И захватывал снова мир зла Землю. И царило вырождение! И царил культ золотого тельца! Царило Черное Благо!
– Они убивали нас нашими же руками и своим золотом, не теряя его, а лишь отдавая на время, чтобы потом вернуть сторицей! – Лицо волхва было скорбно. – Они всегда брали верх и всегда заставляли играть в жизни по их правилам. И мы ничего не могли поделать. Ведь Он, Вседержитель, наделил смертных свободой воли и правом выбора. И смертные выбирали зло в роскошных, парчовых одеждах с улыбкой на устах. Они всегда выбирали зло – и от этого зло множилось. А мы уходили в леса и в горы отшельниками, мы прятались в скиты и тибетские затворы, мы уходили к звездам, а они оставались властвовать на Земле.
Иван вздрогнул. Прав был батюшка, прав! И почему он никак не мог его понять в долгих беседах и спорах! Почему? Да потому, что он сам шел тогда по следу, уткнувшись носом в глину и песок, он видел частности и не мог постичь целого. Сейчас он постигает это целое, и покой уходит из груди. Что же это за вековечная борьба, в которой свет и добро всегда проигрывают?! Они тленны, они живут в душах смертных и уходят вместе с ними в иные миры, оставляя на неприкаянной земле зло, которое копится и копится. Правду говорит волхв – борьба шла лютая и вековечная. И место россам оставалось в одной лишь Великой России, больше им негде было укрыться, не испоганив души своей. Россия выдерживала натиски извне, ее глодали черви изнутри – и они просачивались не только в правящие круги, но и в саму Православную Церковь, намереваясь источить и ее, довести до объединения с прогнившей иудеохрис-тианской златолюбивой и не Христовой церковью западной. Сколько раз отбивала Святая Русь нашествия, сколько раз давила дьявола внутри себя... и все же выродки добились своего. И земля ныне кишит змеями и червями, обретшими свой подлинный вид. Горе! И никто не знает, сколько осталось до Большого Взрыва, до Апокалипсиса, который пожрет всю вырвавшуюся из преисподней нечисть вместе с остатками созданных по Образу и Подобию.
Теперь он понимал многое, почти все. Он видел пирамиды египетские, в которых мрачные жрецы-отступники, идущие к своей власти над миром, тайно выращивали гибридных нелюдей, смешивая безумных и полубезумных, одержимых двуногих – изгоев белой и черной рас. Они выращивали дьяволов во плоти, лишенных душ, но наделенных сатанинским изворотливым разумом и безумной, истерической алчностью. Жрецы творили богочеловеков, чтобы властвовать над ними богами. Но сотворили выродков, несущих человечеству смерть вырождения, подобно смертельным вирусам, убивающим целые племена. Он видел магов Индостана, отверженных росских волхвов и браминов, которые из неприкасаемых выращивали управляемых убийц и зверолюдей. И ему вспоминались демоны Пристанища, выращенные зургами-выродками вурдалаки, сверхразумные и злобные, ему вспоминались секретные подземные заводы-лаборатории, где выводили чудовищных гибридов, а потом и сатанинские лабиринты под черной землей – там биомассы было уже более чем достаточно, там дело шло быстро и споро, и лезли изо всех щелей нелюди – страшные, рогатые, клювастые, перепончатокрылые, дикие, невыносимые. Выродки тщились переплюнуть Господа Бога, они в безумной гордыне, уподоблялись отцу своему дьяволу, выращивали новые расы, они «творили»! И круг замыкался... Теперь Иван знал, что ему делать. Но он мог только видеть! А этого было мало.
Старый Мир – новые миры – Черная Пропасть. Надвременъе.
Общиной живет человек. Не рыщет подобно одинокому волку по степям и дебрям. Всегда рядом близкие его: отец, мать, жена, брат, сын – протяни руку и ощутишь тепло, опору и ласку. А нет родных, друг подставит плечо и выручит, согреет вниманием. Не один в мире смертный. И не один в своем собственном теле – всегда рядом надежда и вера. Ибо так было изначально, от зарождения времен, никогда не шел в одиночку рожденный среди себе подобных. Даже изгой, выброшенный родом-племенем за пределы свои, жил не один, зная, что рано или поздно придет тот час, когда его простят родные, прежние, или примут новые – в свою общину. И самый замкнутый и отрешенный отшельник не одинок, ибо творит свой пустынный подвиг ради тех, кого оставил, в болях и страданиях духовных за них. И витязь былинный, идущий на край света, в горестную чужбину пытать счастья, жив памятью о тех, к кому вернется... А возвращаться не к кому – сожгли дом родной, землю, по которой бегал сызмальства босиком, вытоптали, испоганили, и нет ни общины, ни рода, ни племени.
– Проклятье! – заорал во всю глотку Гуг Хлодрик. И отшвырнул прочь ни в чем не виноватую Ливочку. – Мы влипли как цыплята! Это все ты... Проспал! Недоносок хренов! Наследник чертов!
– Император, – поправил его карлик Цай ван Дау. И перед глазами у него проплыли сиреневые холмы прекрасной Умаганги, витые, вонзающиеся в небо дворцы, сказочно красивые лица крохотных женщин... Цай понял, что не увидит их никогда.
– Проспал!!!
Гуг орал и ярился попусту. Карлик Цай не был ни в чем виноват. Боевая армада Системы вынырнула из подпространства внезапно, ни один локатор ее не засек... да и не мог засечь, негуманоиды шли, скорее всего, через Невидимый Спектр.
Цай ван Дау отвечал за внешнюю безопасность. Но кроме Гуга Хлодрика никто не решался повысить на него голос, потому что от таких вещей ни один из них не был застрахован.
Семьдесят два боевых звездолета выявились из мрака одновременно, будто семьдесят две звезды внезапно вспыхнули в Солнечной системе, зажав в светящуюся сферу черную Землю и все корабли, подвластные горстке уцелевших и сопротивляющихся землян. Это была карательная экспедиция. Гуг не ошибся. Это был их конец!
– Явились, голубчики! – злорадно осклабился Дил Бронкс. Он радовался возможности мстить за Таеку, он не собирался подставлять левую щеку, после того, как его ударили по правой. – Живыми, суки, не уйдете!
– Это мы живыми не уйдем, – поправил его грустный и немногословный Иннокентий Булыгин.
Оборотень Хар задрал морду к ячеистому потолку и протяжно, уныло завыл. От этого воя расплакалась, разрыдалась в голос Лива. И в рубке «Святогора» сразу стало тягостно и тревожно, будто в склепе.
– Тихо! – Гуг ударил огромным кулаком в переборку. – Без паники! У нас хватит силенок потягаться с этой сволочью! Да и Образина уже на подходе, он ударит с тыла!
– И с Пристанища какой-то корабль идет, – вставил Кеша. Только вчера они получили сигнал от Алены и Олега. Никто их толком не знал, Иван мало чего рассказывал, но по сообщению поняли – это идут свои, идут драться с нечистью.
Цай тяжело вздохнул и черная капля выкатилась из его незаживающей раны на лбу. Цай ван Дау понимал, что никто им уже не поможет. Армада взяла их в тиски, в перекрестие семидесяти двух «прицелов», им никуда не уйти, а принять бой – значит, погибнуть в этом бою, как погиб когда-то давным давно легендарный «Варяг» с канонерской лодкой «Кореец». Правда, тем перед боем предложили сдаться. «Святогору» ничего не предложат. Их пришли уничтожить.
Цай знал, что подмоги не будет, никто не поспеет. Поздно! Каратели пришли на более совершенных кораблях, таких Цай прежде не видел, но не трудно было догадаться, что эти уродины по полтора километра длиною каждая, с торчащими во все стороны раструбами, отражателями, пусковыми мачтами, ощетиненные гроздьями хищных и неостановимых защитными полями торпед, заявились не в бирюльки играть. Система решила покончить с непокорными, с нежелающими делать Игру по ее правилам.
И не один Цай это понимал.
Гуг Хлодрик обеими ладонями пригладил взмокший седой ежик на своей массивной голове, набычился, в последний раз взмахнул руками, сжав до хруста кулаки. И обмяк, поглядел на всех тихим, совсем не буйным взглядом, словно навсегда прощаясь со своим собственным прозвищем. Потом подошел к однорукому, так и не отрастившему утерянной конечности Дилу Бронксу, обнял его, трижды прижался щекой к щекам постаревшего и унылого негра, которого всего несколько лет назад во Вселенной все братки-десантники величали Неунывающим Дилом. Потом молча расцеловался с Иннокентием Булыгиным. Потрепал взъерошенного Хара по кудлато-облезлой голове. Заглянул в бельмас-тые глаза карлика Цая, потянулся к нему... но наследный император и беглый каторжник отшатнулся, не дал себя обнять. Зато Ливадия Бэкфайер, заплаканная и жалкая, сама подбежала к Гугу, утонула в его медвежьих объятиях.
– Прошу прощения, коли кого обидел в жизни, – прохрипел Гуг Хлодрик, – и вам всем грехи ваши отпускаю. Короче, давай, братва, все по местам – перед смертью не надышишься. Мы последние остались. Нам срамиться нельзя. Умрем с честью!
Гуг был непривычен к высоким словесам. В довершение он просто махнул рукой. И все его поняли. Погибать, так с музыкой. Как бы там ни сложилось, первый натиск отразит сам «большой мозг» «Святогора», системы сработают. Можно было бы и на прорыв рвануть... да время покажет. Гибельная сфера потихоньку сжималась – медленно, страшно, неотвратимо.
– Ливочка, – прошептал Гуг, – ты тоже надень скаф, на всякий случай.
– Но я не буду выходить наружу! – воскликнула мулатка.
– Мы тоже не будем, – пояснил ей Гуг, еле сдерживая себя, чтобы не разрыдаться подобно своей возлюбленной, – но они могут зайти сюда.
– Они?!
Гуг кивнул.
А перед глазами у Бронкса снова встало бледное, искаженное мукой лицо его Таеки. Он знал, что делают трехглазые, когда «заходят» на земные корабли и станции, слишком хорошо знал. Дил Бронкс был готов к последнему, смертному бою. Он ждал этого гибельного сражения, он давно уже мечтал о нем, грезил им.
Иннокентий Булыгин еще с утра надел чистое белье. Каждый день он встречал как последний. Умирать теперь ему не очень хотелось, не все счеты были сведены. Да ничего не поделаешь, надо! Кеша проверял оружие, знал, что коли не сгорит в пламени, придется идти в рукопашную. Что ж, не привыкать!
Оборотень Хар полагался на волю случая и верил, что всемогущая Фриада не оставит его, а убьют, значит, так тому и быть, королева пришлет другого, трогги никогда не сдадутся на милость победителя.
Один Цай стоял посреди рубки корявой, уродливой колодой – будто не живое и разумное существо, а пень какой-то. Цай не обижался на Гуга Хлодрика Буйного, тот его ругал прежде и не так. Цай вспоминал свою Умагангу. Не к добру были такие вот воспоминания, ох, не к добру, но разве сердцу прикажешь!
Вышел он из прострации, когда все сидели по местам, готовились к бою, выжидали, с чего начнет противник. Боевые шары, за исключением двух запасных, были подняты по тревоге и висели по бокам от «Святогора» малой защитной сферой, круговым слоем обороны. Первые залпы им предстояло принять на себя.
Цай подошел вплотную к обзорникам. И уставился не на уродов, грозящих погибелью, а в самый конец длиннющей платформы «Святогора», туда, где застило свет звезд черное непроницаемое пятно.
Цай знал, что будет делать. Он тоже имел право на риск. И он уже не думал о тюльпанах и заброшенной планетенке в глуши.
– Ну чего ты стоишь?! – выкрикнул из своего кресла Гут. – В ногах правды нету, малыш!
– Правды ни в чем нет! – отрезал Цай ван Дау машинально. И медленно пошел к серой переборке, к люкам трубоводов корабля.
– Куда ты?!
– Прощайте, – еле слышно просипел карлик.
– Да мы уже распрощались, – отозвался Дил Бронкс, – у тебя позднее зажигание, Цай! Живей облачайся в скаф. Похоже, дело начинается... – Дила захватывал азарт, его тянуло в гибельный водоворот, и он уже переставал реагировать на окружающее.
– Прощайте! – еще раз прошептал Цай ван Дау. И юркнул в открывшуюся перед ним дверцу. Через полторы минуты он был внутри своего «черного сгустка» и сидел под огромным черным колпаком в той самой каюте, куда его не пускали козломордый и его холуи. Сотни раз он вспоминал об этом колпаке, мучительно размышлял о его предназначении... и боялся, всегда боялся доводить мысль до конца – страх, непонятный, леденящий страх сковывал его измученное, измочаленное сердце – страх перед Небытием, и не просто перед неминуемой для любого живого существа смертью, но страх перед той Черной Пропастью, бездонней которой нет, страх перед Черным Океаном вечного безмолвия, страх перед адскими глубинами, откуда и всплыл во Вселенную людей этот сгусток мрака, страх пред самой преисподней. Она могла все... она могла втянуть в себя не одну вселенную не один мир, втянуть безвозвратно, она и готовилась к этому, к поглощению еще светлых миров, она и впустила в миры людей это черное пятно, чтобы... нет! Цай ничего не знал и не мог знать о намерениях потусторонних сил, они творили свое зло во мраке и тайне.
Он сидел с закрытыми глазами. Сидел, зная, что дорога каждая секунда. Но все еще не мог решиться, как не может решиться нажать курок самоубийца, который знает, что после этого нажатия уже ничего не будет – даже пустоты, даже тьмы – ничего! Но в эти мгновения Цай ван Дау не был одинок. Перед ним серыми тенями стояли серые стражи Синдиката, стояли и шипели из-под масок: «Не надо! Не надо!! Не надо!!!» А в руках у них были острые иглы с концами змеящихся проводов, будто стражи собирались вновь пропустить через позвоночник карлика пару-другую разрядов ку-излучения, приносящего жуткие муки. А меж серыми телами и лицами, по земле, в воздухе, над головами копошились омерзительные полупрозрачные черви-довзрыв-ники, и от них исходило непререкаемое: «Не смей! Не смей!! Не смей!!!» Цай не обращал на них внимания – всесильные и всемогущие... какое ему дело до них! плевать! сто раз плевать! Он видел внутренним взором сиреневые заросли Умаганги и алые поля, заросшие иллерейскими благоухающими розами, из тихих и прозрачных вод Океана Фей вздымались к нежным облакам вьющиеся нежные водоросли, и меж ними играли стайки прелестных златокудрых детей с огромными темносиними глазами. Это были дети умагов – самых совершенных и самых добрых существ во Вселенной. И где-то между ними бегали его мать, принцесса Йаху, это потом она стала королевой при его безумном отце Филиппе Гамогозе Жестоком, это потом в тихий и прекрасный лунный день, когда фиолетовое небо Умаганги освещали две алые луны, ее повесили на боковом трехосном шпиле Имперского Дворца, краше которого не было ничего во всем Мироздании... но это потом, а сейчас она бегала, резвилась, играла с крошечными ангелочками, не подозревая, что пройдет время и она родит чудовище, родит урода, которого не примет ни один из миров и который будет обречен на мучения во всей своей изнурительной и беспросветной жизни, родит от землянина его, карлика Цая ван Дау, наследного императора и горемыку. А потом и это видение пропало. И вырос перед сидящим во мраке его огромный, разъяренный и сумасшедший папаша с волосатыми ручищами, обагренными кровью, с оскаленным ртом и выпученными дикими глазами. «Я придушу тебя, если ты сделаешь это! – пообещал он со сладострастной улыбкой. – Сам придушу!!!» Цай моргнул – и видение пропало. Ему не страшен был больше этот человек. Ему никто не был страшен. И никаких алых лун больше не существовало, как и прекрасных синих водорослей, как и ослепительного Дворца, как и самой Умаганги. Все было в прошлом.
А в настоящем висели в пустоте, сжимая свое кольцо-удавку, звездолеты Системы. Висели, грозя лютой смертью последним бьющимся за Землю. Висели, не подозревая, как близка к ним самим преисподняя.
Иван не хотел смотреть дальше. Это было выше его не имеющих границ сил. Он перевел взгляд с синего неба на траву. Но ничего не изменилось. Он все равно видел черную Землю, мерцающие звезды, платформу «Святргора» и всю карательную армаду чужаков. На его глазах должно было свершиться неотвратимое и невозможное, на его глазах должны были погибнуть последние из тех, кого он любил на этом свете... нет, есть еще Алена, сын, но они далеко, они ничего толком не понимают, они не успеют придти на помощь... да даже если бы и пришли! все бесполезно!
Он не хотел видеть этого. Но он не мог не видеть!
Исполинская ловушка сжималась. Карателей от жертв отделяли всего лишь десятки тысяч верст... Вот полыхнуло первым залпом. Иван не понял, кем он был выпущен, просто в Солнечной вдруг стало светло... и исчезло сразу три шара из переднего слоя обороны землян. Это начало конца! Они ничего не смогут сделать. Прощай, Гуг! Прощай, Дил Броне! Прощайте, Кеша, Цай, Лива, Хар... Прощайте! Вы стояли до последнего! Вы бились по силам своим, а потом сверх силы... Неизбежное вершится!
Иван увидел вдруг, что сгусток тьмы, висящий за кормой «Святогора», отделился от платформы и поплыл, застя мерцающие звезды, прямо к вытянутым уродинам трехглазых. Цай! Он увидел все сразу. И сидящего под огромным колпаком карлика, и новый залп, полыхнувший огнем, но затухший с еще пятью шарами-звездолетами, сгоревшими в его пламени. И мокрые лица Гуга и Дила, которые ничего не понимали, которые готовились умереть в сражении.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56