений молча – казалось, он был ошарашен. И точно.
– Волнует появление на свет, – воскликнул он. – Ребенок же принадлежит роду Гроунов! Слышишь – это настоящий Гроун, мужчина! Это вызов, самый настоящий вызов Переменам! Теперь вообще не должно быть перемен!
– Ага, – к Ротткодду вернулась его обычная бесстрастность. – Но ведь его светлость, кажется, не умирает?
– Нет, не умирает, но глаза… – не договорив фразы, отчего смысл ее так и остался неясным для Ротткодда, гость журавлиным шагом бросился к окну.
Хозяин помещения так и остался недовольным – Флей болтает много, но все еще не сказал, что именно привело его сюда. И все-таки – почему выбор пал на него? Возможно, размышлял смотритель, Флей был настолько потрясен происходящим, что рванулся, куда глаза глядят, вот и пришел сюда… И постарался изложить все, что знал, чтобы хоть как-то облегчить страдания…
Между тем камердинер, повернувшись, посмотрел на Ротткодда – тот стоял, по-птичьи наклонив круглую голову и держа в руках странную короткую метелку, у которой вместо прутьев были птичьи перья. И Флей понял – тот ждет не дождется его ухода. Конечно, нужно уходить, подумал Флей. Его самого потрясли две вещи. Во-первых, абсолютная бесстрастность смотрителя даже при известии о рождении нового господина. Второе – собственное нелогичное поведение. В самом деле, что привело его сюда? Нашел с кем разговаривать. Флей важно достал из кармана огромные серебряные часы и близоруко сощурился:
– Мне пора… Слышишь, ухожу я…
– Спасибо, что заглянули, – с облегчением заторопился Ротткодд. – Там под лестницей лежит книга посетителей, запишитесь, что приходили…
– Нет, я не посетитель, – отшатнулся камердинер. – Я служу его светлости тридцать семь лет. Никуда от него ни на шаг не отходил. Сам напиши, что там тебе нужно.
– Как хотите, – пожал плечами Ротткодд, – но в книгу я вас все равно внесу. Такой у нас порядок.
– Не нужно, – неожиданно заупрямился гость.
Ротткодд поразился такой настойчивости – чего ему бояться? Все равно жизнь течет в замке своим чередом – кому нужен этот лизоблюд? Если теперь петушится, нужно было раньше думать, с кем сплетничаешь. Болтал бы с кухарками на кухне в свое удовольствие. И вдруг в мозгу смотрителя словно вспышка сверкнула – конечно, Флей пришел к нему только потому, что все остальные обитатели замка предугадывали возможное развитие событий, ведь слухи, как известно, распространяются тут со скоростью лесного пожара. Так что он все равно не мог бы никого убедить. А поскольку он, Ротткодд, не знал ничего, весть была бы для него сногсшибательной. Правда, Флей все равно просчитал далеко не все – он не принял во внимание безразличие смотрителя ко всему, что происходило за стенами Барельефного зала.
Поняв эту простую истину, что Флей действовал исходя из этих обстоятельств, без злого умысла, Ротткодд испытал сильное облегчение. В самом деле, деревянные скульптуры – следы капризов прошлых и нынешних владельцев замка – служат надежной защитой для мира, который Ротткодд сам себе создал…
ГЛАВНАЯ КУХНЯ
Флей уже сам не помнил, как спустился по лестнице. Он вошел в помещение для слуг, миновал несколько залов и свернул в длинный коридор, по обе стороны которого виднелись бесчисленные двери – входы в кухонные помещения. Неискушенный человек наверняка бы потерялся тут – но только не Флей. Камердинер был опытным человеком – он сразу уловил перемену во всеобщем настроении, даже ни с кем не разговаривая. Наконец-то чувство невыразимого одиночества, установившееся было в его душе после посещения берлоги Ротткодда – настоящей монашеской кельи, дьявол его побери! – стало проходить. Здесь в коридорах и узких проходах все дышало суетой. Радуясь, что тоска все-таки схлынет сама собой, Флей засунул руки поглубже в карманы и зашагал дальше, прервав короткую остановку. То и дело камердинер герцога оглядывался по сторонам, но никто не проявлял к нему никакого интереса, так что Флею оставалось только шагать вперед, выбрасывая перед собой костлявые ноги с непомерно большими башмаками. Завернув за угол, слуга невольно остановился: прямо перед ним стояла большая группа мальчишек, которых в замке держали на побегушках – они сгрудились вокруг одного, чуть повыше ростом остальных, и тот, делая большие глаза, что-то излагал товарищам торопливым шепотом. Флею захотелось сплюнуть – какое ему дело до мелочных интересов зеленой молодежи? Но нельзя было ронять достоинства в глазах окружающих, и камердинер его сиятельства герцога Горменгаста зашагал дальше с каменным выражение лица.
Потом Флей свернул в главный коридор – тут царило оживленное движение: когорта поваров и кухарок шустро перебегала с места на место, повинуясь какому-то только им понятному распорядку. На бегу мастера поварного искусства умудрялись не только петь, но даже перебрасываться целыми фразами. Для Флея, привыкшего к порядку, к неторопливым движениям, эта суета была очень неприятна. Невольно камердинер подумал, что его энтузиазм от великой новости стоит где-то посредине между невозмутимостью Ротткодда и трескотней поваров. Флей шел дальше, минуя галерею, ведущую на бойню – спутать это место было просто невозможно – оттуда постоянно несло характерным запахом свежей крови, потом шел мимо пекарен, щекотавших его ноздри ароматом свежеиспеченной сдобы, миновал уходящие вниз полустертые от времени кирпичные ступени – то был вход в винный погреб. Конечно, старый слуга знал назубок расположение всех этих ходов и выходов, хотя далось ему это в свое время нелегко. Краем глаза Флей удовлетворенно отмечал, как вся эта мелочь, занятая своими глупыми делами, торопливо уступает ему дорогу и переглядывается – конечно, они знают, что он приближен к особе его сиятельства. Для них появление человека «оттуда» обычно не предвещает ничего хорошего…
Сам Флей редко был доволен, видя других людей счастливыми. Радость от жизни окружающих казалась ему истоком своеволия, а от своеволия до неповиновения старшим – один короткий шаг. Но сейчас ситуация была совершенно нетипичной, так что приподнятая возбужденность встречных была хорошо понятна старому камердинеру.
Наконец, попетляв по галереям и убедившись, что все идет как положено, Флей свернул налево и по широкой лестнице спустился к главной кухне, двери в которую были плотно прикрыты. То была запасная дверь – главная находилась с другой стороны. Этим проходом пользовались редко, освещен он был скупо – двумя-тремя факелами. Однако же в этой темноте камердинер сумел разглядеть несколько фигур. Что они тут делают? Почему не заняты работой? Не успел старик и шагу сделать, как его остановил грозный лай и топот чьих-то ног.
Но вид огромных сторожевых псов не испугал Флея – он даже знал всех собак по кличкам, и те, виновато виляя хвостами, снова улеглись на пол. Флей теперь уже беспрепятственно вошел в кухню и невольно замер на пороге – его оглушил разноголосый шум, а жара тут была столь невыносима, что старику показалось, будто он вошел в парилку. Тут тоже суетились люди, объясняясь больше знаками – слова все равно заглушались шумом, но все шло по заведенному порядку, и даже появление на свет наследника герцогского рода не в силах было что-то здесь изменить.
Стены кухни, сложенные в незапамятные времена из тщательно отесанных камней бежевого цвета, были покрыты влагой и странным серым налетом – жирным на ощупь, как масло. Вообще-то сей налет был предметом внимания команды «отскребальщиков» – их в количестве восемнадцати человек специально держали на кухне для содержания столь священного места в чистоте. Профессия отскребальщика была в замке наследственной – появившись на свет в семье блюдущего чистоту герцогской кухни слуги, ребенок уже с младых ногтей знал свою судьбу. Этим людям часто завидовали – их жизнь была стабильна и надежна застрахована от разных непредсказуемых случайностей. Начиная с пяти утра и примерно до одиннадцати часов, когда лестницы и стремянки уже мешали работе поваров, отскребальщики методично протирали и обметали грязные стены специальными лопаточками и щетками. Работали они кропотливо, но зато потом весь день был в их распоряжении. Кое-кто ворчал, обзывая отскребальщиков дармоедами, но замечания воспринимались всеми как желание очередного недовольного отвести душу – раз существует кухня, то должна существовать и чистота при ней. Со всеми вытекающими отсюда последствиями. Всякая работа, в конце концов, имеет свои плюсы и минусы.
Возможно от постоянного соприкосновения со следами кухонного чада лица отскребальщиков стали желтовато-серыми, словно поверхности каменных плит, которые они терли каждое утро с неизменным усердием. К тому же люди эти были молчальниками – слова из них лишнего не вытянешь, не то что поговорить. Все эти качества делали отскребальщиков похожими один на другого. Попади такой человек куда-то в другое, кроме кухни, место, даже надень он самые лучшие одежды – все равно сведущие люди безошибочно определят в нем отскребальщика копоти с кухни герцога Горменгаста.
Сейчас был день – то есть формально отскребальщики были свободны от своей работы. Это обстоятельство, а также рождение нового господина побудили всех восемнадцать своеобразно провести свой досуг – они лежали у стены, мертвецки пьяные. Впрочем, никто не обращал на них внимания, тем более что они предусмотрительно улеглись у стен, чтобы не мешать стряпухам и поварам в их работе.
Голоса на кухне сливались в сплошное гудение – Флей невольно вспомнил пчелиную пасеку. Изредка из общего звукового фона вырывался чей-нибудь возглас или смех. Оказавшись случайно у стены, старик вздрогнул – ему показалось, что он слышит жуткий храп. Но тут же Флей улыбнулся себе под нос – все верно, это же храпят блюстители чистоты.
Камердинер несколько растерянно следил глазами за кухонными подмастерьями, то и дело переносившими огромные штабеля самой разнообразной посуды. «Ну и ну, – подумал невольно Флей, – и куда же идет такая прорва еды? Герцог и его семья не съедают и сотой доли того, что может поместиться на всех блюдах, тарелках, в мисках и чашах». Похоже, это для него все равно останется загадкой – хоть и прожил он в замке всю жизнь. Потом Флей заторопился дальше. У каменной стены были свалены охапки дров, чуть поодаль стояли большие суповые котлы – порций на пятьдесят-семьдесят, соображал старик, озирая пузатые емкости. Дальше была плита – огромная, на ней кипел целый ряд котлов, из каждого исходил свой запах. Под ногами хрустела яичная скорлупа и осколки разбитой нерадивыми поварятами посуды, валялись окровавленные кости и оброненные впопыхах овощи. Пахло винами и пряностями, слышался глухой звук разрубаемых на части туш и скрип распиливаемых дров. Вдоль стен висели прокопченные доски с вбитыми на них гвоздиками, на которых покачивался самый разнообразный поварской инструмент – от крохотных топориков и пилок причудливых форм – назначение многих было Флею непонятно – до поистине устрашающих орудий, которые смотрелись бы куда уместнее в арсенальной комнате. Тут же громоздился пень от спиленного когда-то векового дуба – сколько Флей себя помнил, исполинский кусок дерева всегда служил колодой для разделки туш.
Старый камердинер испытывал как бы два чувства одновременно – с одной стороны, он всегда презирал кухню и ее обитателей за отсутствие тонкости, которая дает возможность общаться с высокородными господами, с другой стороны он, как реалист, понимал – без кухни никуда не денется ни сам герцог, ни самый последний замарашка, хотя бы из тех, что убирают навоз в конюшнях.
Да, кухня нужна, как ни крути… Но от вульгарности им все же не мешало бы избавиться. Не хотят, зажрались, черти.
Сверху, на небольшом расстоянии от пола, висели мешки с мукой – чтобы до них не добрались вездесущие грызуны. Промелькнули два худосочных юноши с зелеными шарфами на шее – кто такие, почему не знаю, хотелось воскликнуть старику. Но тут же он прикусил язык – а то окружающие подумают, что у него начались провалы в памяти. Это ведь соусники – они соусы приготовляют. Часто мясо, даже идеально приготовленное, вообще не идет без соуса. Нужные люди. Флей отечески улыбнулся одному из пареньков, видя, что глаза того так и светятся от радости. Конечно, он счастлив за господ.
И тут старик невольно остановился – прямо перед ним одетый в красно-зеленый кафтан карлик-лилипут что-то толок в ступе. Поймав на себе взгляд Флея, карлик дружески оскалил зубы и что-то крикнул. Что именно – камердинер герцога не разобрал, тем более что его внимание теперь было отвлечено тем, что он давно хотел увидеть в этой кухне. Иначе бы он, разумеется, не пришел сюда…
НЕВЫНОСИМЫЙ ЗНОЙ
Шеф-повар Горменгаста, задумчиво поглядывая на только что принесенную из винного погреба бутылку с вином, произносил длинную речь, обращаясь к группе поварят. Мальчики, одетые все как один в белые халаты и белые же пышные колпаки, с полуоткрытыми ртами внимали начальнику. Время от времени поварята поглядывали вокруг – на пылающие плиты и кипящие котлы, словно желая поскорее вернуться к своим прямым обязанностям. Флей, приблизившись к поварам, с удивлением и негодованием понял, что главный повар тоже пьян. Какой же пример подает он подчиненным. Но шеф-повар явно был в чудесном настроении, и мнение слуг, пусть даже близких к особе его сиятельства, интересовало его меньше всего.
Потом поварята взяли в руки чаши – несомненно, в них тоже было вино. Поварам было чему удивляться – впервые за все время начальство не подгоняло их за работой, а разрешило не только сделать перерыв, но и продегустировать – в открытую – вина из герцогского подвала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9