– Та ниша, на которую ты показываешь, – заметил Матиас, освещая ее фонарем, – замурована еще месяц назад. На каменном надгробии стоит дата… Вряд ли батарейки транзистора действуют так долго.
Теперь Плиний наклонялся то вправо, то влево, прикладывая ухо сначала к более низким плитам, потом к тем, что повыше, а дон Лотарию светил ему фонарем.
– Признаться, я почти не улавливаю разницы, – сказал Мануэль, поднимаясь, – если, конечно, не стал туг на ухо.
– Ну вот, теперь они набросились на «Опус» и на сеньора Лопеса Родо, такого безукоризненного, такого безупречного, – раздался голос в темноте.
– Возмутительно!
– У вас, сеньора учительница, слух как у зайца. Я лично ничего разобрать не могу, – взорвался Матиас.
– И я тоже, – поддержал его дон Лотарио. – А ты, Мануэль?
– Мне показалось «Уса», а не «Опус». Что же касается Лопеса, то я ничего похожего не слышал.
– Уж не хотите ли вы сказать, что я вру?
– Мануэль не может этого сказать, – раздался чей-то незнакомый голос, – в политике каждый слышит то, что ему больше всего по душе.
– Ну вот что! Давайте расходиться, здесь нам делать больше нечего. Через несколько дней батарейки перестанут работать, и делу конец. Матиас, ты уверен, что на одном из этих кипарисов ничего не припрятано?
– Уверен, начальник.
– Но если это злая выходка одного из родственничков покойника, следовало бы вскрыть все ниши в этом углу, чтобы узнать, кто именно совершил ее, – с грозным видом сказал разгневанный усатый мужчина.
Плиний сурово посмотрел на него.
– Во-первых, нечего раздувать из мухи слона, а во-вторых, родственники захороненных здесь покойников не допустят подобного богохульства… Так что, сеньоры, делать нам тут больше нечего, и давайте расходиться, – решительно проговорил Мануэль, включая фонарь и указывая в сторону выхода с кладбища.
– И это называется расследованием, – снова послышался в темноте голос фалангиста.
– Да уж, – поддержала его учительница.
– Ничего удивительного, ведь он стал начальником муниципальной гвардии при республике.
– Вот именно. А отец дона Лотарио выступал против диктатуры Мигеля Примо де Риверы, мир праху его.
Плиний, дон Лотарио и Матиас шли, освещая себе путь фонарем и не обращая ни малейшего внимания на враждебные выпады. За ними по нижней галерее в сторону старого кладбища неторопливо следовали остальные. Позади кто-то сильно шаркал ногами по асфальту. Под призрачной, полной луной вырисовывались могильные кресты, купола гробниц и величественные кипарисы, раскачивающиеся на ветру… В минуты особого затишья шарканье слышалось отчетливее. Плиний хотел обернуться и посмотреть на того, кто шаркает ногами, но передумал. Тогда бы пришлось посветить в ту сторону фонарем, а это было бы слишком заметно. Когда они достигли кладбищенских ворот, Мануэль, а вслед за ним дон Лотарио и Матиас остановились, и комиссар оглядел тех, кто шел позади. Но, к великому его сожалению, шарканье внезапно прекратилось.
Когда они вновь двинулись в путь, Плиний сказал Матиасу:
– Подожди, пропустим всех вперед, а если кто-нибудь задержится, скажи, что я велел поторопиться, потому что тебе нужно запереть кладбищенские ворота.
– Хорошо, начальник, но они и так уйдут, транзистор сейчас замолчит.
– Оказывается, Мануэль, вы – республиканец и стали начальником муниципальной гвардии при республике, – заметил комиссару дон Лотарио, когда они садились в машину.
– А вы – сын врага диктатора, мир праху его.
– Да, безмозглых на свете больше, чем лысых, доложу я тебе.
– Черт с ними! Скажите, вы не слышали, как кто-то сильно шаркал ногами, когда мы выходили с кладбища?
– Да, пожалуй. Сейчас, когда ты обратил на это мое внимание, я действительно припоминаю, что кто-то шаркал ногами, но не придал этому значения. А в чем дело?
– Так просто. Мне почудилось, будто кто-то нарочно это делал, как бы в насмешку над нами.
– Прости, Мануэль, но должен заметить тебе, в последнее время ты стал очень подозрительный.
– Не спорю. Но мне еще никогда в жизни не приходилось заниматься таким дурацким делом. Я в полной растерянности… Если алькальд снова попросит меня расследовать эту историю на кладбище, я откажусь, даже попрошусь в отставку. Недостает еще мне возиться со всякой чепухой.
– Но каждое дело по-своему интересно, Мануэль.
– Возможно, интересно как забава, шутка, но чтобы два таких солидных, уважаемых человека, как мы с вами, проводили ночь, выслушивая идиотские высказывания… Нет уж, извините.
На следующее утро Плиний и дон Лотарио встретились, как всегда, в кондитерской сеньоры Росио. За прилавком стояла ее племянница, сама же она, вероятно, хлопотала на кухне. Поскольку Плиний намеревался поговорить с доном Лотарио так, чтобы их никто не слышал, они взяли пончики, кофе и пристроились за узким столиком на длинной ножке в самом отдаленном углу.
– Хорошо бы сегодня побеседовать с нотариусом, дон Лотарио.
– Я обязательно позвоню ему, но чуть позже… Впрочем, вряд ли он нам чем-нибудь поможет.
– Поможет или не поможет, а другого выбора у нас нет. Тем более в нынешнем нашем положении. К нотариусу, поскольку он ваш друг, мы можем пойти, и никто не скажет, что мы занимаемся не своим делом. Верно?
– Конечно, верно, Мануэль, ты сам это прекрасно понимаешь.
– Откровенно говоря, именно этого-то я и не понимаю.
Росио вышла из кухни, но не заняла своего обычного места за прилавком, а приблизилась к столику, за которым беседовали блюстители порядка.
– Ай-ай-ай! Я и не подозревала, что вы занимаетесь политикой.
– Мы? Политикой? – удивился Мануэль.
– Кто же еще? Вы ведь преследуете врагов режима, которые ведут пропаганду среди мертвецов.
– Ну и женщина! Ничего от нее не скроешь! – воскликнул дон Лотарио.
– Так, значит, Мануэль, и среди мертвецов есть антифранкисты!.. Опять едут эти горлопаны из жандармерии.
Мимо кондитерской проехала жандармская машина, из которой доносились настойчивые призывы:
«Всех, кто пятнадцатого числа сего месяца видел после шести часов вечера Антонио Барандиарана, просим сообщить об этом инспектору общего полицейского корпуса, который находится в полицейском участке в здании аюнтамиенто…»
И тут же из мегафона вырвалось: «Осторожнее, черт подери! Ты меня обожжешь!»
– Так тебе и надо, – сказала Росио, – нечего курить в машине… Ладно, пойду займусь своими делами. А ты, Мануэль, не вешай носа… Скоро этот недоумок губернатор слетит со своего поста и мы справим по нему тризну века.
– Иди, иди. С каждым днем у тебя все меньше юмора и все больше тела.
– Что касается юмора, возможно, но тела…
– Как жаль, Мануэль, что с годами мы так сдаем.
Плиний посмотрел на Росио.
– Да, вы правы, бедняжка сильно располнела.
– Годы берут свое, Мануэль.
– А ведь мы знали ее стройной красавицей… Юмора у нее и сейчас хоть отбавляй.
– К тому же она всегда относилась к нам не хуже, чем к собственным родителям.
Они обменялись взглядами и, закурив сигареты, принялись окуривать друг друга, так как стояли лицом к лицу, облокотившись на узкий столик.
В эту минуту в кондитерскую вошел инспектор Мансилья и оглядел помещение. Вид у него был весьма озабоченный.
– А вот и наш друг Мансилья, Мануэль.
– Явился с утра пораньше.
– С тех пор как им стали платить надбавку к жалованью, они из кожи лезут вон, проявляя свое рвение.
– Что это вы так рано, Мансилья?
– Мне ничего другого не оставалось. Дело приобретает общенациональный характер. Из Мадрида сообщили, что сегодня во всех утренних газетах и по радио объявлено о похищении дона Антонио.
– Похищении?
– Скорее всего его похитили… Он ведь из правых.
– И на него заявила свои права ГРАПО?
– Не исключено, дон Лотарио.
– Лучше бы нас не видели здесь вместе, Мансилья.
– Какая разница, Мануэль! В одной из газет уже было официально заявлено, что вы занимаетесь расследованием вместе с нами, как «крупный специалист в в этой области и превосходный знаток жителей Томельосо».
– Неужели? Вот как они заговорили! Кстати, кто-нибудь уже приходил к вам в аюнтамиенто из тех, кто видел дона Антонино в тот вечер?
– Пока всего двое или трое, но они не сообщили ничего нового. Надеюсь, сегодня число свидетелей приумножится. Я попросил Малесу записывать самым тщательным образом все показания. Может, нам удастся потом что-нибудь почерпнуть из них.
– Поскольку сегодня утром я не намерен покидать своего кабинета, я ему помогу.
– Было бы очень любезно с вашей стороны, если бы вы помогли капралу.
Мансилья настоял на том, что расплатится за всех, и они втроем направились к выходу.
– Привет сеньору Мануэлю и всей честной компании! – крикнула им вдогонку кондитерша.
Дону Лотарио нужно было идти к себе в ветеринарную лечебницу. Прощаясь на площади с инспектором и комиссаром, он знаком дал понять Мануэлю, что позвонит нотариусу по телефону.
Едва Мансилья и Плиний переступили порог кабинета, как явился Малеса с показаниями очевидцев. Плиний просмотрел записи: доктора видели либо в казино, либо прогуливающимся с нотариусом по площади, либо выходящим из дома больного, у которого он был с визитом.
Плиний передал записи инспектору, и Мансилья прочел их без особой охоты.
Зазвонил телефон, Мануэль снял трубку, минуту послушал и передал ее Мансилье.
– Это Блас, привратник. Кажется, из Памплоны приехала сестра дона Антонио.
Мансилья взял трубку и, тоже послушав мгновение, прервал разговор:
– Хорошо, сейчас буду… Вы пойдете со мной, Мануэль?
– Нет, вам лучше пойти одному. Потом расскажете мне обо всем. Впрочем, не думаю, чтобы бедняжка что-нибудь прояснила.
Плиний принялся расхаживать по кабинету, как делал всегда, когда оставался один и погружался в раздумье. Изредка он смотрел в окно, и люди казались ему отсюда выше ростом, чем из окон кондитерской. К стеклам балконных дверей прижимались бледные, печальные лица, устремленные к хмурому небу.
Снова зазвонил телефон.
– Мануэль, это я, Лотарио. Нотариус ждет нас у себя к часу дня выпить по рюмочке. Поскольку я тут совсем рядом, то буду тебя ждать у его дома, если ты не возражаешь.
– Договорились.
– Есть какие-нибудь новости?
– Приехала сестра дона Антонио.
– Ты ее видел?
– Нет, к ней пошел Мансилья. Но вряд ли она сможет нам чем-нибудь помочь.
Ровно в час Мануэль подошел к подъезду частного дома. Дон Лотарио уже был там, и они вдвоем поднялись на лифте. Двери им отворила служанка в белоснежном переднике. Узнав Плиния и дона Лотарио, она улыбнулась с чрезмерной любезностью.
В огромной гостиной, за столом, уставленным всевозможными напитками, сидел нотариус в коротком халате бледных тонов.
Дон Рамон пил виски, Плиний и дон Лотарио по своему обыкновению – пиво.
Прежде Мануэлю доводилось разговаривать с нотариусом всего несколько раз. Почему-то всегда он напоминал ему киноактера. А сейчас своим халатом, своей салонной манерой предлагать напитки, держать рюмку, своими тщательно уложенными волосами – особенно.
«Странно, – подумал Мануэль, – что такой скромный, заурядный человек, как дон Антонио, дружил с этим шикарным сеньором. Каждую ночь они прогуливались по площади. Рядом с представительным доном Рамоном, который выглядит по меньшей мере министром, тщедушный, бледный дон Антонио всегда державший руки в карманах и сигарету во рту, кажется его секретарем».
– Прежде всего, Рамон, мы хотели просить тебя сохранить в тайне наш визит. Ты ведь знаешь нынешнее положение Мануэля?
– Да, я кое-что слышал.
– Нами руководит лишь желание помочь жандармерии Алькасара, – добавил Плиний.
– Не беспокойтесь, все останется сугубо между нами. Так чем могу служить?
– Скорее всего ничем. Но вы были последним, кто видел дона Антонио в ночь его исчезновения… К тому же он ваш лучший друг.
– Да, верно, мы с ним подружились, как только оба приехали в Томельосо. И всегда относились друг к другу с большой симпатией. Поскольку он холост, а моя семья большую часть года живет в Мадриде, мы каждый вечер встречались в казино, а потом немного прогуливались. В ночь происшествия, как говорим мы, адвокаты, я пришел в казино позже обычного, поскольку до самой ночи задержался в Сокуэльямосе… Там у меня тоже нотариальная контора… Он закончил партию в домино, подсел ко мне, мы недолго поболтали с другими нашими приятелями и пошли немножко пройтись. Я говорю «немножко», потому что он торопился куда-то.
– В котором часу это было?
– В два часа, Мануэль.
– Он отправился куда-нибудь по делу? Что-нибудь связанное с его профессией?
– Нет, убежден, что нет. У него была или есть – дай ему бог здоровья! – девушка, любовь к которой он хранил в тайне. Раза два в неделю он навещал ее. Думаю, кроме меня, об этом в городе никто не знает. Да и я в основном только догадываюсь. И если я сейчас заговорил о ней, то лишь потому, что дело приняло слишком серьезный оборот.
– Кто бы мог подумать, что у такого скромника, как дон Антонио, была любимая девушка.
– И тем не менее это так, Лотарио, она есть, хотя об этом никто не знает.
– Раз уж наш разговор принял столь конфиденциальный характер… скажите, кто она?
– Сам не знаю, Мануэль. Антонио никогда не говорил о ней, а я его не расспрашивал. В некоторых делах он был очень скрытен.
– А вы не догадываетесь случайно, где она живет, хотя бы приблизительно?
– Мне известно только, что в те ночи, когда Антонио шел к ней на свидание, он направлялся вверх по улице Нуэва.
– Пешком?
– В хорошую погоду пешком. Но всегда очень поздно, часа в два ночи, когда на улицах уже не было ни души.
– Души, возможно, и не было, дон Рамон, но всевидящее око…
– Да, да, конечно.
– Я не сомневаюсь, что кому-нибудь это известно, несмотря на то, что они встречались по ночам.
– Вполне вероятно, но до меня ни разу не доходили подобные слухи.
– Ничего удивительного, в наше время любовные истории уже не пробуждают в людях такого интереса, как когда-то, – заметил ветеринар.
– Да, возможно, дон Лотарио, но только не в таких маленьких городах, как наш.
– А что представляет собой дон Антонио?
– Он совсем такой, каким кажется, Мануэль. Сдержанный, застенчивый, во многом скептик… Хотя довольно откровенен с теми, кому доверяет, и даже остроумен. Все его порывы благородны, а главное – он замечательный человек.
– Но если он так застенчив, как вы утверждаете, трудно представить себе, что у него был роман, – снова заметил дон Лотарио.
– Я убежден, что избранница его сердца – девушка скромная, порядочная. Он терпеть не мог в людях шика.
Плиний не удержался и подмигнул дону Лотарио, потому что нотариус хоть и был наделен самыми лучшими качествами, но шика в нем было предостаточно.
– Послушай, Рамон, а не было ли у него какого-нибудь недруга или кого-нибудь, кто ему угрожал, тогда легче было бы понять причину его исчезновения?
– Что вы, Лотарио… Конечно, в чужую душу не залезешь. Но, по-моему, кроме тайных ночных свиданий вся его жизнь заключалась в работе, доме и казино.
– Он был жаден?
– Нет. Но, вероятно, имеет неплохие сбережения: он ведь много работал и мало тратил.
– А как, по-вашему, что с ним могло произойти?
– Не знаю, Мануэль. Даже представить себе не могу.
– В ту ночь, когда вы виделись с ним в последний раз, он не говорил ничего такого, что могло показаться вам странным?
– Нет, я уже сказал, мы мало разговаривали. Он очень торопился. Разве что… меня несколько удивили тогда его слова, сказанные на прощанье: «Представляешь, сегодня со мной произошел типично иберийский фарс, я тебе потом расскажу…» Мне запомнилось это выражение «иберийский фарс», но я не принял его всерьез, поскольку мне показалось, что сам Антонио не придал ему особого значения… Он любил пользоваться красочными выражениями, когда о чем-нибудь рассказывал.
Нотариус замолчал и отпил глоток виски. Плиний и дон Лотарио переглянулись, давая друг другу понять, что разговор исчерпан и больше они ничего не узнают.
Солнечные лучи, проникая сквозь огромное окно, оживляли гостиную.
– Но Антонио был родом из Наварры и, само собой, очень интересовался местными обычаями, – добавил вдруг нотариус. – То, что ему показалось «иберийским фарсом», для каждого из нас – я ведь родом из Толедо – может быть вполне нормальным явлением.
– Ну что ж, нам пора, Рамон, – сказал дон Лотарио, вставая и краем глаза взглянув на Плиния.
– С вашего позволения, дон Рамон, я передам наш разговор инспектору, который официально занимается расследованием, и, если у него возникнут какие-нибудь вопросы, вы уж не откажите в любезности побеседовать с ним.
– Хорошо, Мануэль. Я повторю ему все, только не буду ничего рассказывать о девушке Антонио.
– Да, да. Как вы сочтете нужным. Кстати, сегодня приехала сестра дона Антонио. Если у вас есть желание встретиться с ней, я предупрежу ее.
– Разумеется, Мануэль. Спасибо.
Сев в машину, дон Лотарио какое-то время не заводил мотор, желая обменяться впечатлениями с Мануэлем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13